III

В то время как они предавались этим веселым забавам, подошел к ним старик, одетый в звериную шкуру, с грубою кожаной обувью, с мешком, привешенным сбоку, столь же древним, как его владелец. Он подсел к ним и сказал:

– Дети мои, я старик Филетас. Некогда певал я песни во славу этих Нимф, игрывал и на флейте в честь бога Пана, и большое стадо быков следовало за голосом моим. Ныне пришел я рассказать вам то, что видел и слышал. Есть у меня сад, который я обрабатываю собственными руками. Полюбил я его с тех пор, как, состарившись, больше не могу водить быков на пастбище. В этом саду – цветы и плоды различных времен года: весною розы, лилии, гиацинты, простые и двойные фиалки; летом маки, груши, яблоки всех родов; а теперь виноград, винные ягоды, гранаты, зеленые мирты. На заре стаи птиц прилетают в мой сад, одни клевать, другие петь, потому что он уютный, тенистый и орошается тремя источниками, и если бы не терновая изгородь, то можно бы подумать, что это целая роща.

IV

Войдя в него сегодня, около полудня, заметил я под гранатовыми деревьями и миртами ребенка, державшего в руках миртов и гранатов, белого, как молоко, златокудрого, как огонь, свежего, словно он только что выкупался. Он был наг, один и рвал плоды, играя, как будто в собственном саду. Я подбежал, хотел удержать его, боясь, чтобы резвый шалун не поломал моих миртов и гранатовых деревьев. Но он ускользал от меня неуловимо – то забегал в чащу розовых кустов, то прятался в маки, как молоденький тетерев. Не раз, бывало, гонялся я за молочным козленком, бегал до усталости за новорожденными телятами. Но и те были менее проворны. Наконец, утомившись, – потому что я очень стар, – должен я был опереться на посох и, все-таки посматривая, чтобы он не убежал, спросил его, от каких он соседей и зачем приходит рвать плоды в чужих садах. Ничего не ответил он, только подошел ко мне и улыбнулся так тихо, так нежно, что сердце у меня смягчилось, и больше я не мог сердиться. Я стал просить, чтобы он не боялся и позволил обнять себя; клялся ему своими миртами, что отпущу, дам яблок и гранатов, позволю во всякое время рвать мои плоды и цветы, если только он поцелует меня.

V

Мальчик громко рассмеялся, и я услышал голос более нежный, чем голос ласточки, соловья и лебедя перед смертью, когда он стар, как я:

– Что до меня, Филетас, дело за мною не станет: я готов тебя целовать, потому что я ведь только и жажду поцелуев, не меньше, чем ты своей утраченной юности. Но смотри: позволят ли тебе твои годы принять такой подарок? Ибо, как ты ни стар, но, когда поцелуешь меня, – захочешь и поймать. А настигнуть меня не может ни сокол, ни орел, ни птица с еще более быстрым полетом, если есть такая. Я по виду дитя, на самом же деле более стар, чем Сатурн, более стар, чем все века. Я видел, как во цвете юности ты пас в этих долинах большое стадо, и я был с тобою, когда, влюбленный в Амариллис, ты играл на флейте под этими буками. Но ты не замечал меня, хотя я был недалеко от молодой девушки. Это я тебе отдал ее, и от вашего союза родились дети, добрые пастухи и земледельцы. Теперь я покровительствую Дафнису и Хлое. Соединив их утром, вхожу в твой сад, играю с цветами и листьями, купаюсь в источниках. Вот почему твои цветы и деревья так прекрасны: они орошаются водами, в которых я купаюсь. Посмотри на сад: есть ли в нем хоть одна сломанная ветка, хоть один сорванный плод, растоптанный цветок или замутившийся родник? Радуйся! Ибо ты один из людей созерцал в старости своей дитя – Любовь.

VI

Молвив так, он вспорхнул на мирты, как молодой соловей, и, прыгая с ветки на ветку, мелькая сквозь листья, достиг вершины. Тогда я увидел крылья за плечами его и в колчане, между крыльями, маленькие стрелы. Потом взлетел он еще выше и скрылся. Если опыт жизни недаром убелил мне голову и старость не омрачает моего разума, то вы, о дети, посвящены богу Любви, и он охраняет вас.

VII

Велика была их радость, когда они это услышали, и то, что он говорил, казалось им похожим на пленительную сказку. Они спросили, что такое Любовь, – дитя или птица, и в чем заключается ее могущество? Филетас ответил:

– Дети, любовь есть бог, юный, прекрасный и окрыленный. Вот почему любит он юность, летает за красотой и окрыляет душу. Такова сила его, что даже сила Громовержца не может с нею равняться. Он царствует над стихиями; он царствует над светилами. Он царствует над прочими богами, с большею властью, чем вы над вашими козами и овцами. Все цветы созданы любовью, и любовь вызвала на свет из недр земных растения. Любовью движутся реки, любовью дышат ветры. Я видел влюбленного быка: он ревел, как ужаленный оводом. Я видел козла, жаждавшего соединиться с козою, и всюду он следовал за нею. Я и сам был молод и любил Амариллис: тогда я не думал о пище, забывал о питье, не наслаждался отдыхом; душа моя изнемогала, сердце билось, тело трепетало, я кричал, как будто меня били, потом вдруг погружался в молчание, как мертвый. Кидался в холодные реки, как будто внутренний огонь пожирал меня. Призывал бога Пана на помощь, ибо он также влюблен в богиню Питие. Я благодарен был Эху, которое повторяло за мною имя Амариллис. Я разбивал в отчаянии флейты, потому что они очаровывали послушных телиц моих и не привлекали Амариллис. Ибо нет никакого лекарства от любви – ни питья, ни еды, ни волшебных заклятий. Есть одно только средство – целоваться, обнимать друг друга и обоим лежать вместе голыми.