Глава 18
Ребекка ощущала тепло. Она была окутана теплом. Она слышала потрескивание сухих дров и отдаленный лай собак. Запах… запах пламени.
Ее глаза распахнулись, сердце учащенно забилось.
Эш сидел рядом с ней на стуле у очага и смотрел на нее своими льдисто-голубыми глазами. Она находилась в его гостиной; освещение было приглушенным. Мерцающий огонь пламени в камине резко подчеркивал суровые черты Эша. Шрам на его щеке выглядел как узловатый нарост. Старый темно-рыжий пес с поседевшей мордой дремал на коврике перед очагом. Он был похож на ретривера, которого когда-то держала ее мать. Кибу спал на стуле рядом с Эшем.
До Ребекки снова донеслись лай и поскуливание собак на улице.
Она расставляла по местам фрагменты головоломки, сражаясь с туманом в голове и пытаясь вспомнить, как попала сюда. Свет фар, преследовавший ее. Пепелище на месте отцовского дома и следы, оставленные в сарае возможными свидетелями пожара, которые потом бежали оттуда. Эш, выстреливший в нее. Ее автомобиль, оставшийся без топлива. Страх смерти. Возвращение на ранчо Хогена и неуклюжие попытки избавиться от отцовской верхней одежды в прихожей у Эша. Он помог ей дойти до гостиной в своем семейном гнезде – огромном бревенчатом доме, построенном его дедом. Устроил ее на диване в полулежачем положении.
Ребекка медленно выпрямилась и постаралась сосредоточиться. Ее закутали в одеяло с подогревом, поверх которого было наброшено пуховое одеяло. От пододеяльника пахло недавней стиркой. Да, вспомнила Ребекка: когда Эш привел ее сюда, огонь в очаге уже горел. Потом Эш напоил ее горячим чаем с медом и дал теплую шерстяную одежду, большую, не по размеру. Потом снова был чай.
Эш посоветовал пока ничего не говорить. Разговор может подождать.
Ребекка встретилась с его взглядом и ощутила первобытную связь между ними в этой сумрачной комнате. Она впервые по-настоящему увидела Эша за все эти годы.
Возлюбленный времен ее юности заметно постарел. Впрочем, как и она сама. Но его мужская зрелость выглядела привлекательно; он не был симпатичным красавцем, скорее суровым, обветренным, с бронзовым загаром и задумчивым взглядом. Ребекка снова посмотрела на шрам, пересекавший его левую скулу и щеку от глаза до челюсти. За прошедшие годы он мог сделать пластическую операцию, но явно не захотел. Ребекка мысленно вернулась в тот день, когда она попыталась зашить рану с помощью дорожной аптечки и скудных знаний, полученных во время работы ассистенткой ветеринара.
«Он лгал…»
Она посмотрела на его руки. На костяшках пальцев тоже остались мелкие шрамы.
«От чего ты защищала его в тот день?»
Она хорошо помнила кровь, запекшуюся на его разбитых костяшках. Почему Ребекка не сказала своему отцу, что не уверена в рассказе Эша о падении с лошади, протащившей его по гравию?
Почему тогда, в шестнадцать лет, она не смогла критически отнестись к его отказу обратиться к врачам из «Скорой помощи»? Какие глубинные побуждения заставили ее закрыть глаза на более мрачную правду?
Может быть, в тот бурный год, когда она начала встречаться и спать с Эшем, она сознательно предпочла не думать о фактах, вызывавших когнитивный диссонанс между реальностью и потребностью верить ему? Доверять, как прежде?
Возможно ли, что ее поступки в тот день сформировали нынешнюю реальность? Но тогда… могла ли она в какой-то мере быть причастной к смерти своего отца?
И почему, – о боже, почему Эш до сих пор вызывает у нее такие чувства? Он обладал некой животной притягательностью; именно поэтому она все эти годы избегала его общества. Сила влечения ослепила Ребекку и не дала понять, что этот мужчина ей совсем не подходит. Он был лжецом. Дважды лжецом, и более того.
Ребекка кашлянула, чтобы прочистить горло.
– Сколько времени? – спросила она.
– Почти полночь. Как ты себя чувствуешь? Мне нужно отвезти тебя в Клинтон?
Поездка от его ранчо займет почти час – в темноте, по плохой дороге. И пункт «Скорой помощи» будет закрыт. Им придется звонить в 911 и договариваться о вызове врача. Это напомнило Ребекке о том, что здесь каждый должен сам заботиться о себе.
– Я… должно быть, я вырубилась.
Кривая улыбка.
– Ты спала как младенец. Должно быть, сильно устала.
В Ребекке всколыхнулось желание все рассказать Эшу. О том, каким нелегким было ее возвращение домой через снежные бураны. О том, как она едва не утратила власть над собой при виде тела своего отца. О том, насколько измученной она была в эмоциональном отношении. Но она удержалась, когда вспомнила обстоятельства и причины своего появления здесь, в его доме.
– Эш, что заставило тебя вернуться на ранчо моего отца? Как получилось, что ты нашел меня?
– Я иногда поднимаюсь на холм-останец с плоской вершиной возле Броукен-Бар. В ясные холодные вечера там открывается потрясающий вид на долину. – Эш немного помолчал. – Мне нужно было подумать.
«После встречи с тобой». Невысказанные слова повисли в воздухе между ними.
– Я хотел подняться повыше. Потом, когда взошла луна, я увидел блеск металла рядом с бывшим домом твоего отца. Мне показалось, что это автомобиль, и я решил проверить до возвращения домой. – Он сделал короткую паузу. – Ты могла там умереть.
Ребекка тяжело сглотнула, когда этот факт камнем упал внутрь.
– Ты сидел там и наблюдал за мной в темноте?
– Я беспокоился, – сказал Эш и тихо добавил: – И я рад видеть тебя… после стольких лет.
Ребекка еще больше выпрямилась и плотнее запахнулась в одеяло, насторожившись, но испытывая противоречивые чувства. Собаки замолчали, и только ветер стонал в застрехах дома.
– Я слышала, что ты женился, – сказала Ребекка, гадая о том, кто развел огонь, горевший во время их приезда, и поставил цветы в вазе на столе.
Он кивнул, но промолчал. Сердце Ребекки странно заныло, и она одернула себя; возможно, его жена сейчас находилась в доме и недавно лежала на этой кровати.
– А я слышал, что у тебя есть партнер по имени Лэнс, – сказал Эш. – Юрист по страхованию от крупного ущерба.
При упоминании о Лэнсе ее пульс участился. Его имя в устах Эша, осведомленность в ее интимных делах, – это казалось посягательством на ее личную жизнь.
– Откуда ты знаешь о Лэнсе?
– Твой отец часто и очень подробно рассказывал о тебе, Бекка. Ной гордился тобой. – Эш сглотнул. – Мне будет его не хватать.
– Как ее зовут?
Он вопросительно изогнул бровь.
– Твою жену.
Эш тихо фыркнул, потом кивнул, словно что-то понял.
– Ясно… Полагаю, хотя Ной все мне рассказывал о тебе, он мало что рассказывал тебе обо мне, так?
– Я просила его этого не делать. Но не после того, как узнала о твоей женитьбе.
Ее слова повисли в воздухе. Эш внимательно смотрел на нее, и что-то неуловимо изменилось в его лице. Он облизнул губы, посмотрел на свои руки, потер ладони и вздохнул:
– Ее зовут Шона. Она художница. Мы познакомились, когда она приехала сюда с группой начинающих художников. Я был у них проводником во время короткой экспедиции на природу.
Он помедлил, как бы взвешивая, о чем еще можно рассказать. Треснувшее бревнышко упало на зольную решетку, и в камине полыхнул огонь.
– В итоге у нас ничего не вышло, – сказал Эш. – Мы развелись шесть лет назад. Наш брак продолжался семь лет.
У Ребекки зачастило сердце. Он посмотрел ей в глаза.
– Почему? – спросила она.
Он удержал ее взгляд во властной, почти обвиняющей манере. Как будто Ребекка была виновата в том, что его супружеские отношения сложились неудачно.
– Наверное, из-за меня. Я… просто я мало что мог ей дать. Меня часто не было дома, – в смысле, я часто уезжал в глушь и занимался своей работой. Знаю, иногда со мной бывает трудно поладить. А она… она нуждалась в большем. Потом она завела роман, хотя, полагаю, я напрашивался на это. На окончательный развод понадобилось почти столько же времени, сколько мы прожили вместе.
В его глазах мелькнуло страдальческое выражение. Ребекка знала, что это такое: боль измены. Когда-то Эш причинил ей такую же боль. Она посмотрела на цветы, стоявшие на столе. Эш как будто прочитал ее мысли; впрочем, он и раньше имел привычку угадывать, о чем она думает.
– Домохозяйка, – сказал он. – Она получает свежие цветы у торговца в Клинтоне и следит за домом. – Он улыбнулся, но одними губами. – А как у тебя с юристом по страхованию? Это серьезно?
Судя по тону, он с таким же успехом мог бы сказать: «А как у тебя с профессиональным кляузником?»
Ребекка пристально смотрела на Эша, ощущая подступающий гнев. Она приветствовала это чувство. Гнев очистил разум, вернул ее к поставленной цели и причине для разговора с Эшем. Оставив его вопрос без внимания, она сказала:
– По словам Бака, ты был последним человеком, видевшим моего отца в живых до его предположительного самоубийства.
«Или убийства».
– Расскажи мне, что произошло в эти последние часы, Эш. Почему ты сказал, что не думаешь, будто мой отец мог застрелиться?
Эш снова облизнул губы.
– В тот день я обнаружил его в магазине на автозаправке «Петрогаз». Он был изрядно пьян и, надо думать, сделал большой крюк пешком от «Лося и Рога» под предлогом визита к своему старому приятелю Клайву Додду. Потом он собирался тем же путем вернуться к своему автомобилю, стоявшему возле «Карибу-Лодж», – это был фокус, рассчитанный на возможность ускользнуть от бдительного ока Солли, – но в таком состоянии Ной просто не мог управлять машиной. Я предложил отвезти его домой.
Ребекка слышала нотки искреннего участия в его голосе. Это выводило ее из равновесия.
– В какое время это произошло?
– В полдень. Мы приехали к нему около четырех часов дня.
– Поездка занимает сорок пять минут, максимум час. Что произошло в промежутке?
– Значит, ты изображаешь копа и устраиваешь допрос?
– Я и есть коп. А он – мой отец. Я хочу знать, что случилось.
Эш покосился на нее:
– Ты расследуешь махинации в высоких сферах. – Он выразительно помолчал. – Это совсем другое, по сравнению с убийством, Бекка.
– Значит, это убийство?
Слово повисло в воздухе между ними. Мерно потрескивал огонь в очаге.
Эш отвернулся, выругался вполголоса и провел пальцами по волосам – таким же густым и темным, как во время их последней встречи, но пронизанным серебряными нитями у висков. Впрочем, это его красило.
– Не знаю, как еще это можно назвать, Бекка. Правда не знаю. Но, на мой взгляд, это точно не было самоубийством.
У нее что-то сжалось в груди.
– Тогда расскажи мне, Эш. Проведи меня по этому дню, шаг за шагом. Пожалуйста.
– По пути из Клинтона мы остановились на ранчо Оупен-Серкл, чтобы выгрузить припасы. Мэгги недавно овдовела, и я помогаю ей как могу. – Он пожал плечами. – Мне нетрудно выгрузить припасы или доставить ей нужные вещи по пути в город или обратно. Ной заснул на подъезде. Он спал почти всю дорогу после того, как мы выехали из города. Проснулся, когда мы прибыли к его избушке.
Ребекка взглянула на него:
– А потом?
– Я помог ему занести дрова. Развел огонь в очаге. Немного выпил с ним, как у нас принято… было принято время от времени. А потом я уехал. Приближался холодный фронт, и мне нужно было проверить собак и заплатить за разные вещи. – Он подался вперед, положив локти на бедра и сцепив руки. – Но вот что странно. Ной включил духовку. Он поставил две тарелки на кухонный стол и положил рядом пачку сигарет. Он не курил. Значит, он ждал кого-то к ужину, Бекка. Все это ничуть не похоже на поведение человека, который собирается покончить с собой.
Ее сердце забилось быстрее.
– Сигареты марки «Денали плэйн»?
Он слегка отпрянул.
– Откуда ты знаешь?
– Я поговорила с Маликами на автозаправке. Они сказали, что он купил пачку «Денали плэйн».
Его лицо на мгновение омрачилось, когда он понял, что подвергается перекрестному допросу.
– Клайв Додд курит? – поинтересовалась Ребекка. – Бак сказал мне, что отец собирался заглянуть к Додду. Он мог купить сигареты для Додда?
– Додд сидит на кислородной подушке и умирает от эмфиземы. Эти сигареты предназначались для кого-то еще.
– Ты сообщил Баку и коронеру Дикси о сигаретах и о том, что мой отец ожидал к ужину гостя?
– Я сказал Баку.
– Он расследовал это обстоятельство? Определил и допросил человека, который должен был приехать к ужину?
– У меня нет ответа на этот вопрос. Я знаю лишь, что дело было передано в офис коронера, поскольку Бак не обнаружил свидетельств преступления.
– При мне Бак не упоминал о том, что мой отец ждал гостя. По его словам, все указывало на депрессию и суицидальные настроения.
Эш молча изучал ее лицо, словно прикидывая, чем он может поделиться. Стоны ветра снаружи усилились до зловещего воя над замерзшим пейзажем.
– Бекка, я не уверен, что Бак – подходящий коп для расследования этого дела, – тихо сказал Эш.
– Почему? – удивленно спросила она.
Эш потянулся и почесал брюхо Кибу, слегка отвернувшись от нее. Ребекка поднаторела в методике допроса, и для нее это был явный признак. Эш собирался солгать.
– Я не доверяю ему, – тихо произнес он.
Ребекка подумала о том, как Бак смотрел на флаг, хлопавший на холодном ветру, и о его словах:
«Его автомобиль оснащен хорошими зимними колесами с шипованными покрышками. Это тебе понадобится, если ты собираешься отправиться туда».
Она снова подумала о вероятности того, что автомобиль был испорчен умышленно.
– Почему? – вслух спросила она.
Эш покачал головой:
– Просто… я ему не доверяю.
Она ждала дальнейших объяснений, но их не последовало. Поэтому она отложила вопрос в сторону, собираясь разобраться попозже.
– Если вернуться к выпивке с моим отцом, в каком настроении он находился? О чем он говорил?
– Он был… энергичным, почти воодушевленным. Увлеченным одним из своих новых расследований – тех дел, которые давно были закрыты.
– Что за дело? – с внезапной тревогой спросила Ребекка.
Эш колебался; пожалуй, слишком долго.
– Дело об исчезновении Уитни Ганьон и Тревора Бьючемпа.
Ее сердце дало сбой. Она догадывалась об этом, но слышать эти старые, давно забытые имена из уст Эша… это было больно. Воспоминания взорвались, как мина замедленного действия.
Она почти ощущала запах попкорна, висевший в жарком воздухе тем поздним вечером на фестивале родео. Она снова видела выражение глаз Эша, когда застала его выходившим из амбара вместе с Уитни. Сглотнув, Ребекка плотнее запахнулась в одеяло.
– Почему именно это дело? – очень тихо спросила она. – Почему теперь?
Эш провел языком по зубам.
– Ной нашел человека, который видел, что Уитни в тот день высаживалась на автобусной остановке.
Ребекка нахмурилась:
– Ну, и в чем дело? Мы знаем, что в тот день Уитни и Тревор были на остановке автобусной линии Renegade Buses. Что в декабре того года нашлась свидетельница, утверждавшая, что она видела, как на той остановке, еще до прибытия автобуса, Уитни и Тревор садились в белый фургон с орегонскими номерами.
Взгляд Эша потемнел, его губы сжались в прямую линию. Он рассеянно почесал живот Кибу. Судя по всему, Эш переоценивал свои действия и принимал какое-то важное решение. У Ребекки зародилось недоброе предчувствие.
Он сделал глубокий вдох и встретился с ней взглядом.
– Ной считал это большой проблемой, поскольку человек, высадивший Уитни, ввязался в драку с Тревором, который достал нож.
Очередная пауза, усугубленная гнетущим предчувствием. Хлопнула ставня, и что-то задребезжало на крыльце.
– А еще потому, что этим человеком был я, Бекка.
