Глава 4

Две версии одного внедрения

Сегодня схема этой операции и её проведение вроде как известны – о ней достаточно подробно, главным образом со ссылками на самого организатора, Георгия Пяткина, написали историки спецслужб. Однако в этой официальной версии есть одно существенное противоречие, о котором я хочу сказать подробно.

Итак, Георгий Пяткин в своей книге пишет, что якобы узнал о шпионской школе ещё до появления Лазарева в бригаде и решил внедрить туда своего человека. Сохранился и его официальный рапорт об операции на имя начальника 4-го (диверсионно-партизанского) отдела УНГБ Ленинградской области. В 2006 году этот рапорт был рассекречен…

Там говорится о том, что разведкой партизанской бригады был установлен факт существования немецкой разведшколы в Печках. Пяткин в соответствии с приказами и инструкциями органов госбезопасности и партизанского командования принял решение добыть языка из этой школы.

Но это был Изборский район, который до 1940 года находился в буржуазной Эстонии. Во время войны район также числился за Эстонией, граница которой тщательно охранялась эстонскими пограничниками, плюс усиленная охрана самой школы – партизаны сюда заходили редко, поэтому провести войсковую операцию по захвату языка не представлялось возможным. Единственный выход – направить в школу своего разведчика, который и должен провести операцию по захвату. Выбор пал на бывшего власовца Лазарева.

Для его внедрения, пишет Пяткин, был использован немецкий приказ о добровольной эвакуации жителей Ленинградской области в Германию или на территорию немецких союзников вроде Эстонии – в связи с наступлением Красной армии. Все эвакуирующиеся получали соответствующие документы для выезда. У партизан во Пскове были свои люди, работавшие в немецких учреждениях. Одна из них, имевшая агентурное прозвище «Блондинка», и добыла для Лазарева нужные бумаги.

Лазареву был присвоен агентурный псевдоним «Печковский». Перед ним были поставлены следующие цели:

– узнать, что делают с русским населением, которое эвакуируется в Эстонию;

– пробраться в Печки, устроиться на жительство в деревню и зарегистрироваться в качестве эвакуированного;

– зарекомендовать себя в деревне или на ближайшем хуторе перед немцами с самой лучшей стороны, поступить в эстонскую самооборону, откуда легче всего было поступить уже в охрану школы;

– после поступления в охрану школы узнать руководящий её состав, национальность руководителей и преподавателей, установить их место жительства, систему охраны помещений, пути отхода и подхода к ним, расположение постов, начертить соответствующую схему и т. д.;

– получить каждодневные пароли для караульной службы…

А легенда внедрения, по словам Пяткина, была такова. Лазарева потихоньку вывели из отряда и поселили на дальнем хуторе у одной разбитной вдовушки – под видом дезертира, который и от немцев прятался, и от партизан. Он должен был показывать всем своим видом, что больше всего боится ожидаемого и скорого прихода Красной армии, которая дезертиров не прощает. «Ему нужно было примелькаться в тех местах на случай, если немцы начнут наводить справки», – пишет Пяткин. «Вдовица», жившая на хуторе, являлась хозяйкой явочной партизанской квартиры, да и местный староста был своим человеком – он-то и помог со справкой о лояльности оккупационной власти.

Под этой легендой и с этим документом Лазареву предстояло отселиться из-под Пскова на другой хутор, уже рядом с Печками, работником к богатому эстонцу – якобы подальше «от красных». А уже там найти способ поступления на службу в разведшколу. Перед самым отъездом в Эстонию Пяткин вызвал Лазарева к себе:

«За это время в соответствии с моей инструкцией кое-что существенное изменилось в его облике. Появилась причёска с аккуратным пробором, бакенбарды и усики – словно с карточки начала века. Да и сам он окреп, посолиднел. Уже не доходяга из лагеря, а исправный с виду, которого возьмут на подсобку. Весь крестьянский труд он знал. И полицейский мундир такому молодцу был, как говорится, к лицу. Неужели не клюнут на такую приманку? Должны клюнуть: всё хуже и хуже у них с полицейским резервом. Крепко за последнее время мы сократили им штат.

Шифры, явки, пароли – всё это Лазарев усвоил очень быстро. Временами я просто поражался. Одно слово – прирождённый разведчик. Подобрал ему соответствующую экипировку, кажется, в немецких марках и наших рублях, которые тоже имели хождение на оккупированной территории…

Столько лет уже прошло, а я и сейчас готов повторить боевую задачу, которую поставил перед Александром Лазаревым, слово в слово.

Сели, закурили.

– Слушай, Александр Иванович, и крепко запоминай, – сказал я ему. – Поедешь в Псков. В город войдешь через южный КПП, а дальше, прежде чем на вокзал, проверишь, нет ли хвоста. Маршрут мы с тобой обговорили. Из поезда выйдешь на первой станции после Печор. Там, в Эстонии, зарегистрируешься как эвакуированный. Дальше – на хутор, поближе к Печкам. Наймешься там работником, и из кожи вон, но зарекомендуй себя с самой лучшей стороны. Постарайся старосте понравиться, с полицаями подружись. Твоя главная задача – поступить к ним на службу, а затем проникнуть в охрану гарнизона в Печках. Дальше выявишь командный состав разведшколы, изучишь режим охраны начальства, подходы к жилым помещениям, расположение постов. И последнее: мы должны знать пароль на каждый день при входе в расположение гарнизона и при выходе из него. Вот на первый случай и всё.

Лазарев четко повторил задачу, словно уже совершил этот невероятно сложный, рискованный путь.

– Ну а дальше что? – удивился Лазарев. – Ведь будто все на полуслове оборвалось.

– А дальше… жди указаний. Всё – через тайник».

Вас ничего не смущает? Правильно, очень уж зыбкая легенда, которая могла рухнуть при первой же тщательной проверке со стороны немцев. А такая проверка была вполне ожидаемой – ведь Лазарев шёл устраиваться в шпионскую школу. Но и это ещё не всё.

В книге об этом не написано, но вот в официальном рапорте Пяткина говорится, что чётко был установлен срок задания: «вместе с эвакуацией из Пскова до 1 января 1944 года». А отъезд Лазарева из Пскова состоялся только 25 октября 1943 года…

Даже неспециалисту видно, что для его исполнения требуется куда как более длительное время, а не два месяца! Между тем за столь короткий срок и с такой весьма слабой партизанской легендой Лазарев мог внедриться в лучшем случае в какую-нибудь деревенскую полицию, а вовсе не на сверхсекретный немецкий объект, который, как мы уже убедились, очень строго охранялся и куда попасть стороннему человеку очень и очень сложно!

Кроме того, надо учитывать и эстонский фактор. Да, жили под Изборском в основном русские люди, но советскими гражданами они стали только за год до войны, а многие из них – по понятным причинам – относились к советской власти весьма прохладно и нередко сотрудничали с СД по поимке партизан и подпольщиков. Наверняка таковым был и хозяин хутора, работать на которого поначалу предстояло Лазареву. Кстати, именно по причине лояльности местного населения немцы и расположили свою разведшколу в этих местах…

В общем, должен был пройти весьма немалый срок, прежде чем Лазарев сможет завоевать полное доверие и приступить к выполнению задания.

Неужели Пяткин не понимал, с чем имеет дело?!

Вряд ли – мы уже убедились в его опытности и профессионализме. Отсюда вывод – Пяткин почти был уверен в успехе проникновения Лазарева. Наверное, потому что Лазарев уходил туда, где его уже хорошо знали!

В этой связи нелишне вспомнить сюжет фильма «Проверка на дорогах» – киношного Лазарева партизаны для верного налёта на железнодорожную станцию направили именно туда, откуда он к ним пришёл, то есть в охрану станции. Партизаны воспользовались тем, что перебежчик ещё числился у немцев в отпуске, потому и провели операцию по его быстрому обратному возвращению. А ведь Пяткин был консультантом фильма и потому вполне мог намекнуть режиссёру Алексею Герману о реальном ходе проведения операции «С Новым годом!».

Словом, Лазарев из фильма ушёл на железную дорогу. А вот настоящий…

Чтобы выстроить наиболее вероятную версию, надо указать на один важный факт. Вокруг Пскова во время оккупации располагались не просто власовские подразделения (из одного из них, как мы помним, и пришёл Лазарев к партизанам). Это были части так называемого «1-го гвардейского батальона РОА», чей штаб расположился в деревне Стремутка. Ранее люди из этого батальона служили в полку СС «Дружина» – том самом, где подвизались активисты созданного «Цеппелином» «Боевого союза русских националистов».

Неудивительно поэтому, что и сам «гвардейский батальон» находился у «Цеппелин-Норд» в прямом подчинении. Уже упоминавшийся выше офицер этого батальона Леонид Самутин после войны вспоминал, что среди личного состава активно работала разведка СД в лице Хорвата-Подлесского, вербовавшего людей в некую разведшколу – сегодня мы знаем, что это была школа в Печках. Поэтому не исключено, что ещё до своего побега к партизанам Лазарев, находясь в рядах этого батальона, на предмет вербовки в разведшколу вполне мог общаться либо с Хорватом, либо с Гурьяновым. И видимо, от Александра Пяткин потом и узнал как об этих сотрудниках СД, так и о самой школе.

Кстати, в архивной справке УФСБ по городу Санкт-Петербургу и Ленинградской области, которая имеется в моём распоряжении, об операции в Печках говорится следующее:

«В сентябре 1943 г. на сторону партизан из гарнизона села Межничек перешли 32 солдата РОА. В ходе допросов от них были получены данные о том, что в Эстонии в местечке Печки (на 14 км юго-западнее Пскова) размещается школа при команде “Цет-Норд”, которая готовит разведчиков и радистов, засылаемых в северные области СССР».

А ведь мы уже знаем, что именно с этой группой власовцев и пришёл Лазарев к партизанам. Значит, моё предположение верно – скорее всего, именно он и стал источником информации о Печках. Почему же сам Пяткин не отразил этого обстоятельства ни в своём рапорте, ни в книге, почему он поведал о сомнительной легенде о «дезертире из хутора», мы поговорим чуть ниже. А пока попытаемся выстроить ту настоящую легенду, с которой Лазарев ушёл к немцам…

Поскольку времени с момента перехода Лазарева к партизанам прошло ещё очень мало, начальник особого отдела, видимо, и решил провести дерзкую операцию по внедрению и по захвату руководства школы. Легенда могла быть примерно такой. Да, власовский отряд, где служил Лазарев, действительно перешёл к партизанам. Но Лазарев остался «верным власовской идее», во время перехода ему удалось скрыться, он даже одно время прятался от партизан в какой-нибудь глухой деревне, а потом сумел уйти к своим, в «Цеппелин».

Легенда эта могла подкрепляться тем обстоятельством, что побеги к партизанам в «гвардейском батальоне», по данным историков, приняли во второй половине 1943 года характер настоящей эпидемии. В лес уходили как одиночные бойцы, так и целые подразделения. Немцы порой даже толком не знали, кто именно от них ушёл, а кто остался. Так что сыграть на этом бардаке вполне было можно.

Если это так, то получается, что Лазарев от партизан реально уходил к своим прежним знакомым из СД. И расчёт оказался верным – эти знакомые не только сразу же подтвердили его личность, но и приняли в охрану школы и даже – за верность фюреру и генералу Власову – сделали Лазарева ротным командиром…

А может, Лазарев вообще был завербован в школу ещё до партизан – теми же Хорватом или Гурьяновым. А в Первой Ленинградской оказался как вражеский агент – проникновение в партизанские отряды тоже активно практиковалось «Цеппелином». Кстати, для такого проникновения немцы вполне могли инициировать переход к партизанам целого власовского гарнизона, где явно зрели антифашистские настроения, – немецкая разведка просто «закрыла» на это глаза, чтобы через вполне искренний переход власовцев, коих использовали «вслепую», внедрить к партизанам своего человека.

Однако сразу же после своего появления в партизанской бригаде агент во всём признался начальнику особого отдела. Тот отправил его искупать свою вину прямо в боевое пекло. Лазарев в этих боях показал себя настолько хорошо, что Пяткин решил использовать Александра уже для проведения более сложной партизанской акции. И Лазарев вернулся к немцам с «разведданными», специально подготовленными партизанскими особистами, те обрадовались успешному возвращению агента и перевели его на более безопасную работу в охрану школы, повысив в звании…

В общем, примерно такие обстоятельства и могли способствовать быстрому проникновению Лазарева в Печки.

Но всё же – почему Пяткин ничего такого не сообщил ни в рапорте своему начальству, ни в своей книге, где изложил довольно невнятную и полную противоречий официальную легенду о внедрении?

Думаю, что причина может заключаться в сугубо субъективном факторе. Дело в том, что рапорт писался уже после гибели Александра, и Пяткин хотел представить своего разведчика к государственной награде. Да и привязался начальник особого отдела к этому обаятельному нижегородскому парню чисто по-человечески – ведь Пяткин уже после войны нашёл семью Александра.

Но то военное (да и первое послевоенное) время было сложным и по-сталински суровым. Вряд ли бы в Москве обрадовались тому, что блестящую операцию провёл бывший сотрудник «Цеппелина», пусть даже и раскаявшийся. Даже спустя годы после окончания Великой Отечественной на бывших русских – вольных или невольных – сотрудников СД смотрели с большим подозрением. Бывали и случаи, когда их незаконно лишали заслуженных советских наград и отправляли в места заключения – автор этих строк знает несколько характерных примеров.

Так, 10 августа 1948 года военным трибуналом Горьковского гарнизона был осуждён Фёдор Иванович Аношин, уроженец Арзамасского района Горьковской области. Этот человек, будучи раненым, в мае 1942 года под Керчью попал в плен. Чтобы вырваться от немцев, Аношин согласился на вербовку в знакомый нам «Боевой союз русских националистов».

Аношин поначалу обучался в одной из немецких разведшкол по подготовке агентов-пропагандистов, откуда его перевели во 2-ю русскую «Дружину». Как только «Дружина» прибыла в Белоруссию, Аношин вместе с тремя другими солдатами сразу же бежал в лес к партизанам. Более года потом воевал в Белоруссии, в составе партизанской бригады имени Кутузова, пройдя путь от рядового партизана до командира отдельного отряда. Был награждён медалью «Партизану Отечественной войны» 1-й степени и орденом Боевого Красного Знамени…

Его арестовали уже после войны, в 1948 году, по неправедному обвинению в причастности к «Цеппелину», частью которого и был тот самый «БСРН». Наверное, если бы Аношин служил у немцев в какой-нибудь РОА или в обычном полицейском отряде, то вряд ли бы его тронули, тем более он уже давно искупил свою вину, честно и отважно сражаясь у партизан. Однако всё портил именно «Цеппелин»!

Эта структура у чекистов была на особом счету, за его сотрудниками шла неумолимая охота и спустя много лет после войны. И не всегда разбирательство с этими сотрудниками шло объективно. Под эту «раздачу», видимо, попал и Фёдор Аношин.

Следователь МГБ ничего не хотел слушать – ни того, что арестованный не принимал никакого участия в подрывной деятельности против Советского Союза и не был замечен в карательных акциях, ни свидетельских показаний товарищей Аношина, с которыми тот из «Дружины» ушёл к партизанам. Например, бывшего «дружинника» и партизана Ивана Чуба, который рассказывал следствию о том, что в лес от немцев они бежали при первой же появившейся возможности, как только «Дружину» перевели из Польши в Белоруссию. Не интересовали следствие и отличные боевые характеристики, которые давали на Фёдора партизанские командиры из бригады имени Кутузова.

Следователь, похоже, видел перед собой только ориентировку, подготовленную 2-м Главным управлением МГБ, где фамилия арестованного значилась в целом списке разыскиваемых немецких шпионов:

«Аношин Фёдор, 1921 года рождения… Агент разведоргана “Цеппелин”… Служил в карательном отряде СС “Дружина” под командованием изменника Блажевича».

Не исключаю даже, что существовала некая негласная установка – сотрудников «Цеппелина», невзирая на степень их вины, обязательно привлекать к уголовной ответственности и давать им реальные сроки заключения. Так оно и произошло: Фёдора Аношина приговорили к 10 годам лишения свободы.

Из советских лагерей он вышел только в 1955 году. После чего многие годы добивался реабилитации. В 1982–1983 годы его дело рассматривала специальная закрытая комиссия, состоящая из членов Горьковского обкома партии и областного управления КГБ. Комиссия полностью реабилитировала Фёдора Ивановича, вернув ему все боевые награды и доброе имя…

Так что афишировать Лазарева не просто как бывшего власовца, но и как бывшего сотрудника «Цеппелина» было себе дороже – ведь потом порой несладко приходилось и заступникам этих людей, даже тем из них, кто служил в госбезопасности.

Вот почему Пяткин вполне мог скорректировать свой рапорт в благоприятную для Александра сторону – мол, до внедрения не имел никакого отношения к разведке СД, а был только рядовым власовцем. Тем более операция была проведена по личной инициативе Пяткина, проведена успешно, и начальство явно не намеревалось вникать во все её подробности.

Мало что изменилось и после смерти Сталина – видимо, Пяткин, уже во времена КГБ, всё же доложил о том, что именно Лазарев был источником по школе «Ваффеншуле» (о чём прямо свидетельствует архивная справка УФСБ из Санкт-Петербурга), но публично делать этого не стал – ни тогда, кода консультировал режиссёра Алексея Германа, ни тогда, когда писал книгу «Крах “Цеппелина”». Ведь власовская тема, а уж тем более тема сотрудничества советских людей с «гестаповской» разведкой, вплоть до 1991 года явно не пользовалась, мягко говоря, одобрением со стороны руководства страны.

Сам факт того, что Александр Лазарев «получил» свою посмертную награду – орден Отечественной войны – только в 1965 году и «получил» очень по-тихому, тоже говорит о многом…