Получив сообщения Руби и удостоверившись, что они действительно в больнице Святой Марии, я протолкалась через общую комнату к выходу. Вечеринка уже стала вялой – студенты изрядно напились. Команда парней-гребцов стояла на бильярдном столе, распевая песни и в унисон вскидывая ноги. Они были одеты в облегающие рубашки, которые подчеркивали идеальность их скульптурных тел. Их спортивный сезон официально завершился, и они намеревались выпить достаточно, чтобы компенсировать все то, что было ими упущено.

Больница находилась всего в миле от кампуса. Я подбежала к стеклянным дверям и неуклюже остановилась, ожидая, пока они откроются. Шагнула внутрь, в свет люминесцентных ламп, резко контрастировавший с вечерней темнотой. Сандалии хлопали меня по пяткам, когда я шла к отделению неотложной помощи, следуя указателям.

Я обнаружила Руби, Макса и Халеда сидящими на диване в приемной; они что-то обсуждали.

– Ее не арестуют, – сказал Халед. Глаза у него были красные.

– Ну а если ее исключат? – спросила Руби.

– Ни в коем случае, – ответил Халед. – Слушай, я тысячу раз прочел эту брошюру. Если студент попадает в больницу из-за того, что слишком много выпил, у него не будет неприятностей. Администрация предпочтет, чтобы мы уехали в больницу, чем умерли от алкогольного отравления.

– Что происходит? – спросила я, подходя к ним. Дышала я тяжело.

– Ты тут, отлично! – сказала Руби, потом встала и обняла меня. – Где ты была? Ты видела Джона?

– Нет, я была в туалете.

– Столько времени? Я везде тебя искала.

– Извини, – произнесла я. Она снова села, вид у нее был рассерженный. Или усталый – я не могла разобрать.

Халед лениво стукнулся со мной поднятой ладонью.

– Джемма нахреначилась до отключки, – сказал он. Руби закатила глаза, а Макс почесал висок. Руби и Халед были довольно сильно пьяны; Макс казался слегка подвыпившим, но не более того.

– С ней все будет в порядке? – спросила я.

– Да, ей вкатили «банановый пакет», – ответил Макс.

– Что?

– Поставили капельницу с физраствором и минералами. Восполнить обезвоживание, – пояснил Макс.

– Так что случилось? – спросила я. Руби и Макс посмотрели на Халеда.

– Я не виноват! – запротестовал тот, вскидывая руки, словно мы держали его на прицеле.

– Ты постоянно подливал ей, – указал Макс.

– Но она просила! – возразил Халед. – Я ей не нянька, мать вашу.

Атмосфера была напряженной. Лето должно было начаться неделю назад. Нам не должны были позволять оставаться в кампусе ни на миг дольше положенного. Все распустились, сбросив с себя груз экзаменов и строя планы на лето.

– Не важно, – сказала Руби. – С ней все будет хорошо.

– Тебе нужно перестать играть с людьми, – произнес Макс. Сначала я не понимала, к кому он обращается, но потом заметила, что он смотрит на Халеда. Тот напрягся.

– Что за хрень господня? Успокойся, приятель.

Несколько секунд оба молчали, и мы с Руби переглянулись. У нее был такой вид, словно ей хочется провалиться сквозь серый больничный диван. Обменявшись взглядами, мы молча условились, что не будем влезать в эти разборки. Будем наблюдать за столкновением, но ничего не будем предпринимать.

Халед встал.

– Что это вообще значит?

Макс выглядел сильным парнем. Он занимался спортом и был хорошо сложен, несмотря на невысокий рост и худощавость. Выступать за команду Хоторна означало постоянно поддерживать себя на пике формы. Но Максу всегда чего-то не хватало. Чего-то, что было у Джона. Уверенности. Но сейчас Макс стал каким-то другим, почти грозным. Он встал, чтобы оказаться лицом к лицу с Халедом. Мы с Руби смотрели на них, по-прежнему не говоря ни слова и не вмешиваясь.

– Мы здесь потому, что ты спаивал Джемму, – заявил Макс. – Тебе было плевать, станет ли ей плохо. Ты никогда не думаешь о последствиях своих действий. Просто делаешь все, что тебе хочется.

Я знала, что это замечание разозлит Халеда.

– Мне не плевать на нее, – возразил он, и лицо его густо побагровело. – Конечно, не плевать, какого хрена?

– Ты безответственный, – сказал Макс.

– Чувак, у тебя какие-то проблемы?

Я никогда прежде не видела, чтобы кто-нибудь из них вступал в ссору. Они всегда общались со всеми остальными легко, точно играючи. Несерьезно. Эти парни никогда не были серьезными. Всё только поверхностное, ничего глубокого и важного.

– Шеннон, – продолжил Макс. – Ты морочишь ей голову. Ты скотина.

– Шеннон? Серьезно?

– Тебе насрать на нее. Мы все это знаем.

– Это неправда! – Халед посмотрел на нас в поисках подтверждения своих слов. Мы отвели взгляды.

– Ты не идиот, – сказал Макс. – Ты знаешь, что нравишься ей. А ты играешь с ней, таскаешь ее с собой повсюду, заставляешь ее думать, будто можешь изменить свое отношение к ней… Но ты же ничего не собираешься менять, верно?

Голос Макса был мрачным, в нем проскальзывал гнев. Халед молчал. Похоже, он что-то прикинул про себя и посмотрел на Руби.

– Дело ведь тут не в Шеннон, верно? – спросил он.

У Руби был такой вид, будто ее сейчас стошнит; руки прижаты к животу. Она согнулась, наклоняясь к выложенному плиткой полу.

Вид у Халеда был самодовольный. Я заметила, что грудь Макса вздымается и опадает в такт тяжелому дыханию. Я знала: он уже жалеет о том, что затеял этот разговор. В обычных обстоятельствах Макс держал бы свое мнение при себе. Но он словно достиг точки кипения, и всё, что случилось за минувший год, разом нахлынуло на него.

Макс посмотрел на Руби. Она не ответила на этот взгляд, и лицо его омрачилось. Ему следовало бы знать, что Руби приберегает свой особенный взгляд для тех случаев, когда они остаются наедине, и никогда не проявляет его на публике, особенно в нашем присутствии. Макс схватил с дивана свой телефон и бумажник и удалился по коридору.

Халед вздохнул и принялся расхаживать туда-сюда, расчесывая пальцами свои темные волосы.

– Твою мать!

Руби застонала.

– Кажется, меня сейчас вырвет.

Мы смотрели, как она бежит в сторону туалета, зажимая рот ладонью. Я знала, что Макс обратил свою ярость на Халеда, не выдержав тяжести безответных чувств к Руби.

– Что я ему сделал? – спросил у меня Халед. Я не ответила. – Серьезно, я ничего такого ему не сделал.

Я похлопала ладонью по дивану рядом с собой, и он с протяжным вздохом сел.

– Макс устал, – сказала я. – Всем нужно побывать дома. Нам всем требуется отдохнуть друг от друга.

– Да, но что мне теперь-то делать? Просто забыть о том, что случилось?

Я подумала обо всех вещах, которые мне пришлось забыть, и ответила:

– Да.

Халед оперся подбородком о ладони, и так мы сидели некоторое время, пока не вернулась Руби. Дальше мы молчали уже втроем.

Когда Джемма пришла в себя и спросила о нас, я единственная еще бодрствовала. Халед и Руби уснули на жестких больничных диванах, покрытых пятнами. Я посмотрела на часы: два часа ночи. Медсестра провела меня в палату.

– Привет, – хрипло произнесла Джемма.

– Привет, – отозвалась я и посмотрела на пластиковый пакет, от которого к ее руке тянулась трубка капельницы. Джемма проследила мой взгляд и закатила глаза.

– Ты знаешь, что британцы более восприимчивы к алкоголю? – сказала она.

– Это правда? – спросила я.

– Нет. – Джемма попыталась засмеяться, но, похоже, у нее не было на это сил. Она повернула руку раскрытой ладонью вверх. Вопреки своему желанию, я все-таки положила свою ладонь поверх ее руки. Она сказала, отводя взгляд: – Наверное, я напилась потому, что порвала с Лайамом. – Глаза ее печально блестели.

«Хм-м-м».

– О нет. Как жаль! – произнесла я, подыгрывая ей.

«Наконец-то». Я поверить не могла, что ее ложь продержалась целый учебный год и никто не раскусил, что Лайам на самом деле не был ее парнем.

– Да, – дрожащим голосом отозвалась Джемма. – Я решила, что сейчас самое время. Поэтому мне кажется… – Она помолчала, испустив глубокий, горестный вздох. – Мне кажется, что сейчас я просто немного на эмоциях. И потому слишком много выпила.

– Я в этом уверена, – подтвердила я. – Расставаться всегда тяжело.

Мы помолчали. «Надеюсь, Джемма поняла, что ее пьянство становится проблемой».

Через минуту она посмотрела на меня полными слез глазами и произнесла:

– Прости.

Я не знала, за что она извиняется.

– За то, что все это время была такой несносной, – продолжила Джемма. – Мне нравится смешить людей. Я не могу стать красивой или умной… поэтому решила, что могу сыграть роль смешной.

В глазах ее дрожали слезы. При всех ее драматических склонностях, плакать ей не было свойственно. Эти слезы были настоящими.

– Джемма-клоун, – прошептала она. Казалось, ей неуютно в собственной шкуре. Похоже, я и Руби были не единственными, кто притворялся кем-то другим. А Джемма целый год притворялась за двоих. За себя и за своего фальшивого парня.

Я не знала, почему всегда оказываюсь утешительницей. Почему люди рассказывают мне разные вещи. Быть может, потому, что я была «никакой», поэтому они верили, что я никому ничего не расскажу.

Я сглотнула, не зная, что сказать, и пытаясь представить, что сказала бы сейчас моя мать. Когда я была маленькой, она хорошо умела сделать так, чтобы все стало лучше.

– Всё хорошо, – прошептала я и сжала ладонь Джеммы. По ее щеке покатилась слеза. – Утром все станет намного лучше.

Мы сидели в тишине, слушая тихое гудение потолочных ламп. Я подождала, пока Джемма снова заснет, и только потом ушла.

Выйдя из больницы, я направилась по дорожке вниз к другому концу кампуса. На улице было тепло, несмотря на ранний утренний час.

Я миновала группу студентов, которые брели куда-то, шатаясь и со смехом валясь друг на друга. Я наклонила голову и смотрела в землю, пока кто-то не дернул меня за запястье с такой силой, что все мое тело качнулось назад.

– Что за… – Я обернулась и увидела, что это Джон. – Да? – спросила я его.

– Куда это ты так спешишь? – Голос игривый, с придыханием; рубашка мокра от пота.

– В свою комнату, – ответила я.

Его радостный настрой несколько приувял.

– Почему?

– Потому что я устала.

– Ты должна пойти со мной, – сказал Джон. – А если не пойдешь…

– То что будет?

– Я расскажу всем твою тайну.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Уголки его губ слегка изогнулись вверх. Он сделал шаг ко мне, и я ощутила его дыхание, почувствовала его запах. Его белокурые волосы успели слегка выгореть на весеннем солнце – словно он делал обесцвечивание.

– О да, – прошептал Джон. – Я все знаю о маленькой грязной тайне твоей семейки.

Я ощутила напряжение во всем теле и сделала вдох. Воздух, вливавшийся в легкие, успокаивал ток крови, расслаблял мышцы.

– Да, и что же это за тайна?

Как он мог узнать про Леви? Никак. Это невозможно.

– Твой прадед. Дирфилдский Охотник.

«Ах да. Это».

– Да, и что? – повторила я. Он намеревался припугнуть меня, но я не собиралась давать ему то, чего он хотел. И вообще не собиралась ему давать.

– Как-то хреновенько, что ты никогда не говорила нам об этом. Может быть, поэтому ты такая холодная…

– Может быть, – согласилась я.

– Просто останься со мной ненадолго. Я знаю хорошее место, куда можно пойти. Я знаю, ты думала об этом. Обещаю, будет весело.

Я почувствовала, как его пальцы, жесткие и сильные, сжали мою ладонь. Другой рукой Джон обвил мою талию, не давая мне сбежать. Я сжалась и втянула воздух. «Притворяйся».

Я улыбнулась ему.

– Обещаешь? – переспросила тем тоном, который он желал услышать, – легким и лукавым.

– Да, – ответил Джон, – обещаю.

Я заметила, как затрепетали его веки. Его дыхание пахло водкой. Компания, встреченная мною, уже ушла далеко, оставив нас одних в темноте.

– Идем, ты меня с ума сводишь, – прошептал он мне на ухо. Его дыхание обжигало мою кожу. Ладонь его поглаживала мой бок, пальцы теребили мою рубашку.

Когда он потянул меня за собой, на его губах играла та самая усмешка. Он словно почти предполагал, что я должна быть признательна ему за такое внимание. Что я должна быть рада его интересу ко мне. Я изо всех сил старалась улыбаться в ответ; внутри у меня все сжималось.

– Извини, – сказала я, ненавидя тот факт, что приходится говорить ему это слово. Это он должен бы извиняться передо мной. Я сделала шаг назад, и его пальцы крепче сжали мою руку. – Мне нужно будет встать пораньше. Мы с Руби договорились позавтракать вместе.

Упоминание ее имени сбило его с настроя, пусть даже на пару секунд. Достаточно надолго, чтобы я могла сбежать.

– Ладно, – произнес Джон едким тоном. На миг мне показалось, что он сломает мне запястье, но он разжал пальцы, выпустив мою руку. – Я всегда знал, что ты – сучка.

Джон с вызовом смотрел на меня, но я резко развернулась и оставила его стоять на дорожке в одиночестве, а сама легкой походкой направилась прочь. Едва свернув за угол и убедившись, что он меня не видит, я побежала.

Вместо того чтобы свернуть к своему общежитию, я промчалась мимо озера, мимо факультета искусств, где висели снимки Макса, и взбежала по ступеням факультета английского языка. Я не хотела, чтобы Джон последовал за мной или заявился в мою комнату.

В коридоре было успокаивающе темно. Я выглянула в одно из окон. Никого. Я положила ладонь на ручку двери, ведущей на лестницу, по которой можно было взобраться на колокольню.

В темноте раздался голос:

– Малин?

Прилив адреналина обжег мои вены. В коридоре стоял Хейл – он как раз запирал ассистентский кабинет.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

Я откашлялась.

– Я была в больнице и как раз возвращалась обратно, когда решила зайти и проверить, не вывесили ли еще результаты.

Это была неплохо обоснованная ложь. Был шанс, что результаты года уже объявлены.

– А-а, – произнес Хейл, всматриваясь в мое лицо и явно не веря мне. – С тобой всё в порядке?

– Что? – спросила я, ощутив, как дрогнул мой голос. Кажется, встреча с Джоном по-настоящему выбила меня из колеи. – Да, я в полном порядке.

– Ты была в больнице? Тебе стало плохо? Я видел «Скорую»…

– Нет, – перебила я, – это была моя подруга, та, что танцевала на столе.

– Ей назначили процедуры?

– Да, с ней все будет хорошо, – ответила я.

Мой пульс возвращался в норму, напряжение отпускало, возвращалась способность думать.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я. Хейл выглядел трезвым, в руках у него была сумка с книгами. Он посмотрел на нее.

– Решил поработать кое над чем, пока не начались каникулы. Мне лучше всего работается по ночам.

– Ты можешь учиться и пьяным? – удивилась я.

Хейл засмеялся.

– Мне нужно довольно много, чтобы напиться. А я осушил всего пару стаканов.

Я снова посмотрела в окно. Похоже, Джон не стал меня преследовать.

– Ладно, – сказал Хейл, подходя ко мне и прослеживая мой взгляд, направленный на освещенные дорожки кампуса. – Серьезно, что случилось?

Я окинула взглядом двор, надеясь, что Джон вернулся к компании первокурсников.

– Может быть, проводить тебя домой? – спросил Хейл, вырвав меня из раздумий. Я резко обернулась к нему, придав своему лицу циничное выражение. – По-дружески, – добавил он.

– Ладно, хорошо, – ответила я. – Спасибо.

Мне не нравилась мысль о том, что мне требуется провожатый, но я не хотела рисковать тем, что снова наткнусь на Джона и буду при этом одна. Я направилась по коридору к двери, а затем наружу, в теплую весеннюю ночь. Хейл шел, забросив сумку на плечо и заложив руки в карманы; он без труда успевал за мной.

– Ты не хочешь поговорить об этом? – спросил он. – Это все твой парень?

– Парень? – переспросила я.

– Да, тот, с кем ты… была тогда.

А, верно, Чарли и наши с ним объятия на публику…

– Нет, я с ним давно рассталась.

Я ощутила, как пылают мои щеки, и осознала: мне нравилось, что Хейл видел меня с Чарли.

– Тогда что случилось? – спросил он. Я пожала плечами.

– Это касается моей подруги Руби. Моей лучшей подруги. Это был ее парень.

Мне было странно говорить об этом вслух, но от того, что я это кому-то рассказала, становилось легче.

– А-а, – произнес Хейл. – И он сегодня ночью решил приударить за тобой.

Я с вызовом посмотрела на него.

– Да.

– У меня есть сестры, – пояснил он. – И я видел на их лицах такое же выражение, как у тебя там, в коридоре.

– Ну да, – отозвалась я. – Ничего, со мной и правда все будет в порядке.

Я скрестила руки на груди. Некоторое время мы молчали.

– А какие они – твои сестры? – наконец спросила я.

– У меня их две. Лорен и Кори. Лорен – старшая, она уже совсем взрослая, замужем, у нее есть дети. Кори – младшая. Учится на старшем курсе колледжа, типичный младший ребенок в семье – балованная, безрассудная, местами бешеная.

Меня завораживали братья и сестры других людей. То, как они общались с ними, то, о чем они спорили, то, что они делали вместе. Леви всегда присутствовал в каком-то дальнем уголке моего разума. Мое «что было бы, если бы».

– А что насчет тебя? – спросил Хейл.

– У меня был брат. Он умер. – Я решила, что проще будет сразу перейти к окончанию этой истории, чем вести весь этот разговор про умершего брата.

– Извини, – произнес Хейл. Больше он ничего не сказал, и я была этому рада. Я ненавидела сочувствие. – Тебе понравился семинар по Толстому? – поинтересовался он.

Мы закончили с «Анной Карениной» несколько недель назад. Это было одно из самых длинных заданий по чтению, но я завершила его раньше всех остальных.

– Да, – ответила я, чувствуя облегчение от того, что он сменил тему. – У него хорошие внутренние монологи. Но тема супружеской измены меня удивила. Я не думала, что книга будет об этом. Она оказалась тяжелой и гнетущей, но мне понравилось.

Хейл засмеялся. Когда мы дошли до дверей общежития, он порылся в своей сумке и достал потрепанный том.

– Держи. Прочитай это за лето. – Протянул мне книгу в бумажной обложке. Это было старое издание «Белого Клыка». – Тут несколько менее напряженный сюжет. Но он все равно заставляет думать. Неплохо для того, чтобы отвлечься мыслями от всех этих русских страдальцев.

Я держала книгу в руках, отмечая, как обтрепаны края страниц. Это было похоже на мой экземпляр «Двух лун», который и сейчас лежал у меня под подушкой.

Я ощутила, как теплеет у меня в груди, и с признательностью посмотрела на Хейла. И вдруг осознала, что не хочу прощаться с ним.

– Спасибо, – сказала я.

– Что ж, тогда иди в дом, – отозвался он. – Я уйду, когда дверь закроется.

Я ступила через порог. В воздухе плавал запах рамена. Когда я обернулась, Хейл все еще стоял там, глядя на меня и сунув руки в карманы. Он кивнул мне и сбежал с крыльца, перепрыгивая через две ступеньки.

На следующий день, садясь в самолет, я получила сообщение от Джеммы.

Спустя минуту пришло второе сообщение:

Я закатила глаза. Никогда не скажу ей, что знаю правду. Но сведения о Лайаме на всякий случай присохраню. Когда-нибудь они могут пригодиться.

Пока самолет взмывал за облака, я думала о своих друзьях. Гадала, как все будет осенью.

Почти все лето я провела, читая книги у бассейна и размышляя над «Белым Клыком». Это была суровая и вдохновляющая история, и идея искупления вертелась у меня в голове осенью, когда я вернулась в кампус. Я еще сильнее, чем прежде, была настроена быть хорошей подругой, выслушивать всех, пытаться понять, как они устроены. Я думала о Руби и Джоне, и о том хаосе, что сквозил в их отношениях. Перед моим внутренним взором вставали слова, написанные Руби в дневнике: «Я по-настоящему счастлива, я по-настоящему счастлива, я по-настоящему счастлива». У Руби все было в порядке. Это не мое дело. Только они двое понимали, что творится между ними. Я была посторонней, мне не следовало вмешиваться. Это не стоило того, чтобы терять ее. Она сама сказала, что счастлива.

Все должно было быть в порядке. И до последнего курса так и было.