XIX

Арестант ААМ читал газету. В газете кроме прочего был напечатан обзор достижений мировой медицинской науки и передовой врачебной практики. Сообщалось о том, что некому счастливому пациенту врачи успешно вживили его собственное сердце; сердце это лечили и чинили отдельно от его обладателя, жизнь которого между тем поддерживал заменявший сердце искусственный аппарат. Или, например, сообщалось об успехах в области генетики и моделирования различных тканей и органов: утверждалось, что в близкой перспективе появится возможность печатания 3D-принтером относительно несложных структур, типа кожи или хрящевых тканей, чтобы латать разные прорехи в организмах больных людей. И это лишь начало: какой-то лабораторной мышке уже вживили напечатанный таким образом яичник, и она дала потомство. Много еще чудесного, поражающего воображение и вызывающего гордость за человеческий род, сообщала газетная статья.

У арестанта ААМ сильно болело плечо. Артроз, проявившийся год назад ещё дома, развился за несколько месяцев пребывания в СИЗО и причинял серьёзные неудобства. По просьбе арестанта его осмотрел местный врач. Врач был терапевтом общей практики, и ему было очень скучно; впрочем, он помог ААМ анальгином. Примерно месяц велись переговоры о том, чтобы жене арестанта разрешили передать сделанный перед арестом МРТ-снимок арестантова плеча. Затем ещё месяц этот снимок вместе с заключением гражданских врачей пылился в медсанчасти и наконец был безвозвратно утерян. После чего тюремный эскулап объявил, что необходим специалист, но как именно называется специальность необходимого врача, назвать затруднился – не знал, а может быть, просто не хотел дать слабину и нарушить обет полного безразличия и абсолютного невнимания. Характер у арестанта ААМ был скверный и весьма занудливый. Он не ленился регулярно писать жалобы и делал вид, что всерьёз рассчитывает на интерес тюремных начальников и докторов к своему ничтожному здоровью. Делал он это исключительно в силу своей зловредности, ибо как всякий зрелый человек, освоившийся в тамошней реальности, должен был сознавать тщету своих поползновений. Родственники и адвокаты этого нездорового арестанта тоже не унимались: обращались к общественности, та взывала к милосердию; ситуация сделалась публичной. В общем, стало понятно: придётся что-то предпринимать.

В одно прекрасное, как принято выражаться, утро арестант под нестрогим конвоем был препровождён… нет, не в медицинский кабинет, а в особое помещение, именуемое в тюремном просторечии сборкой. Здесь обычно обыскивали заключённых, перед тем как отправить их в суд, на допрос, встречу с адвокатом или свидание с родственниками. Последнее относилось к тем счастливцам, которым свидания были разрешены. Перед больным возник молодой человек в сильно несвежем медицинском халате. Он, как и все его коллеги, вынужденные работать в тюрьме, тоже скучал. Но как-то особенно выразительно скучал: недоумение, досада и растерянность одновременно были написаны на его плохо выбритом лице. Помолчав немного, он неуверенно сообщил: я хирург. Ещё несколько секунд врач и пациент без особого интереса смотрели друг на друга. Невдалеке, у двери, безучастно зевал вертухай. «Может, мне раздеться?» – наконец поинтересовался больной. «Да, снимите рубашку», – казалось, обрадовался хирург. Арестант снял, было прохладно. Молчание продолжалось. Прервал его снова арестант подробным рассказом о предыстории болезни, утерянном снимке, нынешнем своём состоянии; показал здоровой рукой, где именно болит… Доктор, не говоря ни слова, взял его за кисть больной руки и приподнял до горизонтального положения, подвигал в разные стороны, отпустил и снова пригорюнился. Затем попросил повернуться к нему спиной, осторожно потрогал плечи больного. Ещё ненадолго задумался, велел одеваться, а затем неуверенно и устало сообщил: «Ну что же, сколиоза у вас нет». Вновь одетый арестант начал согреваться, неожиданная новость порадовала его, и он поинтересовался у хирурга назначениями и рекомендациями. Таковых у специалиста не было. Через несколько дней адвокат арестанта получила ответ из надзорного ведомства, куда она обращалась с жалобой. В письме сообщалось, что в результате проведённой проверки удалось установить, что к её подзащитному был вызван специалист и оказал необходимую и достаточную медицинскую помощь.

Неблагодарный ААМ держал речь перед небольшой по меркам эфирного телевидения аудиторией. По меркам же Мосгорсуда публики было довольно много: родные, друзья, коллеги арестанта, правозащитники, адвокаты, а также другие обвиняемые по тому же нелепому делу, те, кто, по мнению следствия, представлял меньшую, чем ААМ, угрозу общественной безопасности и потому содержался под домашним арестом. А главное, в зале было много-много журналистов. ААМ не был доставлен в зал суда и принимал участие в заседании посредством телевизионного моста. Технические достижения, обеспечивавшие Федеральной системе исполнения наказаний коммуникацию с судом, несколько уступали достижениям мировой медицинской науки, о которых сообщали газеты. Изображение было мутным и слегка подрагивало, качество звука в сочетании с профессиональным бормотанием судьи и прокуроров не оставляло шанса распознать человеческую речь. Впрочем, когда говорили адвокаты, а также друзья ААМ, пришедшие в суд, чтобы поручиться за него, то качество звука загадочным образом улучшалось. Знаменитая артистка Лия Ахеджакова попросила допустить её к процессу в качестве общественного защитника ААМ, но получила отказ. Из выступлений поручителей и аргументированных заявлений адвокатов следовало, что ААМ, неплохой в целом человек – не злонамеренный, мирный, дисциплинированный и законопослушный, – заинтересован в добросовестном, непредвзятом расследовании. «Значит, пусть он сидит себе дома с браслетом на ноге и лечит свой артроз и другие недуги», – говорили они. Но следователи и наблюдавшие за соблюдением законности в суде прокуроры ни в какую не соглашались отпустить арестанта. «С учётом личности обвиняемого!» – значительно подчёркивали напуганные этой зловещей личностью люди в синих мундирах. Вот тут-то ААМ и распоясался. Не станем повторять всего, что наговорил он о сыщиках, стражниках и жрецах Фемиды; кроме прочего, он громогласно не соглашался с выводами надзорного органа и порочил тюремную медицину – журналистам было о чём писать в тот день.

Через час после окончания заседания арестант ААМ по приказу тюремного начальства, а может быть, начальства тюремного начальства совершил визит в антимир; подобно персонажам Л. Кэрролла, нырнувшим в кроличью нору, ААМ в сопровождении задававшего темп конвоя бодро преодолевал многочисленные повороты, лестничные марши, подземные ходы. В конце пути изумлённому взору путешественников предстало подлинное чудо: просторный, чистый, обставленный мебелью и оснащённый медицинским оборудованием врачебный кабинет. Несколько благообразных людей, мужчин и женщин, в чистых белых халатах, сдержанно, но приветливо улыбались арестанту. Эти чудесные люди расспросили и осмотрели его, обследовали с помощью нескольких приборов. В результате обследования вскрылись ещё какие-то недуги, на которые арестант и не жаловался, например, была воспалена и увеличена левая почка. Были сделаны назначения и выдана небольшая жменя таблеток. Обаятельная женщина, представившаяся главным врачом, пообещала, что всё будет хорошо и что через день обследование и наблюдение специалистов продолжится. До сих пор неизвестно, был ли это бред или явь. Но ни через день, ни через два, никогда позднее арестанта больше к врачу не водили. Ни в одном из эпикризов, которые СИЗО предоставляло затем судьям, не было информации о нездоровой почке, как и о поражённом артрозом суставе или повышенном давлении. С другой стороны, вполне осязаемая жменя таблеток была выпита. А много позже уже в гражданской, вольной больнице подтвердили диагноз и успешно вылечили левую почку бывшего арестанта.

Продолжение этой тюремно-медицинской повести последовало через пять дней после того памятного судебного заседания и последовавшего за ним консилиума (если это был не мираж). Была пятница. В семь часов утра арестанта вывели из камеры. Обыскав и выдав положенную в таких случаях коробку с сухим пайком «для специального контингента», погрузили в автозак и повезли на Петровку, 38 для проведения допроса. Примерно пять часов продолжалась экскурсия по различным следственным изоляторам и судам красавицы-столицы нашей необъятной родины. Вводили и выводили людей, хмурых и весёлых, молодых и пожилых, курящих и некурящих… Наконец и ААМ поднялся с жёсткой скамьи, просунул руки в наручники и был препровождён в очень тесную полутёмную комнатёнку-стакан дожидаться начала следственных действий. Ещё через пару часов в комнате попросторнее и с окном его встретили адвокаты и следователи. Часа четыре длился бессодержательный и бессмысленный допрос. Стоит заметить, что в других, содержательных и осмысленных, ААМ участвовать не доводилось. Далее всё проследовало в обратном порядке: стакан, автозак, обыск. И вот, в начале двенадцатого часа ночи «усталые, но довольные ребята возвратились домой». Ещё несколько шагов по коридору – и можно будет взобраться на неудобную, с комковатым тощим матрасом, но столь желанную в эту минуту кровать. Однако старший смены охраны скомандовал: «Через полчаса с вещами на выход». Обычно это означает перевод в другую камеру или в другую тюрьму. Так как следствие в отношении ААМ ещё шло, а точнее говоря, нервно топталось в безнадёжном тупике, отправка на этап была исключена. Впрочем, о том, куда именно переводят заключённого, никогда не сообщается, это становится ясным только по прибытии на новое место. Уже изрядно подкованный в отношении законов, инструкций и правил содержания в СИЗО, известный повышенной упёртостью арестант тут же объявил забастовку с требованием предоставить ему положенные восемь часов непрерывного сна. Вывести его можно было только насильно. «Старшой» растерялся, стал звонить ДПНСИ, тот ещё кому-то… через полчаса переговоров арестанта оставили в покое.

Утром следующего дня под крики сокамерников «верните нам Аркадича» Аркадич со всем своим скарбом – несколько сумок с книгами, барахлом и снедью, полученной в посылках и передачах, – покинул обжитую, вычищенную им и его товарищами камеру, в которой был налажен быт и заведён минимум необходимых удобств, включая электрочайник, холодильник и телевизор. В сопровождении конвоя он отправился петлять по запутанным переходам, коридорам, лестничным маршам и подземным тоннелям старинной тюрьмы. В конце квеста открылась дверь нечистой прокуренной камеры; в ней были лишь стол, скамья и три одноярусные кровати. На двух кроватях покоились люди – толстый и тонкий, оба примерно пятидесяти лет. Как оказалось, это была тюремная больница; начальники решили таким образом подправить здоровье зловредному арестанту. Правда, в течение трёх следующих дней арестант ни разу не увидел ни одного медицинского работника. Просьбы вывести его на осмотр к врачу оставались без внимания. Принесённая арестантом еда, которую он и его новые соседи не успели съесть в первый день, протухла и была выброшена.

По счастью, среди вещей арестанта нашлись тряпки и моющие средства. Он принялся за уборку. Справившись с первым приступом удивления, к уборке подключились соседи. А затем, под впечатлением ими же наведённой чистоты, даже стали меньше курить и исключительно возле высоко расположенной форточки, для чего приходилось взбираться ногами на спинку кровати. Ещё одним обстоятельством, отвлёкшим болезных зэков от курева, оказались несколько десятков книг, принесённых ААМ. Одуревшие от безделья и скуки люди принялись с интересом читать. Остаётся загадкой, почему они до сих пор не воспользовались на удивление неплохой тюремной библиотекой. Может, им просто не пришло это в голову, а может, не хватило настойчивости, ведь в СИЗО по любому поводу – получение библиотечных книг не исключение – нужно было написать заявление, которое непременно несколько раз будет потеряно. А получать книги с воли через «Амазон» не у всех есть возможности и деньги, часто попросту не хватает охоты.