VIII

Филетас, после всех этих наставлений, собрался уходить, и они наградили его овечьими сырами и козленком, у которого на лбу начинали пробиваться рога. Оставшись одни и в первый раз услышав имя любви, они предались печали и безнадежности. Ночью, по возвращении домой, стали сравнивать то, что испытывали, с тем, что слышали: влюбленные страдают – и мы страдаем; не думают о еде – и мы не думаем; не спят – мы не можем уснуть; горят – внутренний огонь и нас пожирает; желают видеть друг друга, – и мы томимся в ожидании слишком медленной зари. О, ведь это же и есть любовь – мы любим друг друга, сами того не зная! Но если это любовь, если я любим, то почему же мы так страдаем? Зачем ищем друг друга? Все, что говорил Филетас, верно. Этот самый мальчик с крыльями приснился нашим родителям, и велел, чтобы мы водили стада на пастбище. Как же поймать его? Он мал и убежит. Как же спастись? У него крылья. Он догонит нас. Надо помолиться Нимфам и призвать их на помощь. Но ведь Пан не помог Филетасу, когда он был влюблен в Амариллис. Испытаем же лекарство, которое он советовал: целовать друг друга, обниматься, лежать вместе голыми. Правда, теперь холодно, но уж мы потерпим. Терпел же до нас Филетас.

IX

Так новою школою была для них ночь. На следующее утро, выгнав стадо в поле, только что увиделись, они обняли друг друга, чего прежде никогда не делали. Переплелись руками, прижались друг к другу. Что же касается до третьего средства – лечь вместе голыми, – не посмели. Это было бы чересчур отважно не только для молодой девушки, но и для козьего пастуха. Следующую ночь провели также без сна, размышляя о том, что сделали, и сожалея о том, чего не посмели сделать:

– Что же? Ведь вот мы и целовали друг друга, а легче не стало. Обнимались, но я не нашел утоления. Значит, лежать вместе – единственное лекарство от любви? Делать нечего, надо попробовать. Уж верно в этом есть что-нибудь посильнее поцелуя.

X

Среди таких помыслов сны их, конечно, были тоже любовные – о поцелуях и объятьях. То, чего не делали днем, довершали они ночью: лежали вместе, голые. Утром вставали, еще более влюбленные, и гнали стада на пастбище, торопя их свистом, – так нетерпеливо стремились они к поцелуям. Только что замечали друг друга, бежали, улыбаясь. Потом начинались поцелуи, объятья с переплетенными руками. Но третье средство медлило. Дафнис не смел его предложить; Хлоя тоже не хотела говорить первая. Наконец, случай помог, и все сделалось само собою.

XI

Сидя рядом, под тенью дуба, начинали они чувствовать сладость поцелуев. Страсть уже опьяняла их, но не утоляла. Чем сильнее обнимали они друг друга перевившимися руками, тем крепче прижимались губы к губам. В пылу объятий Дафнис привлек к себе Хлою слишком порывисто, она склонилась на бок и наполовину легла, он – за нею, следуя за ее устами, чтобы не потерять поцелуя. Признав в этом то, что видели во сне, они оба долго лежали так, как будто связанные. Но не умея ничего большего, воображая, что это и есть предел любовных радостей, провели в напрасных объятьях главную часть дня. Вечером разошлись, проклиная ночь, и погнали стада свои обратно. Может быть, дошли бы они и до чего-нибудь более действительного, если бы не приключилась внезапная тревога, которая наполнила смятением всю страну.

XII

Богатые юноши из Метимны, желая провести в сельских забавах время жатвы, снарядили маленький корабль, взяли слуг вместо гребцов и отправились, не слишком удаляясь от берега и проезжая мимо Митиленских поместий, соседних с морем, потому что это прибрежие доступно и покрыто великолепными жилищами. Всюду – купальни, сады, рощи, которые непрерывно следуют друг за другом, одни – дар природы, другие – дело рук человеческих. Прекрасные места, волшебные приюты наслаждений! И так ехали они вдоль берега, иногда причаливали и, не делая никому зла, предавались разнообразным увеселениям. То посредством крючков, привязанных легкой лесою к тростнику, с высоты обрывистого мыса, нависшего над водою, удили рыбу, которая водится между морскими камнями. То с гончими и сетками ловили зайцев, которых спугивали из виноградной чащи крики жнецов. Или же охотились на птиц, брали в силки диких гусей, стрепетов, уток. Таким образом, развлекаясь, добывали себе и припасы, необходимые для стола. Если же чего-либо недоставало, покупали у поселян и за все платили щедро. Впрочем, нужен был только хлеб, вино да ночлег, так как они считали не безопасным в осеннюю пору ночевать в море. Корабль же вытаскивали на берег, боясь, чтобы ночью не унесла его буря.

XIII

Случилось однажды, что поселянин, имевший надобность в веревке для подымания точильного камня, так как его собственная истерлась, сошел тайно к морскому берегу, увидел корабль, никем не охраняемый, отвязал канат и унес с собой, желая им воспользоваться. Утром юноши-метимнийцы стали искать веревки. Так как никто не признавался в краже, то, сделав несколько упреков хозяину, отправились они морем далее. Проехав стадий тридцать, остановились и причалили к берегу у тех полей, на которых Дафнис и Хлоя пасли стада свои, потому что казалось им, что на окрестных равнинах должна быть хорошая заячья охота. Не имея веревки для причала, взяли длинных отпрысков зеленой ивы, сплели из них подобие каната и привязали корабль к берегу за верхнюю часть кормы. Потом спустили свору гончих и расставили тенета на тех местах, которые показались им наиболее удобными. Собаки зарыскали в поле с громким лаем и спугнули коз, которые, спустившись с холмов, побежали к берегу моря. Но здесь, не находя травы на голом песке, самые смелые приблизились к кораблю и перегрызли отпрыски зеленой ивы, прикреплявшие корабль к берегу.