Родительские выходные.

Весь кампус расцвел синими вымпелами и символами Хоторна. Мы все оделись немного наряднее, засунули водочные бутылки в самую глубину шкафов, спрятали кальяны под кроватями, прибрали свои комнаты. О своем жилье мне беспокоиться не пришлось – просто нечего прятать.

Мои родители посетили семинар на факультете биологии; мать знала одного из профессоров и хотела встретиться с ним, потому что они дружили в колледже. Ей пришлось объяснить, почему она отказалась от практики и карьеры вообще. Вероятно, мать солгала, с улыбкой сказав, что хотела сосредоточиться на том, чтобы растить меня, а не пропадать все время на работе. Я гадала, удивило ли кого-нибудь, что ее дочь последовала не по ее стопам, а по стопам своего отца.

Прошло несколько недель с тех пор, как на факультете английского языка распространились слухи о профессоре и девушке Хейла – заразные и разрушительные, словно грипп. Мы с Шеннон практически первыми из студентов узнали об этом, но, благодаря Аманде, к концу дня в курсе были уже все.

Моя встреча с Хейлом была назначена на три часа дня, но я пришла раньше. Всем участникам нашей группы было предписано приходить на встречи с ассистентом по расписанию – так нас продолжали ориентировать в выборе основного направления, и конца-края этому не было видно. Администрация желала убедиться, что мы усвоили обычаи и правила Хоторна, что мы довольны, устроены и никаких проблем не предвидится. Присутствие родителей на таких встречах приветствовалось, но я этого не хотела. Я не была готова к столкновению разных миров. Я предпочитала, чтобы они оставались отдельно – каждая вещь в своей аккуратной коробочке.

Я сидела на скамье перед кабинетом ассистента, глядя на доску объявлений, висящую на противоположной стене коридора. К доске был пришпилен информационный листок о предстоящем футбольном матче с участием Руби; там была даже ее фотография. Руби в некотором смысле стала талисманом женской футбольной команды, ценным приобретением, их новой блестящей игрушкой, знаменующей переход от многолетних поражений к победам. Матч должен был начаться через час с небольшим. Я сказала родителям, что встречусь с ними там, чтобы мы вместе могли посмотреть игру.

Дверь отворилась, и я резко подняла голову.

– Малин, – удивленно произнес Хейл, увидев меня. – Ты рано.

Я встала, расправляя рубашку, выпущенную поверх джинсов. Он не улыбнулся, однако открыл дверь и отошел назад, приглашая меня войти.

Хейл присел за большой круглый стол в центре кабинета. Вид у него был рассеянный. Я услышала, как закрылась за моей спиной дверь, и пожалела, что не ушла.

– Итак, – сказал он, – как дела?

– Отлично. – Я могла бы потратить время на более полезные дела, нежели эта встреча, какой бы ни была ее цель: разговор о моих чувствах или о чем-либо еще.

– Ты высыпаешься? – спросил он.

– Да. – Я спала не так много, примерно четыре часа в сутки, но мне этого хватало. Все остальное время, пока кампус окутывала тишина, я училась и делала письменные работы. Мне нужно было стать одной из лучших студенток курса, некогда было спать долго.

– Хорошо, хорошо, – рассеянно промолвил Хейл. Он порылся в каких-то бумагах на своем столе и положил поверх стопки мою работу.

– Может быть, мне прийти в другой раз? – спросила я.

– Нет. – Он откашлялся. – Твои работы выполнены отлично.

Пролистал мои эссе. На каждом стояла отметка «А» – наивысшая.

– Давай поговорим о твоих целях, – предложил Хейл. – Ты все еще хочешь стать юристом?

Я понимала, к чему он клонит, и не хотела слушать это. Это было напрасной тратой времени.

Он продолжил:

– Я точно не смогу убедить тебя сосредоточиться только на английском языке вместо юридической подготовки?

– Я хочу быть юристом, – повторила я.

Хейл склонил голову чуть набок и подпер ее кулаком.

– Почему?

– Я упорно работаю и могу справиться с интенсивной учебой. Я люблю преодолевать трудности.

– Я аргументировал так же, – заметил он.

– И я хочу хорошо зарабатывать, – добавила я.

– А-а, – протянул Хейл невозмутимым тоном. Уголок его рта дернулся – это была почти улыбка. – Я говорю это только потому, что ты очень талантлива. Вероятно, тебе удалось бы попасть в программу магистратуры здесь, в Хоторне.

– Мой отец – юрист, – сказала я. – Мне знакома эта профессия. Я смогу отлично освоить ее.

– Это весьма… благоразумно. Благоразумное решение. Занимайся тем, что тебе знакомо. Теперь я понимаю твои доводы.

Хейл начал меня раздражать. Он совсем не знал меня.

– Я лишь предлагаю тебе не отбрасывать другие варианты, – продолжил он. – Тебе не обязательно применять в деле мои советы. Я лишь поощряю тебя рассмотреть все возможные варианты. Такова суть гуманитарного образования, я просто следую ее духу.

Мне было противно, что он думает, будто вправе пытаться переубедить меня, направить на другой путь. Ободряющее выражение на его лице раздражало. Я не просила его советов и не нуждалась в них. Я хотела сменить тему разговора.

– Мне жаль, что так вышло с вашей девушкой, – сказала я.

Хейл посмотрел мне в глаза. Я почти сожалела, что приходится использовать его личную жизнь в собственных интересах.

– Полагаю, все уже знают? – спросил он.

– Да.

Хейл ссутулился, глядя на стол. Он был слишком слабодушен. Разрывы не случаются беспричинно. Разве человек не должен чувствовать облегчение, избавившись от того, кто не был с ним честен?

– По крайней мере, теперь вы знаете, – заявила я, пытаясь подбодрить его. – Я имею в виду – было бы хуже, если б вы поженились, завели детей, а потом она обманула бы вас.

Хейл смотрел на меня озадаченно – как смотрели большинство людей в старшей школе, когда я бывала откровенна и прямолинейна.

– Что ж, полагаю, это правда, – согласился он, садясь немного прямее. Неужели никто до этого не сказал ему ничего подобного? Обычно люди в подобной ситуации проявляют сочувствие. – И к тому же это хорошая попытка уйти от разговора. Я понимаю, зачем ты это сделала. И тем не менее вернемся к тебе.

– Я по-прежнему намерена поступать на юридический.

– Ладно-ладно, – со смехом произнес он. – Скажи мне, что ты хотела бы добавить в наши семинары, а что убавить. В целом, каким ты видишь формат занятий по английскому языку?

Мы беседовали еще несколько минут; к Хейлу вернулся его обычный добродушный юмор. Хороший парень, нормальный парень, беспечный. Полная противоположность мне.

Про себя я посмеивалась над тем, что смогла так легко изменить его настроение. Он положительно отреагировал на мою искренность. Как будто кто-то мимолетом смог увидеть меня такой, какая я есть на самом деле. И в этом не было ничего плохого – он не испытал ни злости, ни отвращения; в каком-то смысле ему даже понравилось.

Я ощутила спокойствие и легкую расслабленность. Опустив плечи, откинулась на спинку кресла, словно со стороны наблюдая, как уходит моя настороженность, и не сопротивляясь этому.

По пути к выходу из здания я налетела на Шеннон, выходившую из аудитории. Она слегка пошатнулась и мрачно, сердито посмотрела себе под ноги. Она всегда выглядела так, словно ее сложили из кусочков, не подходящих друг к другу: сумка, одежда, волосы.

– Привет, – сказала Шеннон, пристраиваясь рядом со мной и прижимая к груди учебник. Ее медные волосы были стянуты на затылке в неаккуратной пучок. Она оглянулась на дверь в кабинет ассистента, медленно закрывавшуюся за мной. – Как прошла встреча?

– По-моему, нормально, – ответила я, потом вспомнила о вежливости: – А твоя?

– Хорошо, – ответила она, и мы бок о бок пошли дальше по коридору. – Он очень милый. – Мы прошли несколько десятков шагов, и Шеннон произнесла, понизив голос, как делают люди, когда собираются заговорить о каких-то секретах: – Послушай, насчет твоего друга Халеда…

– Да? – осведомилась я.

– У него есть девушка или что-то типа того? – Ее щеки густо зарделись, даже веснушки сделались ярко-красными.

– Насколько мне известно, нет, – ответила я. Подумала было сказать ей о том, что Халед, скорее всего, способен закрутить отношения с кем угодно, но решила, что это выставит его не в лучшем свете.

– О, круто. Мы с ним вместе работаем на лабораторных по химии, он ужасно милый. Он единственный, кто со мной разговаривает. Знаешь, когда я среди людей, то смущаюсь, а в лабах всегда работают группой. Но да, он просто чумовой.

Я заметила, насколько она нервничает. Мне хотелось сказать ей, что не нужно изображать из себя крутую или использовать слово «чумовой» – ведь ясно, что она никогда прежде его не применяла. Я не намеревалась осуждать ее. Быть может, все дело в том, что у меня были друзья, а у нее не было. Она постоянно общалась только со своей соседкой по комнате, такой же тихой девушкой. Должно быть, именно так меня и воспринимали в старшей школе – тихая, замкнутая девушка…

– Я замолвлю за тебя словечко, – сказала я, нарушая молчание.

– Спасибо, ты очень добрая. – Шеннон улыбнулась и попрощалась со мной, когда мы дошли до перекрестка дорожек. Пряди ее волос постепенно выбивались из-под заколки, скрепляющей их в пучок.

Я проверила, сколько сейчас времени, поправила на плече сумку и пошла в сторону футбольного поля.

– Здравствуй, милая, – сказала мать, заключая меня в объятия; ее косточки вдавились сквозь одежду мне в кожу. Опять она занимается бегом и ничего не ест.

Отец откашлялся.

– Сегодня играет твоя хорошая подруга? – спросил он. – Руби?

– Номер пять, – ответила я, указывая на поле.

Игроки заняли свои позиции, готовясь к началу игры. Отец, сосредоточив внимание на поле, сложил перед собой руки. Он тоже почему-то похудел. Может быть, мой отъезд в Хоторн сказался на них сильнее, чем я думала раньше…

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался отец. Я знала, о чем он намеревается спросить на самом деле, это был его особый способ задавать вопросы.

– Хорошо, – ответила я. – Никаких жалоб.

Мой краткий ответ был грубым, но отец уже составил свое мнение, еще до моего отъезда в колледж. А я хотела, чтобы меня оставили в покое, предоставили самой себе. Я хотела, чтобы все это перестало его так заботить.

Он снова откашлялся.

– Завтра мы собираемся навестить твою бабушку в Дирфилде. Не хочешь к нам присоединиться?

Мать напряглась при упоминании Дирфилда. Она терпеть не могла ездить туда. Винила в смерти Леви отцовскую родню. Я не знала, что моя бабушка все еще живет там – после всего, что случилось. Конечно, это было много лет назад, но все равно у нашего семейства должна быть там ужасная репутация.

– Пап, для меня это пять часов езды туда и обратно.

– Ладно, я просто спросил, – разочарованно отозвался отец.

– Мы очень рады, что ты подружилась с такими чудесными людьми, – сказала мать тихо, почти шепотом.

Я хотела бы, чтобы она говорила громче. Хотела, чтобы она снова была уверенной в себе, веселой и шумной. Хотела бы вдохнуть в нее немного отваги. Но она вот уже много лет не была прежней, и это была моя вина, поэтому я держала рот на замке. Я позволила ей взять меня за руку; ее кожа была тонкой, словно бумага.

Я окинула взглядом толпу зрителей на трибунах и заметила Джона – он возвышался над всеми. Халед и Джемма сидели между Джоном и Максом. Мать заметила, куда я смотрю.

– Это они? – спросила она. – Скажи, кто из них кто?

– Тот, что пониже, с темными волосами, – Макс, – ответила я, потом показала на Халеда. – А рядом с ним – Халед.

– Принц?

– Да, тот самый принц.

Хотя теперь он был просто Халед, уже некоторое время никто не называл его принцем. Нам всем хотелось познакомиться с его родителями, но те были слишком заняты, чтобы прилетать сюда.

– Рядом с ним Джемма, – продолжила я.

– Она милая, словно крепкий маленький пони, – заметила мать.

– Лучше не говори ей этого, – посоветовала я. Мать состроила гримасу, отблеск ее былого чувства юмора на миг блеснул откуда-то из глубины. Я добавила: – Так вот, а тот, с края – Джон.

Я заметила, как мать всматривается в лицо Джона, мысленно производя какие-то расчеты.

– Парень Руби? – уточнила она.

– Ага.

– Джон, – медленно произнесла мать, словно пытаясь успокоить себя этим именем.

Я надеялась, что она не уловит связи, но шестеренки в ее мозгу уже пришли в движение. Она заметила его густые белокурые волосы, загорелую кожу, чарующую улыбку. Челюсти мои сами собой крепко сжались, скулы затвердели.

– Он симпатичный, выглядит славным парнем, – сказала мать, отводя взгляд. Но я знала, о чем она думает на самом деле.

Она бросила на меня взгляд, словно я вторглась в ее потаенные мысли. Намек на сожаление, гнев… а потом это выражение пропало из ее глаз, сменившись привычной мягкостью. Мать снова уставилась на футбольное поле, но глаза ее были пусты, мысли где-то блуждали. Она смотрела, как игроки пасуют мяч друг другу, и чуть заметно сглатывала, притворяясь, будто увлечена тем, что происходит на поле. Прошлое, промелькнувшее перед нами на миг, растворилось в прохладном предвечернем воздухе.

Судья резко дунул в свисток, и зрители умолкли в предвкушении. Я сидела, зажатая между Максом и Халедом; Джемма и Джон сидели по ту сторону от последнего. Я оставила родителей на другой трибуне. Они были в восторге от того, что я хочу посмотреть финальную часть матча вместе с друзьями. Меня раздражало то, как радостно они переглядывались.

Было объявлено вбрасывание мяча из аута со стороны Хоторна. Оставалась минута до конца игры, а счет все еще был ничейный. Руби подбежала к краю поля и подняла мяч.

– Когда играет, она выглядит совсем другой, – заметил Макс. Он подался вперед, опершись локтями о колени.

– Да, такой серьезной, – пошутил Халед, состроив мрачное лицо. – Она что, собирается выполнить бросок в перевороте? Надеюсь, она не сломает себе шею…

– Ты мог бы не шутить об этом? – возмутилась Джемма, стукнув его по плечу, затем отпила глоток джина и снова спрятала фляжку в потайной карман под мышкой.

Руби нужно было вбросить мяч так, чтобы Хоторн мог попытаться забить решающий гол. Она неотрывно смотрела на свою сокомандницу Бри. Потом ловко отскочила назад, за белую линию, держа мяч высоко над головой.

– Ты справишься, детка! – крикнул Джон.

Он оглушительно хлопнул в ладоши где-то у меня над головой. Руби была сосредоточенной, словно воительница перед сражением. Ее густые каштановые волосы, стянутые в «хвост», двигались синхронно с ее телом. Каждый резкий пас или обманное движение сопровождались взмахом волос у нее за спиной. Я рассматривала трибуны, изучая лица зрителей. Сегодня должен был приехать отец Руби, и мне было любопытно познакомиться с человеком, который вырастил ее.

– О черт! – произнес Халед и прикрыл лицо руками. – Я не могу на это смотреть.

Джемма пронзила его сердитым взглядом.

– Серьезно, перестань.

Руби чуть отвела мяч назад и приподняла правую ступню, согнув колено перед рывком.

– Нет, – дрожащим голосом выговорила Джемма. – Это всё равно что смотреть на столкновение машин. – Она спряталась за плечом Халеда.

– А как же поддержка товарища и всё такое? – поддразнил ее тот.

– Отвянь, – огрызнулась Джемма.

Я прищурилась, всматриваясь в лицо Руби. Макс был прав. Сейчас она была другой – уверенной, яростной. Обычно Руби старалась порадовать всех, но сейчас я видела в ней бойцовский дух и удивлялась, почему она обуздывает его за пределами поля.

Руби напрягла мышцы, превращая свое тело в упругий снаряд, и рванулась вперед. Она мчалась к белой линии. Мы все затаили дыхание.

– О боже, боже, боже… – бормотала Джемма, выглядывая из-за плеча Халеда, чтобы увидеть бросок.

Руби бросилась на землю, крепко сжимая мяч в руках. Ее тело сжалось перед столкновением. Она кувыркнулась через мяч и взметнулась на ноги, послав его вверх и вперед.

Мы все закричали и захлопали, когда Бри мягко приняла мяч на грудь и аккуратно направилась к цели. Руби снова помчалась к воротам. Ее бело-синяя униформа размытым пятном мелькала между другими игроками.

Бри оказалась лицом к лицу с одной из противниц, которая по сравнению с нею казалась великаншей. Она отвела мяч назад, и Руби крикнула ей с другой стороны поля. Между Руби и воротами виднелся промежуток в стене защитниц. Бри сделала пас, Руби приняла его внутренней стороной стопы и отправила в сетку.

Бело-синяя толпа взорвалась ликующими криками. В осеннем воздухе разнесся свисток. Сокомандницы Руби бросились к ней и все разом сгребли ее в объятия. Хоторн выиграл.

– Хорошая игра, – негромко произнес Макс. – Не удивлюсь, если на следующий год Руби станет капитаном.

Джемма и Халед с размаху обнялись; облегчение на их лицах было почти осязаемым. Джон спустился с трибуны и стоял сейчас у самой боковой линии, снова и снова выкрикивая имя Руби. Вид у него был ужасно гордый: рад тому, что она – его девушка.

После игры мы все ждали Руби у края поля. Когда она вышла и побежала к нам через поле, Джемма бросилась к ней, едва не сбив с ног.

– Это было невероятно, подруга! – заявила она, вдоволь наобнимавшись с Руби.

– Да, очень зрелищно для женского спорта, – подтвердил Халед. Прежде чем мы втроем обрушились на него, он быстро добавил: – Шучу, ребята. Ну то есть девушки… Эй, вы меня так затопчете, честное слово!

– Я могу, – ответила Руби.

Джон обнял ее одной рукой и привлек к себе.

– Я же говорил тебе, что ты можешь выполнить вбрасывание с кувырка. Но в следующий раз следи за правой ногой, когда падаешь, она у тебя была слишком расслабленной. Нужно сильнее напрягать ее. Но у тебя получится.

Руби улыбнулась краем губ и высвободилась из его объятий, сделав вид, что пытается достать бутылку с водой. Однако я знала, что его критика пришлась ей не по душе.

Джон, Халед и Джемма направились к дороге, ведущей к туристическому клубу, где намечалось барбекю. Когда они оказались за пределами слышимости, Макс произнес:

– На самом деле ты сыграла отлично. Ты лучшая в команде.

Руби посмотрела на него, закручивая пробку на бутылке, улыбнулась и ответила:

– Спасибо.

– Тебе помочь их нести? – спросил он, указывая на ее спортивные сумки, куда были сложены защитные наголенники и налобная повязка Руби. Я знала, что она спрятала пропотевшую форму в полиэтиленовый пакет, дабы сразу бросить в стирку. Ей было стыдно даже подумать, что мы можем счесть ее неидеальной.

– Всё в порядке, пойдем поедим, – отозвалась Руби, и мы втроем зашагали вслед за остальными.

К тому времени, как мы достигли основной части кампуса, мой желудок уже урчал в предвкушении бургера и хот-дога. Может быть, двух хот-догов. Холодало, поднялся ветер. Я накинула на голову капюшон, спасаясь от холода. Ветер шелестел осенней листвой, листья сыпались на нас, словно снег. В это время родителей первокурсников созвали на коктейль, они должны были встретиться с нами попозже, возле турклуба; моего отца особенно интересовала большая коллекция каноэ и байдарок.

Джон обнял Руби за плечи и поцеловал в макушку. Она с обожанием посмотрела на него снизу вверх. Одна ее рука была опущена вдоль бока; в ней болтались исцарапанные футбольные бутсы, связанные за шнурки.

Рядом со мной молча стоял Макс; оживление, проявленное им возле края футбольного поля, куда-то испарилось. Я заметила, как он украдкой поглядывает на Руби, когда не смотрит в землю прямо перед собой; плечи его были устало ссутулены.

– Ну что, ты был рад повидать своих родных? – спросила я, нарушив транс Макса. Он чуть заметно улыбнулся мне.

– Да. Моя сестра тоже здесь. Я не видел ее с тех пор, как она уехала в летний лагерь.

– Это круто, – продолжила я, подбираясь к основному своему вопросу. – Должно быть, хорошо, что ты здесь не один, а вместе с Джоном, ведь он тоже твоя родня, и всё такое…

Улыбка Макса исчезла. Прикусив губу, он коротко ответил:

– Конечно.

Именно тогда я осознала, что Макс относится к Руби не просто по-дружески. Он хотел бы сам обнимать ее за плечи, целовать, поздравляя с победой…

И это могло перерасти в большую проблему.

Лужайка перед турклубом была полна народа – студенты и их родители. Мы стояли полукругом: я, Халед, Руби и Джемма.

– Вероятно, оно и к лучшему, что мои родители не приехали. Сомневаюсь, что они одобрили бы мое увлечение выпивкой, – сказал Халед, похлопывая себя по животу и откупоривая уже четвертую банку пива. Громко рыгнув, он продолжил: – Не то чтобы они не видели этого раньше…

– Поверить не могу, что мои не приехали, – пробормотала Джемма. – Лететь не так уж далеко.

– Они не прилетели? – спросила Руби.

Джемма закатила глаза.

– Мама боится летать. – Она подняла свой телефон и покачала им туда-сюда у себя перед лицом. – Но весь день пишет мне, утверждая, будто душой она со мной. Спрашивает, где мы, чтобы представить это визуально.

– А где твой папа? – спросила я у Руби. – У меня еще не было случая познакомиться с ним.

Она покрутила крышку от бутылки с водой, которую держала в руках.

– Он не смог приехать. В последнюю минуту что-то стряслось.

– Это ужасно, – отозвалась я.

Руби лгала. Была у нее такая фишка: когда она врала, ее голос становился немного выше.

– По крайней мере, он пытался, – саркастически ответила Джемма, набирая ответ матери. Телефон в ее руке колыхался, угрожая в любую секунду вылететь из пальцев. Джемму переполняла энергия, заставляющая ее тело вибрировать и временами странно подергиваться. – Моя мать училась здесь, черт побери. И ведь именно из-за этого я здесь! Могла бы, по крайней мере, сесть на самолет и навестить меня…

Отец Руби все еще оставался для меня загадкой; единственное, что я о нем знала – это то, что он жил в Ганновере. Руби осталась без матери еще в раннем детстве, но это, похоже, ее не тревожило. Это просто было частью ее сущности, как едва заметная горбинка на носу.

– Что ж, может, это и к лучшему; мы можем просто провести этот день вместе и не беспокоиться о том, что скажут родители о наших комнатах и нашей любви к выпивке, – с вымученной улыбкой произнесла Руби.

– Верно, – подтвердила я, не желая давить на нее.

В наступившем неуютном молчании Халед слегка выпрямился, выпятил грудь и откашлялся, словно намереваясь привлечь наше внимание.

– Что такое? – спросила его Джемма, скептически прищурившись. – Почему у тебя такой странный вид?

– Я хочу сделать объявление, – сказал Халед и глотнул пива. Он нарочно затягивал момент, наслаждаясь созданным им же напряжением.

– Ладно, хватит уже тянуть кота за яйца, говори, в чем дело, – потребовала Джемма.

– Я решил, что это будет хорошей возможностью сообщить вам, поскольку нынче родительские выходные и все такое…

– Боже, Халед, говори уже, – сказала Руби.

– Ладно-ладно, – обиженно произнес тот. – Ребятам я уже сказал, – он кивнул на Джона и Макса, – и они только «за». Так что вы трое – последний молоток в крышке гроба. Или правильно сказать «гвоздь»?

– Что такое? – едва ли не рявкнула на него Джемма, так, что стоящие поблизости студенты и родители обернулись к ней.

– Хорошо-хорошо, – сказал Халед. – Мои родители купили мне дом.

– Что? – спросила Джемма; ее акцент сейчас был особенно хорошо слышен.

– Дом? – удивилась Руби.

Покупка дома – важный шаг. У Халеда действительно столько денег? Мои родители уж точно не смогли бы купить мне дом, особенно с учетом того, что студенты колледжа вполне могли учинить там разгром. Но я напомнила себе, что Халед – принц. Я постоянно об этом забывала.

– Знаете тот старый фиолетовый дом на Главной аллее? – спросил он. – И что его сейчас ремонтируют?

Мы проходили мимо этого дома каждый день. Красивое здание в викторианском стиле, стоящее на холме между двух углов кампуса. Я всегда любовалась им, гадая, почему оно пустует. Скорее всего, из-за цены.

– Мои родители купили его. Для меня и моих новых друзей, – подтвердил Халед, подчеркнув последние слова, и посмотрел на нас, приподняв брови.

– Не может быть, – протянула Джемма. – Правда? – вопросила она, едва не взвизгнув. Халед подавил улыбку.

– Значит, для нас? – уточнила я.

– Да, ведь вы тоже мои друзья. И парни.

– С ума сойти! – сказала Джемма, хихикая над этой мыслью.

– И сколько будешь брать за аренду? – поинтересовалась Руби.

– Нисколько, – ответил Халед. – Ну, то есть расходы на коммуналку мы разделим на всех, но это всё.

– О черт! – воскликнула Джемма. – Да, тысячу раз «да», я хочу жить в твоем охрененном доме!

Она бросилась на шею Халеду, так что тот даже покачнулся. Он смеялся, Руби тоже. «Как нам повезло!» – думали мы все. Дом. Для нас. Дом, где мы будем жить с нашими лучшими друзьями…

– Когда мы переедем туда? И почему так вышло? Со стороны твоих родителей это очень щедро, – сказала Руби.

Мне тоже было любопытно, почему родители Халеда решили купить дом в Эдлтоне, в штате Мэн. Я также осознала: это означало, что Руби будет жить вместе со своим парнем. Я не могла сказать точно, странно это или нет, но никто и словом не обмолвился по этому поводу.

– Осенью. Думаю, девушки поселятся наверху, а парни – на первом этаже. У каждого будет своя комната. Конечно же, в гости друг к другу ходить не запрещается, – ответил Халед, подмигнув Руби. – Мне кажется, мои родители знают, что я живу в очень красивом месте. Может, они и не одобряют то, что я перебрался сюда, но я по-прежнему их любимый сын, а там, откуда я родом, это дает некоторые преимущества.

– А разве ты не единственный сын? – спросила Джемма.

Халед усмехнулся.

– Что ж, это очень мило с их стороны. И я, конечно же, всеми руками «за», – отозвалась Руби. Намеки на ее отношения с Джоном, похоже, ее не волновали.

– Слушай, – обратилась я к Халеду, – а что ты думаешь насчет той девушки, Шеннон? Кажется, она работает вместе с тобой на лабораторных по химии?

– Шеннон? Она клевая девочка.

Джемма переводила взгляд с меня на него.

– А что, кто-то положил глаз на Халеда?

Он пожал плечами.

– А кто-то не положил?

– Боже, ты такой самодовольный павлин! – Джемма закатила глаза.

– Шеннон очень милая, – добавила я. – Если она тебе нравится… может быть, начнешь встречаться с ней не только в пабе?

Халед глотнул еще пива. Не похоже, чтобы он был в восторге, но я знала, что он попробует последовать моему совету.

– Ну да, почему бы и нет…

– О, черт, – прошептала Руби, сунув бутылку с водой мне в руки. – Ну почему я не успела принять душ? Как я выгляжу? – Она лизнула ладонь и пригладила растрепавшиеся волосы.

Мы стояли тесной группой, и нам не составило труда проследить взгляд Руби, направленный на высокую пожилую женщину – вероятно, мать кого-то из студентов, однако выглядела она так, словно когда-то была моделью. В ее белокурых волосах серебрилась седина, и, несмотря на худобу, на руках виднелись четко очерченные мышцы. Одна из тех супербогатых мамочек, которые все время упражняются и постоянно едят натуральные салаты.

Я окинула Руби взглядом.

– Тебе честно сказать? Ты выглядишь так, как будто только что играла в футбол. А что?

– Это мать Джона, – тихо ответила Руби, поправляя волосы и форму.

Мать Джона направлялась ко входу в здание, где стоял сам Джон вместе с несколькими парнями из своей команды. Но первым ей попался на пути Макс, и она заключила его в объятия. Конечно же, он был ее племянником. Позади нее шла другая женщина, ниже ростом, но с такими же светлыми волосами и яркими синими глазами. Рядом с ней шагал мужчина, ужасно похожий на Макса, и девушка-подросток – наверное, сестра. Макс обнял всех троих; судя по всему, он был очень рад, что они здесь.

– Мило, – хмыкнула Джемма. – Семейная встреча.

– Я постоянно забываю, что они двоюродные братья, – ответил Халед. – Странно. Вам не кажется, что это странно?

Мы не ответили ему, продолжая наблюдать за происходящим. Макс и Джон не особо дружили, однако постоянно находились на одной окружности. В присутствии Джона Макс делался более отстраненным. Я видела, как Руби улыбнулась обоим кузенам. Макс ответил сдержанной полуулыбкой, словно не решаясь улыбнуться по-настоящему.

Руби сделала глубокий вдох и направилась к Джону и его матери, изобразив на лице свою самую милую и непринужденную улыбку.

После того как сгустились вечерние сумерки, я обняла своих родителей на прощание и пожелала им счастливого пути обратно в аэропорт. Мама помедлила, прежде чем сесть в машину, и еще раз спросила меня, не может ли она познакомиться с Руби. Я не была готова к этому и не знала, буду ли когда-нибудь готова. Мне нужно, чтобы два моих мира оставались отдельными друг от друга. Я не могла допустить, чтобы Руби слишком близко подошла к моему прошлому. Посмотрела на отца, и тот меня понял. «Поедем, Селия, оставь ее в покое», – сказал он, постукивая пальцем по капоту арендованной машины; потом они сели и уехали.

В ту ночь наша компания собиралась на вечеринку, которую устраивала футбольная команда. Там должен был быть один второкурсник, Чарли. Руби надеялась, что я ему понравлюсь, может быть, даже взаимно – так она сказала с почти осязаемым волнением. Она хотела, чтобы у меня тоже появился парень, тогда мы могли бы ходить на свидания вдвоем. Я знала, что она чувствует себя виноватой, когда уходит гулять с Джоном, а я остаюсь сидеть в своей комнате одна. Руби и понятия не имела, как сильно мне нужно это время в одиночестве. Я нуждалась в нем куда больше, чем в парне.

Чарли был довольно симпатичным: высоким, с кудрявыми черными волосами. И один – всего один – раз я упомянула при Руби, что считаю его горячим; хотя я сказала это лишь для того, чтобы отвязаться от расспросов о парнях. Но ей в голову запала идея о том, что если мы с Чарли познакомимся близко, то сразу понравимся друг другу.

– Извини за бардак, – сказала Руби, когда я присела на кровать Джеммы.

Я огляделась по сторонам. Ее часть комнаты была аккуратно прибранной, а вот Джемма вечно расшвыривала обувь и одежду по всему полу. Была даже видна четкая граница между половинами Руби и Джеммы. У последней к стене были прилеплены скотчем фотографии ее родных и друзей, на половине Руби стены были почти пустыми – не было даже фото ее отца. Там висели лишь несколько постеров с разными архитектурными достопримечательностями и один пейзаж – кажется, Юго-Восточная Азия. Дверь шкафа была закрыта, и я знала, что внутри аккуратно уложена и повешена одежда. Джемма не смогла бы закрыть свой гардероб, даже если б попыталась – из него буквально вываливалась гора шмоток, в основном просящихся в стирку.

– А где Джемма? – спросила я, пересаживаясь на кровать Руби.

– Со своими подругами с театрального отделения. Кажется, готовят алкогольное желе. – Она помолчала. – Думаю, на будущий год мы будем готовить уже на своей кухне.

Она была права. Мы шестеро собирались поселиться вместе. Такое впечатление, что мы притворялись взрослыми – словно двадцатилетки из какой-нибудь комедии, пытающиеся наладить жизнь в большом городе. Вот только мы были восемнадцатилетними студентами, живущими в маленьком мэнском городке при лесопилке.

– К слову, о Джемме, – продолжила я. – Она еще не унялась относительно парней?

Руби покосилась на меня краешком глаза и на миг задержала руку, расчесывая свои длинные волосы.

– Ну, вроде как да. Я все гадаю, когда она познакомит нас с Лайамом.

– Думаешь, он приедет ее навестить?

– Не знаю. Я хотела бы с ним познакомиться. Пыталась поговорить с ним вчера, когда они с Джем болтали по телефону, но она разозлилась и выскочила в коридор.

– А как он выглядит? – спросила я. – Ты видела его фотку?

Руби кивнула.

– Да, она показывала мне одну, сделанную этим летом. Он выглядит симпатичным…

– Но?

– Не знаю… не хочу говорить гадости.

– Скажи мне, – попросила я.

– Ладно, только не говори ей.

– Конечно.

– Есть в нем что-то такое… даже не знаю, как это определить.

– Хм-м, странно. – Я мысленно сделала себе пометку проследить впоследствии за Джеммой и Лайамом в «Фейсбуке». – Кстати, сегодня ты отлично справилась, просто восходящая звезда, – добавила я, подшучивая над новообретенной славой Руби.

Она заплела волосы в косу и стала укладывать ее на макушке, постукивая ногой в такт музыке, играющей из колонок ноутбука.

– Спасибо, – покраснев, отозвалась она, потом в порыве чувств рывком открыла ящик своего стола. – Хочешь посмотреть, что подарил мне Джон?

Руби достала прямоугольную коробку и притянула мне. Я коснулась мягкого бархата и откинула золотистую защелку. В свете ламп белыми бликами заискрился изящный браслет.

– Это бриллианты? – спросила я.

– Да. Он чокнутый. Я же не могу это носить, честное слово! Что, если я его потеряю?

Руби пыталась снизить значимость подарка, но ее щеки пылали лихорадочным румянцем.

Я провела пальцем по ряду блестящих камней и закрыла шкатулку. Джон был куда богаче, чем мне представлялось раньше. Так же, как и Макс. Их матери происходили из семьи, получившей хорошее наследство и, похоже, приумножившей его. Судя по всему, в Хоторне они держались наравне. Дети богатых, важные птицы. Мои родители были вполне состоятельными в финансовом отношении, но отнюдь не происходили из династии «владельцев заводов, газет, пароходов». До того как осесть дома, моя мать работала педиатром, а отец и по сей день был юристом по корпоративному праву. Они неплохо зарабатывали, однако непомерное богатство уроженцев Новой Англии, с которыми я оказалась в одном учебном заведении, было для меня в новинку.

Я предполагала, что Руби являлась самой бедной из всех нас, однако не могла сказать точно, сколько денег могло быть у ее отца. Что-то явно было с этим связано, однако задавать вопросы об этом было не вполне прилично. «Эй, а насколько богата твоя семья?»

– Как прошло знакомство с его мамой? – спросила я.

Руби колебалась несколько секунд.

– Хорошо, мне кажется. Она разговаривала очень по-доброму. Но на самом деле не знаю, я не настолько хорошо могу ее прочитать. Не уверена, хочет ли она для своего сына пару из того же самого социального слоя. Это было бы… обидно. Но не важно. Она не какая-нибудь там злобная бабка. Джон сказал, что при знакомстве с ней я показала себя хорошо, так что всё в порядке.

Я представила, как Джон похлопывает ее по плечу. «Молодец, детка, ты все сделала правильно, знакомясь с моей мамой». Это было странно. Как будто Руби должна была подлизываться к нему и его семье…

– А где его отец? – спросила я.

– Нету. Джон не любит говорить об этом, – ответила Руби. Она сегодня была немногословна. – И он просил меня не трепаться об этом, так что…

– Не волнуйся, – сказала я, отметив возникшую между нами напряженность. Я говорила небрежно, словно это было не важно. – Но я уверена, что он тебя любит.

Руби покраснела, широко улыбнулась и ушла в ванную комнату, сказав, что ей нужно накраситься при ярком свете. Когда за ней закрылась дверь, я встала с кровати и оперлась о спинку ее стула. Рабочий стол Руби был завален распечатанными статьями об искусстве итальянского Возрождения и обертками от энергетических батончиков. Я боролась с желанием прибраться на этом столе – Руби поняла бы, что я тут лазила. Я прислушалась к тишине, царящей в коридоре. Пора. Я открыла самый нижний ящик стола и вытащила маленький черный блокнот.

Я не намеревалась читать дневник Руби. Но, едва начав, не смогла остановиться. Несколько дней назад я видела, как она пишет в нем, и когда я возникла в дверях, Руби сунула этот блокнот в стол. Это был самый удобный способ заглянуть в ее жизнь. Я знала все ее тайны, не задавая вопросов о них самой Руби. Я знала, как обращаться с ней, как радовать ее.

Как быть ее лучшей подругой.

Услышав, как открылась и закрылась дверь санузла и в коридоре раздались шаги Руби, я закрыла дневник и сунула его обратно в ящик. Потом уселась на кровать и стала рыться в своем телефоне, словно все это время только тем и занималась.