Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Социальное действование (включая воздержание или терпение) может ориентироваться на прошлое, настоящее или ожидаемое в будущем поведение других (месть за нападение в прошлом, отпор нападению в настоящем, меры по защите от будущего нападения). «Другие» могут быть данными индивидами, знакомыми или неопределенными многими, совершенно незнакомыми (например, «деньги» – это обмениваемое благо, которое действующий принимает потому, что он ориентирует свое действование при обмене на ожидание, что весьма многочисленные, но незнакомые и неопределенно многие другие, в свою очередь, в будущем с готовностью примут его при обмене).
Не всякого рода действование – даже внешнее – есть «социальное» действование в указанном смысле. Внешнее действование не социально тогда, когда ориентируется лишь на ожидаемое поведение вещных объектов. Внутреннее поведение есть социальное действование лишь тогда, когда оно ориентируется на поведение других. Например, религиозное поведение не социально, если оно остается созерцанием, одинокой молитвой и т. д. Хозяйствование (отдельного индивида) социально лишь тогда и постольку, когда и поскольку в нем также учитывается поведение других. То есть, говоря в общем и совершенно формально, оно социально, если индивид принимает в расчет, что третьи лица признают его фактическую распорядительную власть над хозяйственными благами. В материальном же аспекте это хозяйствование социально, если потребление происходит с учетом будущего вожделения третьих лиц и в характере «сбережений» индивида сказывается также и ориентация на это будущее вожделение. То же самое происходит в производстве, когда будущее вожделение третьих лиц становится основой собственной ориентации индивида, и т. д.
Не всякого рода соприкосновение людей носит социальный характер, но только поведение, по смыслу ориентированное на поведение других. Столкновение двух велосипедистов, например, есть просто событие, подобное природному явлению. Однако же их попытки избежать наезда и последовавшие за столкновением ругань, драка или мирное разбирательство уже были бы «социальным действованием».
Социальное действование не тождественно ни a) единообразному действованию многих, ни b) любому действованию, которое совершается под влиянием поведения других. а) Если на улице, когда начинается дождь, множество людей одновременно раскрывают зонты, то (в норме) действование одного не ориентировано здесь на действование другого, но действование всех одинаково ориентировано на потребность защититься от влаги. b) Известно, что на действование индивида сильно влияет самый факт того, что он находится среди столпившейся в некотором месте «массы» (предмет исследований по массовой психологии, например, в духе Лебона): это действование, обусловленное массой. Даже рассеянные массы могут посредством одновременно или последовательно влияющего на индивида (например, через сообщения прессы) и воспринимаемого как таковое поведения многих превратить поведение индивидов в поведение, обусловленное массой. Одни виды реакций только и становятся возможными благодаря самому факту того, что индивид ощущает себя частью «массы»; другие же становятся из-за этого затруднены. Определенное событие или человеческое поведение может поэтому вызвать здесь самые разные ощущения: веселость, гнев, воодушевление, отчаяние и вообще всякого рода страсти, чего не было бы при разрозненности индивидов (или это не было бы так легко), причем (по крайней мере, во многих случаях) между поведением индивида и фактом его нахождения в массе нет смысловой связи. Такое действование, протекание которого целиком или отчасти является результатом реакции на воздействие одного только факта «массы» как таковой, но не соотносится с нею по смыслу, не будет «социальным действованием» в том смысле, какой мы закрепили здесь за этим понятием. Конечно, различия между социальным и несоциальным в высшей степени нечетки. Ведь не только, например, у демагога, но часто и у самой массовой публики смысловое отношение к факту существования «массы» может быть разной интенсивности и в разной мере поддающееся толкованию. Далее, просто «подражание» чужому поведению (которому вполне справедливо придает большое значение Г. Тард) не подпадает под специфическое понятие «социального действования», если такое подражание сугубо реактивно и свое действование не ориентировано по смыслу на чужое действование. Граница здесь нечеткая, потому что различие между ними часто провести невозможно. Однако сам факт того, что некто, обнаружив у другого нечто, показавшееся ему целесообразным, принимается делать то же самое, не есть социальное действование в нашем понимании. Это действование не ориентировано на поведение другого, но посредством наблюдения за этим поведением действующий обнаруживает определенные объективные шансы и ориентируется на них. Его действование определяется чужим действованием каузально, но не по смыслу. Напротив, если чужому действованию подражают, потому что оно «модное», потому что значимо в силу традиции, значимо как образец, считается аристократичным и т. п., то здесь есть соотнесенность со смыслом – либо с поведением того, кому подражают, либо с поведением третьих лиц, либо тех и других. Разумеется, бывает множество промежуточных явлений. Как обусловленность массой, так и подражание – нечетко очерченные предельные случаи социального действования, с которыми мы еще не раз столкнемся, например, при рассмотрении традиционного действования (§ 2). В этом случае, как и в других, четкости нет потому, что ориентацию на чужое поведение и смысл своего собственного действования отнюдь не всегда можно установить однозначно, их даже не всегда осознают и еще реже осознают в полной мере. Уже поэтому не всегда можно с полной уверенностью различить просто «влияние» и смысловую «ориентацию». Но следует разделить их как понятия, хотя, конечно, подражание, носящее только «реактивный» характер, имеет по меньшей мере такую же социологическую важность, как и «социальное действование» в собственном смысле слова. Ведь социология имеет дело отнюдь не только с социальным действованием, оно только является (для социологии в нашем понимании) центральным фактом, так сказать, конститутивным для нее как науки. Но тем самым мы еще ничего не говорим о том, насколько важен этот факт по сравнению с другими фактами.
§ 2. Социальное действование, как и всякое действование, может определяться: 1) [соображениями] целевой рациональности, т. е. ожиданиями относительно поведения предметов внешнего мира и других людей, причем эти ожидания выступают как «условия» или «средства» для достижения результата: рационально поставленных и взвешенных целей; 2) [соображениями] ценностной рациональности, т. е. осознанной верой в безусловную – этическую, эстетическую, религиозную или как бы то ни было еще толкуемую – самоценность определенного поведения исключительно как такового, независимо от результата; 3) аффективно, прежде всего эмоционально, т. е. актуальными аффектами и состоянием чувств; 4) традиционно, т. е. усвоенной привычкой.
Сугубо традиционное поведение – как и чисто реактивное подражание (см. предыдущий параграф) – находится уже на границе, а часто даже за границей того, что вообще можно называть ориентированным «по смыслу» действованием. Потому что часто оно представляет собой не более чем тупую реакцию на привычные раздражители в соответствии с однажды усвоенной установкой. В значительной части все усвоенное повседневное действование приближается к этому типу, который мы включили в нашу систематику не только как предельный случай, но также и потому, что привязанность к привычному может в различной степени и в различном смысле сохраняться сознательно (об этом ниже); в таком случае этот тип действования приближается к типу № 2.
Сугубо аффективное поведение равным образом находится на границе, а часто и за границей того, что сознательно ориентировано «по смыслу»; оно может представлять собой не встречающее препятствий реагирование на некое внеобыденное раздражение. Если обусловленное аффектом действование выступает как сознательная разрядка состояния чувств, то это сублимация: такое действование по большей части (но не всегда) уже находится на пути к «рационализации [с точки зрения] ценности», или к целенаправленному действованию, или к тому и другому.
Отличие аффективной ориентации действования от ценностно-рациональной состоит в том, что в последнем случае сознательно вычленяются те конечные ориентиры, на которые последовательно планомерно нацеливается действование. Впрочем, у них есть и общее: смысл действования в обоих случаях состоит не в достижении посредством действования некоторого результата, но в действовании определенного рода как таковом. Аффективно действует тот, кто удовлетворяет свою потребность в немедленной мести, наслаждении, самоотдаче, созерцательном блаженстве или немедленном снятии аффективного напряжения, какими бы грубыми или утонченными ни были эти аффекты.
Чисто ценностно-рационально действует тот, кто действует без оглядки на предвидимые последствия, будучи убежден в том, что поступать так ему повелевают долг, достоинство, красота, религиозное предписание, благочестие или важность некоторой «вещи», какого бы рода она ни была. Ценностно-рациональное действование (в нашей терминологии) всегда есть действование согласно «заповедям» или в соответствии с требованиями, которые, как полагает действующий, перед ним поставлены. Лишь постольку, поскольку человеческое действование ориентируется на такие требования (всегда лишь частично, причем чаще всего лишь в очень небольшой степени), мы намерены говорить о ценностной рациональности. Как будет показано ниже, значение ее достаточно велико, чтобы выделять ее в качестве особого типа, хотя мы и не пытаемся дать здесь сколько-нибудь исчерпывающую классификацию типов действования.
Целерационально действует тот, кто ориентирует свое действование в соответствии с целью, средствами и побочными последствиями и при этом рационально взвешивает как средства относительно целей, так и цели относительно побочных последствий и, наконец, различные возможные цели между собой. Таким образом, он, во всяком случае, не действует ни аффективно (в особенности эмоционально), ни традиционно. При этом решение в пользу одной из конкурирующих и противоречащих друг другу целей может, в свою очередь, ориентироваться ценностно-рационально. В этом случае действование является целерациональным только по своим средствам. Или же действующий может без ценностно-рациональной ориентации на «заповеди» и «требования» выстроить конкурирующие и противоречащие друг другу цели просто как данные субъективные потребности на шкале сознательно взвешенной им насущности и соответственно ориентировать свое действование таким образом, что удовлетворяться они будут по возможности в указанной очередности (принцип «предельной полезности»). Таким образом, ценностно-рациональная ориентация действования может находиться в разного рода отношениях с целерациональной. Но с точки зрения целевой рациональности ценностная рациональность всегда иррациональна, причем тем более, чем сильнее она возводит ценность, на которую ориентируется действование, в ранг абсолютной ценности, потому что она тем менее обращает внимания на следствия действования, чем более безусловно важна для нее одна только его самоценность (чистая убежденность, красота, абсолютная доброта, абсолютное следование долгу). Но абсолютная целевая рациональность действования есть, по существу, тоже лишь конструируемый предельный случай.
Действование, особенно социальное действование, очень редко бывает ориентировано лишь каким-то одним или другим определенным образом, а указанные виды ориентации, конечно, отнюдь не представляют собой исчерпывающей классификации, но являются понятийно чистыми типами, созданными для целей социологии, к которым реальное действование в большей или меньшей степени приближается или же – что случается чаще – из смешения которых оно образуется. Их целесообразность сможет подтвердить для нас лишь успех [исследования].
§ 3. Социальным «отношением» [Beziehung] называется поведение нескольких людей, по своему смысловому содержанию взаимно ориентированное и тем самым взаимно настроенное [eingestellt]. Таким образом, социальное отношение всецело и исключительно состоит в шансе, что будут совершаться (осмысленно) определенные социальные действия, все равно на чем этот шанс основывается.
Итак, взаимное соотнесение [Beziehung] действования с обеих сторон, хотя бы в минимальной степени, есть относящийся к понятию признак. Содержание может быть самым разным: борьба, вражда, половая любовь, дружба, благочестие, рыночный обмен, «выполнение» соглашения, [попытка его] «обойти» или его «разрыв», экономическая, эротическая или иная «конкуренция», сословная, национальная или классовая «общность» [Gemeinschaft] (в том случае, если последние факты, помимо просто общих черт, производят «социальное действование», – речь об этом пойдет ниже). Иными словами, само понятие ничего не говорит о том, существует ли «солидарность» действующих или же ее полная противоположность.
Речь всегда идет об эмпирическом смысловом содержании, действительно предполагаемом участниками в конкретном случае или предполагаемом в среднем либо в конструированном «чистом» типе, но отнюдь не о некоем нормативно «правильном» или метафизически «истинном» смысле. Даже если речь идет о так называемых социальных образованиях, каковы государство, церковь товарищество, семья и т. д., социальное отношение наличествует исключительно как шанс, что действования, по своему смысловому содержанию явственно взаимно настроенные, совершались, совершаются или будут совершаться. Об этом следует помнить всегда, чтобы избежать «субстанциальной» трактовки данных понятий. Например, государство перестанет существовать в социологическом смысле, как только исчезнет шанс на то, что будут совершаться социальные действования определенного рода. Этот шанс может быть очень большим или исчезающе малым. Но в том смысле и в той степени, насколько он фактически (как можно судить) существовал или существует, существовало или существует также и соответствующее социальное отношение. Никакого иного ясного смысла просто не может заключать, например, высказывание, что некоторое определенное государство еще существует или уже не существует.
Мы отнюдь не утверждаем, что участники взаимно настроенных действований в конкретном случае вкладывают одно и то же смысловое содержание в социальное отношение или же по смыслу внутренне настраиваются в соответствии с настроенностью [Einstellung] партнера, так что «взаимность» существует в этом смысле. «Дружба», «любовь», «благочестие», «верность договору», «чувство национальной общности», которые есть у одной стороны, могут натолкнуться на настроенность совершенно иного рода у другой стороны. Тогда участники связывают со своим действованием совершенно разный смысл и постольку социальное отношение с обеих сторон оказывается объективно «односторонним». Но взаимная соотнесенность есть и здесь, поскольку действующий предполагает (возможно, совершенно ошибочно или только отчасти заблуждаясь) у партнера определенную настроенность по отношению к нему (действующему) и ориентирует свое действование на эти ожидания, что может и по большей части действительно имеет последствия для того, как протекает действование и какие формы принимает отношение. Объективно «обоюдным» оно является, конечно, лишь постольку, поскольку смысловые содержания [обеих сторон] «соответствуют» друг другу – согласно средним ожиданиям каждого участника, – т. е. настроенность отца, по меньшей мере приблизительно, так соотносится с настроенностью его детей, как этого (в данном случае или в среднем либо типичным образом) и ожидает отец. Социальное отношение, в полной мере основанное на взаимном смысловом соответствии настроенностей, является в реальности лишь предельным случаем. Но если взаимности нет, то, в соответствии с нашей терминологией, существование некоторого «социального отношения» исключается тем самым лишь тогда, когда вследствие этого соотнесенность действований с обеих сторон отсутствует фактически. Как это обычно и бывает в реальности, здесь, как правило, имеется множество промежуточных случаев.
Социальное отношение может быть совершенно преходящим или длительным, т. е. настроено таким образом, что существует шанс на постоянное повторение соответствующего по смыслу (т. е. значимого для него и потому ожидаемого) поведения. Лишь наличие этого шанса, т. е. более или менее значительной вероятности того, что состоится соответствующее по смыслу действование, и только оно, означает «существование» социального отношения, о чем во избежание ложных представлений необходимо помнить всегда. Итак, то, что «дружба» или «государство» существуют или существовали, означает только и исключительно следующее: мы (наблюдающие) формулируем суждение о наличии в настоящем или прошлом шанса, что на основании определенного рода настроенности определенных людей будут совершаться действия, явственно имеющие – в среднем – некий предполагаемый смысл, и более ничего (см. № 2). Таким образом, неизбежная для юридического рассмотрения альтернатива, в рамках которой положение права, имеющее определенный смысл, либо значимо (в правовом смысле), либо нет, правоотношение либо существует, либо нет, не имеет силы для социологического рассмотрения.
Смысловое содержание социального отношения может меняться. Например, политическое отношение может из солидарности превратиться в столкновение интересов. Стоит ли тогда говорить о возникновении нового отношения или о том, что старое продолжает существовать и только обрело новое смысловое содержание, является лишь вопросом терминологической целесообразности и степени непрерывности в изменении. Смысловое содержание может также быть постоянным лишь отчасти, а отчасти быть подвержено изменениям.
Смысловое содержание, которое постоянно конституирует социальное отношение, может быть сформулировано в виде максим, соблюдения которых в среднем или приблизительно по смыслу участники отношения ожидают от партнера или партнеров и на которые они, в свою очередь, ориентируют свое действование (в среднем или приблизительно). Это тем более характерно для социального отношения, чем более рационально (целерационально или ценностно-рационально) ориентировано по своему общему характеру соответствующее действование. Например, в эротических и вообще аффективных отношениях (например, основанных на благочестии) возможность рационально сформулировать предполагаемое смысловое содержание, естественно, намного меньше, чем в ситуации делового контракта.
Смысловое содержание социального отношения может быть согласовано обоюдным согласием. Это означает, что участники дают обещания относительно своего будущего поведения (по отношению друг к другу или вообще). Тогда каждый участник – коль скоро его соображения носят рациональный характер – прежде всего (с различной степенью надежности) обычно рассчитывает, что другой будет ориентировать свое действование на понимаемым им самим (действующим) смысл соглашения. Он ориентирует свое собственное действование отчасти целерационально (соответственно, более или менее по смыслу лояльно) на это ожидание, отчасти ценностно-рационально – на «долг», который он видит в том, чтобы, в свою очередь, соблюдать заключенное соглашение соответственно предполагаемому им смыслу. Достаточно пока об этом. См. также ниже, § 9 и § 13.
§ 4. В области социального действования можно наблюдать фактические регулярности, т. е. при типически одинаковом предполагаемом смысле повторяется действование в его протекании у одного и того же действующего или же (а иногда и одновременно с этим) у множества действующих. Этими типами протекания действования занимается социология, в отличие от истории, занимающейся каузальным вменением важных, т. е. судьбоносных, отдельных связей.
Мы называем обычаем фактически существующий шанс, что определенная настроенность социального действования будет иметь характер регулярности, если этот шанс существует в некотором кругу людей исключительно в силу фактического навыка. Обычай называется обыкновением, если фактический навык основывается на длительной привычке. И напротив, мы говорим, что [эта регулярность] «основана на состоянии интересов» («обусловлена интересами»), если и поскольку шанс, что она будет существовать эмпирически, обусловлен исключительно чисто целерациональной ориентацией действования индивида на одинаковые ожидания.
К обычаям относится и мода. Модой, в противоположность обыкновению, называется обычай, если (как раз в отличие от обыкновения) факт новизны соответствующего поведения становится источником ориентации на него действования. Она сродни условностям, потому что, как и эти последние, берет начало (в большинстве случаев) в сословных интересах, связанных с престижем. Более подробно мы на этом останавливаться здесь не будем.
Обыкновение, в противоположность условностям и праву, выступает для нас не как внешним образом гарантированное правило, которого добровольно придерживается действующий, то ли просто бездумно, то ли из удобства, то ли по каким бы то ни было еще основаниям, и вероятное соблюдение которого он по этим же основаниям может ожидать от других людей того же круга. Иначе говоря, обыкновение в этом смысле не есть нечто значимое, следовать ему ни от кого не требуется. Переход от обыкновения к значимым условностям и к праву, конечно, очень и очень плавный. Значимое повсеместно порождается фактическим. Мы теперь имеем обыкновение съедать по утрам, в общем, известного рода завтрак, но здесь нет какой-либо принудительности (наверное, за исключением тех, кто завтракает в отелях), да и обыкновением это было не всегда. Напротив, одежда, которую мы носим, даже если она и появляется благодаря обыкновению, в наши дни в основном относится уже не к обыкновению, а к условностям.
Во многих случаях явная регулярность в протекании социального действования, особенно хозяйственного, хотя и не только его, обнаруживается отнюдь не потому, что оно ориентировано на некие нормы, представляющиеся значимыми, но и не потому, что основанием ее служит обыкновение. Она основывается лишь на том, что, по существу, определенного рода социальное действование в среднем наилучшим образом отвечает нормальным, с точки зрения субъективной, интересам участников, и они ориентируют свои действования на это субъективное понимание и знание; таковы, например, регулярности ценообразования на «свободном» рынке. Именно заинтересованные лица на рынке ориентируют свое поведение как средство на свои типичные хозяйственные интересы как цель и на столь же типичные ожидания относительно предполагаемого поведения других как условия, при которых можно достичь цели. Чем более строго целерационально они действуют, тем более сходно реагируют на данные ситуации, и, таким образом, возникают однообразие, регулярность и непрерывность настроенности и действования, которые часто оказываются при этом намного более стабильными, чем в тех случаях, когда действование ориентируется на нормы и требования [Pflichten], фактически считающиеся обязательными для данного круга людей. Ориентация исключительно на складывающиеся интересы, свои и чужие, приводит к таким же результатам, как и те, которых пытаются – причем зачастую тщетно – достигнуть путем принудительного нормирования, – это явление привлекло к себе значительное внимание, особенно в области хозяйства; отсюда, собственно, и возникла национальная экономия как наука. Но это же явление значимо и в других областях действования. Характерные для него осознанность и внутренняя нестесненность [ориентации действования] полярно противоположны всякого рода стесненности, характерной как для подчинения тому, что просто принято и вошло в обыкновение, так для самоотдачи нормам, в которые верят ценностно-рациональным образом. Одной из существенных компонент рационализации действования является замена внутреннего подчинения принятому, вошедшему в обыкновение, планомерным приспособлением к складывающимся интересам. Конечно, этим процессом не исчерпывается понятие рационализации действования. Ведь она еще может идти и позитивно, ко все более осознанной рационализации ценностей, и негативно, так что от нее проигрывает не только обыкновение, но и аффективное действование, наконец, от нее выигрывает действование чисто целерациональное, не верящему в ценности, и проигрывает действование на основе ценностной рациональности. Эта многозначность понятия рационализации действования еще не раз станет предметом нашего рассмотрения. (К исследованию самого понятия мы обратимся в Заключении.)
Стабильность обыкновения (как такового), по существу, основывается на том, что тот, кто не ориентирует на нее свое действование, оказывается неприспособленным, т. е. должен быть готов к мелким и крупным неудобствам и неприятностям, покуда в его кругу большинство людей считается с тем, что такое обыкновение существует, и настраивается на него в своих действиях.
Стабильность складывающихся интересов точно так же основана на том, что тот, кто не ориентируется в своем действовании на интересы другого – не «считается» с ними, – вызывает у другого сопротивление или достигает некоторого нежелаемого и непредвидимого результата, т. е. рискует нанести ущерб своим собственным интересам.
§ 5. Действование, в особенности социальное действование, в особенности же социальное отношение, могут быть ориентированы участниками на представление о существовании легитимного порядка. Шанс, что это произойдет, называется значимостью соответствующего порядка.
Итак, значимость порядка есть для нас нечто большее, нежели простая регулярность в протекании социального действования, обусловленная обыкновением или складывающимися интересами. Если компании, занимающиеся перевозкой мебели, регулярно публикуют объявления со своими предложениями ко времени предполагаемых переездов, то эта регулярность обусловлена складывающимися интересами. Если мелочной торговец вразнос в определенные дни месяца или недели посещает определенных клиентов, то либо это вошло у него в обыкновение, либо так сложились его интересы (соблюдается последовательность в обходе своей территории). Но если чиновник ежедневно в один и тот же час появляется в своем кабинете, то это обусловлено не только устоявшейся привычкой (обыкновением) (хотя ею тоже), не только сложившимися интересами (хотя ими тоже), которые он, если захочет, может принять или не принять во внимание. Вместе с тем, как правило, главное для него – значимость порядка (служебной регламентации) как заповеди, нарушение которой не только нанесло бы ему ущерб, но и (нормальным образом) в ценностно-рациональном смысле отторгается им (хотя и в очень разной степени) в силу чувства долга.
Мы намерены: a) называть смысловое содержание социального отношения порядком лишь тогда, когда действование (в среднем или приблизительно) ориентировано на явные максимы. Мы намерены: b) говорить о значимости этого порядка лишь тогда, когда фактическая ориентация на эти максимы происходит по меньшей мере так же и (т. е. в практически важной степени) потому, что они рассматриваются как нечто значимое для действования, т. е. обязательное или образцовое. Фактически, конечно, участники отношения ориентируют свое действование на некий порядок, исходя из самых разных мотивов. Однако то обстоятельство, что, наряду с другими мотивами, по меньшей мере для части действующих порядок представляется также и образцовым или обязательным, т. е. долженствующим быть значимым, конечно, повышает шансы, причем зачастую весьма заметно, что действование будет ориентировано на этот порядок. Порядок, которого придерживаются, только исходя из целерациональных мотивов, в общем, гораздо более лабилен, чем ориентация, основанная исключительно на обыкновении, на привычности поведения (наиболее часто встречающийся тип внутренней установки [Haltung]). Но он еще более, несравненно более лабилен, чем порядок, обусловленный престижем образцовости и обязательности, который мы будем называть легитимностью. Границы между сугубо традиционной или сугубо целерационально мотивированной ориентацией на некоторый порядок и верой в его легитимность в реальности, конечно, очень размыты.
Ориентироваться на значимость порядка в своих действиях можно, не только следуя его (понимаемому усредненным образом) смыслу. Даже если обходят или нарушают его (понимаемый усредненным образом) смысл, то все равно будет оказывать свое влияние шанс на то, что в некоторой мере его значимость (как обязательной нормы) сохранится. Прежде всего чисто целерационально. Вор скрывает свои действия и тем самым ориентируется на значимость законов уголовного права. Значимость порядка для определенного круга людей находит свое выражение как раз в том, что вор вынужден скрывать свое прегрешение. Но даже если отвлечься от этого предельного случая, зачастую нарушение порядка не выходит за границы более или менее многочисленных частных прегрешений, или же нарушители более или менее добросовестно [заблуждаясь] пытаются выдать свои поступки за легитимные. Или же фактически сосуществуют различные трактовки смысла порядка, каждый из которых оказывается – для социологии – фактически значимым в том объеме, в каком он определяет фактическое поведение. Социологу отнюдь не трудно признать, что для одного и того же круга людей значимы различные, противоречащие друг другу порядки. Ибо даже индивид может ориентироваться в своих действиях на противоречащие друг другу порядки. Причем не только последовательно, как это обычно случается, но и в рамках одного и того же действия. Кто идет на дуэль, тот ориентируется в своих действиях на кодекс чести, но если он при этом скрывает свои действия или же, напротив, предстает перед судом, то ориентируется уже на Уголовный кодекс. Конечно, если порядок в том его смысле, которому, в среднем, верят, как правило обходят или нарушают, тогда этот порядок значим еще лишь ограниченно или не значим уже совершенно. Итак, в социологии, в отличие от юриспруденции, если иметь в виду ту цель, которую ставит себе эта последняя, значимость и не-значимость не представляют собой абсолютной альтернативы. Между ними, как мы уже отметили выше, есть плавные переходы, противоречащие друг другу порядки могут быть значимы одновременно, но только каждый из них тогда значим лишь настолько, насколько существует шанс, что действование фактически [будет] ориентировано именно на него.
Читатели, знакомые с соответствующей литературой, могут вспомнить здесь о той роли, которую понятие «порядок» играет в книге Р. Штаммлера, блестяще, как и все его работы, написанной, но основательно искажающей суть дела и совершенно ошибочной в том, что касается существующих проблем, о чем уже было сказано в Предварительном замечании. (Там же дается отсылка к моей критике Штаммлера, к сожалению, быть может, излишне острой по форме из-за вызванного этой путаницей раздражения.) Штаммлер не только не различает эмпирическую и нормативную значимость, он вообще упускает из виду, что социальное действование ориентируется не только на порядки; однако самое главное состоит в том (не говоря уже о других ошибках), что Штаммлер логически совершенно несостоятельным образом превращает порядок в форму социального действования, которая должна у него играть такую же роль по отношению к содержанию, какую играет форма в теории познания. Но фактически, например, хозяйственное (по преимуществу) действование ориентируется на представление о недостаточности определенных имеющихся средств удовлетворения потребностей по сравнению с (представляемой) потребностью, а также на совершающиеся в настоящем и предвидимое в будущем действование третьих лиц, которые принимают в расчет те же самые средства удовлетворения потребностей; однако при этом такое действование, конечно, ориентируется в выборе своих «хозяйственных» регуляций на те «порядки», которые действующий знает как «значимые» законы и условности, т. е. такие, нарушение которых, как ему известно, вызовет совершенно определенную реакцию третьих лиц. Штаммлер совершенно запутал это простейшее эмпирическое положение дел прежде всего тем, что заявил, будто каузальное отношение между «порядком» и реальным действованием невозможно по смыслу самих понятий. Действительно, между юридически-догматической, нормативной значимостью порядка и эмпирическим процессом нет никакой каузальной связи, здесь необходимо только задать вопрос, затрагивается ли эмпирический процесс (правильно интерпретированным) порядком юридически, должен ли он, таким образом, быть (нормативно) значим для этого процесса, а если да, то что означает для него это нормативное долженствование порядка. Однако между шансом, что действование будет ориентироваться на представление о значимости понимаемого, в среднем, так-то и так-то порядка, и хозяйственным действованием существует, разумеется (в определенных случаях), каузальное отношение в самом привычном смысле слова. А для социологии только тот шанс, что действование будет ориентироваться на это представление, и «есть» значимый порядок «как таковой».
§ 6. Легитимность порядка может быть гарантирована:
I. Чисто внутренне, а именно:
1) чисто аффективно, эмоциональной самоотдачей;
2) ценностно-рационально: верой в абсолютную значимость порядка как выражения высших обязательных ценностей (нравственных, эстетических или каких-то еще);
3) религиозно: верой в зависимость обладания благами спасения от соблюдения этого порядка;
II. А также (или исключительно) ожиданием специфических внешних последствий, т. е. складывающимися интересами, однако это – ожидания особого рода.
Порядок называется:
а) условностью, если его значимость внешне гарантируется шансом в случае отклонения от этого порядка натолкнуться во вполне определенном кругу людей на всеобщее и практически ощутимое неодобрение;
б) правом, если она внешне гарантируется шансом, что со стороны штаба именно на это и настроенных людей [последует] (физическое или психическое) принуждение к соблюдению порядка или наказание за действование, нарушающее порядок.
1. Условностью называется обыкновение, одобряемое в некотором кругу как значимое и гарантированное против отклонений от него неодобрением [исходящим от данного круга]. В противоположность праву (в нашем смысле слова) здесь нет штаба специально настроенных на принуждение людей. Если Штаммлер намерен отделять условность от права, указывая на абсолютную (в первом случае) добровольность подчинения, то это не согласуется с обычным словоупотреблением и не подтверждается его же собственными примерами. Что индивид будет следовать как обязательному образцу условности (в обычном смысле слова), например пользоваться обычными формами приветствия, носить одежду, которая считается приличной, придерживаться ограничений, налагаемых на общение, как по форме, так и по содержанию, – это совершенно серьезно предполагается и совершенно не является делом его выбора, в отличие, например, от того случая, когда речь идет о простом обыкновении готовить себе еду на определенный манер. Нарушение условности («обыкновения, принятого среди людей одного сословия») часто преследуется членами сословия в высшей степени действенным и чувствительным социальным бойкотом, который оказывается сильнее, чем любое правовое принуждение. Здесь не хватает только особого штаба людей, настроенных на действование особого рода, гарантирующее следование [праву] (таковы у нас судьи, прокуроры, чиновники-управленцы, судебные исполнители и т. д.). Но четких границ здесь нет. Предельным случаем, когда гарантии, даваемые порядку условностями, переходят в правовые гарантии, является угроза формальным и организованным бойкотом. В нашей терминологии такой бойкот должен был бы уже называться правовым средством принуждения. Для нас здесь не представляет интереса, что условность бывает защищена, кроме простого неодобрения, также и другими средствами (например, использованием права хозяина дома против тех, кто нарушает принятые в доме условности). Главное в другом: даже в таком случае эти (часто жесткие) меры принуждения применяет индивид, причем вследствие неодобрения, связанного с принятыми условностями, и нет штаба людей, который был бы специально предназначен для таких действий.
2. Мы полагаем, что решающим для понятия права (даже если совершенно по-иному вычленяется, если речь идет о других целях) является существование штаба принуждения. Конечно, отнюдь не обязательно этот штаб во всем походит на то, к чему мы привычны сегодня. Особенно нет никакой необходимости в судебной инстанции. Даже род (когда дело идет о кровной мести и междоусобице) представляет собой такой штаб, если только для его реакций действительно значимы какие-либо порядки. Конечно, это – предельный случай того, что еще можно называть правовым принуждением. Право народов, как известно, вновь и вновь не признается в качестве права, потому что у него нет надгосударственной принудительной силы. В терминологии, которую мы здесь выбираем (по соображениям целесообразности), порядок, который внешне был бы гарантирован только ожиданием неодобрения и репрессий со стороны того, кому нанесен ущерб, т. е. гарантирован принятыми условностями и состоянием интересов, притом что нет штаба людей, настроенных в своих действиях специально на его соблюдение, действительно нельзя было бы назвать правом. Конечно же для юридической терминологии может быть вполне справедливо обратное. Средства принуждения здесь иррелевантны. [К праву, в нашем понимании,] относится даже «братское увещевание», принятое прежде в некоторых сектах как первое средство мягкого принуждения грешника, если только оно упорядочено согласно некоторому правилу и проводится некоторым штабом. Равным образом относится к нему и цензорское порицание как средство гарантировать «нравственные» нормы поведения. И уж тем более – психическое насилие, осуществляемое собственно церковными средствами воспитания. Таким образом, есть конечно же и право иерократическое, политическое или гарантированное уставами союзов, авторитетом главы семейства или товариществами и объединениями. При таком определении понятия и свод правил и норм поведения студента оказывается правом. Разумеется, сюда относится и казус, которому посвящен § 888, абзац 2 Гражданско-процессуального кодекса (права, которые не обеспечены санкцией). «Leges imperfectae» и естественные обязательства суть формы юридического языка, в которых косвенно находят выражение границы или условия применения принуждения. Поэтому принудительным образом навязанный «обычный порядок» [Verkehrssitte] в этом смысле тоже представляет собой право (см. §§ 157, 242 Гражданского кодекса).
3. Не всякий значимый порядок обязательно носит всеобщий и абстрактный характер. Например, значимое «положение права» и «правовое решение» некоторого конкретного случая отнюдь не всегда столь различны, как это представляется нам нормальным сейчас. То есть «порядок» может оказаться порядком лишь применительно к одному конкретному положению дел. Подробнее об этом следует говорить в социологии права. Нам же, если только не оговорено иное, представляется более целесообразным работать с современными представлениями о соотношении положения права и правового решения.
4. «Внешне» гарантированные порядки могут быть гарантированы еще и внутренне. Отношения между правом, условностью и этикой не представляют собой проблемы для социологии. Этическая мерка, в понимании социологии, это подход к человеческому действованию, которое востребует себе предикат «хорошее в нравственном смысле», с точки зрения особого рода ценностно-рациональной веры, принимаемой за норму, подобно тому, как действование, которое востребует себе предикат «прекрасное», мерит себя тем самым эстетической меркой. В этом смысле этические нормативные представления могут оказать глубокое влияние на действование, и все-таки у них не будет никакой внешней гарантии. Это обычно бывает в тех случаях, когда нарушением этих норм мало затрагиваются чужие интересы. С другой стороны, в таком случае нередко существуют религиозные гарантии. Однако возможны также (в смысле используемой здесь терминологии) гарантии, которые обеспечиваются условностями: неодобрением в ответ на нарушение норм и бойкотом, – а также правовые гарантии: уголовно-правовая или полицейская реакция или гражданско-правовые последствия. С другой стороны, отнюдь не все (во всяком случае, не обязательно) порядки, гарантированные условностью или правом, притязают иметь характер этических норм, причем для правовых порядков (часто, в виде целерациональных уложений, такие притязания в целом свойственны куда меньше, чем для порядков, основанных на условности). Следует ли рассматривать распространенное среди людей представление о значимости как то, что принадлежит к области этики, или же нет (т. е. является «просто» условностью или «просто» нормой права) – этот вопрос не может решаться эмпирической социологией иначе, кроме как в соответствии с тем понятием этического, которое фактически значимо теперь или было значимо прежде среди определенного круга людей. В общем этот вопрос применительно к социологии решить нельзя.
§ 7. Легитимная значимость может приписываться действующими некоторому порядку:
a) в силу традиции: значимость того, что было всегда;
b) в силу аффективной (особенно эмоциональной) веры: значимость новооткрытого или имеющего характер образца;
c) в силу ценностно-рациональной веры: значимость того, что видится абсолютно значимым;
d) в силу позитивного уложения, в легальность которого верят.
Эта легальность может представляться легитимной:
a) в силу договоренности заинтересованных сторон;
b) в силу навязывания (на основе господства людей над людьми, значимого в качестве легитимного господства) и послушания.
Все остальное (за исключением нескольких понятий, которые еще должны быть определены) относится к области социологии господства и социологии права. Здесь необходимо отметить лишь следующее.
1. Значимость порядков, освященных традицией, является самой универсальной и самой изначальной. Страх навлечь магические неприятности увеличивал психические препятствия на пути любых изменений укоренившихся привычек действования, а многообразные интересы, которые обычно бывают связаны с сохранением послушания уже имеющему значимость порядку, поддерживали сохранение таких порядков. Подробнее об этом в гл. III.
2. Сознательное творение новых порядков изначально и почти всегда, вплоть до статутов эллинских эсимнетов, было оракулом пророков, по меньшей мере это было вестью, санкционированной пророками и потому считавшейся священной. Тогда послушание было связано с верой в легитимацию пророка. В эпохи, когда значим был строгий традиционализм, новые порядки, т. е. такие, которые считались новыми, могли возникнуть, если не было откровения о новых порядках, лишь таким образом, что они рассматривались как по существу издавна значимые и только еще неправильно понимаемые, либо же как временно сокрытые, а теперь открытые заново.
3. Самый чистый тип ценностно-рациональной значимости представляет собой естественное право. Сколь бы ни было ограничено, по сравнению с его идеальными притязаниями, реальное влияние на действование его логически развернутых положений, однако отрицать его невозможно и следует отличать как от права, данного в откровении, так и от права в форму уложений и от традиционного права.
4. Самая распространенная в наши дни форма легитимности – это вера в легальность: послушание формально корректным уложениям, возникшим обычным образом. Противоположность основанных на соглашении [paktierter] и навязанных порядков имеет при этом лишь относительный характер. Ибо коль скоро значимость основанного на соглашении порядка покоится не на единодушном согласии – что нередко считалось в прошлом необходимым для подлинной легитимности, – но основывается на том, что в некотором кругу людей желающие уклониться от него фактически подчиняются большинству, как это часто и бывает, – тогда фактически имеет место навязывание порядка меньшинству. С другой стороны, совсем не редки случаи, когда склонное к насилию или же более решительное и целеустремленное меньшинство навязывает те порядки, которые затем бывают значимы как легитимные даже для тех, кто изначально сопротивлялся им. Поскольку «голосования» легальны как средство создания и изменения порядков, нередко воля меньшинства добивается формального большинства, а большинство подчиняется, т. е. перевес большинства [Majorisierung] оказывается только видимостью. Вера в легальность порядков, основанных на соглашении, уходит в глубокое прошлое, она встречается иногда даже среди так называемых первобытных народов, но почти всегда она дополняется авторитетом оракулов.
5. Послушание навязанным порядкам со стороны индивида или нескольких индивидов, коль скоро решающими здесь оказываются не страх и не целерациональные мотивы, но представления о легальности, предполагает веру в некотором смысле легитимное насильственное господство того или тех, кто навязывает порядок, о чем мы еще будем говорить ниже (§ 13, 16 и гл. III).
6. Как правило, послушание порядкам обусловлено не только складывающимися интересами самого разного рода, но и смесью приверженности традиции и представлений о легальности, если только речь не идет о совершенно новых уложениях. Конечно, в очень многих случаях тот, кто действует послушно, даже не сознает при этом, идет ли речь об обыкновении, условности или праве. Социология тогда должна выяснить, каков здесь типичный вид значимости.
§ 8. Борьбой социальное отношение называется постольку, поскольку действование ориентировано на намерение осуществить свою волю вопреки сопротивлению партнера или партнеров. Мирными называются те средства борьбы, которые не предполагают непосредственного физического насилия. Мирная борьба называется конкуренцией, если она ведется как формально мирное состязание за возможность распоряжаться теми шансами, которых вожделеют также и другие [действующие]. Конкуренция называется регулируемой конкуренцией, если по своим целям и средствам она ориентирована на некоторый порядок. Борьба за существование человеческих индивидов или типов друг против друга без осмысленного намерения вступать в борьбу (латентная) ради получения шансов на жизнь или выживание называется отбором: социальным отбором, если речь о шансах, которые живущие получают в жизни, биологическим отбором, если речь идет о шансах на выживание, заложенных в наследственном материале.
1. Между кровавой борьбой, нацеленной на уничтожение жизни противника, борьбой, в которой не соблюдают никаких правил, и регулируемой условностями рыцарской борьбой (при Фонтенуа герольд объявляет: «Messieurs les Anglais, tirez les premiers») и регулируемой борьбой-игрой (спорт), между не знающей правил конкуренцией, скажем, эротических соискателей благосклонности дамы [или] привязанной к порядку рынка конкурентной борьбой за [лучшие] шансы при обмене и регулируемыми конкуренциями художников или предвыборной борьбой имеются самые разные, плавные, без разрывов, переходы. Образование особого понятия для ненасильственной борьбы оправдывается своеобразием того средства, которое обычно в ней используется, и вытекающими отсюда особыми социологическими последствиями такой борьбы. (См. об этом главу II и далее.)
2. Всякое типичным и массовым образом происходящее борение и конкурирование приводит, несмотря на множество важнейших случайностей и роковых событий, в конце концов к отбору тех, кто в наибольшей мере обладает личностными качествами, имеющими важное значение для победы в борьбе. Каковы эти качества – большая ли физическая сила или беззастенчивое лукавство, большая ли интенсивность духовной производительности или мощь легких и техника демагога, большее подобострастие по отношению к начальству или по отношению к улещаемым массам, больше оригинальной способности к творчеству или больше социальной способности к приспособлению, больше качеств, которые считаются необычными, или больше таких, которые находятся, как считается, на среднем массовом уровне, – все здесь решают условия борьбы и конкуренции, к которым, наряду со всеми мыслимыми индивидуальными и массовыми качествами, относятся также и те порядки, на которые традиционным, ценностно-рациональным или целерациональным образом ориентируется поведение при борьбе. Каждое из них оказывает влияние на шансы социального отбора. Не каждый социальный отбор есть борьба в нашем смысле слова. Прежде всего «социальный отбор» означает, что определенные типы поведения, т. е. эвентуально, и личностных качеств предпочтительны, чтобы выиграть в определенном социальном отношении (как «любовник», «супруг», «депутат», «чиновник», «прораб», «генеральный директор», «успешный предприниматель» и т. д.). Тем самым еще ничего не говорится о том, реализуется ли этот преимущественный социальный шанс посредством борьбы, а кроме того, улучшает ли он или, напротив, ухудшает и биологические шансы на выживание типа.
Лишь в тех случаях, когда действительно имеет место конкуренция, мы намерены говорить о борьбе. Весь предшествующий опыт говорит о том, что фактический характер борьба имеет лишь в смысле отбора, и лишь в смысле биологического отбора ее принципиально нельзя устранить. Отбор вечен потому, что нельзя придумать средство для его полного устранения. Самый строгий пацифистский порядок сумеет регулировать средства, объекты и направление борьбы лишь в том смысле, что какие-то из них исключит. А это значит, что тогда другие средства борьбы позволят победить в (открытой) конкуренции или – если представить себе устранение также и ее (что было бы возможно лишь утопически – теоретическим образом) – хотя бы в (латентном) отборе тех, кто имеет лучшие шансы на жизнь и выживание, а также будут благоприятствовать тем, кто обладает такими средствами, будь то материал наследственности или продукт воспитания. Социальный отбор – это эмпирический предел, до которого может дойти устранение борьбы, биологический отбор – предел принципиальный.
3. От борьбы индивида за шансы на жизнь и выживание следует отличать, конечно, борьбу и отбор социальных отношений. Здесь эти понятия можно использовать только в переносном смысле. Ибо отношения существуют только как человеческое действование, имеющее определенное смысловое содержание. То есть отбор или борьба между ними означает, что с течением времени определенного рода действование вытесняется другим – тех же самых людей или же других. Здесь имеются разного рода возможности. a) Человеческое действование может быть осознанно ориентировано на то, чтобы стать помехой определенным конкретным социальным отношениям или отношениям, в общем определенным образом упорядоченным, т. е. помехой действованию, протекающему соответственно смысловому содержанию этих социальных отношений, или же на то, чтобы воспрепятствовать их возникновению или сохранению («государству» – войной или революцией, заговору – кровавым подавлением, «конкубинатам» – полицейскими мероприятиями, «ростовщичеству» в деловых отношениях – отказом в правовой защите и наказаниями); оно может быть также ориентировано на то, чтобы поощрять существование одной категории этих отношений за счет другой и тем самым сознательно на них воздействовать. Такие цели могут ставить себе как [отдельные] индивиды, так и несколько индивидов совместно. b) Однако возможно, что в результате как непреднамеренный побочный эффект социального действования и разного рода условий, которые играют важную роль в его протекании, определенные конкретные отношения или отношения определенного рода (это всегда соответствующее действование) будут иметь все меньше шансов, чтобы сохраниться или возникнуть заново. Когда меняются какие бы то ни было естественные и культурные условия, такие шансы [на сохранение и возникновение] самых разных социальных отношений оказываются отложены во времени. Вполне допустимо и здесь говорить об «отборе» социальных отношений, например государственных союзов, в которых побеждает «сильнейший» (в смысле «наиболее приспособленный»). Только следует иметь в виду, что этот так называемый «отбор» не имеет ничего общего с отбором человеческих типов ни в социальном, ни в биологическом смысле, что в каждом отдельном случае надо спрашивать о тех основаниях, в силу которых оказались отложены шансы для той или иной формы социального действования и социальных отношений, или же социальное отношение было взорвано, или же ему было дозволено существовать и далее, несмотря на существование других, и следует иметь в виду, что столь многообразные основания каким-либо одним выражением обозначить нельзя. При этом постоянно существует опасность внести в эмпирическое исследование неконтролируемые оценки, прежде всего, заняться апологией успеха, зачастую обусловленного в данной конкретной ситуации чисто индивидуально, т. е. в этом смысле слова, «случайного». В последние годы было слишком много примеров такого рода. Ибо то обстоятельство, что в силу совершенно конкретных оснований некоторое (конкретное или качественно специфицированное) социальное отношение было устранено, само по себе еще не доказывает, что оно вообще оказалось неприспособленным.
§ 9. Социальное отношение называется общностью, если и поскольку настроенность социального действования – в отдельном случае, в среднем или как чистый тип – основывается на субъективно чувствуемой (аффективной или традиционной) сплоченности участников.
Социальное отношение называется обобществлением, если и поскольку настроенность социального действования основывается на рационально (ценностно-рационально или целерационально) мотивированном уравнивании интересов или на подобным же образом мотивированном соединении интересов. Типичным образом обобществление может преимущественно (но не исключительно) основываться на рациональном соглашении через взаимные обязательства. Тогда, если обобществленное действование рационально, оно бывает a) ценностно-рационально ориентировано на веру в собственную обязательность; b) целерационально ориентировано на ожидание лояльности партнера.
1. Эта терминология напоминает о различении, которое ввел Ф. Тённис в своем основополагающем труде «Общность и общество». Однако Тённис для своих целей сразу придал этому различению существенно более специфическое содержание, чем это было бы нужно для наших целей. Самые чистые типы обобществления суть: a) строго целерациональный, основанный на свободном соглашении обмен на рынке: актуальный компромисс [участников], имеющих противоположные, но взаимодополнительные интересы; b) чистое, основанное на свободном соглашении целевое объединение [т. е.], договоренность о постоянных действиях его членов, которая, соответственно их намерениям и средствам, рассчитана на преследование чисто деловых (экономических или иных) интересов; c) ценностно-рационально мотивированное объединение по убеждению: рациональная секта, которая, не заботясь об эмоциональных и аффективных интересах, намерена служить только «делу» (что, конечно, реализуется как чистый тип лишь в особых случаях).
2. Общность может покоиться на любого рода аффективной, эмоциональной или традиционной основе: пневматическая братская община, эротическое отношение, благоговейное отношение, национальная общность, спаянный узами товарищества отряд. Лучше всего подходит под этот тип семейная общность. Однако подавляющее большинство социальных отношений имеет отчасти характер общности, а отчасти – обобществления. Любое социальное отношение, сколь бы ни было оно целерациональным, продуманным и целенаправленным (например, отношение покупателя [и продавца]), может привести к появлению эмоциональных ценностей, более значимых, чем поставленная цель. К этому клонится – хотя и в очень разной степени – всякое обобществление, выходящее за пределы актуального действования в целевом объединении, т. е. обобществление, настроенное на большую продолжительность, создающее социальные отношения между равными лицами, а не ограничивающееся с самого начала лишь стремлением к достижению отдельного предметного результата. Таковы, например, обобществление в одном и том же воинском объединении, школьном классе, в одной и той же конторе, мастерской. Равным образом и социальное отношение, нормальный смысл которого состоит в общности, может быть ориентировано всеми или несколькими участниками вполне или отчасти целерационально. Так, например, в разных случаях семейный союз очень по-разному либо ощущается его участниками как общность, либо используется как обобществление. Понятие общности здесь преднамеренно определяется еще в самом общем виде и охватывает, таким образом, очень гетерогенные совокупности фактов.
3. Общность по своему предполагаемому смыслу является нормальным образом самой радикальной противоположностью борьбе. Однако это не должно вводить в заблуждение: даже в самых интимных общностях фактическое насилие любого рода по отношению к тому, кто душевно более податлив, совершенно нормально, а отбор происходит и в общностях и точно так же приводит в них к появлению различий в шансах на жизнь и выживание, как и повсюду. С другой стороны, обобществления часто представляют собой только компромиссы противоборствующих интересов, предполагающие лишь частичное устранение предмета или средств борьбы (или по меньшей мере предполагающие попытку такого устранения), тогда как сама противоположность интересов и конкуренция за шансы во всем остальном остаются прежними. Борьба и общность суть понятия релятивные; борьба ведь принимает самый разный вид, в зависимости от средств (насильственных или мирных) и решимости их применять. И любого рода порядок социального действования предполагает, как уже говорилось, что чистый фактический отбор в соревновании различных человеческих типов за жизненные шансы так или иначе будет существовать.
4. Отнюдь не всегда общие качества, общая ситуация, общее поведение суть общность. Например, общий биологический материал наследственности, который рассматривается как расовый признак, сам по себе отнюдь не означает общности тех, кто обладает этим признаком. Если окружающий мир введет для них ограничения на commercium и connubium, то они могут оказаться в одинаковой ситуации, т. е. в изоляции от окружающего мира. Но пусть они даже будут одинаково реагировать на эту ситуацию, все равно это еще не общность, и одно только чувство, что положение и следствия из него у них общие, такой общности еще не создает. Только если на основании этого чувства они каким-то образом ориентируют свое поведение друг на друга, возникает социальное отношение между ними, а не только каждого из них – к окружающему миру, и лишь поскольку в этом социальном отношении обнаруживается чувствуемая ими сплоченность, постольку возникает «общность». Например, у евреев – вне сионистских кругов и нескольких других обобществлений, действующих ради еврейских интересов, – это происходит относительно очень редко, причем они зачастую прямо отрицают [такую общность]. Общий язык, весьма сходным образом творимый традицией семьи и ее соседей, в высшей степени облегчает взаимопонимание, т. е. создание всех социальных отношений. Однако сам по себе он еще не означает общности, только облегчает общение в соответствующих группах, т. е. возникновение обобществлений. Самое главное состоит в том, что эти обобществления совершаются между индивидами не потому, что у них есть такое свойство – общий язык, – но поскольку они являются иного рода заинтересованными лицами, т. е. ориентация на правила общего языка является изначально лишь средством взаимопонимания, а не смысловым содержанием социальных отношений. Только с появлением осознанной противоположности третьим лицам одинаковая для носителей общего языка ситуация может привести к возникновению чувства общности и обобществлений, основанных, как это будет сознаваться [их участниками], на общем языке. Участие в «рынке» (понятие о котором мы дадим в гл. II) имеет совершенно иной характер. Оно создает обобществление между отдельными партнерами по обмену и социальное отношение (прежде всего конкуренцию) между теми, кто намерен принять участие в обмене и вынужден ориентироваться в своем поведении друг на друга. Но, помимо того, обобществление возникает, только если, например, несколько участников [рынка] заключают соглашение, чтобы вести более успешную ценовую политику или чтобы отрегулировать и гарантировать денежное обращение. (Рынок и основанное на нем хозяйство денежного обращения является, впрочем, важнейшим типом того взаимовлияния действований, направляемых голым интересом [Interessenlage], которое характерно для современного хозяйства.)
§ 10. Социальное отношение (все равно – общность или обобществление) называется открытым для внешнего мира, если и поскольку, в соответствии с его значимым порядком, участие в конституирующем его взаимном социальном действовании, ориентированном на его смысловое содержание, не запрещено никому, кто фактически способен на это и склонен к этому. Напротив, отношение является замкнутым для внешнего мира тогда, постольку и в той мере, поскольку его смысловое содержание или его значимые порядки либо исключают участие в нем, либо ограничивают, либо связывают это участие с определенными условиями. Открытость и закрытость могут быть обусловлены традиционно, аффективно, ценностно-рационально или целерационально. Рациональная закрытость может быть в особенности обусловлена следующим положением дел: социальное отношение может дать шанс участникам удовлетворить свои интересы как внутри, так и вне данного отношения, достигнув целей или добившись результатов как посредством солидарного действования, так и посредством выравнивания интересов. Если участники ожидают, что распространение данного отношения улучшит их шансы (увеличит, изменит характер, упрочит, повысит их ценность), то они заинтересованы в открытости, если же такого улучшения они ждут от монополизации шансов, то они заинтересованы в закрытости по отношению к внешнему миру.
Замкнутое социальное отношение может гарантировать своим участникам монополизированные шансы: a) свободно предоставляемые; b) регулируемые или рационируемые в соответствии с их величиной и характером; или c) постоянно и (относительно или абсолютно) неотъемлемо апроприированные индивидам или группам индивидов. Апроприированные шансы называются правами. Апроприация, в соответствии с [данным] порядком, может быть: 1) апроприацией участникам определенных общностей [Gemeinschaften] и обществ [Gesellschaften] – например, домашних общностей; 2) апроприацией индивидам, причем либо a) апроприацией в чисто личной форме, либо b) таким образом, что в случае смерти прежнего обладателя шанса одно или несколько [лиц], связанных с ним некоторым социальным отношением или по рождению (родством), или тот или те другие, кого он должен указать, вступают во владение шансами (наследственная апроприация). Наконец, 3) апроприация может происходить таким образом, что обладатель шанса более или менее свободно посредством соглашения передает его либо a) определенному другому [лицу], либо, наконец, b) произвольным другим [лицам] (отчуждаемая апроприация). Участник закрытого отношения называется сотоварищем, а в случае регулируемого участия, коль скоро оно апроприирует ему шансы, такой участник называется правовым сотоварищем. Шансы, наследственно апроприируемые индивиду или наследственным общностям или обществам, называются собственностью (индивидов или соответствующих общностей или обществ), а шансы, передаваемые путем отчуждаемой апроприации, – свободной собственностью.
Может показаться, что такие «утомительные» дефиниции бесполезны. Однако это как раз пример того, что именно о «само собой разумеющемся» (из-за его привычной очевидности), как правило, менее всего размышляют.
1. Традиционно замкнутыми бывают обычно те общности [Gemeinschaften], принадлежность к которым основывается на семейных связях;
a) аффективно замкнутыми бывают обычно личные эмоциональные отношения (например, эротические, но и часто и отношения благоговения);
b) ценностно-рационально (относительно) замкнутыми бывают обычно общности [Gemeinschaften], основанные на вере;
c) целерационально замкнутыми типичным образом бывают экономические союзы монополистического или плутократического характера.
Вот несколько произвольно выбранных примеров.
Открытость или замкнутость актуального речевого обобществления зависит от смыслового содержания (беседа в противоположность интимному или деловому сообщению). Рыночные отношения, по меньшей мере изначально, часто бывают открытыми. Во многих общностях и обобществлениях можно наблюдать смену расширения [Propagierung] замкнутостью и наоборот. Так, например, обстояло дело в гильдиях, в демократических городах Античности и Средневековья. Их члены бывали одно время заинтересованы в том, чтобы гарантировать свои шансы силой [Macht], и стремились для этого увеличить свою численность; в другое время они бывали заинтересованы в ценности своей монополии и стремились ограничить членство. Нередко то же самое происходило и в монашеских общинах [Mönchgemeinschaften] и сектах, переходивших от религиозной пропаганды [Propaganda] к замкнутости, чтобы удержать на высоте этический стандарт или же по материальным причинам. Точно так же расширение рынка с целью увеличения оборота может перейти в монополистическое ограничение рынка. В наши дни не редкость пропаганда языка как следствие писательских и издательских интересов, в отличие от прежних времен, когда не редки были закрытые сословные и тайные языки.
2. Регулирование доступа извне и замкнутость по отношению к внешнему миру могут быть обеспечены в очень разной мере и очень разными средствами, так что переход от открытости к отрегулированности и замкнутости оказывается плавным: через выполнение некоторых действий и послушничество, покупку (при определенных условиях) членской доли, через баллотировку каждого доступа, через членство или допуск к членству по рождению (наследственный) или через открытое для всех участие в определенной деятельности. В случае внутренней замкнутости и апроприации [самого отношения] речь идет о приобретении апроприированного права, и условия участия могут иметь самые разные градации. Таким образом, отрегулированность и замкнутость по отношению к внешнему миру суть понятия соотносительные. Все мыслимые переходы существуют между благородным собранием, театральным представлением, куда можно попасть по билету, и агитационным партийным мероприятием, между богослужением со свободным доступом, сектантским богослужением и мистериями тайного союза.
3. Замыкание внутрь – применительно к самим участникам и их взаимосвязям – тоже может принимать самые разные формы. Например, замкнутая по отношению к внешнему миру каста, гильдия или, например, сообщество биржевиков [Börsengemeinschaft] может предоставить своим членам возможность свободной конкуренции за все монополизированные шансы, но она может также строго ограничить каждого своего члена определенными шансами, апроприированными ему на всю жизнь наследственным (как в Индии) и отчуждаемым образом, например определенной клиентурой и определенными объектами гешефта; сельская община, замкнутая от внешнего мира, может предоставить и гарантировать члену общины либо свободное землепользование, либо строго привязанную к отдельному домохозяйству долю, а замкнутый от внешнего мира союз поселенцев – либо свободное землепользование, либо апроприированный его члену постоянный надел, и все это со всеми мыслимыми переходами и промежуточными ступенями. Например, внутреннее замыкание круга претендентов на лены, бенефиции и должности и их апроприация владельцам исторически принимали самые разные формы; подобным же образом, когда речь идет о претендентах на рабочие места, возможны [разные градации]: от closed shop до права на определенное место (предварительная ступень – запрет на увольнение без согласия представителей трудящихся), а первым шагом к этому могло бы (но отнюдь не должно) стать развитие «советов [представителей рабочих и служащих] на предприятиях». Все частные проблемы нуждаются уже в предметном специальном анализе. Постоянная апроприация достигает наивысшей степени, когда шансы гарантированы индивиду таким образом, что: 1) в случае его смерти их переход в определенные другие руки отрегулирован и гарантирован порядками; 2) обладатели шансов могут свободно передать их любым третьим лицам, которые тем самым становятся участниками социального отношения, которое в случае такой полной апроприации является внутренне, а одновременно и внешне (относительно) открытым, коль скоро получение членства не связано здесь с согласием других сотоварищей по праву.
4. Мотивом замыкания отношения может быть: a) удержание качества, а тем самым (эвентуально) престижа и связанных с ним шансов на честь и (эвентуально) доход. В качестве примера могут быть названы: [ордена] аскетов, монахов (в особенности, например в Индии, нищенствующих монахов), секты (пуритане!), воинские, министерские и другие чиновничьи и политические союзы граждан (например, в Античности), объединения ремесленников;
b) оскудение шансов сравнительно с нуждами (потребления) («область [добычи] пропитания» [ограничена]), так что приходится ввести монополию на потребление (архетип: сельская община [Markgemeinschaft]); c) оскудение шансов на получение дохода («область получения дохода»), так что приходится ввести монополию на получение дохода (архетип: гильдейские союзы или старые рыбацкие союзы и т. д.). В большинстве случаев мотив a) комбинируется с мотивом b) или c).
§ 11. Для тех, кто участвует в социальном отношении, в соответствии с традиционным порядком или сформулированным порядком, следствием этого участия может быть [вменение, т. е.] определенные виды действований a) каждого участника отношения вменяются всем участникам («солидарным товарищам» [Solidaritätsgenossen]) или b) действование определенных участников («представителей») вменяется другим участникам («представляемым»), так что и шансы, и последствия действования либо идут им во благо, либо падают на них бременем. Представительская власть (полномочие) может, в соответствии со значимыми порядками, 1) быть апроприирована самыми разными способами и в самой разной степени (собственное полномочие); 2) согласно определенным признакам, на время или постоянно предоставлена [кому-либо]; или 3) посредством определенных актов участников или третьих лиц на время или постоянно перенесена [на кого-либо] (полномочие, основанное на уложении). Об условиях, при которых социальные отношения (общности [Gemein schaften] или общества) рассматриваются как отношения солидарности или представительства, можно, в общем, только сказать, что решающее значение при этом имеет то, в какой степени целью участников, на которую они ориентируются в своих действиях, является либо: a) насильственная борьба, либо b) мирный обмен; в остальном же весьма важны те особые обстоятельства, выявить которые можно только при специальном анализе. Конечно, менее всего вероятно, что указанные следствия наступят в тех отношениях, где чисто идеальных благ добиваются мирными средствами. Часто, хотя и не всегда, солидарность или представительство развиты тем больше, чем больше внешняя замкнутость отношения.
1. «Вменение» может практически означать: a) пассивную или активную солидарность. При этом все участники считаются ответственными за действия одного точно так же, как и сам он отвечает за свои действия, но, с другой стороны, шансы, которые обеспечиваются его действиями, могут быть легитимным образом использованы всеми. Это может быть ответственность по отношению к духам или богам, т. е. религиозно ориентированная ответственность. Это может быть также ответственность по отношению к людям, причем [в основании действий за или против] правовых сотоварищей лежит либо условность (кровная месть за сородичей [Sippengenossen] или месть сородичам, репрессалии, и соплеменников [Konnationale]), либо право (наказания родственников, наказания членов своего домохозяйства, членов своей общины, личное поручительство членов домохозяйства и членов торгового общества друг за друга). Исторически важные следствия имела и солидарность по отношению к богам (для древнеизраильских, древнехристианских и старых пуританских общин). b) С другой стороны, оно может означать (по меньшей мере!) хотя бы следующее: те, кто, в соответствии с традиционным или сформулированным порядком, участвуют в замкнутом отношении, соглашаются, что касается их собственного поведения, считать легальным распоряжение какого бы то ни было рода шансами (особенно экономическими) со стороны их представителя. (Распоряжение со стороны правления какого-либо объединения или представителя какого-либо политического или экономического союза вещными благами, которые, в соответствии с порядком, должны служить «целям союза», «имеет законную силу» [Gültigkeit]).
2. «Солидарность» как факт типична: a) для традиционных общностей [Gemeinschaften], [члены которых объединены] рождением и [совместной] жизнью (типичные примеры: дом и род); b) для замкнутых отношений, насильственно утверждающих свою монополию на шансы (типичные примеры: политические союзы, особенно в прошлом, но достаточно часто и в наши дни, особенно на войне); c) для обобществлений, ориентированных на получение дохода, когда участники лично ведут дело (типичный пример: открытое торговое общество); d) при определенных обстоятельствах – в рабочих обществах (типичный пример: артель). «Представительство» как факт типично для целевых объединений и союзов, имеющих уложения, в особенности тогда, когда речь идет о собирании «доверительной собственности» и управлении ею.
3. Наделение представительской властью в соответствии с некоторыми признаками происходит, например, в силу возрастной очередности или сходных фактов.
4. Более подробно о таких вещах следует говорить не в общем, но при конкретном социологическом анализе. Самый древний и наиболее распространенный факт, который имеет сюда отношение, – это репрессалии, будь то в форме мести или взятия в заложники.
§ 12. Союзом называется социальное отношение, доступ к которому извне отрегулирован и ограничен или замкнут, если поддержание этого порядка гарантируется соответствующим образом настроенным поведением определенных людей: руководителя и, эвентуально, штаба управления, который обычно располагает также представительской властью. Руководство или участие в действовании штаба управления – правительственная власть – может быть: a) апроприирована или b) предоставлена лицам, определяемым порядками союза в соответствии с определенными признаками или в определенной форме, постоянно или на время, или в определенных случаях. Действованием союза называется: a) соотнесенное с осуществлением порядка, легитимное в силу правительственной или представительской власти действование самого штаба управления, b) направляемое им посредством распоряжений действование участников союза.
1. Первоначально для понятия союза не важно, идет ли речь об общности или обобществлении. Достаточно того, что есть руководитель: глава семейства, правление объединения, управляющий, князь, президент государства, глава церкви, действование которого настроено на осуществление порядка союза. Именно этот специфический вид действования, не просто ориентированного на порядок, но настроенного на принуждение к порядку, социологически добавляет к факту замкнутости социального отношения практически важный новый признак. Ибо не всякая замкнутая общность и не всякое замкнутое обобществление суть союз, например эротическое отношение или родовая община [Sippenge meinschaft], в которой нет руководителя.
2. Существование союза неразрывно связано с наличием руководителя и, эвентуально, штаба управления. Точнее говоря, оно неразрывно связано с шансом на то, что действование определенных лиц будет по своему смыслу связано со стремлением осуществить порядки союза, т. е. что есть такие лица, которые настроены при определенных обстоятельствах действовать в этом смысле. Первоначально для понятия союза совершенно безразлично, на чем основана эта настроенность: на традиционной, аффективной или ценностно-рациональной самоотдаче (долг ленника, чиновничий, служебный долг) или на целерациональных интересах (заинтересованность в заработке и т. д.). Итак, социологически союз, согласно нашей терминологии, не существует иначе, кроме как шанс на совершение ориентированных таким образом действий. Если нет шанса на совершение таких действий со стороны определенного штаба лиц (или определенного отдельного лица), то, согласно нашей терминологии, существует лишь социальное отношение, но не союз. Но пока существует шанс на такие действия, союз – с социологической точки зрения – существует, несмотря на смену лиц, ориентирующихся в своих действиях на соответствующий порядок. (Мы даем дефиницию таким образом, чтобы сразу включить в нее этот факт.)
3. a) Кроме действования самого штаба управления или действий под его руководством возможно также типичное действование других участников, специфически ориентированное на порядок союза, смысл которого состоит в гарантиях осуществления порядка (например, налоги или литургические личные действия любого рода: служба присяжных, военная служба и т. д.). b) Значимый порядок может также содержать нормы, на которые должно ориентироваться действование участников союза в других делах [не касающихся его сохранения] (например, в государственном союзе частнохозяйственное действование, служащее не принуждению к значимому порядку союза, но индивидуальным интересам, ориентируется на гражданское право). Случаи, указанные в пункте a), можно назвать действованием, соотнесенным с союзом, а случаи, указанные в пункте b), – действованием, отрегулированным союзом. Лишь действование самого штаба управления и, кроме того, все планомерно руководимые им действия называются союзным действованием. Например, для всех участников союзным действованием была бы война, которую ведет государство, или резолюция, которую принимает правление объединения, договор, который заключает руководитель и действие [Geltung] которого навязывается и вменяется членам союза (см. § 11), далее, ход всей юрисдикции и управления (см. также § 14).
Союз может быть: a) автономным или гетерономным, b) автокефальным или гетерокефальным. Автономия означает, что порядок формулируется не теми, кто находится вне его, как при гетерономии, но самими членами союза в силу одного только членства, каковы бы ни были иные результаты этого членства. Автокефалия означает, что руководитель и штаб управления назначаются в соответствии с порядками самого союза, как бы ни происходило это назначение, а не теми, кто, как при гетерокефалии, находится вне его.
Например, гетерокефалия существует при назначении губернаторов канадских провинций (центральным правительством Канады). Гетерокефальный союз может быть также автономным, а автокефальный – гетерономным. И в обоих аспектах союз может быть частично таким, а частично – другим. Автокефальные немецкие союзные государства, несмотря на свою автокефалию, в рамках имперской компетенции были гетерономны, а в рамках своей компетенции (например, в вопросах церкви и школы) автономны. Эльзас-Лота рингия была в Германии в ограниченном объеме автономна, но гетерокефальна (штатгальтера назначал кайзер). Такого рода ситуации могут также иметь место лишь отчасти. Союз, который является одновременно совершенно гетерономным и совершенно гетерокефальным, как правило, следует называть частью более обширного союза. Но действительно ли это так, зависит от того, в какой мере действование в данном случае фактически является самостоятельным, что же касается терминологии, то [называть ли его союзом или частью союза] это лишь вопрос целесообразности.
§ 13. Сформулированные порядки обобществления могут возникать: a) благодаря свободному соглашению или b) благодаря навязыванию и послушанию. Правительственная власть в союзе может воспользоваться легитимной силой, чтобы навязать новые порядки. Конституцией союза называется фактический шанс на некоторой степени и некоторого рода послушание обязывающей силе существующей правительственной власти, связанное с некоторыми предпосылками. К этим предпосылкам могут относиться, в соответствии со значимым порядком, в особенности слушания или одобрение со стороны определенных групп или доли участников союза, а кроме того, самые разные другие условия.
Порядки союза могут быть навязаны не только его членам, но и нечленам, если имеют место определенные обстоятельства. Таким обстоятельством в особенности может быть отношение к некоторой территории [Gebiet] (присутствие, рождение на ней, совершение некоторых действий на этой территории): «территориальная значимость». Союз, порядки которого навязывают преимущественно [свою] территориальную значимость, называется территориальным союзом. При этом неважно, насколько его порядок также и внутри, по отношению к членам союза, имеет лишь территориальную значимость (что, впрочем, возможно и действительно встречается, хотя бы в ограниченном объеме).
1. В нашей терминологии всякий порядок, возникший не благодаря свободному соглашению всех участников, есть порядок навязанный. Это относится и к решению большинства, которому подчиняется меньшинство. Поэтому легитимность решений большинства (см. ниже, в разделах о социологии господства и социологии права) на протяжении долгих эпох часто не признавалась или была проблематичной (так обстояло дело с сословиями еще в Средние века и так же, вплоть до наших дней, в русской общине).
2. Даже формально свободные соглашения часто, как всем известно, фактически бывают навязаны (именно так обстоит дело в общине). Тогда для социологии решающее значение имеет фактическое положение дел.
3. Понятие «конституция», которое мы здесь используем, применял также Лассаль. Оно не тождественно писанной конституции, вообще конституции в юридическом смысле. С точки зрения социологии вопрос состоит лишь в том, когда, по отношению к каким предметам и внутри каких границ и – эвентуально – при наличии каких особых предпосылок (например, с одобрения богов или жрецов или с согласия выборных коллегий и т. д.) члены союза слушаются руководителя, а штаб управления и союзное действование находятся в его распоряжении, когда он отдает указания и – в особенности – навязывает порядки.
4. Основным типом навязываемой территориальной значимости являются нормы уголовного права и многие другие положения права, для которых присутствие, [место] рождения, место преступления, место исполнения и т. д. на территории союза суть, в политических союзах, предпосылки применения порядка (Ср. понятие «территориальной корпорации» у О. ф. Гирке и Х. Пройса).
§ 14. Порядок, регулирующий союзное действование, называется порядком управления. Порядок, регулирующий иное социальное действование и выступающий гарантом тех шансов, которые это регулирование открывает для действующих, называется порядком регулирования. Если союз ориентирован только на порядки первого рода, он называется союзом управления; если только на порядки второго рода – регулирующим союзом.
1. Разумеется, большинству союзов присуще и то, и другое. Союзом исключительно регулирующим было бы, например, теоретически мыслимое чистое «правовое государство» абсолютного laissez faire (конечно, это предполагало бы также, что и регуляция денежной системы предоставлена частному хозяйству).
2. О понятии «союзное действование» см. § 12, пункт 3. Под понятие «порядок управления» подпадают все правила, поскольку они должны быть значимы для поведения штаба управления и членов союза «по отношению к союзу», если воспользоваться привычным словосочетанием, иначе говоря – для достижения тех целей, ради которых порядки союза предписывают штабу управления и членам союза действовать планомерно. При абсолютно коммунистической организации хозяйства под это понятие подпадало бы чуть ли не все социальное действование, а при абсолютно правовом государстве – только деятельность судей, полицейских, присяжных и солдат, а также [действия граждан] в качестве законодателей и избирателей. В общем – но не в каждом отдельном случае – граница между порядком управления и порядком регулирования совпадает с тем, что в политическом союзе различают как публичное и частное право. (Подробнее об этом см. в разделе, посвященном социологии права.)
§ 15. Предприятием называется непрерывное целевое действование определенного рода, предприятием-союзом – обобществление со штабом управления, непрерывно действующим целевым образом.
Объединением называется заключаемый по соглашению союз, сформулированные порядки которого значимы лишь применительно к тем, чье участие в объединении обусловлено личным вхождением.
Учреждением называется союз, сформулированные порядки которого бывают (относительно) успешно навязаны в пределах некоторой определимой области применения всякому определимому, в соответствии с известными признаками, действованию.
1. Под понятие «предприятие» подпадает, конечно, и выполнение политических и жреческих обязанностей, забота о делах объединения и т. д., коль скоро мы обнаруживаем здесь признак целевой непрерывности.
2. И объединение, и учреждение суть союзы с рационально (планомерно) сформулиро ванными порядками. Точнее говоря, если порядки союза носят рационально сформулированный характер, такой союз называется объединением или учреждением. Прежде всего учреждением являются государство со всеми своими гетерокефальными союзами и – коль скоро ее порядки рационально сформулированы – церковь. Порядки учреждения значимы применительно ко всякому, кто подходит по определенным признакам (рождение, пребывание, обращение в определенные инстанции), независимо от того, вступил ли данный индивид в учреждение лично, как это свойственно объединению, и даже независимо от того, принимал ли он участие в формулировании порядков. То есть это в совершенно специфическом смысле навязанные порядки. Учреждением может быть в особенности территориальный союз.
3. Противоположность объединения и учреждения относительна. Порядки объединения могут затрагивать интересы третьих лиц, и тогда последним может быть навязано признание значимости данных порядков, как посредством узурпации и произвола со стороны объединения, так и посредством легально сформулированных порядков (примером может служить акционерное право).
4. Вряд ли стоит еще специально подчеркивать, что объединение и учреждение отнюдь не исчерпывают всю совокупность мыслимых союзов. Они, кроме того, представляют собой лишь полярные противоположности (таковы в сфере религиозной секта и церковь).
§ 16. Власть означает любой шанс осуществить свою волю в рамках некоторого социального отношения, даже вопреки сопротивлению, на чем бы такой шанс ни был основан.
Господством называется шанс встретить повиновение у определенных лиц приказу известного содержания; дисциплиной называется шанс встретить у определенного множества людей немедленное, автоматическое и схематическое, в силу привычной настроенности, повиновение.
1. Понятие власти социологически аморфно. Все мыслимые качества человека и все мыслимые констелляции могут позволить ему осуществить свою волю в некоторой ситуации. Поэтому социологическое понятие господства должно быть более точным и может означать лишь шанс встретить послушание какому-либо приказу.
2. Понятие дисциплины включает в себя и привычное, некритическое и беспрекословное повиновение масс.
Факт господства связан лишь с актуальным наличием некоторого иного, отдающего приказы, однако он не связан безусловным образом с существованием как штаба управления, так и союза, однако, по меньшей мере во всех нормальных случаях, он связан с существованием чего-то одного из двух. Союз, поскольку его члены в силу значимых порядков подчинены отношениям господства, называется союзом господства.
1. Отец семейства господствует без штаба управления. Предводитель бедуинов, взимающий контрибуцию с караванов, людей и товаров, которые минуют его укрепление в скалах, господствует над всеми этими меняющимися и неопределенными, не находящимися в союзе друг с другом лицами, поскольку и до тех пор, пока они оказываются в определенной ситуации, господствует благодаря своей свите, которая в случае необходимости служит ему в качестве принуждающего их штаба управления. (Теоретически можно представить себе такое господство даже со стороны одного человека, без штаба управления.)
2. Из-за существования штаба управления всякий союз в некоторой степени представляет собой союз господства. Однако это понятие относительное. Нормальный союз господства, как таковой, является также и союзом управления. Своеобразие союза определяется видом управления, характером того круга лиц, благодаря которым совершается управление, объектами управления и тем, насколько далеко простирается действие господства [Herrschaftsgeltung]. Два первых момента из перечисленных, в свою очередь, в сильнейшей степени определяются тем, каковы основы легитимности господства (см. об этом ниже, гл. III).
§ 17. Политическим союзом называется союз господства, если и поскольку его существование и значимость его порядков в пределах некоторой поддающейся определению географической области постоянно гарантируются применением и угрозой применения физического принуждения со стороны штаба управления. Государством называется политическое предприятие-учреждение, если и поскольку его штаб управления с успехом пользуется монополией легитимного физического принуждения для осуществления порядка. Политически ориентированным называется социальное действование, прежде всего именно союзное действование, если и поскольку целью его является влияние на руководство политического союза, в особенности апроприация, экспроприация, новое распределение или предоставление правительственной власти.
Иерократическим союзом называется союз господства, если и поскольку, чтобы гарантировать его порядки используется психическое принуждение посредством раздачи благ спасения или отказа в них (иерократическое принуждение). Церковью называется иерократическое учреждение-предприятие, если и поскольку его штаб управления пользуется монополией легитимного иерократического принуждения.
1. Разумеется, насилие не является ни единственным, ни даже нормальным средством управления политических союзов. Напротив, их руководители пользуются вообще всеми возможными средствами, чтобы осуществить свои цели. Но угроза насилием и, эвентуально, применение насилия является, конечно, их специфическим средством и вообще ultima ratio, если отказывают иные средства. Насилие как легитимное средство использовали и используют не только политические союзы, но и роды, дома, объединения [Einungen], а в Средние века при определенных обстоятельствах – все, кто имел право носить оружие. Политический союз отличает применение насилия (по меньшей мере также и) для того, чтобы гарантировать порядки, а наряду с этим характерен и другой признак: его штаб управления и его порядки господствуют и гарантируются насилием в некоторой области. Поскольку такой признак обнаруживается у союзов, применяющих насилие, будь то деревенские общины [Dorfgemeinden] или даже отдельные домашние общности либо союзы гильдий или рабочих союзов (Советы), постольку они должны называться политическими союзами.
2. Невозможно давать определение политическому союзу, в том числе и государству, указывая на цели его союзного действования. Начиная с обеспечения продовольствием и кончая покровительством искусству нет ни одной цели, которой бы иногда не преследовали политические союзы; начиная от гарантий личной безопасности и кончая юрисдикцией нет ни одной цели, которой бы не преследовали все они. Поэтому политический характер союза можно определить только через средство, в определенных обстоятельствах становящееся самоцелью, которое свойственно не ему одному, но для него специфично, а для его существа необходимо: насилие. Это не вполне соответствует привычному словоупотреблению, но без дальнейших уточнений оно непригодно. Говорят о валютной политике Имперского банка, о финансовой политике руководства объединения, о школьной политике общины [Gemeinde], понимая под этим планомерное рассмотрение определенных дел и руководство ими. Существенно более характерным образом политическую сторону или политическую важность вопроса, политического чиновника, политическую газету, политическую революцию, политическое объединение, политическую партию, политические последствия отличают от других: хозяйственных, культурных, религиозных и т. д. сторон или видов соответствующих лиц, предметов, процессов. Речь идет о том, что связано с отношениями господства в политическом (в нашем словоупотреблении) союзе, т. е. государстве, о том, что может повлечь за собой сохранение, изменение, переворот в отношениях господства, что может препятствовать или способствовать этому, в противоположность тем лицам, предметам, процессам, которые с этим никак не связаны. Таким образом, в этом словоупотреблении тоже подчеркивается общее средство – господство, а именно то, каким образом его осуществляют государственные власти; при этом исключается из рассмотрения цель, которой служит господство. Поэтому можно утверждать, что определение, на котором мы здесь основываемся, представляет собой лишь уточнение [обычного] словоупотребления, поскольку в нем резко подчеркивается действительно специфическое: насилие (актуальное или эвентуальное). В таком словоупотреблении «политическими союзами» оказываются, правда, не только сами носители считающегося легитимным насилия, но и, например, партии и клубы, которые ставят своей целью воздействие (в том числе и явно ненасильственное) на политическое союзное действование. Мы намерены отличать такого рода социальное действование как политически ориентированное от собственно политического действования (того союзного действования самих политических союзов, о котором говорится в § 12, пункт 3).
3. Понятие государства, поскольку в полной мере оно развивается только в современную эпоху, следует определять также соответственно его современному типу, вновь абстрагируясь, однако же, от его изменчивых, как мы только что видели, содержательных целей. Нынешнее государство формально характеризуется управленческим и правовым порядком, который может меняться посредством уложений. На этот порядок ориентируется предприятие союзного действования штаба управления (который тоже упорядочен уложениями), которое притязает быть значимым не только для членов союза – в основном уже по рождению принадлежащих к нему, – но и для всякого действования, совершающегося в подвластной ему области (т. е. [значимым по типу] территориального учреждения). [Нынешнее государство формально характеризуется также тем], что насилие в наши дни легитимно лишь постольку, поскольку его допускает или предписывает государственный порядок (например, за отцом семейства оставляют право на воспитание, что представляет собой лишь остаток некогда существовавшего насилия со стороны домохозяина, насилия, обладавшего собственной легитимностью и доходившего до распоряжения жизнью и смертью детей или рабов). Этот монопольный характер насильственного господства со стороны государства представляет собой столь же существенный признак его современного положения, как и то, что оно носит характер рационального учреждения и непрерывно действующего предприятия.
4. Решающим признаком для понятия иерократического союза не может быть то, какого вида блага спасения он обещает – посюсторонние, потусторонние, внешние, внутренние; главное состоит в том, что их раздача может стать основой духовного господства над людьми. Напротив, для понятия церкви, в соответствии с обычным (и целесообразным) словоупотреблением, характерно, что она имеет (относительно) рациональный характер учреждения и предприятия, который находит свое выражение в определенного вида порядках и штабе управления, и притязает на монопольное господство. Церковному учреждению нормальным образом свойственно стремиться к иерократическому господству над областью и (епархиальное) территориальное членение, причем в конкретных случаях вопрос, какими средствами подчеркивается это притязание на монополию, решается по-разному. Но для церквей фактически монопольное господство над областью исторически не было таким существенным, как для политического союза, и оно совершенно несущественно для них в наши дни. То, что церковь носит характер учреждения, в особенности то, что человек воцерковлен от рождения, отделяет ее от секты, для которой характерно, что она является объединением и принимает в себя только тех, кто религиозно квалифицирован. (Более подробно речь об этом идет в [разделе о] социологии религии.)
Войти с помощью соц. сетей: