III
Санкт-Петербург
Клиника Бехтерева, отделение интегративной фармакопсихотерапии психических расстройств
26 декабря 2017 года
11:35
– Это было в седьмом классе, зимой, после новогодних каникул. Лидеров в классе было трое. Ну, знаете, такие сопливые альфа-самцы, которые хотят показать всем, какие они крутые, а вокруг крутятся подпевалы и мелкие ссыкуны. Именно вот такие мелкие ссыкуны – самые жестокие. Они любят пнуть исподтишка, плюнуть – но только если рядом лидер. Как собачья стая.
Хромов заметил, что Поплавский заметно поправился: появились щёки, лицо уже не такое бледное. Кормят здесь хоть и противно, но сытно. Хочет спать – это хорошо, значит, таблетки действуют.
– И вот на перемене после первого урока мы столкнулись в коридоре перед лестницей – один из этих троих, высокий, прыщавый, и еще пара подпевал обступили меня и не давали пройти. Топтались по ногам, задирали, толкали плечом. Я как сейчас помню: «Чо, борзый? Чо смотришь так на меня?» Я оттолкнул одного в сторону и прошёл вперёд, и те, кто оказался сзади, стали тянуть меня за рюкзак. И тут на меня нашло…
Поплавский сжал зубы, сглотнул слюну.
– Я схватил этого прыщавого, который был главным, за грудки, припечатал к стенке, дал ему кулаком по морде и толкнул вниз, по лестнице. А ещё одного ударил ногой ниже колена, он согнулся пополам, я взял его за волосы и пнул так, что он тоже покатился по лестнице. Третий сам убежал. Никто ничего не сломал, только ушибы. Но – тут же вызов к директору, родители в школу… «Ваш сын провоцирует других учеников». «Ваш сын не уживается в коллективе». «Ваш сын не может решить проблемы мирно и сразу пускает в ход кулаки». Твари.
– Вы хорошо запомнили этот эпизод.
– Ещё бы не запомнил! Но знаете, что случилось потом, через много лет, когда я уже работал? Я узнал, что тот долговязый и прыщавый подсел на героин и сдох от передоза.
– Вы были рады этому?
– Очень. – Он улыбнулся. – Ублюдок получил то, чего заслуживал. Жизнь расставила всё по местам.
– Тем не менее вы всё равно не чувствуете удовлетворения?
– Да. Я хочу, чтобы все они горели в аду. Все: и они, и их родители, и учителя, и директор. Все.
Он немного помолчал, крепко поджав губы, а потом продолжил:
– Но я больше не хочу об этом говорить. Красивую ёлку в холле поставили.
– Как скажете. Ёлка… да, мне тоже нравится. Тогда давайте перейдём к делу. Как себя чувствуете?
– Всё время хочу спать.
– Это хорошо, – сказал Поплавский, откинувшись на спинку кресла и рассматривая Поплавского. – А по вечерам как? Мыслеобразы приходят?
Поплавский покачал головой.
– Она не разговаривала со мной с тех пор, как меня сюда положили.
– Вот как. Что бы это могло значить?
– Я очень странно себя чувствую. Мне не хватает этого.
– Вы по-прежнему уверены, что она реальна?
– Разумеется. Слушайте… – Он оглянулся по сторонам, провёл рукой по волосам. – Мне очень-очень плохо.
Хромов нахмурился, отложил в сторону ручку.
– Отчего?
– Я плохо чувствую себя от этих таблеток. Я как будто в полусне, чувствую себя ходячим трупом. Я ничего не хочу, ни о чём не думаю, как будто у меня взяли и вытащили мозг из головы. А ещё у меня очень быстро меняется настроение, вот даже сейчас – пару минут назад я был бодрым, а сейчас как будто размазало по этому дивану. Вчера навещали родители, а я с ними даже говорить толком не мог. И я беспокоюсь за неё. Она молчит. С ней могло что-то случиться, и чёрт знает что, ведь она так далеко, и она молчит, а я ничего не знаю…
– Стоп, стоп.
Хромову показалось, что он бьётся головой о стену. Трудный пациент. Действительно трудный.
– Слушайте… – продолжил он. – А почему вы вообще так переживаете за какое-то существо с другой планеты? Какое отношение она к вам имеет? Вы её даже не видели. Она – не ваш друг, не ваш родственник, не ваша девушка…
– У меня нет девушки.
– Тем более. Хорошо, допустим, есть отличная от нуля вероятность, что она реальна. Всегда есть отличная от нуля вероятность, верно?
Поплавский кивнул.
– И тем не менее представим, что это так: какое вам дело до неё? Это происходит в другом мире. Вы не сможете вмешаться, не сможете помочь. Происходящее там, – он указал пальцем в потолок, – никак не отразится на вашей жизни здесь, – он опустил палец вниз.
– Это верно, – сказал Поплавский, и Хромов заметил, что его голос становился медленным и тягучим, будто он пытался скрыть дрожь.
– Тогда почему вам это так важно?
Поплавский замолчал, посмотрел на Хромова часто моргающими глазами, быстро облизал губы, потом отвернулся и, не глядя в глаза, ответил:
– Я люблю её.
Если бы у Хромова сейчас был в руке пистолет, он застрелился бы, не раздумывая.
– Так.
Больше он не мог ничего ответить.
– Так, – повторил он.
Доктор в деталях представил, как подносит невидимый пистолет к своему виску и нажимает спусковой крючок. Поплавский смотрел на него стеклянными глазами, чуть поблескивающими на свету: кажется, ещё немного, и он заплачет.
Пора зайти с козырей.
– Очень хорошо, что вы об этом сказали, – заговорил Хромов. – Серьёзно, это очень хорошо, и вы молодец. Но скажите, зачем любить того, кого не существует?
Поплавский улыбнулся и хмыкнул, и теперь Хромов увидел, как по его щекам катятся слёзы.
– Вы совсем дураки тут все, – сказал он медленно, тихо, дрожащим голосом. – А когда вы любите реального человека, вы любите его или образ, который придумали себе?
– Здоровый человек любит реального человека. Иначе любовь очень быстро становится страданием.
– Любовь может быть другой?
– Может.
– Вы любите свою жену и дочь?
– Да.
– Я вам не верю. Давным-давно вы придумали себе образ и полюбили его. А потом образ рассыпался, а от человека никуда не деться.
– А ваш образ не исчезнет?
– Нет.
– Но ведь он уже исчез.
– Вернётся.
– Это будет зависеть от того, насколько успешно подействует лечение. Слушайте, вы ведь прекрасно осознаёте, что выдумали её. Вы знаете, что такое тульпа?
– Знаю. Это не делает её несуществующей.
– В каком-то смысле, может быть, и да…
Хромов устал спорить. Разговор вдруг показался ему настолько тупым и бессмысленным, что проще будет прекратить его.
– Эдуард, давайте на сегодня закончим, если вы не против. Встретимся 30 декабря, перед самым Новым годом.
Поплавский молча кивнул.
Когда он ушёл, Хромов снова закурил и открыл его ЖЖ на последних записях. Ему нравилось перечитывать эти тексты. Даже немного жаль, что он больше не будет их писать. Но лучше так.
«Жители Города Единства убили себя чумной плесенью, выпустив на волю страшную болезнь, которая уже почти триста лет не тревожила Империю; споры её держали в крепко закрытых бочках под землёй.
Нас четверо. Мы бредём на механических пауках по пыльной дороге вдоль виноградных полей и молчим. Раньше на этих полях трудились люди и машины, теперь здесь пусто. Этот урожай погибнет. В небе закат, и прямо над горизонтом рядом с тускловато-красным солнцем стоят две яркие маленькие звезды – белая и зелёная. Небо светится багровым над ярко-жёлтыми закатными облаками, воздух дрожит прозрачными миражами; пахнет пылью и, кажется, всё ещё гарью.
О пустынниках стало известно всего три десятка лет назад. Они появились в Белой пустыне – это было место самых кровопролитных сражений, какие знала история. Здесь стоял последний город, не покорившийся Империи. Указом Императора его название было забыто, а сам город разрушен в труху бомбами и сожжён дотла вместе со всеми жителями. С тех пор больше не было в мире государства, кроме Империи; весь мир стал Империей.
За десять дней это место превратилось в выжженный пустырь из дымящихся руин, обугленных трупов и искорёженного железа. Через пять лет руины занесло песчаными бурями.
А ещё через пять лет торговцы, чей путь проходил к югу от погибшего города, стали рассказывать, что на их караваны нападают чудовища.
Откуда они появились, никто не знал. Каждый из них выглядел как отвратительный сгусток белых червей, слившихся в единое целое – без лиц, без глаз, без рук и ног. Они могли принимать разные формы, то сливаясь в копошащийся клубок, то расползаясь по песку шевелящейся паутиной. Сначала они ползали по песку и нападали на людей, пытаясь схватить их уродливыми белыми отростками, и торговцы успешно отбивались от них холодным оружием. С годами их становилось больше, сами они становились быстрее, и тогда путь караванов пришлось сместить ещё на несколько миль южнее.
Но вскоре черви добрались и туда. Они быстро эволюционировали, став ещё больше, быстрее и сильнее. Торговцы понесли первые потери. Черви схватили нескольких караванщиков и разорвали их на куски».
Когда закончился рабочий день, Хромов продолжил читать записи Поплавского уже в метро, прямо с телефона. Он не мог понять, отчего они так зацепили его. Может быть, из-за красивого слога. Или из-за интересного мира, который он описывал. Вот бы ему выздороветь и довести всё это до ума (ха-ха, отличный каламбур, подумал он), дописать, придумать сюжет, сделать из этого целую книгу. Это было бы очень здорово.
В вагоне пахло женскими духами. Хромов стоял, прислонившись спиной к дверям, прямо у надписи «не прислоняться», держа в одной руке портфель, а в другой – телефон. И читал.
«Планам покончить с червями помешала ещё одна война – против Империи взбунтовалась островная провинция неподалёку от Северного полюса, затем к ней присоединились ещё несколько северных земель. После войны черви будто перестали тревожить торговцев, и всё снова пошло своим чередом. Никто не знал, что всё это время они просто смотрели, наблюдали и учились.
Они эволюционировали на глазах и становились умнее с каждым днём.
Когда они научились пользоваться брошенным оружием и делать собственные боевые машины из ржавых обломков, было уже поздно. За несколько недель они распространились по всей пустыне, уничтожив несколько перевалочных торговых пунктов, затем набросились на большие города. Они наступали неумолимым валом во все стороны, расползаясь по планете, как плесень – да, как та самая чумная плесень.
Сначала они просто брали города наскоком, но с каждым разом всё больше учились военному делу, брали в осаду, изнуряли бомбёжками и набегами, чтобы в итоге уничтожить и сжечь. С каждым разом они делали всё более мощные машины и бомбы. В каждом захваченном городе они делали то же, что и с местом их зарождения, оплетая руины паутиной из белой слизи и обустраивая свои гнёзда, и каждый раз червей становилось всё больше и больше.
Значит, именно они будут новыми хозяевами мира».
Его жену звали Таня. Она встретила его дома – высокая, лёгкая, с выпирающими ключицами, стройная и с гордым профилем в свои сорок лет, с короткими, крашенными под седое серебро волосами.
– Я купила тебе пиво, – сказала она вместо приветствия. – Как знала, что сегодня будешь дома.
– Да, – устало ответил Хромов, скидывая пальто с плеч. – Спасибо тебе.
«Перекати-поле гонит с неба ветерок, всё переплетено, но не предопределено», – приглушённо доносилось из закрытой комнаты дочери.
– Яна в комнате? – спросил Хромов, кивнул на дверь.
– Как слышишь, – улыбнулась Таня.
– Уроки делала?
– Наверное. – Она пожала плечами. – Ну, она сказала, что сделала. Поверим?
– Поверим. – Хромов повесил пальто, снял ботинки, развязал галстук и усталыми шагами направился к кухне. – Какая-нибудь еда есть?
«Берегите психов, чужаков, еретиков, ведь всё переплетено», – доносилось из комнаты.
– Могу разогреть тебе пасту с мясным соусом, – сказала Таня.
– Сам разогрею. Что же я, не умею пользоваться микроволновкой?
– Выглядишь замученным. – Она провела рукой по его волосам. – Опять тот трудный пациент?
Хромов кивнул.
– Он, кстати, тоже любит Оксимирона.
– Найдём Яне пару?
– Твои шутки, знаешь… Он ей в отцы годится. – Он поцеловал её в щёку. – Пойдём ужинать.
– Я уже. Но посижу с тобой.
На кухне треки Оксимирона заглушил телевизор. Ведущие обсуждали новости: США приняли решение о поставках оружия на Украину.
Хромов сжал зубы от злости. Эта тема бесила его.
– Танюш, можно я переключу этих хохлов? Не могу обо всём этом слышать… Психов мне и на работе хватает.
– Конечно. Самой надоело.
На следующем канале показывали «Иронию судьбы». Пьяный Лукашин кувыркался по квартире, пытаясь найти брюки.
Хромов разогрел пасту, открыл пиво и уселся за стол. Таня подошла к столу, без спроса отхлебнула из бутылки и уселась напротив.
– И как там твои психи?
– Да все этот… инопланетянин, – ответил Хромов, ковыряясь вилкой в пасте. – Очень жалко парня. Из него вышел бы отличный писатель. Может, и выйдет, если долечим. А у тебя как?
Таня работала корреспондентом в городской интернет-газете.
– Скучно. Писала текст про оппозицию, обзванивала всех этих… Всё как всегда. У тебя одни психи, у меня другие.
Оксимирон из комнаты Яны зазвучал громче слов пьяного Лукашина – значит, она открыла дверь. Через минуту она показалась на пороге комнаты – высокая для своих лет, светловолосая, до безумия похожая на мать, в чёрной футболке.
– Привет, пап.
– Привет. Как в школе дела?
– Нормально.
Другого ответа он и не ожидал. Но это опять же нормально.
– Ты умница, – сказал он, отхлёбывая пиво из бутылки. – Отдыхай.
– Этим и занимаюсь. – Она улыбнулась.
– Кстати, ты покажешь нам наконец свои рассказы?
– Пааап! – Она делано закатила глаза.
Таня захохотала. Так было каждый раз.
– Шучу. Отдыхай, отдыхай.
«Какие же они у меня красивые, – думал Хромов, глядя то на Таню, сидевшую перед ним с его бутылкой пива, то на Яну, закатывающую глаза каждый раз при упоминании фанфиков, – какие же они красивые и замечательные. Поплавский неправ. Совсем неправ. Ничего он не понимает».
У Поплавского – выдуманная женщина с другой планеты, безголосая тульпа из странного мира с тремя солнцами. А у Хромова – самая красивая на свете жена, любимая женщина, настоящий боевой товарищ. И замечательная дочь.
«Где нас нет – горит невиданный рассвет, где нас нет – море и рубиновый закат», – доносилось из комнаты.
* * *
Поплавский лежал в койке и пытался не закрыть глаза, чтобы не заснуть. В палате выключили свет. Он наблюдал, как по тёмному потолку время от времени плывут жёлтые огни от проезжающих по улице машин.
Заговори со мной, пожалуйста.
Заговори со мной снова.
Сосед по палате отвратительно храпел. Он храпел каждую ночь, глубоко, громко и с мерзким присвистом. Ему было шестьдесят лет, и он жаловался, что соседи облучают его радиацией. Поплавский подумал, что его можно придушить подушкой и ему за это ничего не будет, он же псих. Но это лишнее.
Ещё одна машина проехала за окном.
Заговори со мной. Пожалуйста. Как ты там? Как там твоя погибающая планета, твой мир, умирающий в беспощадном огне? Как там твоё путешествие по выжженной пустыне? Всё ли с тобой в порядке? Иди, иди туда, где нет войны, туда, где будет спокойно и не будет этих белых червей. Только спаси себя.
Заговори со мной, прошу.
Чтобы не заснуть, он рисовал пальцем на одеяле какие-то причудливые фигуры и беззвучно шептал губами одни и те же фразы:
– Заговори со мной. Я буду умнее. Я никому не расскажу. Заговори со мной. Я буду умнее. Я никому не расскажу. Заговори со мной. Я буду умнее. Я никому не расскажу…
И она заговорила с ним.
