Сцена 9-я

Поле. Сигизмунд, одетый в звериную шкуру; солдаты проходят. Кларин. Музыка.

Сигизмунд

 

О если бы сегодня Рим великий,

Во дни своих триумфов над вселенной,

Меня увидел! Мужеством моим

Он восхитился бы и во главе

Полков своих меня бы он поставил!

И храбрости моей, казалось бы,

Не трудно небесами завладеть.

Но для чего вздымаешь паруса,

Душа моя? Безумная отвага

Мой блеск и славу может погубить,

И тяжело мне будет, просыпаясь,

Понять, что сам все это потерял я!

 

(Слышен рожок.)

Кларин

 

Там кто-то мчится на коне чудесном!

Простите, принц, но этого коня

Хочу я вам представить описанье.

Легко его принять за карту мира:

Земля есть тело бурного коня;

Огонь – душа, которая в груди

Его; белеющая пена – море;

А воздух есть дыхание его.

Все элементы в нем соединились,

И в нем, как в хаосе, слилися вместе

Огонь и воздух, море и земля —

Его душа, дыханье, пена, тело.

По яблокам, пестреющим на шерсти,

Его удобно шпорой ударять.

Не скачет он, как ветер, он летит,

И, кажется, в воинственном наряде

Красавицу подвозит он сюда.

 

Сигизмунд

 

Меня ее блистанье ослепляет.

 

Кларин

 

Хвала Творцу! Я вижу Розауру. (Уходит.)

 

Сигизмунд

 

Сам Бог ее мне возвращает.

 

Сцена 10-я

Розаура, в пастушеском наряде, со шпагой и кинжалом. Сигизмунд. Солдаты.

Розаура

 

О, благородный Сигизмунд!

Твое величие восходит

Как яркий день из мрака ночи.

В объятьях пламенных Авроры

Забудет солнце труд дневной

И с прежней силою блистает

Поутру розам и растеньям,

И над горами и морями

Короной царскою сверкая,

И разливая ровный свет,

Вершины гор в сияньи топит,

И разноцветными шелками

Морскую пену расшивает.

Так новый день, о солнце Польши,

И ты под миром занимаешь!

Ты бедной женщине поможешь,

К ногам твоим с мольбой упавшей.

Кто храбр и сердцем благороден,

Тот должен женщине помочь;

А если женщина несчастна,

Тогда двойное основанье

Дает ей право на защиту.

Три раза видел ты меня

И трижды ты не знаешь, кто я!

В одежде новой каждый раз

Являлась я перед тобою!

Сперва в твоей темнице мрачной,

Где горькие твои страданья

Мне послужили утешеньем,

Меня за рыцаря ты принял.

Потом ты восхищался мною

Как женщиной, в тот день, когда

Весь блеск величья твоего

Был только сном, мечтаньем, тенью.

Сегодня видишь в третий раз;

И я чудовищем кажусь,

Соединением двух природ:

Одежду женщины на мне

Оружье мужа украшает.

И чтоб, проникшись состраданьем,

Ты лучше защитил меня,

О горестной моей судьбе

Рассказ печальный ты прослушай.

Я при дворе князей Московских

От знатной матери родилась;

Как все несчастные, она

Была красавицей прелестной.

Там на нее свое вниманье

Один изменник обратил…

Кто он, сказать я не могу,

Не знаю имени его,

И только в храбрости моей

Найдешь ты отблеск, может быть,

Величия его души.

Когда бы жили мы еще

Во дни языческих богов,

То я сказала бы тебе,

Что это был Зевес могучий,

Спускавшийся златым дождем

К Данае, к Леде прилетавший,

Как лебедь белый, и Европу,

Как бык, унесший по волнам.

Казалось мне, что свой рассказ

Я замедляю без нужды

Мифологической прикрасой.

Но нет! Ты понял сам теперь,

Что с матерью моей случилось.

К его любовным увереньям

Свой слух склонила мать моя,

И, будучи прекрасней всех,

Она, как все, несчастна стала.

Он клялся быть ее супругом,

Она поверила ему,

Он обманул, и до сих пор

Она не может не заплакать,

Когда подумает об этом.

И, как Эней родную Трою,

Изменник мать мою покинул,

Оставив ей в воспоминанье,

Как тот герой, лишь добрый меч.

И этот меч теперь со мною;

До окончанья приключений

Его сегодня обнажу!

От этой связи беззаконной,

Которую назвать возможно

Супружеством и преступленьем, —

Не станем спорить мы о том,

Какое имя ей подходит, —

От этой связи я родилась.

И так устроила судьба,

Что стала я живым портретом

Несчастной матери своей,

От ней в наследство получив

Не красоту, а стыд и горе.

Ты, государь, поймешь, что я,

Наследница ее судьбы,

Таким же бедствиям подверглась!

И я своей лишилась чести,

Невинности своей лишилась —

Их, как трофей, унес… Астольф.

О, лишь я назову Астольфа,

В груди моей больное сердце

Тоской наполнится и гневом,

Как бы указывая мне,

Что я врага его назвала.

Моей любовью насладившись,

Астольф забыл свою победу

И, новой славы добиваясь,

Приехал в Польшу, где с Эстреллой

Он хочет браком сочетаться.

Зажгла Эстрелла яркий факел

Моей погибели печальной!

И кто поверит, что звезда

Любовников соединяла,

И что теперь звезда – Эстрелла

Разъединяет их навек?

Осмеяна, оскорблена

Осталась я с своей тоскою,

И в Вавилон души моей

Все муки адские собрались.

Молчала я, ведь есть страданья,

Есть беды, о которых нам

Не нужно говорить ни слова:

В поступках наших открываясь,

Они и так другим понятны.

И горестным своим молчаньем

Я матери сказала ясно,

Что я страдаю. Как-то раз

Мы с матерью вдвоем остались,

И вдруг она неосторожно

Темницу тесную открыла,

И наши горькие страданья

Толпою вырвались на волю.

Тогда я все сказала ей.

Когда рассказываем мы

О преступлениях своих

Тому, кто сам виновен был,

То, кажется, уже мы слышим

Прощенья ласковое слово.

Так и дурной пример порою

Приносит людям пользу. Словом,

Услышав жалобы мои,

Она прониклась состраданьем

И стала утешать меня…

Рассказом о своей обиде:

Судья, виновный сам, легко

Дарит преступнику прощенье.

Но, свой проступок осуждая,

Она утешить не могла

Свою тоскующую дочь:

Ей и самой не удалось

Вернуть потерянную честь.

И вот тогда она решила,

Что следом за Астольфом я

Должна отправиться скорее,

И так, во что бы то ни стало,

Его заставить заплатить

Свой долг за поруганье чести.

Во избежанье новых бед

Она велела мне надеть

Мужской наряд и на прощанье

Вот эту шпагу мне дала.

Пора мне обнажить ее!

Ее значенью доверяя,

Сказала мать: «Дитя мое,

Без страха в Польшу отправляйся

И там в собрании знатнейших

Ты эту шпагу покажи;

Быть может, в ком-нибудь найдут

Твои страданья утешенье

И помощь – бедствия твои».

Достигла польских я пределов.

Опустим то, что здесь неважно

И что тебе уже известно.

Ты знаешь, буйный конь примчал

Меня к твоей темнице страшной,

Где ты с великим удивленьем

Меня увидел; знаешь ты,

Что пожалел меня Клотальдо,

Пощады для меня просил,

Что, внемля просьбам старика,

Меня простил король. Затем,

Узнав историю мою,

Клотальдо мне велел надеть

Наряд, мне больше подходящий.

Я стала фрейлиной Эстреллы,

И удалося мне нарушить,

Согласье между них и свадьбу

Хотя на время задержать.

Опустим то, что во дворце

Меня опять ты увидал

И форму прежнего виденья

Ты с новой женскою смешал.

Скажу я прямо, что Клотальдо,

Увидев, как полезен будет

И государству и ему

Астольфа и Эстреллы брак,

Мне посоветовал оставить

Все притязания мои.

Теперь, великий Сигизмунд,

За все ты можешь отомстить:

Ты вышел из темницы мрачной,

Где ты по чувствам был лишь зверь

И где страдания свои

Переносил, как твердый камень.

Отмщенье ты отцу готовишь

И против родины своей

Ты поднял меч. И я пришла

Тебе помочь, соединяя

В себе Палладу и Диану,

Под латами одной богини

Имея пышную одежду

Другой. Обоим важно нам

Не допустить осуществиться

Мечтам Астольфа и Эстреллы:

Моим супругом будет он,

Когда похитил честь мою.

И ты препятствовать им должен:

А то они, располагая

Войсками двух могучих царств

И силу большую имея,

Сомнительной твою победу,

Пожалуй, сделают. К тебе

Как женщина я прихожу,

Защиты я прошу смиренно;

Но как мужчина, я сумею

Твой дух на подвиг возбудить,

А подвиг тот – добыть корону.

Как женщина склонясь, слезами

Хочу твое я сердце тронуть

И как мужчина шпагой смело

И жизнью всей тебе служить.

Когда меня ты вновь полюбишь

Как женщину, в защиту чести

Тебя убью я как мужчина.

В завоевании любви

Тебе я жалуюсь смиренно

Как женщина, но как мужчина

Сумею честь свою вернуть.

 

Сигизмунд (в сторону)

 

О боже! Если в самом деле

Я сплю глубоким сном и грежу,

О прошлых днях воспоминанья

В душе моей сотри бесследно.

Ведь я не мог во сне увидеть

Все, что теперь припоминаю!

О боже, кто понять сумеет

Все эти вещи? Кто принудит

Себя ни об одной не думать?

Кто был в подобном затрудненьи?

Когда лишь сонной грезой было

Мое величие и блеск,

То почему ж она теперь

Столь ясно и определенно

О них рассказывает мне?

Так, значит, это не был сон!

А если истина, то здесь

Другое вижу затрудненье!

Как называет жизнь моя

Все это сном? Иль наша слава

На сон похожа до того,

Что мы действительную славу

Считаем ложью и обманом,

А славу, созданную грезой,

Считаем истиной? Ужели

Так мало разницы меж ними,

Что можно задавать вопрос,

Принять ли то, что видим мы,

Чем наслаждаемся порою,

За истину или за ложь?

Иль так похожи друг на друга

Оригинал и подражанье,

Что в нас сомненье возникает,

Который же оригинал?

Но если, словно тень, исчезнут

Величие и блеск людей

И их могущество и слава,

Сумеем захватить для счастья

Хоть то короткое мгновенье,

Какое нам дано в удел!

Ведь если мы лишь спим и грезим,

То жизнью насладится тот,

Кто и во сне ей насладится.

В моих руках здесь Розаура,

Душа моя полна любовью

К ее небесной красоте;

И так воспользуемся счастьем!

Она доверчиво пришла

Защиты у меня просить;

До этого мне дела нет!

Она в моих руках, и я

Люблю ее. Она моя!

Все это сон; и если сон,

Теперь о счастьи будем грезить,

А после пусть беда приходит!

Но ах! своими же словами

Я должен обличить себя!

Ведь если это сон и греза,

Кто согласится потерять

За человеческую славу

Божественную? Разве благо

Минувшее не тот же сон?

Кому на долю выпадало

Столь героическое счастье,

Чтобы, о нем воспоминая,

Он не сказал: «То был лишь сон!»

И если я теперь предвижу

Разоблачение обмана,

И если я теперь уж знаю,

Что наслажденье – только пламя,

Которое в ничтожный пепел

И легкий ветер обратит,

Я буду к вечному стремиться!

Оно – живительная слава,

Перед которой прах ничтожный

Величие и блеск людей.

Я вижу – чести лишена

Красавица, и государю

Приличней возвращать ее,

Чем отнимать рукою смелой.

Клянусь Творцом! Я постараюсь

Ей честь сперва вернуть, а после

Свою корону добывать.

Соблазна так избегнем мы,

А он не мал. (Солдатам.)

Друзья, к оружью!

Сегодня битву дам я раньше,

Чем солнца яркие лучи

В водах темно-зеленых моря

Схоронит сумрачная ночь.

 

Pозауpа

 

Как, государь, уходишь ты?

Ужели горести мои

Не заслужили даже слова?

Возможно ль, государь великий,

Что ты меня не хочешь слушать?

Смотреть не хочешь на меня?

 

Сигизмунд

 

Теперь я должен, Розаура,

С тобою быть суров, а после

Во мне найдешь ты состраданье!

Тебе не отвечает голос,

Тебе ответит честь моя.

Теперь молчу, но мой ответ

Из дел моих узнаешь ты.

Тот, кто среди страданий тяжких

Берется честь спасти твою,

Не должен на тебя смотреть,

Твоей красы не должен видеть.

 

(Уходит, и солдаты с ним.)

Розаура

 

Что значат эти все загадки?

Я так страдала, что сомненье

По поводу ответов странных

В душе невольно остается!