Примерно на сороковой попытке я устал держать колобок на вытянутой руке и категорически заявил, что пора закругляться. Возражать мне не стали – впечатлений и так было выше крыши.

– Тот же Лаз, только большой, – сказал Стерляжий, от волнения забыв даже заикаться. – Свят, это то, что надо!

– Вот видишь! – сразу же завопил Песков. – И ты тоже! Ты тоже думаешь, как они!..

Есть такие люди – никогда не устанут оправдываться.

– Это не Лаз, – покачал я головой. – Ничего похожего на Лаз. А знаешь почему? Скажи-ка, что общего между всеми этими мирами?

– Ну…

– Они все кислородные. Спорю на что угодно, в любом из этих миров может жить человек. Кое-где и живет. У Лаза свои пути – у этой штуки свои. Она создана кем-то специально для человека. С ее помощью на Клондайк не попасть.

– А на Землю?

– Есть шанс. Вот только на какую Землю – современную или плиоценовую? Или, может, триасовую? Или вообще в сто тридцатый век от Рождества Христова?

Стерляжий витиевато выругался.

– Полегче с лексикой, – предупредил я, взглянув на Надю.

– Извини. Я д-думал, что…

– Что с его помощью можно в два счета вернуться обратно? – Я понимающе покивал и не удержался от вздоха. – Очень жаль, но никак не выйдет.

– А не в два счета?

– Можно, конечно, искать до посинения, – сказал я. – Тут, наверное, случайный выбор места и времени. Мы даже не можем точно утверждать, что вышли на какую-то новую планету, а не ту, что уже видели сто раз. Бразилия не очень-то похожа на Антарктиду, и на других планетах, наверное, то же самое. Дисперсия ландшафтов и природных зон. Разве что местное солнце там какое-нибудь необычное или луны… Ну хорошо, допустим, мы опознали Землю. Как мы поймем, что вывалились в нужное нам время с допуском хотя бы в пять лет? Как?

– Строения, – сказал Аскольд. – И люди.

Я презрительно фыркнул.

– Большую ли площадь занимают строения? Люди, между прочим, тоже слоняются не везде – возьми пустыни, ледники, океан. Кроме того, любой нормальный человек при виде тебя во Вратах либо убежит с воплем, либо запустит в тебя чем-нибудь тяжелым. А то и пристрелит с испугу, если окажется вооружен…

– Если он действительно нормальный, то пристрелит не меня, а тебя, – огрызнулся Аскольд.

– Спорный вопрос. И не по делу. Хотите я подсчитаю вероятность того, что мы окажемся на Земле, в ее обитаемой зоне и в промежутке времени от крестовых походов до наших дней? Хотите?

– Хотим.

– Я вам без всяких подсчетов скажу: исчезающе малая величина.

Не люблю, когда на меня смотрят враждебно, но ничего не поделаешь, от напрасных иллюзий надо избавляться. И помогать избавляться другим.

– У тебя есть к-конкретные п-предложения?

– Есть, – сказал я. – Вот вам предложение: ничего не делать. Сидеть и ждать, просто жить здесь. Охотиться на зверье и не давать ему охотиться на нас. Возможно, мы еще не успеем состариться, прежде чем Валера откроет Лаз…

Хорошо, что Стерляжий не умел воспламенять взглядом – я бы у него в два счета превратился в уголек.

– За такие шуточки… – угрожающе начал Аскольд.

– Предложи свой вариант, – перебил я, – а я послушаю. Я буду очень внимателен, ты только предложи…

Ничего он не предложил, конечно.

Давно наступил рассвет, а дождь изнемог, и на охоту вылетели тучи гнуса. Босс погнал нас за дровами и зелеными ветками для дымного костра. За работой время шло быстрее. Я и опомниться не успел, как наступило время готовить обед. А после него – опять собирательство… Атавистический признак палеолита.

Я почти не сомневался, что Лаз когда-нибудь откроется. Но мохом мы тут обрастем, это точно. Ни мыла, ни зубной щетки, не говоря уже о книгах и многих других достижениях цивилизации. Растет дикая бородища, а подстричь нечем.

Зверски размахивая мачете, я рубил сучья, а Надя прикрывала меня со спины автоматом. За три дня, проведенных нами в котловине, крупные хищники не появлялись, но это, разумеется, ничего не значило. Хрустеть на чьих-то зубах – очень неприятное занятие, доложу я вам. И терять бдительность было себе дороже.

Нарубил. Принес. Свалил. Постоял в дыму, отдыхая от укусов гнуса. Ну и, понятно, услышал от босса, что бездельничаю, что мало принес и что надо идти еще. Ну и пожалуйста.

Теперь за топливом приходилось ходить дальше – вблизи все повырубили. Через месяц придется тащиться за ручей, а через полгода – на самые сопки.

Хотя если вдвоем с Надей, то…

– Я, наверное, кошмарно выгляжу, – сказала Надя, поймав мой взгляд.

– Угу, – согласился я, яростно расчесывая распухшее от укусов ухо. – Как мокрая ворона.

– От тебя дождешься сочувствия… Мог бы соврать, что я и сейчас ничего. Окаянный ты.

– Конечно. А кроме того, я люблю ворон. Особенно мокрых.

– Почему это?

– Их можно обогреть, обсушить. Вот так примерно…

Она не отстранилась. Понятия не имею, сколько времени мы стояли обнявшись. К счастью, хищники нами не интересовались. Убежден: если бы в эти минуты открылся Лаз, мы, конечно, побежали бы к нему, но побежали с известным сожалением.

Хорошая вещь этот колобок! Жаль только, что совершенно бесполезная, если не считать ее использования в качестве лучшего в мире телевизора с потрясающим изображением и бесконечным количеством каналов. Он даже запахи мог передавать.

А толку?

Мусор полагается вымести. Холодильник – набить едой. Это самое в проруби – выловить и выбросить, чтобы не поганило водоем. Человека, лишенного социума, – вернуть в него, если обе стороны не против. Пуля-дура, и та должна иногда попадать в цель, потому что если бы не попадала, то никто бы их, дур, не производил. Короче говоря, всякая вещь должна найти свое место. Я, например.

Вот и ищи.

Вот и ищу.

Пройти Вратами в один из открывшихся миров было столь же нетрудно, как перейти из одной комнаты в другую. Стерляжий на свой страх и риск проделал этот эксперимент, когда Врата открылись в пустынную и с виду безопасную местность, – вошел, потоптался, повернулся, наклонился и тронул колобок. Тут уж я завопил дурным голосом. Если бы наш начальник ненароком сунул палец в выемку, он бы остался в той пустыне навсегда. Вместе с колобком.

Кстати, его надо было как-то назвать. Вот только как? Пространственно-временной переместитель? Длинно. Темпоратор? Не нравится. Временщик? Нет, временщик – это не из той оперы, бироновщина какая-то получается…

Оставить все-таки Колобком? Хм… Не хочу, чтобы он ушел от бабушки, дедушки и меня.

Хронник?

Ага. Прием таблеток по часам и постельный режим в периоды обострения. С одиночным и сдвоенным «н» путается половина взрослого населения и все без исключения школьники.

Супер-Лаз?

Привратник – вот как я его назвал.

Стерляжего, Надю, Пескова и Аскольда Привратник иногда не слушался, то ни в какую не желая открывать Врата, то открывая их лишь на несколько секунд. Мне он повиновался всегда, и у меня не возникало даже мысли о том, что может быть иначе. Ведь я его чувствую! Я для него не бесполезное существо о двух ногах, я чем-то ему сродни!

Если бы он еще понял, что нам надо на Землю начала двадцать первого века! Порой казалось, что он попросту издевается над нами.

Шли дни. Привратник показывал картинки, мы пытались систематизировать их. Понятно, не по зверью, а по тем объектам, которые не могли свободно слоняться туда-сюда сквозь Врата. Я зарисовывал созвездия, когда Врата открывались в ночь. Я классифицировал солнца и луны. Мешало отсутствие бумаги. Где-то на периферии котловины Аскольд нашел меловые обнажения, и я делал пометки мелом на танковой броне.

Однажды Врата два раза подряд открылись в один и тот же мир. Там было такое солнце, что не спутаешь ни с каким другим, – точнее, даже два солнца, желтое и оранжевое, почти касающиеся друг друга и вытянутые приливными силами в смешные эллипсоиды. Я и прежде их видел, но не дважды подряд!

Стоп, а сколько всего миров доступны Привратнику? Во-первых, только кислородные, водные, с приемлемой силой тяжести, а во-вторых…

Не было никакого «во-вторых» – стыдно сознаться, но я не сразу это понял. Много ли во Вселенной кислородных миров? Ничтожно мало. Десятки, может быть. Десятки из миллиардов. Из триллионов. И, судя по всему, Привратник вел нас по этим десяткам, не забывая и Землю разных времен ее истории. Один раз на наших глазах он открыл Врата спонтанно, по собственному почину. Все-таки чувствовалось в нем родство с кольцом Лаза.

Энергогенератор – энергоприемник – кольцо – Привратник?

Яйцо – личинка – нимфа – насекомое? Цепочка метаморфоз. И способность к размножению – на каждой стадии?

В чем смысл? И есть ли он тут вообще? Имеет ли смысл искать смысл в том, что не имеет смысла?

Да тьфу нам на этот смысл! Не смысл нам был нужен, а самые начатки понимания. Не аналитики мы – разведчики. Разобраться бы с «как» и «что», а над вопросом «для чего» пусть думают головы поумнее наших.

Как-то раз вокруг вечернего костра возникла дискуссия: а сколько их всего, Привратников, обретается в землеподобных мирах? Ясно, что мало, но вряд ли наш экземпляр один-единственный. Как часто они напрямую связывали Землю с какой-нибудь иной планетой? В связи с этим Надя заметила, что, вероятно, не все известные палеонтологам ископаемые организмы имеют земное происхождение, а может быть, и не все ныне живущие. Как определить? Генетический анализ вряд ли поможет – очень может быть, что вся жизнь во Вселенной имеет один корень. Сначала на подходящую, но бескислородную планету открывается Кошачий Лаз, сквозь него проникают бактерии, споры сине-зеленых водорослей, со временем планета становится кислородной, и тут уже начинается работа Привратника…

– Д-домыслы! – оборвал Стерляжий.

– Почему? – Надя была готова спорить. – Откуда, например, на Земле берутся новые штаммы вирусов и бактерий? Прямо на Земле и мутируют? Ой ли? Полтора века назад никто не слыхал о гриппе. Да мало ли болезней, вдруг появляющихся неизвестно откуда и исчезающих неизвестно куда! Жаль, я не медик…

– Хорошая у нас компания, – не выдержал я. – Одна не медик, другой не биолог, третий не инженер… – Тут дым костра попер прямо мне в лицо, и я закашлялся прежде, чем мне велели заткнуться.

– Нет, а правда, – не унималась Надя, – как можно доказать, что на Земле периодически открываются Врата?

– Пропажи людей, – встрял Аскольд. Ему давно не терпелось вставить словечко.

– Не вычленить, – бросил я, отхрипев и откашлявшись. – Преступники, спецслужбы, да мало ли что еще. Бегство с инсценировкой смерти. Сокрытие следов. Канавы, печи, водоемы… – Я посмотрел на Стерляжего и добавил: – Канализационные коллекторы…

Он только фыркнул в нечесаную бороду.

В чем-то Аскольд был прав. Пропавшие люди, караваны, корабли, разбойничьи ватаги, бродячие труппы, отряды гоплитов и ландскнехтов, не вернувшиеся из джунглей и пустынь экспедиции… Неизвестно куда исчезнувшие одиночки и группы, индивиды и племена. Как не заглянуть во внезапно раскрывшиеся Врата? Неужели я бы не заглянул? А впрочем, хватает и благоразумных. Без сомнения, многие сейчас же бежали от Врат прочь со всех ног, крестясь и бормоча охранные заклинания, и впоследствии рисковали угодить на костер, если проболтаются, будто видели дьяволову пасть или еще что-нибудь похуже, – но многие победили любопытством страх, рискнули заглянуть и войти… Для чего? Чтобы сменить шило на мыло, если Врата спонтанно захлопнутся за спиной?

Стоп, ухожу в сторону! Это уже философия. Тпру! Как можно проверить данную гипотезу? Изучать хроники и легенды, собирая сведения о пропавших? Да, но «естественных» пропаж будет все же больше. Гораздо больше. Как вычленить «наш» процент? Искать чудесное, необъяснимое, удивительное?

Как же, нашли необъяснимое… Объяснят. Я же только что и вывалил ворох объяснений. Принцип Оккама работает против нас.

Между прочим, летающие тарелочки в небе – не Врата ли это, открывшиеся к нам на Землю, только чуток промахнувшиеся?

Еще раз стоп! Что все-таки будет, если человек инициирует шар-колобок, пройдет Вратами и подхватит шар с ТОЙ стороны?..

То и будет, что едва не случилось со Стерляжим. У него появится уникальная возможность путешествовать с планеты на планету, из мира в мир, из эпохи в эпоху. Прекрасно?

Ничего подобного: он никогда не будет заранее знать, куда переместится в пространстве и, главное, во времени. Искать нужное методом тыка – жизни не хватит.

С другой стороны – мысль здравая… Допустим, мы в конце концов найдем Землю-матушку и пройдем сквозь Врата – так что же, мы оставим Привратника с той стороны? На Надежде? Куда то ли пробьют канал с Луны Крайней, то ли нет?..

Разумеется, мы унесем его с собой.

И передадим в лапы Корпорации? Гм.

Оно, конечно, неплохо. Корпорация щедра. Премиальных внукам хватит, если те будут спокойно жить на Багамах, не пытаясь скупить весь архипелаг.

Сытно и скучно.

Зевотно.

Но внуки, если они у меня будут, сами решат свои проблемы, иначе они не вполне люди и мне не интересны. А я сам? Ну дадут мне какую-нибудь почетную должность, изредка будут привлекать к настоящим делам, а на самом деле я стану для Корпорации лишь носителем редкого феномена и объектом изучения. Большой вольер и сытная похлебка в миске. На всю оставшуюся жизнь. Это то, чего я хотел?

Это то, чего ОНИ хотели. И хотят.

Можно выпрямить гордую выю и заявить: «Не стану я играть в ваши игры». Уйти в пещеру и созерцать свой пуп. В ответ пожмут плечами – я уже в игре. А можно доиграть и выиграть. Второе, по крайней мере, интереснее – скучно жить просто так, без адреналина, и быть всего-навсего элементом круговорота веществ в природе.

Игра жестока. Не я выдумал ее правила, и скажу честно: они мне не нравятся. Но я сыграю. Нельзя же блеять овцой, живя с волками! И убежать из стаи мне не удастся. Готов поверить, что Митрохин и Исмаилов и впрямь цивилизованные волки, но они все же волки, тут нет сомнений. Будь иначе, Корпорации просто не удалось бы столько лет сохранять независимость. Правила игры таковы, что лучше не блеять.

Два нищих геолога преодолели соблазн легкого превращения в горластых и гунявых скоробогатых хищников с куриными мозгами и повадками хорьков, в начинку блестящих «шестисотых», которую всякому воспитанному при социализме неудачнику неистово хочется показательно судить, лишить прав, загнать под нары, изнурять физическим трудом на постройке чего-либо грандиозного и по субботам пороть шпицрутенами, а в остальные дни недели – розгами. Они избежали соблазна стать глупыми хищниками, потому что имели воображение вожаков стаи. Такова игра. Иной нам не дано. Такова победа в игре и плата за победу.

Вот Стерляжий – матерый волчара, хотя и не вожак. Он предан вожакам, но жаль ему, что он не вожак…

И Песков волк, только другой породы. Бабушка его согрешила с шакалом.

На этом месте моих размышлений я заметил, что дискуссия о мирах продолжается. Больше всех шумел Аскольд. Он уже успел «сложить два и два», как он выразился, пришел к «однозначному выводу», все расставил по полочкам и теперь тарахтел:

– …да, боги! Самые настоящие. Они создали наш мир, вернее, они создали ту часть Вселенной, где мы можем существовать! Сколько планет связаны Вратами? Тридцать? Сорок? По максимуму – пятьдесят, вон Свят их считал… Сколько еще слабокислородных и бескислородных планет доступны с помощью Лаза? Ну, десяток, не больше. В разных галактиках, прошу заметить. И это наш предел, это резервация, дальше они человечество не пустят… Да и нечего там делать человечеству. Там, наверное, и физические законы другие, и много чего еще… О проблеме дефицита массы слышали? Астрономы на ушах стоят. Нет на самом деле никакого дефицита, а галактики вращаются не так, как хочется астрономам, потому что везде, во всем мире, иные законы физики, чем у нас в резервации. Мы там просто не выживем… распадемся или аннигилируем, уж не знаю. Там место для высшей формы материи, для богов, а для нас, недоделанных – вот она, резервация…

– Почему это недоделанных? – возмутился я. – Попрошу не обобщать!

– Если ты доделанный, тогда отправь нас сей минут на Землю, – огрызнулся Аскольд. – Если доделанный, то ты должен знать все законы мироздания, потому что их установил ты и тебе подобные. Я уже не говорю о том, что ты должен быть бессмертным. И ты должен развиваться в бесконечность. А человечество имеет предел – вот он, мы его уже ощущаем!

– Человек может все, – упрямо возразил я, косясь на Аскольда. – Впрочем, смотря какой человек…

– Нам позволено все, – поправил Аскольд, не заметив моей шпильки. – В пределах искусственной резервации, где дважды два равно четырем и могут существовать белковые тела. Нам даже позволено путешествовать по всей ее территории. Но не более.

– Нам хватит, – сказал я. – Резервация большая.

– Сейчас хватит, а потом? Разбежимся и упремся лбом в барьер. В территорию богов. Они размножают цивилизации черенкованием, как комнатные растения. Декоративные комнатные растения, понимаешь? Кактусы-фикусы в искусственных условиях, в горшках. От них никому никакой пользы, кроме удовольствия видеть их, наблюдать за их ростом и цветением, поливать, скармливать им суперфосфат и микроэлементы, огорчаться, когда они гибнут…

– Как никакой пользы? – попытался возразить я. – А кислород в комнате?

Аскольд фыркнул.

– Глупости – кислород… Открой форточку. Псевдонаучные опыты в духе юннатов – другое дело. Одно растение подсадить, другое выполоть. Оставить для интереса элемент случайности вроде ветрового переноса семян с грядки на грядку, из горшка в горшок. Не вижу иной цели, разве что пустое баловство… Либо цветник, либо этакий вселенский детский конструктор: набери разнородных деталей, намешай всего понемногу, построй цивилизацию…

– А потом? – спросил я.

– Что – потом?

– Построй – а потом прихлопни? Налепи в песочнице куличиков и растопчи забавы ради? Развлекающиеся боги с детским интеллектом?

– А хоть бы и так, – согласился Аскольд. – Тебе обидно?

– А тебе нет?

Аскольд не только вздохнул – еще и улыбнулся. Гад.

– Каждый должен знать свое место, – изрек он с неподражаемой важностью. – Во многой мудрости много печали. Вся человеческая наука нацелена на понимание нашего места во Вселенной, но никто не обещал нам, что понимание будет приятным, а место – достойным…

– Н-но мы-то, мы!.. – пробасил Стерляжий. По его лицу было заметно, что он не верит Аскольду ни на грош и вмешался только потому, что его унизили вместе с остальным человечеством.

– Цари природы? Только не для них. Никто не станет беседовать с проросшим на грядке огурцом, что бы он о себе ни мнил.

– Дурацкие у них шуточки, – сказал я.

– Шуточки в твоем духе, – холодно заметила Надя. – Разница только в масштабах.

Я не нашелся с ответом.

– А ты что д-думаешь, В-ваня? – спросил Стерляжий.

– Что пора ужинать. – Песков зевнул и почесал живот. Затем начал скрестись в бороде.

– Я о деле г-говорю!

– И я о деле. Поесть – полезнее, чем рассуждать о вселенских чудесах. Толку-то от этих рассуждений… Что у нас на ужин?

– Авокадо, печень бородавочника и крокодилий хвост, закопченный с черемшой.

– Опять?

– Фирменное блюдо, – сказала Надя. – А ты чего хотел?

Песков вздохнул.

– Хлеба. Можно черствого.

– Научи своих австралопитеков пахать и сеять, собери семена диких злаков, займись селекцией…

– Ну пошутил, пошутил, – сказал Песков. – Надя, ты отлично готовишь, счастлив будет твой муж…

И при этих словах посмотрел на меня, а не на Аскольда.

Что ж… быть счастливым – кто откажется?

Я ел крокодилий хвост и был почти счастлив. Аскольд молча злился, я на него не смотрел. Сегодня я решился. Быть может, Святополк Окаянный и недоделанный, как все, спорить не стану, но на Землю он вас вытащить попытается… и вытащит, если это окажется в его силах.

А потом мы сыграем в одну игру.

Ничего никому не сказав, на следующее утро я принялся за дело. Ежедневные нудные дожди прекратились, утреннюю росу на броне съело солнце. Работа шла споро.

– Эт-то что за народное т-творчество? П-почему от работы отлыниваешь?

– Схему рисую, – объяснил я, не оглядываясь на Стерляжего и продолжая скрипеть куском мела по танковой броне. – У меня она в голове не помещается. Я любую готовую схему могу запомнить, а вот создать в уме новую – нет. Извилин не хватает. Тут бумага нужна или хотя бы танк…

Нужно отдать боссу должное – он понял сразу.

– Схему для уп-правления П-привратником?

– Ага. По аналогии с Лазом. Попытка не пытка. Санкционируешь?

– А сможешь?

– Обижаешь, начальник. Глаза страшатся, а руки делают.

– М-м… А д-детали в-возьмешь откуда?

– Наши рации, пеленгатор и маячок, – объяснил я. – Они нам уже не нужны. И еще прибор ночного видения, тем более что он дохлый. В крайнем случае возьму лампы из танковой радиостанции, они низковольтные. Я прикинул, мусора должно хватить. Там не только детали, там кое-какие готовые модули в дело пойдут. Ты, главное, технику мне выдай.

– А п-паять чем б-будешь?

– Это уж моя проблема, верно?

– А т-ты уверен, что П-привратник уп-правляется т-так же, как Лаз?

– Не уверен, – вздохнул я. – А что ты предлагаешь? Не пробовать?

– Т-тебя не п-поймешь, – хмуро сказал Стерляжий. – Т-то ты г-голосуешь за то, чтобы сидеть и ждать у моря п-погоды, то наоб-борот…

– Напомни, когда я предлагал сидеть и ждать?

– Н-неделю назад.

– Это было давно, – холодно возразил я. – Это мезозой.

– А т-теперь к-кайнозой, значит?

– Лучше. Теперь у меня есть идея.

– Б-боюсь я т-твоих идей, – нелюбезно сообщил Стерляжий. – А если П-привратник взорвется?

– Значит, взлетим, – отрезал я. – Я не летун, но не прочь рискнуть. Так санкционируешь или нет?

Я все-таки отвлекся и посмотрел на него. Стерляжий выглядел жалко. Укатали Сивку крутые горки. Он еще хорохорился, но удар молнии изрядно подкосил его уверенность в себе, а невозможность побриться и поменять одежду делала его похожим на бомжа. Хотелось оставить ему пустую бутылку из-под пива и поскорее удалиться, задержав дыхание.

Он поймал мой взгляд и прочитал в нем все, что я думаю.

– С-санкционирую!