День 75-й

Дни проходят без происшествий, и я болезненно осознаю тишину, встретившую мои письма. Еще одни выходные. То, что когда-то было счастливым облегчением, временем для друзей и отдыха, стало временем страха.

Я понимаю, как важна отвлекающая работа, потому что без нее я теряюсь. Я много сплю, чтобы спрятаться от себя, потому что, предоставленная сама себе, ощущаю переполняющий душу страх.

Я чувствую себя одинокой и изолированной, хотя, в какой-то степени, сама в этом виновата. Например, сегодня я отклонила приглашение Оливии на поздний завтрак.

– Тебе нужно развеяться, – сказала она, – где-нибудь подальше от офиса. Дэн хочет угостить нас старым добрым английским завтраком. Давай, Джен! Сосиски, печеная фасоль, тосты. Разве ты это не любишь?

– О! Нет, спасибо, Лив. Спасибо Дэну, но я больше не смогу выносить субботнюю толпу. Слишком уж все это шумно.

– Мы можем пойти в какое-нибудь тихое место.

– Где ты сейчас найдешь тихое местечко? В Ковентри, где с тобой никто не разговаривает?

Оливия засмеялась.

– Но я беспокоюсь о тебе, ты там совсем одна. Что ты делаешь?

– То да се, – ответила я. – Наслаждаюсь газетами.

– Господи! Чем там в наши дни можно наслаждаться? Да брось. Пойдем лучше с нами.

– Я в порядке. Правда, – солгала я.

– «Я в порядке» со мной не прокатит, – заявила она. – Я понимаю твое нежелание находиться среди шума и людей, но если тебе понадобится компания – позвони мне, и я буду рядом.

Вот что такое настоящая дружба – когда кто-то может видеть главное через всю шелуху.

Я провожу вечер за просмотром телевизора, но на самом деле не вникаю в то, что показывают на экране. Я почти полностью погружаюсь в собственные мысли, гадая и удивляясь, почему же я так мало значу для всех, кроме Оливии. Интересно, что я буду чувствовать завтра? И когда эта слабость в моей крови в конце концов одолеет меня?

Да, я понимаю, что уныние только вредит и усиливает мою болезнь, но временами ничего не могу с этим поделать. Иногда просто не получается быть храброй…

Я хватаю подушку и прижимаю ее к груди, пытаясь сосредоточиться на телевизоре. Но картинка плывет. Все плывет…

Вдруг откуда-то доносится шум.

Я оглядываюсь, пытаясь определить источник звука, а затем понимаю, что это мой телефон. Ужасно неохота подниматься с дивана. Кто может звонить ночью в субботу?

Сначала я хочу проигнорировать звонок, но потом передумываю и решаю ответить, пусть даже это робот, считающий меня участником какой-нибудь автоаварии, несмотря на то что я вообще не вожу.

И откуда у этих типов мой номер? Я неохотно вылезаю из кокона подушек и иду на звук, в конце концов поняв, что доносится он из моего кресла.

Должно быть, я бросила мобильный, и он проскользнул в щель между подушками. Я вытаскиваю его. И тут же звонок прекращается. Вот так всегда!

Я смотрю на экран, и у меня екает сердце. Это был не «холодный звонок» от робота с незнакомого номера. Это была Изабель.

Изабель!

Какая ирония! После нескольких дней навязчивых проверок телефона – я пропустила ее звонок.

Я чувствую прилив восторга, смешанного с трепетом. Я так хотела услышать ее – и все же, когда это наконец происходит, я паникую.

Я снова сажусь на диван, неотрывно глядя на экран телефона, будто он может сказать мне, почему она так долго не звонила. Сири! Почему моя сестра так долго выжидала? Она сердится? Или печалится? Или это просто стиль Изабель?

На самом деле я даже рада, что пропустила ее звонок. Мне необходимо подготовиться к разговору с ней. Оставаться спокойной. Получить небольшую отсрочку. Хотя бы…

Раздается сигнал голосового сообщения.

Изабель оставила сообщение. Она никогда не оставляла сообщений!

Я слушаю голос сестры. Она плачет. Я слышала ее плач только один раз – на похоронах матери. А сейчас осознаю, что плачу вместе с ней.

«Дженнифер, – всхлипывает она. – Я только что прочла твое письмо. Я просто в шоке. Мартин занимается почтой. Он оставляет письма для меня в общей куче, но я так рассеянна, что не сразу их разбираю. В любом случае это в основном скучные и неважные письма. Но твое так важно! Если бы Мартин положил его сверху стопки, я узнала бы твой почерк и сразу бы его распечатала. Но он этого не сделал, так что я понятия не имею, когда ты его отправила. О Боже, Джен! Перезвони мне. Мартин, иногда я не верю…» – Изабель отключается.

Я тронута и сразу же решаю поговорить с ней, понимая, что она напугана и обеспокоена. Хорошо, что нашлось объяснение задержки с ответом.

Я вытираю слезы, делаю глубокий вдох и набираю ее номер.

Изабель отвечает сразу же:

– Я так рада слышать твой голос! – говорит она, а затем заливается слезами. – Не могу поверить твоим новостям… – рыдает она – Мне очень жаль. Я же говорила, когда мы виделись в последний раз, что у тебя синие губы. Я чувствовала неладное, но не ЭТО!

– Пожалуйста, не плачь, Изабель.

Она подавляет рыдания и бормочет:

– Как ты? Если это не очень глупый вопрос?

– Удивительно, но хорошо. – Мой голос странно высок. Не похоже на меня.

Мое сердце норовит выпрыгнуть из груди.

– О, я так рада это слышать. – Изабель громко сглатывает. Ее дыхание частое и неглубокое. – Дженнифер, а это… это… ну, ты знаешь…

– Это определенно смертельно, – подсказываю я, пытаясь ей помочь.

– О, это ужасно… – Она громко сопит. Молчит какое-то время. – Но это… эм-м… оно наследственное?

Вот почему мне нужно было подготовиться к беседе с ней. Это даже забавно, разве нет? Насколько некоторые люди могут быть так беззастенчиво прозрачны.

Как они заботятся в первую очередь не о тебе, а о себе… Мне хочется напугать ее и сказать: «Да, Изабель. Это наследственное! С материнской стороны». Но я не злая.

– Нет, – отвечаю я. – Это чистое невезение. С тобой все будет хорошо.

– Уф! – Она выдыхает с явным облегчением. – Понимаешь, я думаю не о себе, а о девочках.

– Конечно, – отзываюсь я. – Я все понимаю.

И хотя я действительно все понимаю, ее облегчение становится для меня болезненным разочарованием, подтвердающим худшие опасения: что ее заинтересовала только первая часть письма. Та часть, которая имела для нее значение.

– Что ж, я искренне сочувствую, Дженнифер. Честно. И я очень хочу с тобой встретиться. Нам нужно поговорить… ну, ты знаешь… о других вещах. Я… В общем, нам стоит поговорить.

Я с трудом сдерживаю восторженное восклицание. Значит, она прочла каждое слово. И открыта для обсуждения.

– Да! – говорю я. – Я бы очень хотела.

– О, хорошо, – произносит она. – Я боялась, что ты мне откажешь. Когда ты сможешь приехать? Сейчас? Нет, конечно, нет. Когда? У нас будет время пообщаться, да и девочки тоже будут рады тебя увидеть. В смысле, хоть ты и видела их на вечеринке, это было как-то мельком.

Пару месяцев назад я была на праздновании десятого дня рождения моей племянницы Софии. Именно тогда Изабель и сказала, что у меня синие губы.

Стоило бы ее послушать.

– Ты ведь сможешь выйти? – продолжает она. – Извини за этот вопрос, но ты не прикована к постели?

– Нет. Ну, пока нет.

– Отлично. Я вызову такси для тебя.

– Не стоит, я закажу «Убер».

– Не глупи, – возражает Изабель, – это будет стоить целое состояние. Позволь мне позаботиться о тебе. Я воспользуюсь карточкой Мартина.

Мне хотелось бы верить, что Изабель хочет проявить заботу, и, может, так оно и есть. Но если бы она действительно хотела обо мне заботиться, она бы приехала сюда сама, разве нет?

Правда в том, что она никогда ни к кому не ходит. Это к ней все должны приезжать. Я умираю, а она все еще полагает, что именно я должна ее навестить.

Честно говоря, мне это даже на руку. И хотя мне не особо хочется приезжать в ее великолепный загородный коттедж, это все же лучше, чем ее визит в мой дом. Дом, который она однажды охарактеризовала как «довольно милый», – и это после того, как мы с Энди только закончили ремонт.

Теперь же ремонт устарел, и я не желаю наблюдать за его недостатками ее глазами. Изабель ведь заметит и большую трещину под подоконником в гостиной, и потрескавшуюся штукатурку, и, несомненно, раскритикует шум изношенного котла, который никогда полностью не нагревает комнату. Я и так знаю, что моя жизнь отличается от ее собственного уютного совершенства, – и мне вовсе не нужно, чтобы она говорила об этом вслух.

Так что да.

В следующую пятницу я собираюсь в гости к Изабель. Она пришлет за мной такси и приготовит для меня ужин.

И это ощущается как первый положительный результат.