III
Санкт-Петербург
Клиника Бехтерева, отделение интегративной фармакопсихотерапии психических расстройств
30 декабря 2017 года
12:35
– Это просто бомбическая херня! Такая жесть! Я как узнал, три ночи спать не мог, потому что боялся, что они ко мне залезут! Но вроде пока не залезли, но я постоянно боюсь, а вдруг как-то умудрились… Просто жесть!
Перед Хромовым на диване сидел парень двадцати лет, с большими глазами, выдающимися скулами и кривым ртом. На голове – чёрная вязаная шапочка, закрывающая уши.
– Они, короче, летают себе, летают, ну они маленькие, их толком не увидеть… Ну и забираются прямо через уши. Забираются, а потом начинают плавать прямо в мозгах и жрать их! Реально, плавают по мозгам и жрут. И становятся всё больше, больше…
– Подождите, – перебил Хромов. – Кто становится больше?
– Рыбы! – развёл руками парень.
– Рыбы. – Хромов повертел в пальцах ручку. – Хорошо.
– Вот, и эти сраные рыбы реально начинают жрать мозги, они плавают в них, отъедают с каждым разом по кусочку, и мозг становится всё меньше, а рыба всё больше. Пока рыба сама не станет твоим мозгом! Она прикрепляется к мозжечку и становится мозгом, думает за тебя, решает за тебя… Ты становишься просто вообще совсем тупым, ничего не соображаешь, потому что у тебя рыба вместо мозга. Я думаю – почему некоторые люди такие тупые? Ну тут понятно всё. Страшно. Реально страшно.
– И поэтому вы всё время ходите в этой… шапочке? – спросил Хромов.
– Ну а что ещё делать! Раньше я вообще уши затыкал, но ничего не было слышно, а под шапку они не заберутся.
– Но ведь рыбы плавают в воде, разве нет?
– Да хер там. Есть же летающие рыбы. Они очень маленькие, их почти не увидеть, и летают они обычно по ночам. А потом, когда жрут уже мозг, становятся больше.
– И… много вы видели людей с рыбами вместо мозга?
– Да везде! В метро каждый раз смотрю на людей и вижу – вот у этого взгляд абсолютно тупой, смотрит перед собой, ни хера не понимает…
– Давайте попробуем не выражаться, – мягко сказал Хромов.
– Да, о’кей, о’кей. Вот люди с реально тупыми глазами, ну что ещё с ними может случиться? Рыбы!
– Это многое объясняет в поведении людей, не находите?
– Именно! – У парня загорелись глаза. – Вот вы понимаете!
– Мне одно интересно. А как вы вообще поняли, что эти, ну… рыбы способны на такое?
Парень замялся, забарабанил пальцами по коленям.
– Однажды я проснулся от того, что кто-то пытался залезть в моё ухо. Ну и сразу всё понял. Сходил в душ, промыл ухо, с тех пор спал сначала с повязкой, потом забивал уши ватой, но ничего не слышал… Потом решил вот шапку надеть.
Хромов вздохнул. Пора было заканчивать: через десять минут должен прийти Поплавский.
– Я понял, что вас тревожит и как избавиться от этого. Всё будет хорошо. А теперь, к сожалению, наше время истекло, и мы прощаемся до следующего раза. С наступающим Новым годом.
– Спасибо, спасибо. – Парень протянул Хрому руку, тот пожал её.
Когда он остался один, ему захотелось громко выматериться.
С другой стороны, почему бы и нет. Почему бы и не рыбы. Вполне логично.
Он удивился, когда Поплавский вошёл в его кабинет. Он выглядел совсем иначе, чем в прошлый раз. Уверенный шаг, живая мимика, добрая улыбка, и даже морщины на лбу как будто сгладились – или это так кажется из-за освещения?
Даже усы лихо закручены вверх, точно у белого поручика из советского кино.
Странно, подумал он. Надо спросить у медсестры, точно ли он принимает таблетки. С этим набором лекарств он сейчас должен был стать безвольным овощем с опухшими глазами.
– Вы очень хорошо выглядите, – сказал Хромов, когда Поплавский уселся на диван.
– Спасибо, – ответил тот всё тем же громким басом. – Я стал лучше чувствовать себя физически.
– Это очень хорошо.
На самом деле нет, подумал Хромов, это очень странно.
– Как спится? – спросил он. – Снится что-нибудь?
– Сплю как убитый, – улыбнулся Поплавский. – Наверное, что-то снится. Не помню.
– Хорошо, хорошо.
Хромов беспокоился. В пациенте слишком много жизни и бодрости. На этом этапе так быть не должно.
– Что с вашими мыслеобразами? Как дела на Проксиме Центавра?
Поплавский поморщился, посмотрел в пол, потом на потолок, потом снова прямо на Хромова.
– До сих пор молчит. Не знаю почему.
– Вы осознаёте, что эти… скажем так, рассказы были симптомом болезни?
– Да. – Поплавский коротко кивнул.
– Я должен предупредить вас, что, несмотря на успешное лечение, есть вероятность, что состояние может снова ухудшиться. Поэтому мы пока не выпускаем вас. Мы должны быть уверены, что вы в порядке.
– Я понимаю, конечно…
– Славно.
Ему нравилось разговаривать с Поплавским. Образованный, вежливый и удивительно умный. Кажется, он даже умнее, чем пытается выглядеть. И именно это беспокоило Хромова.
– Слушайте. – Хромов вдруг вспомнил идею, которая недавно приходила ему в голову. – А вы не думали попробовать себя в писательстве?
– Писать книги? – ухмыльнулся Поплавский.
– Да. Вот эта ваша история… Она очень хорошо написана. Качественно, красивым языком. Мне кажется, вы могли бы переработать это в хорошую большую литературу. Если правильно к этому отнесётесь.
– А правильно – это как?
– Как к плоду вашей фантазии.
Поплавский пожал плечами.
– Может быть. Наверное, можно попробовать. Вам что, понравилось?
– Можно и так сказать.
– Значит, не зря старался.
Хромов вдруг понял, что Поплавский больше не напишет и не расскажет об этом ни строчки. Даже если он врёт и продолжает слышать эти голоса в своей голове. Хромову всё больше казалось, что так и есть. Он умнее. Даже если он слышит, он всё равно больше не скажет об этом ни слова.
Трудный пациент.
Надо попросить, чтобы на новогодние праздники в больнице усилили охрану. На всякий случай. И чтобы внимательнее следили за приёмом таблеток.
«Знаете, какие у нас закаты? Всё начинается, когда Первое Солнце, самое большое, опускается к горизонту и окрашивает небо в ярко-оранжевый с красными прожилками, и облака у горизонта вместо жёлтых становятся почти багровыми. На закате Первое Солнце светит ярче, чем на протяжении дня, и, когда оно спускается к вершинам гор, они превращаются в чёрные силуэты. Чуть поодаль светит Второе Солнце, оно намного меньше, и свет его то белый, то ярко-жёлтый. Третье Солнце всегда белое, и оно заходит последним.
Самое прекрасное – когда Первое Солнце наполовину скрывается за горизонтом. Небо вокруг сначала полыхает ярко-красным, а потом становится розово-фиолетовым, когда свет Первого Солнца сливается в закатном мареве со Вторым и Третьим. И когда Первое Солнце, ослепив нас напоследок багровым блеском, оставляет только красную полоску на горизонте, небо становится розовым в свете двух солнц. Оно играет красками, переливается, меняя оттенки каждую минуту; я не знаю, есть ли в вашем языке слова для описания этой буйной палитры, которую можем видеть мы.
И в этом небе, переливающемся алым, розовым и фиолетовым, начинают блестеть звёзды. Луна светится бледно-синим, а в городе загораются огни газовых фонарей, освещая улицы и дома, и яркие светлячки танцуют в садах.
В городе, которого больше нет.
Город сгорел, и даже здесь, в трёх днях пути от него, мы чувствуем удушливый запах гари, который приносит нам ветер.
Я не хочу знать, как теперь выглядит город. Я представляю себе, как его руины облюбовали сгустки копошащихся белых червей, оплетающие скользкой паутиной бывшие дома, виллы, сады, виноградники, музеи, университеты, театры.
Там теперь смерть и погибель, и так теперь будет везде.
Мы идём на механических пауках по пыльной дороге и смотрим, как Первое Солнце клонится к горизонту. Мы идём и молчим. Нас четверо. Меня зовут Онерия, я дочь воина из Города Первого Солнца».
После работы Хромов решил прогуляться пешком до центра. Стало холоднее, чем накануне: выпавший с утра снег так и не растаял, руки без перчаток мёрзли, а в чёрном пальто становилось уже прохладно. Может быть, подумал он, даже на Новый год будет снег.
Он шёл по проспекту Обуховской Обороны, поглядывая в сторону Невы, где до сих пор так и не появилось льда: она выглядела совсем чёрной, и в ней отражались жёлтыми бликами огни заводов с того берега.
Ветер стал колючим и жёстким, от него слезились глаза и немели губы. Такой Петербург: куда бы ты ни пошёл, ветер всегда будет бить ровно в лицо.
Хромов морщился, ёжился и грел руки в карманах пальто. Наверное, пойти домой до центра было не очень хорошей идеей.
Перед тем как уйти с работы, он попросил не беспокоить его в течение получаса и скопировал из ЖЖ Поплавского все тексты о Городе Первого Солнца. Теперь они хранились у него на телефоне в вордовском файле.
Ему захотелось сесть в какой-нибудь бар и выпить виски.
Но нет, нельзя. Нельзя пить одному. Сначала ты выпиваешь полстакана, ты выпиваешь его очень быстро – ведь виски колой разбавляют только слабаки – и ты берёшь ещё один, а потом ещё и ещё и сам не замечаешь, как уходишь в штопор.
К чёрту. Нельзя расстраивать Таню под Новый год.
Завтра будет хороший праздник, и он уже купил всем подарки.
Интересно, какие на этой планете рассветы.
Он опять засмеялся своим мыслям, уже почти в голос.
В кармане завибрировал телефон – пришло сообщение от жены.
«Скоро будешь дома? Я показываю дочери “Космическую одиссею” Кубрика. Присоединяйся».
Хромов улыбнулся. Начал набирать ответ.
«Я думал, эксперименты над детьми запрещены».
Ответ пришёл быстро.
«Ты ничего не понимаешь в издевательствах над детьми! Зачем ещё заводить детей, как не для этого? Можно показывать им сложное длинное кино и наслаждаться их страданиями!»
Хромов рассмеялся.
«Обожаю тебя. Скоро буду».
Он передумал идти пешком до центра и решил вызвать такси.
* * *
В палате было темно. Поплавский лежал в койке прямо в пижаме, откинув одеяло к ногам из-за жары. В этой кровати он почему-то чувствовал себя будто на верхней полке плацкартного вагона. Здесь всегда было слишком жарко, слишком лень переодеваться – когда он ехал куда-то в поезде, он никогда не раздевался и просто заваливался на полку, накинув на ноги одеяло.
Первые дни в больнице Поплавский спасался этими мыслями. Из-за таблеток бо́льшую часть времени он лежал, ничего не соображая и глядя в потолок. И он представлял себе, будто едет в поезде, а за окном проносятся огни ночных городов, станций, далёких шоссе, чёрные деревья и заброшенные деревни. А рядом храпит сосед.
Сосед храпел каждую ночь. Громко, противно, раздражающе.
Заговорит ли она сегодня?
Завтра Новый год. Это было бы хорошим подарком.
Интересно, отмечают ли на их планете наступление нового года? И если отмечают, то когда и как? Может быть, новый год у них наступает не зимой, как у нас, а в середине самого жаркого лета, когда лучи трёх солнц нагревают песок до каления и на небо невозможно смотреть, не зажмурившись. Когда пересыхают ручьи и пруды, когда жители города, проходя мимо фонтанов, обязательно наберут горсть воды, чтобы умыть лицо, и густой воздух дрожит миражами в тесных переулках.
Он засыпал. Таблетки действовали неумолимо. Он ненавидел это ощущение, когда тело уже сковывает сон, мозг погружается в оцепенение, но мысли скачут одна к другой, продолжая роиться в голове и переливаться яркими образами.
Он глубоко вздохнул.
Может быть, на их планете, отмечая Новый год, устраивают ночные танцы на главной городской площади, водят хороводы вокруг газового фонтана, пьют воздушное вино и поют песни.
Его мысли плавали, светились разными оттенками, клубились дымчатым маревом и перетекали в еле слышный тонкий голос – чистый, хрустально звенящий и такой знакомый.
«В детстве отец часто возил нас к морю. Это было совсем недалеко. Мы приходили на вокзал Города Первого Солнца – это самый красивый вокзал во всей Империи, с хрустальными колоннами и механическими воротами? – а потом садились на поезд и мчались к нашему морю через оранжевую пустыню, мимо древних гор и руин старых городов, засыпанных песком.
Мы проезжали древние храмы старых богов, в которых уже никто не верил. Мы любовались из окон потрясающими закатами трёх солнц, а отец рассказывал мне о местах, в которых ему довелось побывать – а он повидал почти весь мир. Он воевал с дикарями-людоедами в джунглях Диких Островов, усмирял бунты в северных колониях, снаряжал экспедицию в Долину Золотых Черепов – место, куда до сих пор боятся забираться даже самые отчаянные храбрецы. Он искал вымерших драконов в Красных горах – конечно же, так и не нашёл.
Я слушала его рассказы и засыпала под стук вагонных колёс, и мы были всё ближе к морю.
А утром, когда Первое Солнце растекалось по бледно-голубому небу оранжевыми красками, наш поезд приезжал в город, расположенный у самого моря. Его называли Город Белой Башни».
