Отдых и развлечения

Городские развлечения исчерпывались кино и танцевальными вечерами. Разумеется, почти каждое воскресенье, а иногда и по специальным случаям устраивались вечеринки, большие и маленькие. Алкоголь продавали только в Санта-Фе, да и там выбор был небольшим. Из крепких напитков только текила была всегда в наличии. Поэтому зачастую мартини на Холме делали именно из текилы – в этой связи ее стали именовать мартиниевкой. Однажды на вечеринке у нас дома фон Нейман выпил пятнадцать порций такого мартини. На следующее утро он мрачно изрек: «Все знают, что мой желудок железный. Кажется, вчера он дал трещину». Помню, на большой вечеринке в честь высадки англо-американских войск в Нормандии я танцевала на столе. Но дальше не помню ничего.

Мне запомнился еще один вечер в 1944-м, когда у нас в гостях был наш старый друг Отто Фриш. Он руководил группой критической сборки, в задачу которой входило точное определение критической массы. За ужином он был необычно оживлен. Я переглянулась с Руди и спросила:

– Что-то случилось, Отто?

– Почти случилось. ЧП. Видите ли, мои дорогие, сейчас я работаю с примитивным «недореактором» – двухметровая башня из железных прутьев, а наверху пирамида из обогащенных урановых брусков, манипулируя которыми можно измерить критическую массу. Установка без защиты, поэтому я назвал ее Леди Годива. Помните, тысячу лет назад прекрасная Годива ездила на лошади по Ковентри, совершенно обнаженная… лишь длинные волосы прикрывали ее наготу.

 

Не потому ль, что я видел на детской картинке

Леди Годиву с распущенной рыжею гривой… –

 

всплыли откуда-то из моей первой жизни мандельштамовские строки.

– Но это не важно. Вокруг датчики показывают поток нейтронов. На них красные лампочки, мигающие в зависимости от потока. Всегда у меня в поле зрения. Подношу к пирамиде новый брусок – мигает чаще. Я был наверху. Мой техник снизу что-то мне сказал. Я не расслышал и склонился к нему. И вдруг боковым зрением поймал: лампочки не мерцают, а горят непрерывно. Звенит звонок. Пошла цепная реакция, сейчас взлетим. Меня толкнули небесные силы – выпрямился, скинул брусок с пирамиды, лампочки перешли в обычный режим. Еще бы пара секунд…

У Руди появилось выражение крайнего недоумения на лице: «Что произошло?»

– Когда я склонился вниз, убегающие нейтроны отразились от моего тела и попали обратно в реактор.

– Какая доза?

– За пару секунд схватил около дневной нормы.

– Фу-у-у, – сказал Руди, – считай, что родился заново.

Разумеется, кино и вечеринки приедались. Зато как прекрасны и разнообразны были вылазки на природу…

Начну с того, что в один прекрасный день Руди спустился в Санта-Фе и купил подержанный автомобиль фирмы «Нэш» выпуска 1927 года. (Сейчас эта компания больше не существует.) Нашу голубую птичку мы прозвали Конкистадором, а дети сократили это длинное испанское слово до Конки. Постепенно мы объехали все каньоны, до которых могли добраться. В каждый из них закат приходил по-разному, но всегда захватывающе. Иногда заезжали в живописные индейские пуэбло. Как радовались индейцы, когда я покупала какое-нибудь украшение из серебра работы местного мастера! Освоив автомобильные прогулки, мы решили, что для остроты ощущений надо попробовать верховые. В Лос-Аламосе была армейская конюшня. Лошадей разрешалось брать напрокат всем желающим. Мы попробовали несколько раз, вспомнив наш конный поход на Кавказе в 1931-м. Каждый раз нам давали то одну лошадь, то другую. Среди них попадались норовистые и весьма темпераментные, что меня совсем не устраивало. Я и сама женщина темпераментная.

В итоге мы решили приобрести собственную лошадь. Один из наших соседей тоже мечтал о лошади. Вместе мы построили загон для двух лошадей и в одно прекрасное воскресенье углубились в долину Рио-Гранде в поисках подходящего товара. Сосед – более опытный всадник, чем мы, – купил резвого жеребца-полукровку, а мы – лошадь посмирнее. Кроме того, мы купили седло, заплатив за него почти столько же, сколько и за саму лошадь. Но оно того стоило. Кормили и поили их мы по очереди.

Тринити, 16 июля 1945 года

В июле поползли слухи о том, что в Лаборатории все готово и скоро будет решающее испытание. Основным местом для обмена информацией среди жен была прачечная. Руди об испытаниях не распространялся. Конечно, точной даты я не знала, но то, что испытание будет скоро, для меня было очевидно. Примерно в это же время лорд Чедвик покинул Лос-Аламос, передав бразды правления Британской миссией моему мужу.

В Лос-Аламосе появился Уильям Пенни, с которым мы были знакомы в Англии. Позднее он стал лордом Пенни и директором Национального атомного исследовательского центра в Харуэлле, в который после возвращения домой Руди часто приезжал из Бирмингема для консультаций. Пенни был математиком и признанным экспертом по воздействию бомбардировок на население и инфраструктуру. Когда в начале войны немцы ежедневно бомбили Англию, он тщательно собирал экспериментальные данные. Собранная им статистика не имела прецедентов в мире, так же как и построенные им модели. В личном плане он был приятным человеком и всегда улыбался. Всегда.

«Если Пенни здесь, значит, уже обсуждают возможные последствия взрыва», – подумала я. Руди подтвердил, что прошел коллоквиум, на котором Пенни объяснил американским коллегам, как заранее вычислить масштаб разрушений и количество человеческих жертв, зная силу взрыва. (Я написала «силу»; разумеется, Руди сказал «энерговыделение».)

– Ты знаешь, Женя, он приводил жуткие примеры из бомбардировок Лондона в 1940-м. Таких деталей не найдешь в газетах. Пенни говорил о трупах без всяких эмоций, но с улыбкой. Американцы были потрясены. Сразу же после коллоквиума его окрестили «улыбающимся убийцей».

Позднее Руди поделился со мной некоторыми другими подробностями. Место испытания было выбрано в пустыне на юге Нью-Мексико в районе Аламогордо. Местные жители называли эту пустыню Jornada del Muerto – «Путешествие мертвеца». В июле температура там зачастую превышала 40 градусов! По предложению Оппенгеймера операция получила кодовое название Trinity – Троица. Роберт пояснил, что на это название его натолкнули стихи Джона Донна. Было решено, что испытанию подлежит плутониевая бомба, конструктивно гораздо более сложная, чем урановая. В последней никто не сомневался. Как и следовало ожидать от любителей Джона Донна, бомбам дали поэтические имена. Первую назвали Толстяком, а вторую Малышом.

Непосредственного участия в подготовке к испытанию Руди не принимал. Утром 15 июня тех, «кому положено», подобрал автобус, взявший курс на юг. Руди было положено. Среди других наблюдателей были генерал Гровс, лорд Чедвик, Роберт Оппенгеймер, Энрико Ферми, Ричард Фейнман и кто-то еще.

Наблюдательный пункт располагался на холме примерно в двадцати милях от установки – железной башни, на верху которой был укреплен Толстяк. Рядом с ней располагались датчики. Сильный ветер дул в «неправильную» сторону, туда, где могли находиться редкие жители. Темнело. Гровс приказал ждать, пока ветер не изменит направление на противоположное. «В противном случае испытание будет перенесено», – сказал он.

Уже под утро метеорологи дали добро. Всем раздали затемненное стекло, через которое надо было смотреть из амбразур.

В 5:29 утра в полной тишине произошла гигантская вспышка. Столб пламени стал расти вверх и в стороны и быстро принял очертание гриба, которое сейчас знакомо всем. Но тогда это было впервые.

– Я был потрясен, – сказал Руди, – нет, я трепетал, как Моисей перед Богом. Думал, что знал, чего ожидать, но то, что я увидел, превосходило любое воображение. Уверен, что и все остальные были в таком же состоянии. Уильям Лоренс, корреспондент New York Times, которому разрешили присутствовать на испытании, чтобы подготовить пресс-релиз, вдруг завертел головой, как сова: «Что это было? Что это было?»

Звук пришел лишь пару минут спустя. Ужас постепенно смешался с состоянием приподнятости. Гровс первым заметил это: «Ну что ж, господа, поздравим друг друга с успехом и поедем на Месу!»

Всем не терпелось узнать энерговыделение взрыва.

– А я уже прикинул, – сказал Ферми. – Я заранее приготовил несколько маленьких кусочков бумаги и выбросил их в воздух в момент, когда к нам пришла ударная волна. Потом измерил, насколько далеко они упали, и таким образом оценил силу ударной волны. Сами понимаете, зная расстояние до башни, не составляет труда…

Разумеется, позднее оценка Ферми была уточнена специалистами, использовавшими показания датчиков. Уильям Пенни привез свое приспособление, прокалиброванное в 1940 году в Лондоне. И знаете что? Цифра в окончательном отчете всего лишь в пару раз отличалась от результата Ферми. Великие люди велики во всем.

Через три недели мы узнали из газет о бомбе, сброшенной на Хиросиму.

– Война окончена, – сказал Руди, – и мы приблизили день победы. – Подумав, он продолжил: – Я смотрю назад, в март 1940-го, и сам себе не верю. Знаешь, Женя, я, конечно, горжусь всеми нами, но одновременно меня накрыл страх. Мир теперь никогда не будет прежним, если он вообще будет. Миллионы убитых в войне, вероятно, сотни тысяч – в последний день. И с этим надо жить…

Я расплакалась. Неужели это правда? Неужели конец всем страданиям, скитаниям, разлукам, смертям, потерям! Неужели после великой трагедии мы можем начать зализывать раны? Неужели мы вернемся к нормальной человеческой жизни? Неужели я снова увижу своих родителей и обниму сестру?