Глава 13

Джеральдин остановилась на светофоре, ожидая, когда загорится зеленый свет, чтобы перейти улицу. Куда ни посмотришь, повсюду туристы. Даже если закрыть глаза, их гомон все равно настигал ее. Взволнованно говоря на самых разных языках, они любовались историческими зданиями. Джеральдин же, к своему стыду, воспринимала этот красивый город как должное и ругала его холмистые улочки, особенно после похода по магазинам.

Наконец загорелся зеленый, и она продолжила путь обратно на работу, чтобы забрать свои сумки. Пластиковый пакетик с запиской и конвертом теперь был у нее. Она отправит их в лабораторию, причем попросит исследовать немедленно. Затем подождет, пока Эмили найдет что-нибудь с почерком Зои, и приступит к анализу. Жаль, правда, что эта записка почти не обрадовала ее.

Хотя Джеральдин была готова к любому развитию событий – люди исчезали каждый день, но их находили, – исчезновение Зои с самого начала казалось ей зловещим. Она полагала, что в тот день молодая медсестра встретила кого-то, кто убил ее, и рано или поздно тело Зои Джейкобс будет найдено. Это лишь вопрос времени. Ее исчезновение совсем не походило на бегство.

Долги или неудачные экзамены толкали многих к самоубийству или к бегству от проблем, но, судя по словам друзей, семьи, коллег, лечащего врача, преподавателя, Зои была человеком жизнелюбивым. Ее характер предполагал, что она способна стойко выдержать разочарования и удары судьбы и пережить их. Ничто в ней не давало оснований предполагать, что она бросит свою семью, особенно сестру, и скроется. Таково было всеобщее мнение. Именно это отсутствие индикатора серьезной проблемы в жизни Зои заставило Джеральдин предположить, что Зои исчезла не по своей воле.

Но если это так и Зои давно мертва, кто подбросил записку в квартиру Эмили? Очевидно, тот, кто имел туда доступ. Домовладелец? Друг? Кто-то более зловещий?

Джеральдин не раз поручали дела об исчезновении людей. Она знала, как надежда тает с каждым днем, пока в глазах родных, ожидающих известий, окончательно не гас свет. В глазах Эмили свет не погас. Она была готова страдать и дальше, лишь бы он продолжал гореть, и значительную роль в его поддержании играло чувство вины. Ну почему? Обычно люди винили и терзали себя, поскольку им казалось, что они могли предотвратить исчезновение близкого человека. Ну почему они не сделали то или не сделали это? Люди начинали перечислять все, что они могли сделать, но не сделали. Своим самоедством Эмили довела себя до болезни. Превратилась в ходячий скелет. Дошла до такой крайности, что залезла в холодильник в морге. Джеральдин не сомневалась: будь у Эмили в первые дни после исчезновения Зои возможность вскрыть свежие могилы, она бы это сделала.

Пойди дела лучше с самого начала расследования, возможно, сейчас все было бы иначе. Возможно, загадка исчезновения Зои была бы раскрыта. Лучшее, что Джеральдин могла сделать для Эмили, – это найти Зои. Увы, она не надеялась, что это произойдет в ближайшее время. Ее изначально большая команда теперь скукожилась до нее одной, плюс удастся привлечь пару помощников, если вдруг появятся новые обстоятельства. По сути, Джеральдин стала кем-то вроде связной между полицией и семьей. Уже через три дня после того, как Зои пропала, ее дело было оценено как сопряженное с высоким риском.

К тому времени «золотой час» давно прошел. Так же как пропали и кадры с больничных камер видеонаблюдения, на которых было видно, как Зои направляется к короткой дороге для грузового транспорта. К сожалению, их не удалось просмотреть снова – на следующий день в больнице произошел скачок напряжения, а цифровые данные не были скопированы и сохранены на сервере. Тот факт, что полицейский, отвечавший за отснятый материал, имел возможность, впервые посмотрев его, скопировать либо на собственный мобильник, либо поручить кому-нибудь в больнице загрузить запись с видеокамеры на флешку, серьезно раздражал Джеральдин. Этот растяпа обнаружил проблему с отснятым материалом, лишь когда Джеральдин попросила его принести ей видеозаписи. Помнится, он, поджав хвост, вернулся из больницы и промямлил, что там ничем не смогли ему помочь.

Это было бесценное свидетельство: там просматривались все транспортные средства на дороге в то воскресное утро, примерно в то же время, когда по ней шагала Зои. Увы, запись пропала, и ее уже не восстановить. А на главной дороге, на которую вышла девушка, видеокамер не было. Джеральдин с самого начала склонялась к тому, что ее подобрали еще до того, как она дошла до главной дороги. И тот, кто подобрал ее, либо по-прежнему держал ее у себя, либо где-то избавился от ее тела.

Детектив не переставала укорять себя, как будто это она, а не тот чертов ротозей, проворонила запись. Их команда сделала все возможное: была проведена полномасштабная поисковая операция с участием вертолетов, собак, ныряльщиков и поисковых групп. Были опрошены все свидетели. Посланы все запросы. Сделаны заявления для прессы. Отсняты телевизионные обращения. Во время первого отчета четыре недели спустя им было нечего показать, нечем оправдать долгие часы работы и понесенные расходы. У них не было абсолютно ничего, кроме их собственного прокола с видеозаписью и болвана, которому даже в голову не пришло скопировать ключевое свидетельство, впоследствии уничтоженное. Дальше было только хуже. Этот тупица даже не смог вспомнить, что он видел на пленке. Джеральдин хорошо помнила, что Эмили пыталась вспомнить любые машины, которые могла видеть на тех кадрах, но безуспешно.

Инспектору очень хотелось верить, что эта записка подлинная. По крайней мере, она отнесется к ней, как будто так и есть. И все же, прокрутив события на несколько дней вперед, она так и не смогла представить себе, как делает для прессы заявление о том, что Зои Джейкобс найдена.

Моника Саммерс обняла вошедшую пациентку, а затем отступила на шаг, окидывая ее взглядом с головы до ног.

– Вы не похожи на больную; надеюсь, это просто визит вежливости.

Эмили села и посмотрела на своего врача и друга, о которой она почти не думала эти несколько последних месяцев. Они подружились, когда Моника работала один день в неделю в их отделении экстренной помощи, чтобы отточить свои клинические навыки. Высококвалифицированный врач общей практики, не первый год ставившая своим пациентам диагнозы, лечившая и направлявшая их к специалистам, она чувствовала, что ей не хватает практических навыков в чрезвычайных ситуациях, представляющих угрозу жизни пациентов. Она тенью ходила за Эмили, используя любую возможность прибрести новые умения – ставила канюли, катетеры, капельницы, зашивала раны, скрепляла их края, ставила на место вывихнутые плечи, накладывала на сломанные конечности гипс.

В первый день Моника пришла в отделение нервная, с липкими от пота руками, чувствуя себя вытащенной из воды рыбой. Эмили взяла под свое крыло эту миниатюрную женщину с мелкими чертами лица и мышиного цвета волосами, которая, как оказалось позже, если требовалось, не лезла за словом в карман и обладала интеллектом, какому можно только позавидовать. Их отношения были теплыми, и до исчезновения Зои они поддерживали постоянный контакт. Эмили бывала у нее в гостях, познакомилась с ее мужем и сыном и на какое-то время стала частью этой дружной, любящей семьи. Увы, в последний раз она видела свою старую подругу, уже будучи в роли пациентки.

– Я бы хотела, чтобы вы объявили меня годной к работе.

Моника растерянно разинула рот и насупила тонкие брови.

– Похоже, меня на некоторое время занесло не туда. Или нет, не так: я зациклилась на пропавшей пациентке, но сейчас со мной всё в порядке. Более того, я прекрасно себя чувствую.

Моника быстро заморгала, явно не понимая, что пытается сказать ее пациентка.

Вздохнув, Эмили начала с самого начала. Через десять минут лицо Моники по-прежнему сохраняло ошарашенное выражение, только теперь ее брови уползли вверх почти до самых волос.

– О боже, бедная вы моя… Страшно подумать, что вы пережили, а теперь из-за этого письма, которое вы нашли, у вас появилась и новая надежда, и новые причины для тревоги… Вы уверены, что хотите работать, пока все это не закончится? Я могла бы открыть вам больничный. Это не проблема. Это было бы вполне естественно в свете вашей сегодняшней находки.

Эмили покачала головой.

– Если мне понадобится отдых, я, пожалуй, взяла бы неоплачиваемый отпуск. Нет, мне нужно работать, Моника. Я в состоянии сделать и то, и другое – и помогать полиции, и продолжать работать. Быть чем-то занятой – лучшее для меня лекарство.

– По крайней мере, выглядите вы хорошо. Вы обсуждали это с Эриком Хадсоном?

Эмили машинально поднесла ко рту большой палец.

– Конечно, – пробормотала она, грызя уголок ногтя.

– И как он воспринял ваш рассказ?

Эмили пожала плечами:

– Я пока еще не сказала ему, что нашла объяснение, почему я видела в моей палате пропавшую пациентку.

Моника обхватила себя руками, словно пытаясь согреться.

– Было приятно вас увидеть. Я так волновалась за вас… Вы уверены, что у вас все хорошо?

Эмили энергично кивнула. Тревога Моники передалась и ей.

– Да. Просто верните меня на работу. Остальное – мои проблемы.

Со справкой от лечащего врача, в которой говорилось, что она здорова, Эмили медленно вышла из кабинета. Волнение насчет того, что Зои может быть жива, потихоньку отпускало ее. Зато жутко раздражало внимание людей. Ну сколько можно беспокоиться за нее?

Джеральдин встала, уступая констеблю Рут Мур свое место перед мониторами. По поручению инспектора та занималась поиском кадров видеозаписи, возможно запечатлевших Зои Джейкобс, так как была лучше знакома с внешностью Зои. В свое время Рут приставили к Джейкобсам, чтобы всегда быть с ними на связи. Правда, никто из них уже давно к ней не обращался. Вместо этого, если им хотелось получить информацию, они обращались прямо к самой Джеральдин.

Пункт управления системой видеонаблюдения находился всего в пяти минутах ходьбы от полицейского участка, и Джеральдин пришла сюда, чтобы лично начать поиск. Пока что Зои Джейкобс она не обнаружила. Просмотрев кадры с четырех уличных камер в том районе, детектив увидела лишь Эмили: сегодня утром та покидала свою квартиру и потом вернулась в нее. Теперь Джеральдин хотела, чтобы Рут вновь проверила дорогу Эмили, но только днем раньше. Если это не даст результатов, она попросит ее вернуться еще на один день раньше. Пока констебль устраивалась в кресле поудобнее, Джеральдин смотрела ей через плечо. Вид улицы был четким, а вот вход в квартиру Эмили не попадал в кадр. Она спросит у Эмили, когда та в последний раз видела фотографию на своем обычном месте. Это поможет точнее определить, когда записка могла попасть в дом. Эмили нашла ее сегодня утром, но записка могла быть там несколько дней. Инспектор легонько постучала по плечу констебля.

– Я пока пойду. Позвони мне, если что-нибудь найдешь.

Рут кивнула:

– Как там Эмили? Похоже, она в шоке. В последний раз, когда я ее видела, ее было не узнать. Как будто у нее поехала крыша.

Джеральдин поморщилась:

– Давай не будем так говорить.

Рут наморщила лоб, но потом до нее дошло:

– Не будем, конечно.

– Насколько я знаю, у нее все хорошо. Она вернулась на работу.

– Это надо же! – Голос Рут звучал с неподдельным изумлением. – Молодчина. Мне нравится ее психотерапевт. Такого я порекомендовала бы любому. Вы помните, когда Эмили почти поселилась у нас в участке? Он приходил и говорил с ней, потому что мы не могли сообщить ей ничего нового. Сразу видно, что и человек хороший, и специалист превосходный…

Выходя из ратуши, Джеральдин увидела на ступеньках целующуюся парочку. Великолепное здание, в котором, помимо прочего, располагался круглосуточный диспетчерский пункт видеонаблюдения, вмещало в себя приемную мэра, городской архив и ЗАГС. Похоже, именно это и было причиной их страстных объятий на ступеньках, решила Джеральдин, увидев в руке у женщины букетик белых роз. Отведя взгляд, она прокрутила на экране телефона список контактов и набрала номер Эрика Хадсона.

– Добрый день, инспектор Саттон, – ответил ей голос в трубке.

Джеральдин улыбнулась. Ей нравился звук его голоса – размеренный, теплый и с легкими нотками юмора. Если б она была способна влюбиться в мужчину только по его голосу, Эрик победил бы с большим отрывом от остальных. Говор ее мужа был чисто бристольским. Впрочем, она уже привыкла и к его акценту, и к словечкам. Главное, чтобы дети их не копировали.

– Привет, Эрик, я звоню по поводу Эмили Джейкобс. Как, по-твоему, ее дела? Нет, я не жду, что ты нарушишь конфиденциальность и все такое, просто хочу узнать твое мнение по поводу ее последней находки.

Психолог молчал, и Джеральдин на секунду подумала, что прервалась связь.

– Что за последняя находка?

Черт, какое счастье, что он не видит ее лицо! Внезапно она ощутила себя круглой дурой. С какой стати Эрику знать о том, что произошло только сегодня?

– Просто подумалось, вдруг она сказала тебе об этом, и у тебя может быть на этот счет свое мнение… Эмили нашла это только сегодня утром и наверняка сама расскажет тебе, что именно… Я-то не могу, поскольку в данный момент это часть продолжающегося расследования. Информация должна поступить к тебе непосредственно от нее. Понимаешь?

– Разумеется, – ответил он более чем серьезно. – Пусть Эмили все расскажет сама. Это хорошая находка?

Джеральдин вздохнула:

– Пока не знаю. Нам еще предстоит проверить это.

Они попрощались. Джеральдин увидела, что получила эсэмэску от Эмили: «Спасибо за чай. Напугана и взволнована на ближайшие несколько часов. Надеюсь, вы ее обнаружите».

Джеральдин вздохнула. Она очень надеялась, что Эмили найдет образец почерка Зои, и это развеет ее сомнения о том, что с запиской что-то не так.