День 55-й

Сегодня приезжает Изабель, и это действительно поворотный момент. Я сказала ей, что перестала работать, и она прибудет пораньше, чем планировала, чтобы успеть потом забрать девочек из школы.

Я прибралась в доме, как могла, пропылесосила и отполировала, хотя это меня и утомляет. Просто не хочу, чтобы мое жилище ее разочаровало.

Изабель приносит мне прекрасный букет цветов.

Мы обнимаем друг друга и проходим в гостиную.

– Последний раз я была здесь целую вечность назад, – замечает она, оглядываясь. – Даже не помню когда.

Она собирается снять пальто, но затем передумывает.

– В этом доме чертовски холодно, Джен. Может, поэтому ты и заболела.

– У меня же не грипп, Изабель.

– Нет, – кивает она, – определенно нет. Извиняюсь. Слушай, не знаю, стоит ли говорить об этом, но ты в курсе, что твои глаза налиты кровью?

– Это из-за недавней рвоты.

– О, Дженнифер, – охает она, прикрыв ладонью рот. – Это ужасно! Бедняжка, моя дорогая бедняжка… – Изабель поеживается. – Извини за беспокойство, но у тебя нет какой-нибудь грелки? Я не привыкла к холоду и могу простудиться.

– Конечно. Это было бы весьма некстати.

Мы стоим на кухне, а она болтает о разных мелочах, пока закипает чайник. Я делаю ей кофе, потом начинаю очищать имбирь.

– Ты пьешь имбирный чай? – спрашивает Изабель.

– Ага. Хочешь?

– Я люблю имбирный чай.

– А я тебя совсем не знаю, верно? – усмехаюсь я.

Мы возвращаемся в гостиную, и она устраивается в кресле, съежившись и сунув бутылку горячей воды под пальто, обняв чашку и грея руки.

– Очень милая комната, Дженнифер, – произносит она, оглядевшись.

– Ты так говоришь из вежливости.

– Возможно, – соглашается она. – Немного. Но, по крайней мере, я пытаюсь.

Мы обе смеемся.

– Так как же ты справляешься со всем этим? Я имею в виду, в одиночку?

– Я больше не одна, – отвечаю я. – Мы с Гарри снова вместе.

Ее брови взлетают вверх.

– Я ему тоже послала письмо. И он проявил себя с лучшей стороны. Завтра он везет меня в спа-салон.

– Это так мило. – Она замирает на миг. – Я так рада за тебя! Тебе нужен кто-то. Каждому кто-то нужен. Надеюсь, в этот раз он будет к тебе добрее.

– Не так уж много вреда он может причинить за пятьдесят пять дней, – замечаю я.

Изабель кашляет, поперхнувшись чаем.

– Ты считаешь дни?

– Да.

– Но почему? Это ужасно. Я имею в виду, это… как будто находишься в камере смертников.

– Я и правда в камере смертников.

Она отводит взгляд.

– Просто это кажется неправильным. Слушай, я хотела предложить тебе пожить у нас. Я позабочусь о тебе. Если, конечно, Гарри не живет с тобой?

– Это очень мило. Спасибо.

– По крайней мере, у нас теплее.

– Но я лучше останусь здесь. Не то чтобы Гарри жил со мной. Работа отнимает у него много времени. Он чаще находится за границей, чем дома, и, кроме того, у него есть прекрасная квартира в городе, с потрясающим видом на «Осколок».

– Боже! – Изабель, кажется, впечатлена. – Подумай о грязном воздухе в центре.

Я фыркаю:

– Да. Наверняка он в курсе.

– Ну что ж! Мое предложение будет в силе, на случай если ты передумаешь. Но ты должна что-то сделать с отоплением.

– Я в порядке, Изабель. Я к этому привыкла. Честно говоря, я даже не замечаю холода.

– Что ж, кому ты еще написала?

– Только тебе, Гарри и Энди с Элизабет.

– Энди и Элизабет. А ты получила ответ?

– Вообще-то да. Энди прислал очень милое письмо.

– Можно посмотреть?

– Нет! Это личное.

– Да брось!

– Ты увидишь это, когда я умру. Если сможешь найти.

– Я не собираюсь рыться в твоих вещах. А что написала Элизабет?

– Ничего.

– А, ну ладно. Не так уж и много она могла сказать, верно?

– Ты имеешь в виду, кроме сожаления.

Изабель пожимает плечами:

– Может, она и не сожалеет.

– О!

Она теребит выбившиеся из подлокотника нитки.

– Знаешь, не все такие добрые, как ты. На самом деле я думаю, что ты исключение, лишь подтверждающее правило. Большинство женщин, которых я знаю, настоящие стервы. Я в курсе, ты думаешь так же про меня, но некоторые матери в нашей школе намного хуже. Тебе повезло, что ты никогда не имела дела ни с кем из них.

– Я вовсе не думаю, что ты стерва, – возражаю я. – Но мне бы очень хотелось быть матерью. Даже если это означает общаться с некоторыми стервозными особами в школе.

Изабель качает головой:

– Не верится, что я думала, будто ты никогда не хотела детей… Вот один из примеров, как все мы можем заблуждаться. И мне очень жаль, что этот козел изменил тебе из-за этого. Думаю, мы не всегда можем понять, что толкает людей налево, когда с виду все кажется прекрасным.

– На первый взгляд все было нормально?

– Всегда. Я была в шоке, когда ты мне рассказала. Мама с папой тоже были потрясены. И очень переживали за тебя.

Это становится для меня откровением.

– Они никогда не говорили. Наш разговор свелся к тому, что, типа, нужно двигаться дальше, давай не будем это обсуждать – оно того не стоит, – сообщаю я.

– Ну, это в стиле родителей. Они не любили обсуждать неудобные вещи. Вероятно, думали, что полезнее всего вообще не поднимать подобные темы.

– Я знаю. Но почему? Посмотри, сколько времени мы не могли решиться на настоящий разговор. И посмотри, как после него стало легко. Я любила их, но серьезно! Они были безнадежны, когда речь заходила о плохих новостях. – Я указываю на черно-белую фотографию родителей. – Они были такой красивой парой – блестящий пример идеального брака. И демонстрировали окружающим только эту картинку. Но неужели они никогда ни в чем не сомневались? Я ни разу не слышала, чтобы они хотя бы поспорили.

– И я тоже.

– Как будто они не хотели, чтобы мы узнали, что жизнь грязная и люди могут облажаться.

– Черт! Ты поняла их!

– Я все еще скучаю по ним, – признаюсь я. – А ты о них когда-нибудь думаешь?

– Все время. О том, что они не видят, как растут девочки.

– Да. Это тяжело. Но отчасти я рада, что их здесь нет. Мне не хотелось бы, чтобы они узнали о моей болезни.

– Они никогда бы с этим не справились. Никогда! – Изабель слегка вздрагивает. – В любом случае, может, последуем примеру мамы и папы и поговорим о приятных вещах? Как думаешь, куда именно Гарри собирается взять тебя на спа-выходные?

– Без понятия. Он хочет, чтобы это был сюрприз.

– О, как мило и романтично. Мартин тоже делал это для меня. В старые добрые времена! Прежде, чем появились дети. О Боже! Благодаря тебе я понимаю, что мы позволили себе потерять. Это так грустно, когда из отношений исчезает магия…

Я хочу сказать что-нибудь ободряющее, вроде того, что магия может вернуться, но не успеваю – Изабель издает стон и заливается слезами.

Я сбита с толку – это совершенно неожиданно. Ни с того ни с сего. Я не знаю, что делать, поэтому просто подхожу к ней и обнимаю за плечи.

Она машет рукой:

– О, не беспокойся обо мне. Прости. Я обещала себе, что не буду плакать…

– Все в порядке, – откликаюсь я. – Разве это не в точности то, о чем мы говорили?

Изабель ставит чашку на стол и тянется к сумочке за салфеткой.

Я бегу на кухню и возвращаюсь с полупустой коробкой.

– Вот, – говорю я, кладя салфетки рядом с ней.

Сейчас Изабель уже просто всхлипывает. Она наклоняется вперед, достает из коробки другую салфетку, промокает глаза и деликатно сморкается.

– Я не знаю, что со мной, – бормочет сестра. – Чувствую себя нелепо. Извини. Все как-то навалилось… Может, наш разговор о маме и папе. А может, осознание того, что я тебя потеряю… – Она жалобно стонет, и я приседаю у ее ног, положив подбородок ей на колени, и смотрю в ее бледные влажные глаза.

– Но это не единственная причина, правда?

Изабель бросает на меня взгляд, а затем прикрывает глаза, как бы говоря: «Не надо об этом».

– О, Боже, Дженнифер, – вздыхает она, – все так сложно. Когда у тебя есть дети, это бесконечные обязательства. Ты постоянно чем-то занята и беспокоишься, что пренебрегаешь одним ребенком и отдаешь предпочтение другому или пренебрегаешь своим мужем. Хотя на самом деле ты пренебрегаешь только собой. Я забыла, кем была раньше, – она снова глядит на меня, – и у меня не случается романтических уик-эндов, которых я бы ждала. Вообще!

Она утыкается головой в колени, и ее волосы свешиваются вперед. Я начинаю массировать ей шею, пытаясь успокоить.

– Не глупи, – говорю я, – ты замечательно обращаешься с девочками, а Мартина просто нужно подтолкнуть, как и всех мужчин. Взять хоть меня: мне приходится умирать, чтобы заполучить спа-выходные.

Изабель фыркает себе в колени:

– Не смешно.

– И я прекрасно понимаю, как это трудно – соблюдать баланс, как делаешь ты. Я так восхищаюсь твоей способностью держать все под контролем. Твои дети очаровательны – нужно отдать тебе должное.

Изабель пытается взять себя в руки. Ее нижняя губа еще подрагивает, лицо перепачкано поплывшей косметикой. Она обнимает бутылку с горячей водой, как ребенок плюшевого мишку.

– Мне долить горячей воды? Должно быть, эта остыла.

– Все нормально… нормально… О Боже! – восклицает она. – Мне правда не следовало говорить тебе это – я поклялась, что не буду, но не могла держать это в себе ни секунды дольше. И я знаю, нет нужды просить тебя поклясться сохранить эту тайну, но…

– Клянусь, что унесу с собой в могилу любую твою тайну.

– Перестань, – просит Изабель, всхлипнув. И смотрит мне прямо в глаза. – Ты не должна так говорить, это ужасно.

– Идет. Я не буду. А теперь расскажи мне, что случилось.

– Ох, Дженнифер. Мне так не хотелось тебя впутывать. Ты сможешь это вынести?

– Ну конечно.

Она прикусывает губу.

– Нет, нет… я не могу! Извини. Я такая эгоистка. Не стоит обременять тебя моей жалкой историей. У тебя и своих забот хватает.

Я раздраженно вздыхаю:

– Вообще-то я бы хотела для разнообразия побеспокоиться о ком-нибудь, кроме себя.

Изабель умоляюще на меня смотрит:

– Сейчас уже настал «винный» час?

– А если нет, то пить нельзя?

– Нельзя, – улыбается она, – по крайней мере, в моем доме.

Я отправляюсь на кухню и роюсь там в поисках белого вина, но у меня осталась лишь пара бутылок красного.

Я ведь не собиралась пополнять свои винные запасы.

– Мне неловко, – кричу я из кухни, – но есть только красное вино. Или виски.

– Красное вино – это хорошо, – отзывается Изабель. – И может быть, немного воды.

– А как насчет зубов?

– Вот потому и нужна вода.

– Конечно, – говорю я.

Я открываю бутылку и наполняю для нее большой бокал. Потом наливаю нам воды и возвращаюсь в гостиную. Изабель как раз глядится в свое маленькое зеркальце, смывая потеки туши.

Она быстро его захлопывает и убирает обратно в сумочку.

– Спасибо, – она берет с подноса бокал вина, и я ставлю воду на пол рядом с ней.

– Так кто же он?

Изабель изумленно на меня смотрит.

– Почему ты так сказала? – интересуется она, однако выражение ее лица уже все мне сообщило.

– Потому что я не знаю, что еще это может быть. У тебя ведь нет редкого заболевания крови, правда?

– Нет, – всхлипывает сестра. – Определенно нет. – Бокал с вином дрожит у ее губ. Она медленно вздыхает и медленно отпивает. – Ты права. У тебя, должно быть, есть шестое чувство. Он учитель в школе Сесилии. Я не знаю, что делать.

– И у вас роман?

– Да. – Изабель шмыгает носом. – Не осуждай меня. Я знаю, это твое больное место.

Я прикидываю в уме.

– И как долго это продолжается?

– Недолго… кажется, год. Он был классным руководителем у Сесилии.

Я стараюсь не выдать своего удивления, но, кажется, не слишком успешно.

– Мартин ведь ничего не подозревает?

– Нет. – Изабель на секунду задумывается. – Ну, если и подозревает, то не подает виду.

– А девочки?

– Нет. Мы очень осторожны. И если бы школьные сучки что-то заподозрили, я бы узнала, потому что все бы узнали.

Я подтягиваю колени к груди.

– Так в чем же, помимо очевидного, проблема?

Ее лицо вытягивается, как будто она собирается закричать.

– Он хочет, чтобы я ушла от Мартина.

– Хм-м… А ты хочешь оставить Мартина?

– Нет… В смысле, я не уверена. – Она подносит руку ко лбу. – Эту проблему невозможно разрешить.

– Все возможно, Изабель. Он женат?

– Нет. Ему двадцать девять. Никогда не был женат.

– Ух ты, какой молодой!

Сестра пытается скрыть застенчивую улыбку.

– Так что, скорее всего, все пройдет, – подбадриваю ее я.

Однако она приходит в ужас:

– Почему ты так говоришь?

Тут я понимаю, что Изабель серьезно относится к этому мужчине и угасание страсти определенно не входит в ее планы.

– Ну, не знаю, – говорю я осторожно, обдумывая каждое слово, – он молод. Возможно, он захочет остепениться.

– Да, я уже сказала! Он хочет. Со мной.

– И завести детей.

– Да! Со мной!

– Мне неприятно напоминать тебе об этом, Изабель, но тебе почти сорок восемь. Это маловероятно, не так ли?

– Это очень даже вероятно. Конечно, не обычным путем. Менопауза сделала свое дело, но я не об этом. Я имею в виду, у него будут девочки. Он любит Сесилию. Я уверена, что он также полюбит Софию.

– Значит, ты собираешься бросить Мартина?

Мне очень жаль этого чудака.

– Нет. Я не могу так поступить с Сесилией и Софией.

– Тогда я не понимаю. В чем же дело?

– Я не хочу оставлять и Барри.

Кажется, мой смех удивляет нас обеих.

– Изабель! У тебя не может быть романа с кем-то по имени Барри. Это противоречит всем правилам.

Изабель молча на меня смотрит, и я понимаю, что она не находит здесь абсолютно ничего смешного.

– В чем разница между Барри и Гарри? – рявкает она.

«В одной согласной», – думаю я. О, эта сила согласной!

– Да, ты права, – говорю я.

– В любом случае, если бы ты встретила его, ты бы так не сказала. Он такой красивый, что имя тоже становится красивым.

– Не сомневаюсь. Так почему ты должна что-то решать?

Изабель прищуривается, глядя куда-то сквозь меня.

– Потому что он угрожает рассказать Мартину, если я этого не сделаю, – шепчет она.

Мне кажется, что в комнате что-то изменилось.

– Боже мой, Изабель! Это ужасно. Это ведь шантаж. Неужели Барри не понимает, насколько это плохо? Что это сделает с девочками? С их учебой, отношениями с тобой, с их отцом? С ним? Это же все разрушит!

– О Боже! Все разрушит? Ты так думаешь?

– Ну… да. А ты разве нет?

– Я стараюсь не думать об этом.

Вот в том-то и проблема, когда вы ведете безоблачную жизнь. Вы просто не знаете, как быть, если все начинает идти не по-вашему.

– Думаешь, он выполнит угрозу? – спрашиваю я. – Рискнет своей работой? Думаешь, он настолько безрассуден?

– О Боже, Дженнифер, ты меня пугаешь. Я правда не знаю. Никогда не думала об этом. Все это слишком ужасно. Мне хочется свернуться калачиком и умереть!

– Хочешь поменяться местами?

Она замолкает на мгновение.

– Я не это имела в виду. Ты же знаешь.

– Знаю, знаю.

Я подтягиваю ноги ближе к груди. Изабель допивает вино.

– Хочешь еще?

– Нет, я за рулем. Я должна была приехать на такси, но мне нужно забрать девочек из школы.

– В это время вы и встречаетесь с Барри?

– Нет! – возражает она с неудовольствием, будто это самое бессовестное предположение. – Нет! Я же сказала, мы очень осторожны.

Я лишь молча поднимаю бровь.

Изабель отставляет бокал и наклоняется вперед, делая большой глоток воды. Она приглаживает свои идеально подкрашенные волосы, перекидывает их через плечо и начинает заплетать в косу.

– Но есть кое-что, в чем ты можешь помочь, – продолжает она.

Я чувствую опасность. Мне знаком этот взгляд.

– Да? И что же?

– Ты не могла бы встретиться с Барри? Со мной, конечно. Доказать ему, что ты умираешь.

– Что? – Я не могу поверить своим ушам. – С какой стати?

– Пожалуйста, не сердись на меня, Дженнифер. Я не хотела тебя обидеть. – На ее глазах снова выступают слезы, и она промокает их свежей салфеткой.

– Я не обижаюсь, – заверяю я, и это правда: я просто в ужасе. – Но с какой стати ты хочешь, чтобы я доказала Барри, что умираю?

– Обещаешь, что не будешь злиться?

– Сделаю все возможное.

– Ну… – Изабель нервно вздрагивает, словно я могу ее ударить. – Я сказала ему, что согласна оставить мужа, но у меня умирает сестра и я не могу поступить сейчас настолько радикально. Не в данных обстоятельствах. Нам с девочками придется оправиться от потери, прежде чем я смогу внести в нашу жизнь еще какие-то изменения.

– Спасибо, – говорю я. – Как мило, что тебе пришло это в голову.

У меня такое чувство, будто я подслушиваю разговор у собственной могилы.

– Я надеялась, что это на какое-то время отвлечет его. Надеялась, что в итоге он оставит эту мысль и мы вернемся к нормальной жизни.

– Да, сейчас просто образец нормы.

– Только он мне не верит.

– Этот Барри нравится мне все больше.

– Он говорит, что я никогда даже не упоминала о сестре раньше, так почему вдруг?

– В его словах есть смысл.

– Так что мне нужно, чтобы ты с ним увиделась. Чтобы доказать, что ты существуешь.

– Что, и анализы крови с собой взять?

– Нет, Дженнифер. Не глупи. Почему ты все усложняешь?

Я качаю головой в ответ на ее близорукое упрямство.

– Нет. Я, наоборот, пытаюсь облегчить тебе задачу, Изабель. Неужели не ясно?

Сестра смотрит на меня, оценивая, серьезна ли я.

– Нет? Ты имеешь в виду… ты это не сделаешь?

– Вот именно. Не сделаю.

Она поражена, что я так разговариваю – с ней. С той, кому я никогда в жизни не отказывала. Это критический момент. Не из тех, что заставляют меня чувствовать себя хорошо, потому что это означало бы, что я не сочувствую ситуации Изабель, а я сочувствую.

Но я больше не хочу быть пешкой в ее игре, и в этот раз не позволю собой манипулировать. При всей ее беззащитной мольбе.

– Послушай, – говорю я, – либо он верит тебе во всем и верит, что у тебя есть умирающая сестра, либо не верит тебе в принципе, и в этом случае ваши отношения обречены. Но ты сама вляпалась в эту историю, Изабель, и тебе придется самой из нее выбираться.

– Дженнифер! – Ее красные воспаленные глаза буравят меня. – Но я тебя поддержала! Неужели теперь ты не можешь найти в своем сердце хотя бы небольшого желания поддержать меня?

Я недоверчиво гляжу на нее, осознавая, что она искренне верит в то, что говорит.

– Я очень поддерживаю тебя, Изабель. Так было всегда, и ты это знаешь. Но у тебя прекрасная семья, и я не собираюсь помогать тебе ее разрушать. И не потому, что его зовут Барри. И не потому, что я осуждаю. Я думаю, что каждый имеет право искать счастье в любой форме, пока принимает на себя ответственность за последствия. Я хочу сказать, ты не можешь втягивать в это дело мою смерть. Это абсурд.

Мы смотрим друг на друга. Так далеко мы еще не заходили. Лицо Изабель принимает выражение человека, которого совершенно неправильно поняли.

– Хорошо, – произносит она. – Прекрасно! Если это то, что ты действительно думаешь. – Она отбрасывает грелку, встает и встряхивает волосами, упрямо вздергивая подбородок. – В таком случае, Дженнифер, думаю, нам лучше вернуться к тому, что было. Мы должны признать, что мы разные люди с разными судьбами. Я надеялась, что получу от тебя больше сочувствия, но я ошиблась. Я думала, ты поймешь мои чувства, но ты все та же паинька в сандаликах, какой всегда и была.

– О, я слишком хорошо понимаю твои чувства, Изабель. Жаль, что ты не можешь понять и мои. – У меня пересыхает во рту. – Я же сказала, что не осуждаю тебя. И это правда. Но я не собираюсь вступать с тобой в сговор и поддерживать обман. Может, найдется кто-то, кто будет счастлив сделать эту работу за тебя, но в мои планы это не входит. Все равно спасибо.

Изабель хватает свою сумочку, подбегает к двери, распахивает ее, колеблется, а затем снова захлопывает, поворачивается на каблуках и оседает на пол. Пальто окутывает ее, как защитный кокон.

Я замираю.

– Ты в порядке?

Она глядит на меня исподлобья:

– Да какое тебе дело?

– О, прекрати! Конечно, мне есть дело.

Изабель обхватывает голову руками.

– Черт тебя подери, Дженнифер! Ты так раздражаешь, что мне хочется тебя ударить. Почему ты все время такая, блин, правильная? Ты хоть представляешь, как это тяжко?

И я больше ничего не могу с собой поделать; это как торнадо, которое годами набирало во мне силу.

– А ты хоть представляешь, как меня раздражают твои слова? – рявкаю я. Изабель таращится на меня, разинув рот. – Я сыта по горло таким отношением. Мне надоело, что меня называют паинькой! Мне надоело быть милой и разумной. Какая мне от этого польза?!

– Боже мой! Ты такая злая!

– Верно, я очень зла. А ты бы не разозлилась? Вот ты сидишь тут, и впереди у тебя распрекрасная жизнь, которую ты с удовольствием портишь, и Бог знает, может, в итоге все обернется для тебя к лучшему. И посмотри на меня! Я всегда стремилась быть порядочной, доброй и справедливой, и вот что со мной произошло! КОНЕЧНО, Я ЗЛЮСЬ!

Изабель бледнеет.

– Тише, сестренка, – негромко произносит она. – Все в порядке. Все будет в порядке.

– НЕТ, НЕ В ПОРЯДКЕ!

– Ты права. – Изабель не без труда поднимается на ноги. – Не в порядке. Но я все равно обниму тебя, нравится тебе это или нет. Даже если ты будешь брыкаться, кричать и пытаться свалить на хрен!

Она приближается ко мне, широко раскинув руки, а затем окутывает своим пальто.

– Ты сказала неприличное слово, – бормочу я. – Мама с папой намылили бы тебе рот и за меньшее.

– Неприятно тебе напоминать, но их здесь нет. Ты можешь сказать это сейчас. Можешь говорить это так громко и так часто, как хочешь.

Я отодвигаюсь от нее и кричу во всю силу легких:

– На хрен! На хрен, на хрен, на хрен, НА ХРЕН!

Мы визжим от смеха, держась друг за друга и подпрыгивая, как пара сумасшедших детей.

Я прислоняюсь к стене, держась за ноющие бока.

– Боже, как хорошо!

– Охренительно хорошо! – кричит Изабель, переведя дыхание, и улыбается. Ее лицо неуловимо меняется. – О, почему нам понадобилось столько времени, чтобы стать сестрами? Ведь это так весело.

– Мне нужно было написать это письмо много лет назад, – говорю я.

– А теперь у тебя эта проклятая болезнь. Вали прочь, паразит! Оставь мою сестру в покое!

– Спасибо, Изабель! Надеюсь, это сработает.

– Отлично. Тогда, возможно, ты у меня в долгу. – Она напускает на себя жеманный вид и тянет девичьим жалобным голоском: – Может, все же повидаешься с Барри?

Я таращусь на нее:

– Ты шутишь, да?

– Типа того… Да не волнуйся! Конечно, шучу. И да, я вляпалась в эту историю, бла-бла-бла. Замечание принято.

Я с облегчением улыбаюсь:

– Но я здесь, на случай если тебе понадобится с кем-то поговорить. По крайней мере, пока.

– Я знаю. – Изабель целует меня в щеку. – Оставайся здесь, малышка! А теперь я должна идти и быть взрослой, и забрать детей, которые называют меня мамочкой. Расскажи потом о своих выходных. Надеюсь, все пройдет сказочно.

Я смотрю, как она уходит. Мне никогда еще не было так грустно видеть, как она уходит.