Я надеялась пойти на коктейльный час с одной только Руби, чтобы поговорить с ней о своей ситуации. Я даже не знала, как назвать это. Слово «ситуация» казалось мне подходящим. Я хотела рассказать ей это, чтобы она видела во мне нормального человека; думала, что это поможет нам стать ближе. Все лето я была далеко от нее и знала, что она будет рада услышать то, что я намеревалась ей поведать. Но мой план не сработал, и Джемма решила идти с нами, а не с парнями, которые шагали в нескольких ярдах позади нас. Их походка всегда была слишком медленной для меня и Руби, но в самый раз для Джеммы.

– Ну, привет, что ли, – сказала Джемма, хлопнув Руби пониже спины, когда мы направились к «Гринхаусу». Та поморщилась и расправила платье сзади.

Джемма выглядела точно так же, как и на первом курсе, – пухлые по-детски щеки были неотъемлемой особенностью ее лица. Она была обута в туфли на высоких каблуках и на каждом шагу едва не падала.

– Как вам кажется, – начала Джемма, – сегодня вечером всем профессорам захочется нас трахнуть?

Я посмотрела на Руби, ожидая увидеть на ее лице сдерживаемый смех или хотя бы потаенную улыбку на ее губах, но выражение ее лица сделалось каменным. Она сложила руки на груди, прищурилась и спросила:

– Ты серьезно, Джемма?

– А что? – Та фыркнула. – Я имею в виду – они все типа старше нас. А мы выглядим круто. Ну, то есть реально круто. Они нас раньше такими и не видели.

– Отвратительно. Ты хоть понимаешь, что у них есть семьи? – поинтересовалась Руби. Ее тон вдруг сменился с веселого на раздраженный.

Джемма закатила глаза.

– И что?

Руби не ответила, лишь крепко сжала зубы. В воздухе витало напряжение. Это была самая дурацкая ссора, какую только можно было представить, а ведь семестр едва начался. Ну или почти ссора. Джемма выдала полуулыбку, играя с выражением своего лица (основным направлением ее учебы было сценическое искусство, и ее наставник гордился бы ею). Она сменила позу, выпятила грудь и расправила плечи, потом продолжила:

– Мне кажется, вид у нас – просто огонь. И я не могу винить этих похотливых старикашек, если они не удержат свои…

– Перестань, – оборвала ее Руби тоном, который никогда не был ей свойственен.

Я оглянулась на Джемму, которая опять закатила глаза. За эти годы мы хорошо научились обходить стороной болевые точки друг друга. Отступать, если задели триггер – все мы предпочитали избегать конфликтов. Джемма обычно последней понимала эти намеки. Мы свернули за угол на квадратный двор и пристроились за другими компаниями старшекурсников, направлявшихся к «Гринхаусу».

– Девочки, – вмешалась я в перебранку, – не ссорьтесь.

Руби и Джемма сделали несколько вдохов, поняли, что их спор был глупым, и прекратили его.

Мне нужно будет поговорить с Руби позже. Когда мы будем наедине, когда Джемма будет пить где-нибудь в другом месте или слишком увлечется алкоголем, чтобы обращать на нас внимание.

Я окинула глазами «Гринхаус», переводя взгляд со студентов на профессоров. Все принаряженные, взрослые. Ведут важные дискуссии о политике или химии. Весь атриум был превращен в один большой зал для коктейль-пати, вместо диванов здесь стояли барные столики и причудливые сосуды с шампанским.

Я стояла вместе с Джеммой и Халедом. Уголком глаза заметила на другой стороне помещения Руби и Джона, отмечая, насколько ближе друг другу они стали за лето, с каким болезненным обожанием смотрит на него Руби. Она прилипла к нему, не уделяя мне ни малейшего внимания. Всматривалась в Джона, определяя, когда нужно подать ему новый бокал. Изо всех сил смеялась над каждой его идиотской шуткой или замечанием относительно окружающих. Хуже всего было то, что, когда он приходил в ее комнату по вечерам, она включала его любимую музыку. Это всегда был ужасный стиль техно. Дни мягкого акустик-попа давно миновали. Увлечения Джона сделались увлечениями Руби. Ее жизнь стала его жизнью. Он высосал ее досуха, выпив из ее тела всю жизнь и всю личность. Робот – вот и все, что от нее осталось.

Каким-то образом они продолжили встречаться все четыре года учебы в Хоторне. Я не думала, что такое возможно, однако они стали золотым стандартом отношений для всего колледжа. Казалось, чем дольше они остаются вместе, тем невозможнее делается их разрыв. За спиной их называли «старыми супругами». Если б Руби это услышала, ей понравилось бы. Она взяла на себя обязательство и носила его, словно почетную медаль. Джону, похоже, это тоже нравилось. Он любил быть лучшим во всем. Никто не мог разлучить их.

– Знаешь, Малин, – медленно произнесла Джемма, как будто что-то впервые осознавая, – мне кажется, что у тебя лицо отдыхающей стервы.

– Что? – спросила я, переключая внимание на нее. «Лицо отдыхающей стервы» – это не было похоже на комплимент.

Халед всмотрелся в меня и склонил голову в знак согласия.

– Да, ты знаешь, Джем права, – сказал он.

Я неспешно сделала глоток шампанского, пузырьки защипали мне язык. Сегодня я могла позволить себе один бокал.

– Это потому, что, когда расслабляешься, ты не улыбаешься, – попыталась объяснить Джемма. – И тогда у тебя становится такое лицо, ну, знаешь, как будто ты ненавидишь всех и всё вокруг.

Она одним глотком допила свое шампанское. За эти годы Джемма не стала пить меньше.

– Но ты все равно суперчеткая, не волнуйся, – добавил Халед.

– Это радует, – сказала я ровным тоном и попыталась улыбнуться.

Они оба засмеялись. Кожа на лице Халеда была одновременно мягкой и сухой, и когда это лицо растягивалось в улыбке, то самой примечательной его особенностью становился яркий белый блеск зубов. Каким-то образом он ухитрился подрасти за лето и в костюме с галстуком смотрелся совсем взрослым. Я гадала, как прошла его практика в «Масс дженерал».

– Вот за что я тебя и люблю, – заявила Джемма, потом поднялась на носочки и поцеловала меня в щеку.

Я заметила Хейла, и крошечная порция адреналина выплеснулась в мою кровь. Он разговаривал с другими преподавателями, держа в руке стакан с чем-то похожим на виски. Минувшие три года хорошо повлияли на него. Он по-прежнему одевался небрежно, но эта привычка сделалась скорее милой, а не раздражающей. Я внимательно смотрела на него издали. За эти годы Хейл преподавал на нескольких курсах, которые я посещала, и мы нередко обсуждали с ним книги и поэтов, однако никогда не переходили определенные границы. Разве мы могли? Я все еще не была уверена в том, что чувствовала, вот почему мне нужно было поговорить с Руби.

Я хотела подойти к Хейлу, но осталась на месте. Несколько секунд спустя он встретился со мной глазами, и я отвела взгляд, чувствуя, как его взор задержался на мне и моем платье. Я была рада, довольна, что он видит меня такой.

– Пойду налью себе еще, – сказала я Халеду и Джемме. Они спорили о какой-то телепередаче. Я не вслушивалась, о какой именно, но им, похоже, было не до меня и не до моего бегства.

Я направилась к балкону «Гринхауса», откуда ушли уже почти все студенты и преподаватели – ветер загнал их в помещение. Группа из пяти человек вела дискуссию об экономической теории; я опознала студентов, но не профессоров. Они стояли слева от меня, а я прислонилась к ограждению балкона и сделала вдох, глядя вниз. Это напомнило мне, как я свешивалась за край помоста, на котором стоял древесный домик. А потом я увидела лицо Леви и отступила назад, немного слишком поспешно. Споткнувшись на каблуках, врезалась в чью-то грудь и чуть не упала, но меня подхватили сильные руки.

– Я спас тебе жизнь, – сказал Макс и улыбнулся, когда я повернулась к нему. – Я увидел, что ты вышла сюда, и решил поздороваться.

Выглядел он привлекательно, на загорелых щеках выделялись веснушки.

В конце третьего курса мы стали реже видеть Макса. Он сблизился со студентами, которые, как и он, готовились к поступлению в медицинский, и вскоре оказалось, что я вижу его всего несколько раз в неделю. Наш дом был таким огромным, а мы все были так заняты, что иногда целыми днями не встречались друг с другом.

– Как тебе Гаити? – спросила я.

– Потрясающе. Собираюсь вернуться туда на следующее лето. Может быть, на целый год.

– Серьезно? Ты собираешься отложить поступление в медицинский?

– Наверное, да, – ответил он.

Я представила, как Макс делает уколы маленьким детям, ощутила его готовность защищать их, заботиться о них. Вообразила, как он шутит, чтобы успокоить плачущего ребенка, как в свободное время играет в импровизированные игры.

Я гадала, не улучшило ли пребывание на Гаити его ситуацию с тревожным расстройством. Минувшей весной Макс сделался тихим, еще более тихим, чем обычно. Иногда казалось, что он хочет сбежать прочь. И он в каком-то смысле делал это, общаясь в основном со своими новыми друзьями.

– А что ты собираешься делать в следующем году? – спросил Макс.

– Жить одна, – ответила я.

Он засмеялся.

– Тебя так тошнит от нас?

– Кто бы говорил, – хмыкнула я. – Ты уже от нас сбежал.

В его глазах искрилась усмешка.

– В точку. Но удивительно слышать это от тебя. Ты – самая верная из всех нас.

Конечно же, Макс должен был так считать. Он не знал правды о том, почему я такой верный товарищ. Я имею в виду, где еще я могла бы быть? С другими своими друзьями?

– Но что насчет всего остального?

Всего остального. Мы никогда не произносили слова «работа», всегда тщательно избегали его.

– Буду получать высшее юридическое, – ответила я.

– Это логично. Ты всегда любила учиться. И в тебе есть склонность к этому.

Склонность. Кажется, прежде никто этого не замечал.

Макс посмотрел поверх ограждения на озеро. Деревья еще не потеряли зеленый цвет – но вскоре это случится.

– Как она? – спросил он. Лицо его смягчилось, как обычно, когда он говорил о Руби.

Я посмотрела на зал сквозь оконное стекло. В одной руке Руби держала бокал с шампанским, платье буквально болталось у нее на плечах. Слишком худая. Макс тоже наблюдал за ней, но с беспокойством иного рода. Мне представлялось, что любая девушка хотела бы, чтобы на нее смотрели так, как Макс смотрел на Руби.

– Все хорошо, – ответила я. – Ну, ты понимаешь.

Прошлой весной что-то случилось между ними двоими – за один вечер. Руби вернулась в дом с угрюмым выражением лица. Я спросила ее, что не так, но она, похоже, не хотела разговаривать. Я заглянула в ее дневник, но там было только «я не могу дружить с Максом», и всё. Только дата – 2 мая – и одна строчка, явно написанная в спешке.

– Тебе нужно попробовать наладить с ней отношения, – сказала я. – Мне кажется, она скучает по тебе.

Макс вскинулся на эти слова. Я прикусила щеку изнутри. Мне не следовало ничего говорить.

– Правда? – спросил он.

«Черт!»

– По-моему, – начала я, стараясь думать быстрее, – вы с ней всегда были хорошими друзьями. Что вообще между вами произошло?

– Ничего особенного, просто отдалились друг от друга, – ответил он.

– Как ты думаешь, она счастлива? – спросила я его.

Макс снова посмотрел на Руби, потом опустил взгляд на свое пиво.

– Нет, мне так не кажется.

– Разве не следует что-то с этим сделать?

– Например?

– Не знаю. Как-то вмешаться…

Макс засмеялся, хотя я говорила серьезно.

– Она умна и считает, что может сама принимать правильные решения. Я пытался, но с ней это не работает. Она упрямая.

Я опустила руки. Он был не прав. До сих пор Руби принимала неправильные решения. Она все еще продолжала встречаться с Джоном.

Я снова повернулась к стеклянной стене и обвела взглядом атриум, пока не нашла Хейла. Он стоял, прислонившись к импровизированной барной стойке, и разговаривал с кем-то из преподавателей. Макс проследил за моим взглядом.

– Ого, – произнес он легким, почти насмешливым тоном. – Посмотрите-ка, кто там.

Я оглянулась на него, не совсем понимая, что он имеет в виду. Я была крайне осторожна относительно нас с Хейлом. Никто не знал, даже Руби.

– Да ладно, – продолжил Макс, – я не идиот.

Я сопротивлялась стремлению солгать, и в глубине души мне хотелось рассказать ему. Я хотела поведать ему свою тайну, потому что в первый раз осознала, насколько эта тайна меня волнует.

– Ты не ошибся, – нерешительно произнесла я.

– Знаю. Он, похоже, хороший парень. Может быть, тебе следует продолжить в том же духе? Всего-то – сколько? – три года сохнуть по кому-то…

– Я по нему не сохну.

Макс улыбнулся и покачал головой.

– Конечно, нет.

Я начала жалеть, что вообще поделилась этим с ним. Надо было соврать. Прежде чем я успела придумать какую-нибудь отговорку, Макс мягко положил руку мне на плечо.

– Не волнуйся, я никому не скажу.

Я смерила его оценивающим взглядом. Он говорил правду.

– Ладно, – сказала я, делая шаг к двери. – Пойду налью себе еще шампанского.

Макс вздохнул.

– Типичная Малин, всегда пытается сбежать…

Я улыбнулась ему и чокнулась своим бокалом о стакан, который он держал в руке.

У барной стойки я попросила налить мне минеральной воды с лимоном. Почувствовала, как кто-то прикоснулся к моему локтю, и, еще даже не обернувшись, поняла, кто это. Хейл улыбался мне, навалившись на стойку; его каштановые волосы торчали в полном беспорядке.

– Привет, старшекурсница, – сказал он. Мои губы сами собой изогнулись в улыбке, и я откашлялась.

– Привет.

– Угадай, кто будет твоим научным руководителем по литературе?

Перед летними каникулами мы с Хейлом обсуждали мой диплом по литературе. Я, как студентка сразу двух основных направлений, писала два диплома – один по юридической подготовке и другой по английской литературе. У Хейла шел четвертый год магистратуры, и это означало, что ему приходится вести больше курсов и даже быть научруком у нескольких студентов.

– Круто, – сказала я. – Значит, по сути, я могу делать все, что захочу.

– Ну, попробуй, – отозвался он.

Я не сказала ему о том, что разрываюсь между продолжением академической карьеры и поступлением на юридический. Я не хотела зарождать в нем надежду на то, что он сумел перетащить меня на другую сторону. У меня еще оставался целый год на то, чтобы сделать выбор. Я все равно подам заявления на юридические факультеты нескольких университетов, чтобы, по крайней мере, не отрезать себе этот путь.

– Как прошло лето? – спросил Хейл, пытаясь скрыть улыбку. Мы переписывались каждый день с тех пор, как весной покинули кампус. Мне хотелось обхватить его рукой за спину и прижаться лицом к его плечу, вдыхая его запах.

– Может быть, пропустим пустую болтовню? – усмехнулась я.

Хейл подался вперед, рука его оказалась в считаных сантиметрах от моей.

– Ты выглядишь очень мило, – прошептал он так, чтобы никто из преподавателей, стоящих вокруг, не услышал.

Я выпрямилась.

– Ведите себя прилично, профессор Адамс.

– Пока еще не профессор, девочка. Все еще только ассистент.

– Но уже достаточно близко, – возразила я.

В руке у меня зажужжал телефон. Руби.

– Мне нужно идти, – сказала я, посмотрев в глаза Хейлу.

– Заходи, как сможешь. Я рад, что ты вернулась.

Когда он улыбнулся, вокруг его глаз пролегли морщинки. Эта часть его лица мне нравилась больше всего. Голос у него был добрый, искренний. Это вызывало у меня ощущение комфорта – что-то, на что я могла полагаться.

Я нашла Руби в кухне. Она сидела, склонившись над своим телефоном, лицо ее было сосредоточенным и жестким. Когда я направилась к ней, Руби вскинула голову, словно выведенная из задумчивости.

– Привет, – сказала она, собираясь с мыслями. – Куда ты подевалась?

– Я разговаривала с Максом. А потом пошла поискать какую-нибудь закуску, – солгала я.

Руби засмеялась. Она была в хорошем настроении.

– Ну, конечно.

Экран ее телефона засветился, и она сделала паузу, чтобы ответить.

– С кем переписываешься? – спросила я.

– С тетей, – ответила Руби, переворачивая телефон экраном вниз. Если б я была более внимательной, то поняла бы, что она лжет. Я оглянулась в сторону гостиной, чтобы убедиться, что нас никто не слышит.

– Почему ты так странно себя ведешь? – спросила Руби.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – произнесла я, поднимая ее со стула и таща в сторону кладовки. Ее запястье под моими пальцами казалось совсем хрупким.

– Так таинственно, мне это нравится, – прошептала Руби, останавливаясь перед полкой с зерновыми батончиками. – Что случилось?

Я сделала вдох.

– Не знаю, надо ли об этом говорить, потому что я даже не уверена, что это правда. Но мне кажется, что мне кое-кто нравится.

Глаза Руби расширились.

– Ты серьезно? Кто?

Я знала, что она будет в восторге. Я ни с кем не встречалась после того, как рассталась с Чарли, – была слишком занята учебой, чтобы снова уделять внимание своим отношениям с парнями.

– Никому не говори, – попросила я. – Я серьезно.

Руби взяла меня за руки.

– Ты можешь мне верить, М, ты же знаешь.

Я оглянулась через плечо, еще раз удостоверяясь, что мы одни.

– Это Хейл. Ну, знаешь, ассистент преподавателя. – Руби смотрела на меня, нахмурив брови, и я продолжила, уже не так решительно: – Ну, тот парень из магистратуры, который постоянно ходит на вечеринки.

Лицо Руби сделалось мрачным, в глазах появилось решительное осуждение, которое я много раз видела прежде. Так она смотрела на Джемму. Но на меня – никогда. Она выпустила мои руки и произнесла:

– Да, я знаю, кто это такой.

– Ты злишься? – спросила я. Мне-то казалось, она будет в восторге от того, что я нашла кого-то.

Руби смотрела на меня, словно просчитывая что-то, потом наконец сказала:

– Но разве он в каком-то смысле не преподаватель?

Я уставилась на нее в ответ. Тональник у нее под глазами смазался, открывая сине-фиолетовые круги. Тон голоса был холодным, отстраненным. Я больше не знала ее. Мне хотелось разобрать ее на кусочки и просеять их, чтобы найти настоящую Руби. Ту, с которой я познакомилась три года назад. Веселую, сильную, умную Руби.

– Он еще в магистратуре, – ответила я. – Но да, он преподает.

– Ты не должна крутить с преподавателем, – сказала она. – Это грязно.

– Да, но он пока что не преподаватель, – возразила я, не заботясь о том, что мой голос звучит сердито.

Руби продолжала с осуждением смотреть на меня, взгляд ее был холодным и жестким. Я хотела, чтобы она почувствовала себя виноватой за такое ханжество, поэтому выдавила из себя слезы. Руби сразу стало неловко – я знала, что так будет. Я знала, что слезы подействуют, потому что она никогда прежде не видела меня плачущей. Руби легонько и сочувственно коснулась моего предплечья.

– Извини… просто, понимаешь, у меня на этот счет строгие принципы.

Я стряхнула ее руку и, не оглядываясь, вышла из кладовой. Поднявшись в свою комнату, стерла с лица соленую жидкость и села за стол, глядя на стопку книг.

Фокус был в том, что я сделала то, что хотела. Никто и никогда не мог удержать меня. Все, что я делала, было ради меня самой. Я была эгоисткой. И меня это устраивало. Я приняла это. Мне не нужно было одобрение Руби, но я хотела, чтобы она порадовалась за меня – как я всегда радовалась за нее или, по крайней мере, притворялась, будто радуюсь. Хуже всего было то, что я даже не знала, правда ли это – насчет Хейла. Может быть, это что-то другое? Я просто хотела спросить у Руби совета.

Что-то с ней было сильно не так, и мне нужно было понять, что именно. Поэтому я намеревалась сделать то, что делала всегда, когда Руби сбивала меня с толку. Прочитать ее дневник.