ЭПИЛОГ

Пескари ловились плохо, плотва не клевала вовсе, и даже вечно голодная уклейка лишь теребила наживку, упорно не желая засекаться. Солнце только встало, и в деревне еще было тихо, лишь петухи перекликались, лениво пробовали голоса собаки, да редко взмыкивала запертая во дворах скотина.

Яр стоял на мостках для полоскания, держал ореховое удилище обеими руками и рассеянно следил за покачивающимся на воде поплавком. Приближение человека он почувствовал задолго до того, как услышал шаги. И ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто ищет с ним разговора.

— Привет, док, — сказал Яр негромко, чтоб не распугать и без того вялую рыбу.

— Доброе утро, — отозвался доктор Эриг, не рискуя всходить на скользкие мостки. — Как улов?

— Плохо, — признал Яр и толкнул ногой корзинку, на дне которой серебрились мелкие рыбешки — дюжина, не больше.

— Мальчишки вчера на дальних прудах ловили, — поделился доктор. — Чуть ли не сотню карасей притащили. И здоровенного линя.

— Я не хожу на дальние пруды, — сказал Яр.

— Я знаю, — откликнулся доктор.

Они помолчали. Яр сменил на тонком крючке обсосанного уклейками ручейника, забросил удочку поближе к нависающим ветвям ивы, положил удилище на воткнутую в речное дно рогульку. Повернулся, подперев бока руками. Спросил:

— Поговорить пришли, док?

— Да. — Эриг кивнул. — Ларс беспокоится. Вик беспокоится. Жены твои переживают. Я волнуюсь.

Яр молча перешел к костру, присел перед ним, пошерудил угли, сдул с них золу, сгреб в кучку. Бросил в поднявшийся жар клок сухой травы и завиток бересты, накидал сверху мелких веточек, придавил их сучками покрупней, дождался, пока разгорится огонь, жестом предложил доктору сесть и сам присел на подгнивший чурбан.

— Что с тобой происходит, Яр? — осторожно поинтересовался Эриг, устраиваясь на осиновом бревнышке, обугленный конец которого упирался в обложенное камнями кострище. — Ты нас всех избегаешь. Замкнулся. Ни с кем не говоришь. Днем вроде бы спишь. Ночью непонятно чем занимаешься.

— Я думаю, док.

— О чем?

— Обо всем… У меня много вопросов… Их слишком много… Я уверен, кое-что смог бы прояснить Айван. Старик знал больше, чем ему было положено, — такое у меня сложилось впечатление.

— С мертвых не спросишь, — вздохнул Эриг, протягивая руки к огню.

— Да… Жалко, что он нас не дождался. Я бы хотел посмотреть ему в глаза. Возможно, этого оказалось бы достаточно…

Яр вытащил из кармана ломоть хлеба, нанизал его на прут, сунул в костер.

— Так что за вопросы? — напомнил док. — Или это секрет?

— Да какой уж тут секрет. — Яр пожал плечами. — Я же вам все доложил, когда вернулся. Ничего не утаил. И про военных этих, и про хурбов, и про себя… Что там, кстати, с хурбом, которого мы привезли?

— Сдох три дня тому назад, — сказал Эриг. — В сознание так и не пришел — крепко его твой космач приложил.

— Ну, хоть польза от него была какая? Не зря мы его из города везли?

— Не зря… Осмотрели мы его, ощупали. Я и вскрытие успел провести, когда он подох. Три дня тому назад, да.

— Закопали его?

— А нечего было закапывать.

— Это как понимать?

— Он разложился буквально за пару часов, будто его изнутри что-то разъело. — Эриг покивал, вспоминая, пошевелил пальцами. — Я его препарировал, а он под ножом крошился и рассыпался. Удивительно!

Яр хмыкнул и протянул доктору поджаренный кусок хлеба.

— Эти существа не эволюцией были созданы, как я прежде полагал, — сообщил доктор Эриг, осторожно принимая горячее угощение. — Они киборги.

— Кто?

— Биологические организмы, на которые приживили разные технологические штучки. Вот их шкура, например, она явно не органического происхождения. Это своего рода универсальный костюм, но он буквально сросся с их телом. А сердце! Оно вполне человеческое, но только спрятано в металлическую раковину, на которой даже маркировка есть. А их черепа! Их мозг! Это вообще нечто поразительное! Это надо видеть! Да, да! Приходи сегодня же! У меня остались записи вскрытия, я готов прокомментировать каждый кадр… Удивительно! Удивительно! — Доктор Эриг качал головой. — Наши предки были гениями — слава им. И нам уже никогда не подняться до их уровня. Никогда! Даже близко!

— Эти гении создавали убийц, — хмуро заметил Яр.

— А иначе нельзя, — встрепенулся доктор. — Твои военные совершенно правы: мы бы давно выродились. В природе все регулирует естественный отбор, но в городе-то таких механизмов нет! А эти хурбы присматривают за нами. Сортируют. Пропалывают, если использовать сельскую терминологию.

— Мне не нравится то, что вы сейчас говорите, док.

— Я не говорю. Я просто восхищаюсь системой. Ты только подумай, Яр, только представь, как все грамотно и точно выстроено, учтено и распланировано!

— Вот я и думаю, — кивнул Яр, наливаясь тихой злостью. — Только и делаю, что представляю. Задаю себе вопросы. Кто, например, создает убежища для жертв хурбов? И зачем? Может, это делается для того, чтобы хурбам было проще добраться до забракованных людей? Уж не потому ли Айван решил уйти за пределы города? Кем он был, наш старик?.. — Яр подобрал с земли небольшой округлый камешек, зажал его в ладони. — Я спрашиваю себя, правильно ли военные понимают предназначение хурбов. Может, эти демоны создавались совсем для другого? Например, для того, чтобы защищать город от внешних вторжений. Может, они обезумели? Мне очень интересно, по каким признакам они отделяют тех, кто может жить, от тех, кто должен умереть? Вот скажи мне, док, чем ты хуже тех, кто живет в городе? А чем провинился Петр? Что такого страшного совершила моя Ольша? В чем она виновата?.. — Яр замолчал, давая возможность доктору переварить услышанное.

Костер прогорал. В мокрой корзине умирали пескари. Всходило солнце.

— Заметьте, доктор, я не спрашиваю про себя, — сказал Яр негромко. — Я допускаю, что я — один только я! — действительно могу быть опасен для общества. Да, я выродок, это очевидно. У меня есть странный дар проникать в мысли других людей. Сейчас я плохо его контролирую, потому и держусь подальше от всех вас — пока что. Но со временем, как мне кажется, я мог бы научиться управлять своим умением… Своими умениями… — Яр разжал кулак, внимательно посмотрел на камень и опять спрятал его в пальцах. — Я готов к ограничению в правах, лишь бы жить в городе. — Он кивнул. — Я могу понять, если меня стерилизуют. Могу понять, если мне запретят общение с обычными людьми, если меня изолируют… Но смерть? — Он помотал головой. — Казнь?!

— Я понимаю тебя, — пробормотал Эриг.

Яр глянул на доктора, будто не расслышав его слов. Но переспрашивать не стал, стукнул себя кулаком по колену, вскинул голову:

— Я признаю себя выродком. Но я не чувствую своей вины. Система несправедлива, вот что я хочу сказать. И я не собираюсь больше терпеть несправедливость. Мне надоело быть жертвой. Я хочу жить на своей родине, хочу есть нормальную еду, спать на чистом белье, мыться два раза в день, ходить в рестораны и клубы, смотреть новый сезон «Команды D.O.D.», валяться на диване и хохотать над шутками Камеди Тисса. Я уважаю все то, что пытался создать здесь Айван. Но меня тянет назад. Как и вас всех — только вы боитесь в этом признаться. — Яр махнул рукой в сторону деревенских крыш. — У меня есть грандиозный план, док. Он пугает меня, но я постоянно о нем думаю. — Яр наклонился вперед, понизил голос до шепота. — Я хочу, чтобы однажды все мы — все такие, как мы, — вернулись в город. Я думаю, мы сумеем себя защитить. И я хочу развязать войну. Войну с хурбами.

Доктор открыл, было, рот, собираясь что-то сказать, но, кажется, не сумел подобрать нужных слов. Выглядел он как выдернутая из воды рыба.

— А еще я хочу найти как можно больше выродков, — признался Яр. — Таких, как я. Собрать их в одном месте, защитить, изучить. Мне кажется, нечто подобное планировал Гнат. И я почти уверен, что нас много. Вот Лера, например, — она очень похожа на меня, я чувствую в ней какую-то особенную силу. И у нее скоро родится малыш: мой ребенок и ее — какой он будет?.. Мы не одни такие, я в этом почти уверен. Возможно, именно мы, городские выродки, — будущее человечества. Новый этап в остановившейся истории. Прорыв. Скачок в эволюции, о котором ты рассказывал… Как знать, может быть, именно мы создадим что-то новое, что-то свое… — Глаза его затуманились на мгновение. Он глянул на небо, на поднявшееся солнце и разжал кулак, в котором грел подобранный камень-окатыш. Сказал заговорщически: — Смотри, док, чего покажу.

Секунд двадцать он держал камень на раскрытой ладони и буравил его взглядом. А потом шумно выдохнул и резко опустил руку.

Камень остался висеть в воздухе.