В тот день, когда Леви спрятал ключи, я терпеливо ждала, пока наша мать вернется домой. Когда она наконец приехала, я села на ее кровать и смотрела, как мать переодевается. Она преображалась в ту, какой я ее знала, снимала серьги и кольца и со звоном роняла их в керамическую тарелочку на комоде. Неизменность ее действий после трудового дня успокаивала и навевала чувство постоянства.

– Как прошел день, девочка моя? – спросила мать.

Она развязала голубые форменные брюки, и те упали на пол. Мне понравилось, как она сказала «девочка моя». Она пропела эти два слова уютным, домашним тоном. Когда мать так говорила, все было хорошо.

– Нормально, – ответила я. – Мы с Бо плавали. А потом я прочитала книгу.

– Всю книгу? – На нее это произвело впечатление. Я любила радовать ее. – Какую же?

– «Клуб нянечек», – отозвалась я.

Мать сняла рубашку и бросила ее в корзину, стоявшую на полу. Рядом с корзиной тоже лежала груда одежды, и я подумала о том, что у меня почти закончились чистые вещи. Мысленно сделала пометку: спросить у отца, как пользоваться стиральной машиной. Мать в последнее время была слишком занята, сосредоточив все свои силы на Леви. У нее не было времени заботиться обо всех нас.

– Это потрясающе, – сказала она. – Ты моя потрясающая дочь. Как же мне повезло!

– Очень повезло, – подтвердила я.

Услышала, как в коридоре звякают жетоны на ошейнике Бо. Он вбежал в комнату, запрыгнул на скамеечку, стоящую у кровати, потом на покрывало и устроился у меня на коленях.

– На постель нельзя, – сказала мать. Пес спрыгнул на пол и выжидательно посмотрел на меня.

– Хороший мальчик, Бо, – похвалила я его. Он довольно пыхтел, высунув язык.

Мать посмотрела через окно на лужайку и бассейн.

– Там жарко, да? – Она всегда заговаривала о погоде, когда на самом деле думала о чем-то другом. Потом поинтересовалась: – Как сегодня вел себя твой брат?

Я почувствовала, как она напряглась, поэтому стала смотреть на покрывало, не желая встречаться с ней взглядом и видеть, как ей больно. Мать стянула через голову серую футболку и собрала волосы в «хвост» на затылке.

– Всё в порядке, милая, – произнесла она, пытаясь сохранять спокойный тон. – Ты можешь мне сказать.

Я подумала о том, говорить или не говорить ей. Я взвешивала угрозу, произнесенную Леви.

– Не хочу ябедничать на него, – заявила я наконец.

Мать села на кровать рядом со мной, и покрывало между нами сморщилось. Я попыталась разгладить его ладонью, стремясь возвратить прежнюю идеальность.

– У Леви сейчас сложное время. Если он сделал что-то плохое, лучше, если я буду знать об этом, тогда мы сможем помочь ему. Ты хочешь, чтобы ему стало лучше, верно?

– Угу, – отозвалась я, по-прежнему глядя на постель.

Она стала гладить меня по спине, и мои дурные предчувствия ослабели. Мать и отец были единственными людьми, чьи прикосновения не вызывали у меня тревоги.

Некоторое время я молчала, сосредоточившись на дыхании Бо, а потом сказала ей:

– Он спрятал твои ключи сегодня утром.

Она перестала гладить меня и уставилась в пол; несколько прядей волос упало ей на лицо.

– Когда я думала, что потеряла их? – Голос ее был ровным, но я расслышала легкую дрожь – где-то в глубине ее горла.

Я кивнула, и мать обняла меня.

– Спасибо, что сказала мне. Я знаю, что это было нелегко, – прошептала она. – Скоро Леви станет намного лучше. Сейчас он не в себе. Но он все равно твой брат. Мы должны и дальше помогать ему, продолжать любить его, и ему станет лучше.

Я решила не говорить ей о его угрозах. Если скажу ей об этом, дрожь может стать сильнее.

Когда в тот вечер я легла спать, аккуратно расставив мягкие игрушки по величине у подножия кровати, я услышала, как открылась дверь. Приподнявшись на локтях, я уставилась в темноту.

– Ты сказала маме? – спросил Леви тихим низким голосом. Я ничего не ответила. Несколько секунд спустя он прошептал: – Плохое решение, сестричка.