Первый курс подходил к концу. Я должна была улетать на следующий день в полдень. Я возвращалась домой, работать в юридической конторе отца, сидеть у бассейна. Наконец-то я останусь одна. Никогда не думала, что буду так ожидать возвращения домой. Освобождения от проблем – не моих, а проблем других людей. Оставалось лишь двадцать четыре часа до того, как я снова смогу вздохнуть свободно. Я пережила первый год, я получила высшие баллы, я обзавелась друзьями. Теперь все будет проще. Летом я смогу жить на автопилоте.

Мы с Руби шли к «Гринхаусу». Нам обеим оставалось сдать еще по одной экзаменационной работе, прежде чем мы сможем упаковать свои вещи и посвятить оставшееся время празднованию этого события.

– Я слышала, что у Макса проходит выставка, – сказала Руби, нарушив молчание. – Я видела афишу с одной из его фотографий. Нужно сходить.

– Конечно, – отозвалась я. Я помнила его работы – крошечные люди среди огромных пейзажей.

– Только не говори ему; мне кажется, он все еще стыдится, или что-то в этом роде. Я имею в виду, он ведь даже не пригласил нас.

Я рассеянно кивнула, продолжая думать о последней записи в дневнике Руби. Моя дилемма протяженностью в несколько месяцев почти закончилась. Я склонялась в определенном направлении, и ее слова подталкивали меня к окончательному решению.

В голове у меня крутилась фраза «убить гонца». Я размышляла, говорить или нет Руби о том, что случилось в тот февральский вечер. Джемма забыла абсолютно все, а Джон после этого вел себя как ни в чем не бывало. Если он и беспокоился, что Джемма что-нибудь скажет – хотя это было невозможно, – он никак этого не показывал. Все снова стало до зловещего нормальным – как будто ничего и не произошло. Как будто все осталось только в моей памяти, и ни в чьей больше. Я могла нести этот груз, но не была уверена, следует ли Руби что-либо знать об этом. Она казалась искренне счастливой. Она сама написала это.

Что я точно знала – так это то, что Джон был пьян. Джемма была уязвима и тоже пьяна. И, как сказал Макс, у Джона было трудное детство, с тех пор как его отец попал в тюрьму и развелся с его матерью. Хотя это «с тех пор» звучало иронично, потому что я была уверена, что Джон по-прежнему проводил каждое лето на Виньярде и вел роскошную жизнь со своими друзьями и родными. Не считая того его проступка с Джеммой, он обращался с Руби словно с королевой. Осыпал ее комплиментами, купил ей абонемент на катер, позволил ей чувствовать себя любимой. Так что это было совсем не плохо. Мы были просто детьми. Глупыми, пьяными детьми. Нам было позволено делать ошибки.

И, кроме того, сколько пар в колледже на самом деле оставались вместе дольше года? Вероятно, на втором курсе Джон и Руби все равно разбегутся. Мне даже не придется ничего делать, это случится само по себе.

Хуже всего был мой эгоизм. Я не хотела быть гонцом, который принесет дурную весть. Я не хотела, чтобы Руби злилась на меня за то, что я рассказала ей об этом. Поэтому я промолчала.

Птицы порхали в кронах деревьев у нас над головами, пока мы шли к зданию факультета искусств. Весенние дни были долгими, закат наступал все позже и позже. Джемма присоединилась к нам и всю дорогу болтала о том, как ей не терпится отправиться домой на лето. Она сказала, что будет как минимум три недели смотреть фильмы с дисков и пить чай с бисквитами и прочими английскими лакомствами, которых ей не хватает. Ей не нужно было искать работу; ее семья была достаточно состоятельной, ее отец работал в финансовой сфере – как и родители многих других студентов Хоторна.

– С ума сойти, какие ужасные фотки тут попадаются, – сказала Джемма, когда мы распахнули двери и пошли по длинному коридору, глядя на снимки.

Руби засмеялась. Мы все остановились, чтобы рассмотреть фотографию мужских гениталий, вываленных напоказ на фоне кожаного дивана с бахромой.

– Это вообще разрешено? – спросила Джемма. – И как ты думаешь, кто это позировал? Что, если это кто-то, кого мы знаем? Разве вам не интересно?

Руби искоса взглянула на нее.

– Это искусство.

– Ну, я не знаю, как вы двое, а я уж точно не стала бы покупать хрен с яйцами, чтобы повесить над камином, – заявила Джемма.

Мы, не сговариваясь, направились в дальний конец, где в прошлом семестре висели работы Макса.

– Вот они, – сказала Руби.

Мы уставились на первую из трех фотографий за авторством Макса. Она была сделана зимой – одинокий лыжник пойман в момент, когда он скользил по пологому белому склону. По краям трассы густо рос ельник, запорошенный снегом.

– Он настоящий художник, – произнесла Джемма с французским акцентом.

Следующий снимок, в отличие от других, не был сосредоточен на природе. На нем был вид на столовую снаружи, сквозь окно, во время ужина. Студенты ели, разговаривали, изучали что-то. Темнота ночи контрастировала с ярким светом за высокой стеклянной – стеной.

– Интересно, – сказала я. – Но ему следовало бы все же снимать природу.

– Очень аккуратно сфотографировано. Смотри, какими крошечными мы все выглядим, – изумленно прокомментировала Джемма.

Руби первой из нас шагнула к третьей фотографии. Я видела, как она склонила голову набок.

– О-о, – промолвила Руби голосом, полным удивления, и поднесла руку к шее.

Мы с Джеммой остановились позади нее, рассматривая фото. Джемма бросила на меня взгляд и поджала губы – отчасти весело, отчасти встревоженно. Несколько секунд мы молчали, глядя на снимок.

– Ну, я бы сказала, что это лучший, – и в голосе ее промелькнули смешливые нотки.

Руби кашлянула и неловко переступила с ноги на – ногу.

– Когда это было снято? – спросила я.

– Даже не знаю, – ответила Руби. – Кажется, это было ранним утром, после того как растаял снег.

Помолчала, покусывая губу. Я смотрела, как она отрывает кусочек сухой обветренной кожи и съедает его.

– Нам обоим пришлось встать пораньше, чтобы подготовиться к тесту в середине семестра. Он сказал, что принесет мне кофе в «Гринхаус», чтобы мы хотя бы могли поучиться вместе. Ну, знаете, несчастье любит компанию…

Голос ее прервался.

– Ты здесь отлично выглядишь, – сказала Джемма, пытаясь разрядить обстановку.

Руби пристыженно взглянула на нее. Но на фотографии она действительно выглядела прекрасной – примостившись на одном из диванов, смотрела сквозь окно на замерзшее озеро. Она всегда старалась смотреться идеально, так что было непривычно узреть ее такой. У нее был очень грустный вид. Казалось, Макс вторгся во что-то очень личное, открыв всему миру, что у Руби есть проблемы. Проблемы, которые она изо всех сил старалась игнорировать, отрицая несомненную правду. Этот портрет выглядел одновременно зловеще и потрясающе. Макс ухватил нечто чрезвычайно редкое – ту сторону личности Руби, которую мы еще не знали.

– Ну что? – спросила Джемма, сознавая, что нам нужно уйти. Я тоже почувствовала это. Это было все равно что узреть Руби обнаженной и продолжать глазеть на нее.

Руби посмотрела на меня, когда мы направились прочь; она без слов умоляла меня оставить все как есть. Никогда не говорить об этом снимке. Я ответила ей понимающим взглядом, а потом мы пошли по коридору к выходу.

Нужно было подготовиться к вечеринке, и у нас были куда более насущные дела.

Мы шестеро стояли кружком в общей комнате, стиснутые потной толпой первокурсников. Халед произнес напыщенный тост за переход в статус второкурсников, и мы все выпили водки. Я незаметно сплюнула свою порцию обратно в стакан.

В какой-то момент Шеннон подошла к нам и встала рядом с Халедом. Он поприветствовал ее, как обычно, приобняв и стукнувшись с нею кулаками. Она улыбалась, нерешительно и неловко, позволяя ему обнимать ее; щеки ее порозовели. Халед обращался с ней слишком игриво. Я начала гадать, когда он уже скажет ей, что она его не интересует, чтобы она могла продолжать жизнь без него.

Джемма и Халед уже были пьяны. Они всегда нетвердо держались на ногах после первых нескольких стаканов. Джемма покачивалась на месте. Я стояла рядом с Максом, который даже не пригубил свое пиво. Джон и Руби опять обнимались; ладонь Джона буквально впилась в ее плечо.

– Макс, – произнесла Джемма, растягивая слова, – ты-ы-ы круто-о-ой фотограф.

Руби бросила на нее взгляд, но Джемма этого не заметила. Она была слишком пьяна.

– Фотограф? – спросил Халед, окинув Макса скептическим взглядом.

– Он всегда таскал повсюду с собой фотик, когда мы были помладше, помнишь, Макс? – добавил Джон с легкой насмешкой в голосе. Недоброй насмешкой.

Макс смотрел в пол. Я хотела сказать ему, что здесь нечего стыдиться, что в этом такого? У него хорошо получается, так зачем это скрывать?

– Какое-то девчачье хобби, если хотите знать мое мнение, – продолжил Джон.

Только Халед испустил фальшивый смешок, не намереваясь задеть чувства Макса, но и не желая, чтобы шутка Джона пропала впустую. Руби откашлялась и немного крепче сжала свой стаканчик, красный пластик прогнулся под ее пальцами.

– Похоже, Руби – муза Макса, – сказала Джемма.

«Джемма, нет». Ее ревность выражалась в таких вот злых, небезопасных высказываниях. Зависть к тому, что Руби без усилий получала всё внимание, что все любили ее, а не Джемму.

Шеннон подняла голову.

– А, я это видела. Макс, это прекрасно – то, как ты поймал ее в кадр…

– Я не его муза, – на полуслове прервала ее высказывание Руби – обиженно и даже агрессивно.

Макс смотрел на Руби; лицо его отображало смесь тоски и изумления. Я видела, как на щеках Руби вспыхнул густо-алый румянец.

– В каком смысле – поймал? – спросил Джон у Шеннон, уронив руку с плеча Руби.

Шеннон выглядела смущенной, несомненно, чувствуя себя посторонней среди нас – еще сильнее, чем обычно. Она впервые решилась заговорить и сказала то, о чем лучше было промолчать.

Джемма заметила обеспокоенность Джона, и глаза ее загорелись. Она была в восторге и жаждала развить эту тему. Открыла было рот, чтобы заговорить, но Макс прервал ее.

– На самом деле все было не совсем так, – твердым тоном произнес он. Джемма выглядела раздраженной, но тем не менее захлопнула рот. Макс продолжил, уже более спокойно: – Руби случайно оказалась в кадре, когда я снимал вид на озеро из «Гринхауса», и моему профессору это понравилось, вот и всё.

На сей раз у Руби сделался обиженный вид. Она прикусила губу и взглянула на свое плечо – туда, где прежде лежала рука Джона.

– Это круто, чувак, – веселым тоном сказал Максу Халед. Я знала, что он пытается снять напряженность, витавшую в воздухе. – Я хочу увидеть твои работы.

– Спасибо, – с искренней улыбкой отозвался Макс.

Джон посмотрел на нас всех и решил притвориться, будто ему плевать. Я видела, как он осмысляет информацию, полученную им только что, и осознаёт, что Макс и Руби проводили время наедине, без него.

Прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, позади меня раздался чей-то голос, и я почувствовала, как кто-то оттесняет меня в сторону, расширяя наш тесный круг.

– О, привет, ребята, как дела? – пропела Аманда. Я увидела, как сузились глаза Руби.

– Аманда, – сказал Халед, стукнувшись с ней кулаками. – Ну, что у тебя, цыпочка?

– Да ничего особенного; просто хотела сказать «привет» вашей компании, прежде чем все мы разъедемся на лето. – Она окинула нас всех взглядом и почуяла напряжение, все еще царившее вокруг. – Похоже, я прервала какой-то важный разговор…

– Нет, – ответила Руби.

– Не-а, – подтвердил Халед. – Мы просто разговаривали о фотографиях Макса. Он вроде как стыдится своего увлечения, но, судя по всему, выходит у него реально классно.

Аманда окинула Макса оценивающим взглядом, с ног до головы. Ее раздражало то, что ей приходится даже говорить о Максе, не говоря уже о факте его присутствия. Он был для нее недостаточно хорош, выбранный им путь не вел наверх.

– И ничего стыдного в этом нет, – влезла Джемма. – Я скажу вам, что стыдно. Однажды я прыгнула головой вперед в кучу листьев, чтобы произвести впечатление на парня.

Руби оглянулась на нее.

– Что? Зачем тебе вообще было это делать?

Джемма небрежно помахала в воздухе рукой.

– Знаешь, я даже сказать не могу, почему решила сделать именно это. Я решила, что это будет в некотором роде вызов. Да, примерно так мне и казалось. Но после этого мне пришлось целую неделю носить шейный корсет. Ярмо позора, так сказать.

Халед засмеялся.

– Только ты, Джем, на такое способна.

Он чокнулся с ней стаканчиками, и они оба запрокинули головы, глотая пиво.

– Наверное, тебе не следует рассказывать эту историю направо и налево, – сказала Аманда. – А что насчет тебя, Руби? У тебя в прошлом есть что-то, чего ты стыдишься?

Лицо Руби зарделось.

– О, похоже, что есть. Рассказывай, – потребовала Аманда.

Взгляд Джеммы перебегал с Аманды на Руби и обратно; до нее постепенно доходило, что грядет нечто интересное.

– У меня есть кое-что, – сказала я, и все вдруг обернулись ко мне. – Один раз я на перемене обмочилась на брусьях во дворе школы.

Это была ложь. Со мной такого никогда не было – зато было с одной девочкой, когда мы учились в третьем классе. Ей было так стыдно, что она плакала до конца дня.

Аманда сморщила нос.

– Фу!

– Вот уж приспичило так приспичило, – произнес Халед смущенным тоном и присвистнул сквозь зубы. Этот разговор ему не нравился.

– О, вы знаете, теперь я вспомнила, что тоже так сделала. Даже несколько раз, – вступила Джемма, заметно пошатываясь.

– А я никогда не делал ничего постыдного, – заявил Джон шутливым голосом, явно не понимая, что Аманда что-то имеет против Руби.

Я посмотрела на Макса. Он сознавал, что между Амандой и Руби что-то когда-то произошло, однако продолжал молчать.

– Конечно, нет, – сказала Аманда, глядя на Джона широко раскрытыми невинными глазами. – Ты – идеален.

– Я собираюсь пойти выпить, – произнесла Руби чуть громче, чем нужно. – Джон, ты со мной?

– На самом деле, не могла бы ты принести мне пива? – спросил он, не глядя на нее.

Руби выдавила улыбку.

– Конечно.

Аманда улыбнулась ей, изображая вежливость, пытаясь убедить нас в том, что она просто милая девушка, которой нечего скрывать. Я хотела и дальше пронаблюдать за ней, но увидела, что кто-то машет мне с противоположной стороны комнаты. Я прищурилась, и когда толпа немного расступилась, увидела, что там стоит Хейл в окружении группы выпускников.

– Сейчас вернусь, – сказала я Руби, в глубине души чувствуя, что нужно остаться и присмотреть, чтобы с ней всё было в порядке. Она ответила мне слабой улыбкой и направилась в кухню.

– Привет, – сказал Хейл, когда я подошла ближе. Его обветренная рука сжимала стакан с пивом, вторая расслабленно болталась вдоль бока.

– Привет, – ответила я. – Опять тусуешься с клевыми ребятишками?

Он улыбнулся одной стороной рта.

– А что? Мне нельзя тусоваться со студентами?

Кто-то хлопнул его по спине, и пиво плеснуло из стакана нам под ноги. Я посмотрела вниз, с облегчением увидев, что на мои сандалии не попало ни капли, потом снова подняла взгляд на Хейла.

– Тебя угостить чем-нибудь? Там в холодильнике есть газировка, – предложил он, глядя на мои пустые руки.

– Да нет, спасибо, – отозвалась я, заметив на его щеках легкий загар. – Тебе тут не одиноко? Взрослому среди ребят, и все такое…

– Я не ощущаю себя таким уж взрослым. Но на самом деле – нет, не одиноко. Какое-то время я был следящим за порядком на экзаменах, так что знаю большинство из этих хулиганов. Они хорошие люди.

Я прикинула, что в этом есть логика. Похоже, он знал всех – по крайней мере парней. Они хлопали его по спине, выкрикивали его имя через всю комнату, радовались его присутствию.

Еще один студент – по всей видимости, третьекурсник – врезался в Хейла и заставил его отшатнуться в мою сторону. Мое лицо оказалось прижато к плечу Хейла, и я вдохнула запах его пота и дезодоранта. На миг я расслабилась, позволив ему спрятать меня от всего мира, дать мне ощутить себя в безопасности там, где я всегда была настороже.

– Господи, – произнес Хейл, сначала глухо, потом яснее, когда отстранился от меня. – Вы, студенты, с каждым годом просто дичаете. Вчера я видел у кого-то на вечеринке кокс. Кокс! В мои времена такого никогда не случалось.

– Старый дедушка Хейл, – хмыкнула я. Он засмеялся.

– Хочешь сыграть в «пив-понг»? Для меня будет честью заполучить тебя в свою команду, – сказал он.

– Конечно, – ответила я, и тогда Хейл взял меня за руку и повел к столу в центре комнаты. Он раздвигал передо мной толпу, а я смотрела на наши сомкнутые ладони и остро ощущала это. То самое чувство. Тепло у меня в груди и между нашими пальцами. Мой пульс участился. Я отдернула руку.

Хейл оглянулся, на лице его отразилось замешательство.

– Извини, – сказала я. – Мне нужно идти.

– Уверена? – спросил он, взгляд его был встревоженным. Я внутренне съежилась. Мне не нужны были его чувства, у меня и так все хорошо.

Я ввинтилась обратно в толпу, позволив ей сомкнуться вокруг меня. Лицо Хейла скрылось из виду, и я выдохнула с облегчением, когда осталась одна, обретая свое обычное хладнокровие. Я отрешилась от смеха и выкриков, звучащих вокруг, и комната сделалась холодной, тихой и темной.

Час спустя я сидела на унитазе, просматривая сообщения в своем телефоне. Мать спрашивала, что приготовить мне завтра вечером на ужин, но я пока не ответила ей.

– Представляешь, даже «Скорая» приезжала! – раздался за дверью туалета девичий голос.

Я поджала ноги. Две девушки вошли в крайние кабинки в длинном ряду. На экране телефона вспыхнуло имя Руби. Вероятно, она вызывала меня, чтобы узнать, куда я делась. Я переключила ее на автоответчик.

– А ты видела, кого на ней увезли? – спросила вторая девушка.

– Я не смогла подойти близко. Какой ужас – попасть в больницу в последний вечер! – отозвалась первая.

Наступило короткое молчание, пока девушки облегчали свои мочевые пузыри.

– Знаешь, кто мне нравится? – спросила первая.

– Кто? – поинтересовалась вторая.

– Руби Холланд, та девушка из футбольной команды, – сказала первая.

– Кто? – переспросила вторая непонимающим тоном.

– Ну, знаешь, та, которая встречается с Джоном Райтом.

– А, да, поняла. Он такой шикарный… – Она помолчала. – Но знаешь, кого я считаю милым? Его кузена, Макса. Он такой таинственный и угрюмый!

– Да, и неуклюжий, как черт.

Они захихикали.

Первая девушка продолжила:

– Но все равно, Руби – она такая милая… Я вроде как ждала, что она окажется сучкой, потому что все без ума от нее. Но на самом деле она вовсе не такая! Мы с ней примерно час болтали о нашей летней практике.

– Смотри, не променяй меня на нее, ладно?

Страх лишиться друзей все еще наполнял наши души, несмотря на то что мы пережили первый год.

– Заткнись; ты же знаешь, что я никогда так не делаю. И, кроме того, у нее уже есть своя компания.

– Эта, как ее, Джемма, да? Она забавная. И, по-моему, немного алкоголичка. Ты видела, как она напилась в зюзю? Я видела, как она танцевала на столе, хотя было всего десять часов вечера.

– Мне кажется, все мы алкоголики, – со смехом возразила первая девушка.

– Ладно, а кто еще? Другая подруга Руби? Та симпатичная блондинка. Разве это не она лучше всех учится на нашем курсе? – спросила вторая.

– Ага, Мэри. Или Молли. Погоди, нет, ее зовут Марин. Кажется, да, Марин. Она вроде как никакая.

Секунду они молчали, смывая за собой.

– Никакая? – спросила вторая девушка. Я услышала, как потекла вода из кранов – обе мыли руки.

– Да, как человек она совершенно никакая, – объяснила первая. – Никогда ничего не добавляет к разговору, просто присутствует. Ужасно скучная.

– Надеюсь, меня никто и никогда не назовет «никакой», – промолвила вторая девушка. Первая засмеялась, и они вышли обратно в заполненный толпой коридор. Я опустила ноги на пол.

Скучная. Я кажусь скучной. Для меня нормально быть скучной. Я могу целый день быть никакой.

Я спрятала улыбку. Телефон у меня в руках зажужжал – пришло сообщение от Руби.

Я вздохнула и встала с унитаза. Покрутила шеей, затекшей от долгой неподвижности. Вероятно, Джемма выпила слишком много. Я гадала, что с ней – алкогольное отравление или перелом?

Выглянула, чтобы убедиться, что девушки, беседовавшие здесь, уже ушли, потом вышла в коридор, освещенный мутным светом, и направилась к выходу. Мне предстояло добраться до больницы Святой Марии.

Первый курс завершался большим бумом.