Клетка для национальной гордости

О производстве патриотизма из трансурановых элементов

Слово «патриотизм» мне не нравится. Укрепление скреп, скрепление укреп… Это слово упорно ассоциируется с физиономией какого-нибудь политика, который вещает о любви к Родине, потея в своём костюме за несколько тысяч евро. Или с пафосными школьными линейками. Вспоминаются известные формулировки: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев» и «На патриотизм стали напирать. Видимо, проворовались».

Избыток гордости за страну – не самая объективная субстанция. Проведите мысленный эксперимент: вот если бы вы родились не в могуче-духовной России, а, допустим, в Суринаме или Кабо-Верде, то степень вашей национальной гордости была бы такой же? Мне вообще кажется, что гордиться можно только собою, а не каким-то более крупным объектом вроде нации, государства или города.

Вот если бы вы родились не в могуче-духовной России, а, допустим, в Суринаме или Кабо-Верде, то степень вашей национальной гордости была бы такой же?

Но что-то зря я так увлёкся борьбой с патриотизмом, ведь наверняка в нём есть и какое-то рациональное зерно. Как минимум это доступный психологический протез, позволяющий повышать самооценку за счёт приобщения к какой-то общности. Пусть он будет, главное – в разумных дозах и без ущерба для мирного населения.

Вообще-то эта глава совсем о другом – о том, чем именно стоит гордиться в первую очередь. Самый удобный объект – военные победы (ими ухитряются кичиться даже те страны, чья территория меньше дальности полёта артиллерийского снаряда). У России здесь список длинный – от Куликовской битвы до последней бомбёжки Сирии. Мы разгромили хазар, печенегов, половцев, татаро-монголов, поляков, литовцев, шведов, турок, французов, немцев…

Но только ли акты успешного смертоубийства могут являться поводом для гордости? Если взять науку и технику, то тут картина будет скромнее. Ну, полёт Гагарина, ну, с некоторой натяжкой – электрическая лампочка и радио. Но всё это истории давние. А есть ли что-то, что может вдохновлять нас сегодня?

Выйдите на улицу и спросите любого прохожего: знает ли он хотя бы одного современного российского учёного, за достижения которого можно испытывать гордость? В лучшем случае назовут Григория Перельмана. А в ответ на вопрос, в чём именно заключается гипотеза Пуанкаре, за доказательство которой Перельману присудили премию в миллион долларов, этот прохожий смущённо улыбнётся и поспешит по своим делам.

Мне как научному журналисту чуточку легче. Ещё раз: поиски оснований для гордости не стоят в списке моих задач ни на первом, ни даже на десятом месте. Но чуть ли не каждый день сталкиваешься с тем, что рядом с тобой живут люди, которыми стоило бы гордиться.

Я довольствуюсь только одним примером – самым ярким. Помните таблицу Менделеева, которая висела в каждой школе в кабинете химии? В зависимости от того, когда вы учились, количество химических элементов в ней было от 92 до 114.

Всё, что идёт дальше урана, в природе не существует, и новые клеточки в таблице приходится заполнять искусственно. Как правило, это делается так: берётся мишень из одного элемента и обстреливается другим элементом, хорошенько разогнанным на ускорителе. Первыми это начала делать в сороковых годах группа американских учёных во главе с Гленном Сиборгом. Позднее такие эксперименты стали проводить в Объединённом институте ядерных исследований (Дубна, СССР) и в Центре по изучению тяжёлых ионов (Дармштадт, Германия).

Началась трансурановая гонка – кто быстрее и дальше расширит таблицу Менделеева. Она была куда более дружественной, чем гонка вооружений, – учёные трёх стран помогали друг другу, обменивались данными, создавали совместные группы, согласовывали методики. Но элемент соревнования был. Долгое время страны шли примерно на одном уровне, однако в последние двадцать лет Россия неожиданно рванула вперёд. Международный союз чистой и прикладной химии (IUPAC) официально признаёт, что все новые химические элементы – 113, 114, 115, 116, 117, 118-й – либо впервые были получены в Дубне, либо созданы при непосредственном участии наших учёных.

Наши заслуги видны в названиях элементов. Сначала IUPAC присвоил 105-му элементу название «дубний». Потом 114-й получил название «флеровий» в честь физика Георгия Флёрова, руководившего синтезом новых элементов в Дубне. А в 2016 году международная комиссия утвердила наименование 115-го элемента – «московий». И это не от Москвы, а от Московской области, где расположена Дубна.

Ну и финал нынешней таблицы Менделеева – 118‑й элемент (дальше пока учёные не продвинулись, 120-й предполагают синтезировать через несколько лет). Согласно решению IUPAC, он получил имя «оганесон». Так свою клеточку в самой главной химической таблице получил доктор физико-математических наук, академик РАН Юрий Оганесян.

Раз уж я в начале книги провозгласил «Зеркало» одной из главных целей научной журналистики, то придётся привести здоровенную цитату из повести знаменитого советского журналиста Валерия Аграновского. В 1964 году было объявлено о синтезе очередного химического элемента. Аграновский отправился в Дубну, и через два года вышла его книга «Взятие сто четвёртого».

«…Летом 1959 года по одной из шоссейных дорог двигалась в Москву странная процессия. Впереди на мотоциклах – два капитана милиции, а за ними – тяжёлый трейлер, обычно перевозящий танки. На этот раз он тащил груз, укрытый брезентом и весящий не менее сорока тонн. В кабине машины сидел мрачный пятидесятилетний шофёр с неизменной трубкой во рту, которого грузчики называли Павликом и который за всю дорогу только один раз засмеялся. А рядом с ним – молодой человек по имени Юрий Оганесян.

И вот однажды процессия остановилась перед мостом через речку. На знаках было написано, что сооружение выдерживает одиннадцать тонн. Оганесян немедленно слазил под мост, увидел балки, пробитые снарядами ещё во время войны, и понял, что запаса прочности нет: одиннадцать тонн – действительно красная цена мосту. Тогда Павлик мрачно посоветовал выйти всем из кабины, заклинить руль, включить скорость, и будь что будет. Оганесян даже не улыбнулся.

Он вёз в Дубну главную часть нового циклотрона, и с его приездом должно было наступить то счастливое равновесие между мыслью учёных и техническими возможностями, которое предопределяет успех. Новый циклотрон был самым мощным в мире ускорителем, способным разогнать даже ионы аргона, который в сорок раз тяжелее водорода.

Но вернёмся к тому моменту, когда Оганесян отверг совет мрачного Павлика. Он вынул блокнот, сделал кое-какие расчёты и внёс наконец контрпредложение: срочно вызвать неизвестно откуда два вертолёта, пустить их сверху над трейлером, закрепив циклотрон на тросах, а трейлер пустить в это время по мосту для подстраховки и с того берега флажками координировать общее движение, – эту последнюю обязанность он добровольно брал на себя. Вот тут-то Павлик впервые за всю дорогу вынул трубку изо рта и чуть не подавился от смеха. Дело кончилось тем, что, не мудрствуя лукаво, пошли в обход, по целине.

Вы уже, очевидно, поняли, что Юрий Оганесян – человек сугубо реалистического мышления. Не зря ему доверили сопровождать циклотрон. От себя добавлю, что он ещё монтировал установку на месте как рядовой рабочий, налаживал циклотрон как рядовой инженер, а потом работал на нём как экспериментатор. Таким образом, в одном лице мы имеем и экспедитора, и монтажника, и наладчика, и физика, – причём не просто физика, а кандидата физико-математических наук, – и, наконец, одного из авторов замечательного открытия…»

Уникальность названия «оганесон» заключается в том, что новые элементы не принято называть в честь живых учёных. Например, открыватель знаменитых лучей Вильгельм Рёнтген умер в 1923 году, а 111-й элемент получил имя «рёнтгений» только в 2004-м. Эйнштейн, Кюри, Резерфорд и другие классики науки оказывались увековеченными в таблице уже после смерти. Да и сам Дмитрий Иванович Менделеев оказался в таблице, носящей его имя, только после того, как в 1955 году американцы синтезировали элемент под номером 101, то есть спустя полвека после кончины великого русского учёного.

Исключение было сделано только один раз. В 1997 году IUPAC утвердил за 106-м элементом название «сиборгий» в честь отца-основателя трансуранового синтеза Гленна Сиборга. Кстати, к этому моменту он мало занимался наукой и больше интересовался мемуарами и реформой образования.

И вот второй раз в истории учёный получает при жизни свой персональный химический элемент. Согласитесь, это куда круче Нобелевской премии по химии и физике, вместе взятым. При этом Юрий Оганесян, в отличие от Сиборга, продолжает оставаться активным исследователем. Он работает научным руководителем Лаборатории ядерных реакций ОИЯИ, готовит новые эксперименты, выступает на конференциях, читает лекции…

К чему я рассказываю эту историю про расширение таблицы Менделеева? Эта книга написана вовсе не для того, чтобы популярно изложить достижения современной науки. Она скорее о том, как эта наука отражается в общественном сознании. И здесь «оганесон» приведён как повод для национальной гордости.

Попадание современного российского учёного в фундаментальную таблицу химических элементов – это куда значимее, чем победа национальной сборной по метанию молота, лёгкой атлетике или даже футболу. И это гораздо важнее для человечества, чем разработка гипер-супер-мега-ракеты или ещё какого-нибудь высокотехнологического способа убийства.

Попадание современного российского учёного в таблицу химических элементов – это куда значимее, чем победа национальной сборной по метанию молота, лёгкой атлетике или даже футболу.

Да, о новом элементе несколько раз говорили по телевидению, у Оганесяна немало государственных наград, его исследования относительно стабильно финансируются… Казалось бы, грех жаловаться. Но если мы так уж любим трубить о наших победах, то степень внимания к «оганесону» непропорционально мала. Иногда я сам впадаю в пафос и начинаю кричать:

– Юрий Оганесян должен каждый день появляться на экранах Центрального телевидения! Ему нужно вместо Путина поздравлять россиян с Новым годом! Его портреты надо повесить в каждом школьном классе и в кабинете каждого чиновника!..

Потом я успокаиваюсь. И с прискорбием понимаю, что стал рассуждать точно так же, как те любители погордиться за чужой счёт.

Может быть, не стоит запихивать учёного в телевизор? В своей лаборатории он принесёт куда больше пользы для жителей планеты Земля, на которой расположена и наша страна. И каким бы Юрий Оганесян ни был умным, скромным, талантливым и выдающимся, гордиться всё-таки стоит не его достижениями, а своими собственными.

P.S.

Вообще-то данная глава должна была быть гораздо длиннее. Я ещё хотел рассказать про подлёдное озеро Восток в Антарктиде. Здесь тоже немало поводов для пафоса. Его существование доказали в 50—60-е годы советские учёные, что можно считать «последним крупным географическим открытием в истории человечества». В 2012 году удалось пробурить три с лишним километра льда и достичь воды озера. Это сравнивают с полётом на Луну. И наконец, в воде Востока, изолированной миллионы лет от всего мира, теоретически могут обитать существа, сопоставимые с инопланетной жизнью. Тут полный водоём национальной гордости, чистой, как ледниковая вода. Но исследования озера Восток сейчас ушли из повестки дня, уступив место борьбе с Западом. Финансирование на проект выделяется мизерное, на полноценное исследование средств не хватает. Приходится гордиться всё теми же Циолковским, Гагариным, Калашниковым и Менделеевым.