В конце XIX века в духовной жизни Грузии произошло знаменательное событие. Известный агиограф и иконописец Михаил-Гоброн Сабинин написал на основе древнегрузинских икон, фресок и миниатюр, которые он в течение своей жизни тщательно изучал, икону «Слава Грузинской Католикосской Церкви», похожую на величественный свод грузинской агиографии.

Будучи человеком глубоко религиозным, он с детства посещал монастыри и святыни Грузии, подолгу жил среди монахов, являлся подвижником в своей личной жизни и на склоне лет написал как священную поэму, как духовное завещание потомкам, как гимн Грузинской Церкви эту великолепную икону. Здесь в предельно сжатом пространстве он воплотил духовную историю Грузии в образах ее святых: мучеников и преподобных, царей и воинов, епископов и монахов.

В его творении, как в световом поле, отражена сама душа верующего народа. У этой иконы в молитвенном безмолвии слышится биение живого сердца Грузинской Церкви. Сабинин не только иконописец, но и действительно выдающийся агиограф и историк. Он собрал жития святых Грузии в обширный сборник, который издал на грузинском и русском языках. Каждое житие завершено составленной им молитвой. Древние иконы и фрески он не просто изучал как художник, но молитвенно созерцал и мистически переживал, поэтому его икона отличается непревзойденной внутренней композиционной гармонией, исторической правдивостью и высокой духовностью.

Православная икона — это откровение Божие, это реальное присутствие святых на земле. Это проявление духовного мира в визуальном плане, это поле Божественных сил и энергий, это явление Церкви Небесной в Церкви Земной, это мистическое окно в небо, откуда льется на землю незримый свет. Поэтому икона «Слава Грузинской Католикосской Церкви» — не столько достижение самого Сабинина, сколько дар Божий всей Грузинской Церкви. Мистические творцы иконы — преподобные и мученики, изображенные на ней.

Грузинская летопись «Картлис цховреба», собор Светицховели и икона «Слава Грузинской Католикосской Церкви» — явления, не сопоставимые по своим измерениям и значению. Однако есть нечто общее между ними. Они воплотили в себе историю Грузинской Церкви: одна — на пергаменте, другой — в камне, третья — в красках.

В верхней части иконы изображен Иисус Христос, как на иконе Вознесения — с простертыми для благословения руками. От Христа исходят лучи света, озаряя две сферы — небо и землю, делая их взаимопроникновенными, объединяя в единую Церковь Божественного Логоса, Который открывается как жизнь и свет. По правую сторону от Христа изображена Богоматерь, в руках Ее омофор — длинный узкий платок, который носили иудейские девушки. Божия Матерь простирает светящийся омофор над Грузинской Церковью так же, как распростерла Она его над людьми, молившимися во Влахернском храме, когда Константинополь был осажден врагами, как будто сжат щупальцами огромного спрута.

По преданию, Иверия — это апостольский жребий Девы Марии. После Вознесения Апостолы собрались в Сионской Горнице, чтобы решить, в какую страну идти каждому из них. Дева Мария захотела принять участие в апостольской проповеди, и Ей выпал жребий — Иверия. Богоматерь собралась в путь, но Господь велел Ей оставаться в Иерусалиме и обещал, что Жребий Ее просветится в последующие времена. И тогда Богородица, призвав апостолов Андрея и Симона, вручила им Свой нерукотворенный образ для благословения Грузии. Сведения об этом имеются в грузинской и русской летописях, а также у Никона Черногорца. Грузию назвал Уделом Божией Матери великий святой последнего времени Преподобный Серафим Саровский, которому во время его земной жизни много раз являлась Небесная Царица.

В книге пророка Даниила описывается таинственная борьба Ангелов у престола Божиего. Один Ангел символически назван князем персидским, другой — князем греческим; Архангел Гавриил противостоит этим князьям.

Экзегеты, толкователи Священного Писания, поясняют, что Небесная Церковь участвует в Божественном Промысле о народах мира, что каждой стране, народу и племени даны Ангелы-хранители и символическая борьба Ангелов — это их молитвы о народах земли. В данном случае небесный покровитель иудейского народа Архангел Гавриил молился об окончании Вавилонского плена и возвращении иудейского народа на родину для восстановления Иерусалимского храма. Ангел-покровитель персидского народа молился о продлении плена, чтобы персы через иудеев пришли к вере в единого Бога. Оба Ангела ревновали о славе Божией, оба молились о спасении людей. Поэтому молитва их была благочестивой борьбой, проявлением любви к хранимому каждым из них народу.

Ангел-Хранитель Грузии — Сама Царица Небесная. Это великая милость, но в земном плане — это Божий призыв к подвигу и жертвенности. Любовь Божия познается в испытаниях, о которых Господь сказал Апостолам: Чашу, которую Я пью, будете пить (Мк. 10:39). Жизнь Божией Матери была молчаливым служением Богу, была крестом и страданием, была духовной Голгофой. Исторический путь Грузинской Церкви — путь мученический, это многовековой путь борьбы за Православие с языческим и мусульманским миром. История Грузии — книга, написанная кровью страстотерпцев и слезами преподобных, освещенная багровым пламенем пожарищ и ослепительными молниями битв. Были времена, когда Грузия представляла собой остров среди бушующего моря иноверного мира, которое с грохотом и воем билось о ее берега, обрушивало на нее огромные, как горы, пенящиеся кровью волны, и казалось, что Грузия безвозвратно будет поглощена мрачной свирепой пучиной. Но милость Царицы Небесной была с Грузией, Ее светозарный омофор простерт над Грузинской Церковью.

Великие империи гуннов, хазар и монголов исчезли с лица земли. О многих народах, существовавших прежде, мы знаем только по какой-нибудь истертой надписи на камне или случайно найденной монете; другие народы и племена ушли, не оставив даже следа в анналах истории. А Грузия, отразив бури веков, сохранила как сердце свое — имя Христа, как душу свою — Православие.

Дева Мария — дивный цветок всех добродетелей. Но особенно сияет она смирением, чистотой и любовью. Если христиане не променяют в душе своей три эти добродетели на другие, призрачные, блага, то Ее светозарный омофор, как ангельские крылья, по-прежнему будет сохранять Церковь Грузии во времена всех испытаний.

Рядом с Девой Марией изображен святой великомученик Георгий Каппадокиец, родственник равноапостольной Нины. Он был блистательным полководцем, любимцем императора, но предпочел мучения за Христа мирской славе и умер, как подобает воину, в духовном бою, в котором сама смерть его стала победой. Образ святого Георгия, поражающего дракона, — бесстрашного витязя, небесного покровителя воинов — стал близок Грузии, которой часто приходилось вступать в единоборство с грозными и могучими врагами; здесь после Иисуса Христа и Девы Марии его имя чаще всего призывают в молитвах, особенно — в горных областях.

По левую сторону от благословляющего Христа стоят апостолы Андрей Первозванный и Матфий.

Андрей Первозванный — первый из Апостолов, кто последовал за Христом. Он проповедовал Евангелие в Мегарской колонии — Византии (будущий Константинополь), Колхиде, Иверии, на Северном Кавказе, в Тавриде (Крыму) и Скифии. А закончил свой путь в греческом городе Патры, где был распят на кресте.

Апостол Матфий был избран в число 12 Апостолов по жребию — на место Иуды Искариота. Он проповедовал в Абхазии, обратил в христианство сванов и их царицу Диодору, затем вернулся в Иерусалим, где принял ту же смерть, что и первомученик Стефан: синедрион приговорил его к побиению камнями.

Надо отметить, что в Грузии проповедовали также апостолы Симон Кананит, могила которого находится в Анакопии (Новый Афон), и апостол Варфоломей, обошедший с проповедью юго-восточную Грузию. По некоторым сведениям, Колхиду посетил и святой апостол и евангелист Матфей — перед своим путешествием в Эфиопию. Апостолы основывали первые христианские общины, рукополагали для них епископов и пресвитеров. Их проповедь была похожа на прозрачный и чистый свет утренней зари — лучи ее окрасили золотыми цветами вершины гор, но долины еще лежали во мгле и тумане.

Первая по времени святая Грузинской Церкви — блаженная Сидония, мцхетская иудейка, сестра раввина Элиоза. Она не видела Христа, но, услышав о Нем, поверила в Него сразу как в Мессию и Спасителя мира, поверила всей силой и любовью своего сердца. И когда ее брат вместе с паломниками отправлялся в Иерусалим (это было в год казни Спасителя), она умоляла его привезти с собой во Мцхета, как великое благословение, какую-нибудь вещь, принадлежащую Христу. Элиоз исполнил просьбу своей сестры. Он находился у Голгофы при распятии Спасителя, купил Его Хитон у одного из воинов-совершителей казни и привез это бесценное сокровище во Мцхета. Святая Сидония встретила брата у ворот. Он рассказал ей, что произошло на Голгофе, и отдал Хитон. Сидония прижала Хитон к груди и от великой скорби о крестных страданиях Спасителя и великой благодати, исходящей от Хитона Господня, бездыханная упала на землю. Весь город собрался возле мертвой девы.

Узнал об этом царь Амазаер (Адарнас) и захотел взять Хитон, чтобы самому облечься в него. Но никакая сила не могла разжать рук мертвой девушки. Ее погребли в царском саду вместе с Хитоном на груди. На этом месте вырос могучий кедр, который покрыл могилу Сидонии своими корнями. Этот кедр, как печать на ее могиле, стоял три столетия. Жители Мцхета заметили, что больные птицы прилетали к кедру, садились на его ветви, клевали хвою и улетали здоровыми; что даже дикие звери приходили к кедру и поедали опавшую хвою. Прошли многие годы, люди забыли о Хитоне Господнем и могиле Сидонии, но сам кедр пользовался благоговейным почитанием народа.

Хитон Господень — это самая великая святыня Грузинской Церкви. В сакральном плане Хитон Господень, находящийся ныне, как в царственном кивоте, в соборе Светицховели, можно сравнить с духовным солнцем, льющим из недр земли свой незримый свет, или с подземным родником, который невидим для глаз, но питает собой корни цветов и растений. Это тот Хитон, который был соткан руками Пречистой Девы Марии и обагрен кровью Спасителя на Его крестном пути от Гефсимании до Голгофы. Из-за этой святыни Мцхета называли «вторым Иерусалимом». Внутри собора Светицховели построена часовня, похожая по форме на кувуклию — ту, которую воздвиг император Константин над гробом Господним в Иерусалимском храме Воскресения. Хитон Господень, привезенный из Иерусалима во Мцхета, связал духовными узами Палестину и Грузию, храм Воскресения и Светицховели. В сакральном плане Хитон Господень — это столп духовного пламени, достигающий небес, более дивный, чем тот, который вел Моисея с народом по Синайской пустыне среди враждебных племен в Обетованную Землю. Это место, где Ангелы нисходят на землю, а души людей в молитве восходят к небесам. В Евангелии говорится о том, как страдающая неизлечимой болезнью женщина, подойдя в толпе к Спасителю, тайно прикоснулась к Его Хитону и мгновенно исцелилась от недуга (Лк. 8, 43–48). И сегодня исцеления от Хитона Господня получают те, кто приходит к нему с верой и благоговением.

Собор Светицховели, где хранится Хитон, это сердце Грузинской Церкви, закованное в камень и гранит. Имя «Сидония» на финикийском языке значит «рыба». Рыба — символ христианина, так как в воде, при крещении, человек получает вечную жизнь.

Сидония стала первой христианкой Грузии. Не видя Христа, она полюбила Его всей душой, как одна из жен-мироносиц, и мысленно следовала за ним, как Мария Магдалина. Когда она услышала страшную весть о казни Христа, то ее любовь превратилась в страдание и боль, и она упала мертвой на землю, как лань, пронзенная стрелой охотника в самое сердце. Ее грудь стала священным престолом Хитона Господня. Так в древней Церкви в темницах на груди мучеников узники-христиане совершали литургию. Существует предание, что во время Второго Пришествия Господа нашего Иисуса Христа Сидония выйдет Ему навстречу, держа в руках Хитон, как свидетельство своей вечной любви.

Светицховели — это тот мистический центр, в котором сходятся и от которого расходятся световые лучи-радиусы, соединяющие Светицховели с каждым монастырем и храмом Грузии. А Сидония — его вратарница, которая отворяет для достойных дверь в священное пространство храма, во Святая святых, наполненное незримым духовным светом, напояет благодатью Хитона Господня, как водой бессмертия, всех, верой входящих в Мцхетский собор. Хитон Господень, обагренный кровью Спасителя, — это краеугольный камень Грузинской Церкви и ее сияющий венец.

Композиционный центр иконы «Слава Грузинской Католикосской Церкви» — Животворящий Столп, а под ним — тело Сидонии с Хитоном на груди. Вокруг в молитвенном созерцании стоят святые Грузинской Церкви. Их сосредоточенные в духовном порыве лица озаряет мягкий, тихий свет, исходящий от Животворящего Столпа и Хитона Господня. Как райские цветы, как зажженные светильники, как драгоценные камни в Небесном Иерусалиме, как струи благоуханного мира, исходящего от Хитона Господня, как неувядаемый венок, сплетенный руками Богоматери, как лилии Кавказских гор и розы Карталинии, как звезды, сошедшие с небес на землю, как алмазы и рубины, хранимые в сокровищнице Церкви, как земные Ангелы, стоят вокруг гробницы Сидонии мученики, преподобные, исповедники, святители, затворники, пустынники, Христа ради юродивые, столпники и праведники — крепость, защита, слава и сияние Грузинской Церкви. Этот сонм святых, окружающих Хитон Господень, похож на золотую царскую диадему, венчающую Грузинскую Церковь.

II век в Грузии ознаменовался гонениями на христиан, но гонения в Закавказских странах, в отличие от Римской империи и Ирана, имели случайный и ограниченный характер и не входили в государственную политику этих государств.

Первые известные мученики Грузинской Церкви — 17 князей, названных Месухевийскими по имени стратега, а впоследствии их духовного наставника Сухия. Эти князья — грузины по происхождению — служили в войске аланского царя и занимали высокое положение при его дворе. В горах Кавказа они приняли крещение от учеников апостола Фаддея и стали тайно вести подвижническую жизнь, скрывая власяницы под одеждами вельмож и доспехами воинов, собираясь по ночам на молитву. В свите аланской царевны они приехали в Армению. Но столичная жизнь тяготила их, как мучительное рабство, и князья решили по примеру Иоанна Крестителя и пророка Илии стать пустынниками. Они тайно покинули дворец, словно узники — темницу, обменяли княжеские одеяния на нищенские рубища и ночью вышли из ворот столицы, как Лот из обреченного города — не оглянувшись назад. Почему они отказались от богатства и славы? Пусть об этом скажет горный орел, который вырвался из позолоченной клетки, где его досыта кормили падалью, и, раскинув могучие крылья, плывет теперь в лазурном океане; города с великолепными дворцами и села в зеленой оправе полей кажутся ему с заоблачной высоты муравейниками. У орла и отшельника родина — небо и ущелья гор.

Сухия и его духовные братья поселились на дикой каменистой горе в верховьях Евфрата. В безмолвии и непрестанной молитве проходила их жизнь. Пустыня стала для них храмом; стенами этого храма были отвесные скалы, уходящие ввысь к небу и разверзающиеся пропастью под ногами; зажженными свечами — звезды, а хрустальным куполом — лазурное небо, окрашиваемое зарей восходов и закатов в пурпурные и золотые цвета. Они питались, как горные серны, корнями и травой, утоляли жажду водой, которая сохранялась от дождей в расселинах скал, и росой, выступавшей на камнях. От летнего зноя и зимней стужи тела их почернели и покрылись длинными волосами, как шерстью у зверей, плоть ссохлась и прилипла к костям, но их души, очистившись от грехов и страстей, сияли, как лучи света. Подвиг их, о котором знала только безмолвная пустыня, подходил к концу.

Аланский князь Барнанас со своими воинами нашел их в дебрях скал, где, казалось, никогда не ступала человеческая нога — так охотники находят орлят в гнезде, висящем над бездной. Он велел отшельникам отречься от Христа и вернуться в столицу, но те ответили: «Мы уже мертвы для этого мира, а наша жизнь — Христос». Воевода приказал своим слугам привязать их над землей к кольям, обложить хворостом и сжечь на медленном огне. Перед смертью отшельники запели псалом об исходе Израиля из Египта. Гора, где они нашли убежище от мира, как лани в камнях — от диких зверей, стала общей могилой для их костей и пепла.

Во II и III веках христианство продолжало распространяться в Грузии. Среди учеников священномученика Климента, сосланного в Тавриду, были колхи и иверы. Известны епископские кафедры в Понте и Колхиде. В Восточной Грузии преобладал в это время маздеизм — учение Заратустры, обычно называемое огнепоклонством, а в Западной — эллинистическое язычество и особенно культ Гекаты, богини смерти и магии, изображающейся в виде луны или женщины, обвитой змеями. Христианские общины становились оазисами в этой духовной пустыне.

Пришло время, когда Пресвятая Богородица просветила Иверскую страну через Свою избранницу — святую Нину. Приснодева благословила на апостольский подвиг деву. Невеста Параклита, Духа Святаго, избрала инокиню, посвятившую себя Богу с детских лет, и сделала ее Апостолом Грузии.

Святая Нина была родом из Каппадокии, страны, которая дала миру великих святых. Вся ее жизнь была подвижничеством, бескровным мученичеством и непрестанной битвой с силами ада. Как святой Георгий поразил дракона и спас ливанскую царевну от смерти, так святая Нина крестом, дарованным ей Божией Материю, победила язычество в Грузии, повергла идолов, вырвала из пасти чудовища Картли и Кахетию.

Существует связь между человеком и его именем. Одни производят имя Нина от «Нин» (ассир.) — «плодородный», другие от «Нона» (греч., копт.) — «монахиня, пустынница». Эти значения дополняют друг друга и придают ее имени новый смысл. Дева стала невестой Христовой и духовной матерью целой страны. Каппадокия славилась подвижнической жизнью монахов и анахоретов (отшельников), пустынями, скрывавшими христиан во время гонений, и пещерными монастырями. С детских лет душа Нины горела, как светильник, ангельской любовью к Богу. Отрочество ее прошло в святом граде Иерусалиме. Она была похожа на дивную пальму, растущую, как у источника вод, у иерусалимских святынь. Как некогда Дева Мария, она жила при храме и среди многолюдного восточного города была одинока, словно в пустыне. Гул толпы, точно огромного улья, блеяние овец, крики уличных торговцев и погонщиков верблюдов, свадебные песни и похоронные причитания, звон оружия легионеров, шум города, подобный шуму прибоя, разбивались и затихали у стен храма. В его незримом свете и таинственном безмолвии святая Нина слышала голос вечности. Ее воспитательница Нианфора рассказала ей о том, как Хитон Господень был перенесен из Иерусалима во Мцхета. Святая Нина захотела отправится в ту страну, где находился Хитон Господень, найти гробницу Сидонии, поклониться Ризе Христа и затем посвятить себя проповеди Евангелия жителям Грузии. Господь являлся святой Нине в видениях и благословил ее на апостольский подвиг, а Дева Мария чудесным образом вручила ей крест из виноградных лоз.

Лоза — символ Грузинской Церкви. Эта чудная лоза стала быстро расти и умножаться, дала обильные плоды, дотянула свои ветви до вершин Кавказа, а сенью листьев покрыла долины Грузии.

У Ездры написано: «Из всех растений Господь избрал Себе виноградную лозу». Лоза — образ Евангельского учения. У мистиков — образ любви к Богу, которая наполняет духовной радостью сердце человека. Лоза — это символ Евхаристической Чаши с Кровью Спасителя и чаши мученичества, наполненной до краев кровью святых.

В Тбилиси, в кафедральном Сионском соборе, хранится крест из виноградной лозы, обвитый волосами святой Нины. От времени ветви лозы согнулись, словно опущенные крылья птицы — как бы под тяжестью, которую несла Грузинская Церковь в многовековой борьбе с язычеством и исламом, с видимыми и невидимыми врагами Креста. Дева Нина встретилась со смертью лицом к лицу в Армении, когда слуги царя Тиридата рассекали мечами на части тела ее духовных сестер — Рипсимии, Гаянэ и других дев, посвятивших себя Богу. Но Господь вместо мученического венца приготовил ей другой — светлейший венец Апостола. Когда Пресвятая Дева с Младенцем Иисусом, скрываясь от Ирода, пришла в Египет, то идолы в Мемфийском храме пали, как будто земля заколебалась под ними. Теперь в столице Иверии, во Мцхета по молитвам святой Нины идолы разбивались в прах, предвозвещая падение язычества.

Святая Нина поселилась в царском саду, в хижине, сплетенной из древесных ветвей. В ней не было ничего, кроме подстилки, на которой она молилась и спала. К святой Нине приходили жители Мцхета и соседних сел, чтобы послушать ее проповедь о Христе, попросить ее молитв и духовной помощи. К ней приносили больных, и она исцеляла их, возлагая с молитвою крест, которым благословила ее Пресвятая Богородица. Она не расставалась с крестом, как воин в бою — с мечом. Тяжелобольные, одержимые демонами, умирающие получали исцеление у хижины святой Нины, как в Иерусалиме в Овчей купели, куда сходил Ангел.

Прошли века, не осталось следа от царских дворцов во Мцхета. Все унесла с собой река времени, но убогое жилище святой Нины стало местом непрестанного паломничества, как при жизни, так и по смерти ее. В греческих хрониках святая Нина названа пленницей. Она стала пленницей, но не людей, а своей любви ко Христу. В древнем мире был закон: когда господин покупал раба, то отрезал у него прядь волос и хранил у себя в доказательство того, что этот человек принадлежит ему. Этот обычай символически отражен в таинстве крещения и в монашеском постриге. Святая Нина, получив крест от Девы Марии, обвила его своими волосами в знак того, что она отрекается от себя и всю свою жизнь посвящает служению Богу. Пленница любви Христовой принесла народам Грузии весть об освобождении от духовного рабства извечной смерти. Как крестоносцы со знамением Креста, изображенным на груди и на щитах, шли на Восток освобождать Гроб Господень, так святая Нина — Иверская крестоносица — шла с крестом Божией Матери, чтобы в бою с силами ада освободить от Армаза и Задена, от языческих молелен и капищ место, где находилась великая Святыня христиан всего мира — Хитон Господень, чтобы дать духовную свободу и свет народам Иверии.

Шло время, и с каждым годом все больше народа со всех концов Картли собиралось под знамя креста. Перед царем Мирианом стоял мучительный вопрос: как быть дальше? Останется ли Грузия языческой страной, союзницей Ирана, или примет христианство по примеру Византии? Царь был похож на всадника, который остановился на перекрестке дорог в раздумье: куда направить шаг своего коня? Мириан знал о божественной силе и даре чудес девы Нины, в сердце своем тяготел ко христианству, но языческий мир еще держал его в плену своих чувственных страстей, привычных религиозных представлений и магических ритуалов. Персидский царь воспитал своего сына Мириана в кругу жрецов-мобиданов и поэтов, восхвалявших былое величие Ирана и подвиги его героев. А теперь, став царем Грузии, Мириан должен был решать судьбу своей новой родины. Он уже не раз защищал ее с мечом в руках, но… тогда ему помогал персидский шах. Жрецы-огнепоклонники, окружавшие царя, предрекали гнев Ормузда и Митры, их угрозы были похожи на карканье воронов и крики стервятников над полем боя, усеянном трупами.

Принятие христианства грозило местью со стороны Ирана. Царь стал склоняться к решению казнить святую Нину и уничтожить всех христиан в стране, но голос совести не давал ему покоя, и в тяжелом раздумье он удалился в горы на охоту, чтобы побыть наедине с самим собой. Языческий мир уже переживал состояние агонии, но как дикий зверь перед смертью особенно беспощаден и жесток, так и этот мир мог умереть, захлебываясь кровью своих жертв. Однако Промысл Божий не допустил, чтобы царь Мириан стал Диоклетианом для Грузии. Небесным знамением царь был обращен ко Христу.

Свою дальнейшую жизнь он посвятил распространению в Грузии христианства и строительству храмов. Существует предание, что царь совершил паломничество на Святую Землю, во время которого встретился с императором Константином, и тот подарил Мириану участок земли в Иерусалиме, где в древние времена росло древо Креста (дерево, из ствола которого был сделан Крест Спасителя). На этом месте был построен знаменитый Иверский Крестовый монастырь, в стенах которого монахи впервые перевели на грузинский язык книги Ветхого и Нового Завета. Это событие имело огромное значение для Грузинской Церкви.

Библия была переведена на грузинский язык там, где Пророки возвещали народу волю Божию, где происходили самые главные события в духовной истории мира, там, где Христос установил Таинство Евхаристии, был распят и воскрес, там, где Дух Святый сошел на Апостолов, где, казалось, сам воздух хранил звуки голоса Христа, беседующего с учениками и молящегося Небесному Отцу, а земля — следы Его ног. Перевод Библии в Крестовом монастыре — это неугасимое пламя, зажженное от Благодатного Огня у Гроба Господня, лучи света от Сионской базилики — первой христианской церкви — где сошел на Апостолов Дух Святый. Стены монастыря, как иконостас храма, не скрывают, а открывают для человека дали и глубины величественного мира, только мира иного, вечных сущностей и вечных световых эманаций.

Святитель Иоанн Златоуст писал, что Антоний Великий стоит рядом с Апостолами. Подвиг православной монашеской аскезы дает возможность войти в мистическое общение с Апостолами, прочитать Евангелие их глазами, увидеть сокровенные глубины Священного Писания, уловить те цвета, оттенки, звучания и вибрации слова, ту световую симфонию, к которой слеп и глух человек, погруженный в мирскую суету. Как путнику, поднявшемуся на вершину горы, звезды кажутся особенно яркими, точно живыми, так душа, очистившаяся в пламени безмолвия и молитвы, чувствует, как живое, каждое слово Библии в его мистических глубинах, силовых волнах и вечной красоте. Поэтому древние переводы Библии на грузинский язык навсегда останутся непревзойденными, навсегда останутся бесценным сокровищем и сакральным языком Грузинской Церкви.

В 326 году равноапостольный император Константин прислал в дар Грузии часть древа Животворящего Креста, один из гвоздей, которыми было прибито Тело Спасителя ко Кресту, мощи святых, богослужебную утварь, книги и священные облачения. С послами императора, доставившими письмо к царю Мириану, прибыло духовенство во главе с епископом Иоанном и зодчие.

В прозрачных водах Арагви, как в серебряной купели, было совершено крещение Грузии. Сначала крестились царь и вельможи, затем — остальной народ. В этот день стремительные струи Арагви смыли с лица Грузии кровь идольских жертвенников. Грузия стала похожа на невесту под венцом, одетую в белоснежные ризы и сияющую красотой. А царь Мириан и святая Нина с помощью греческих зодчих приступили к строительству храма на том месте, где на груди Сидонии покоится Хитон Господень.

В центре иконы изображен приготовленный из ствола мироточивого кедра столб, который Ангел поднял ввысь наподобие Воздвижения Креста. Он должен был служить главной опорой для купола строящегося храма. Это изображение имеет, кроме буквального, еще и символическое значение:

1) оно указывает на метафизическую сторону православного храма. Храм — это священное место, концентрация духовного света, где реально присутствует горний мир. Храм — явление вечности во времени и бесконечности в пространстве;

2) мистическое строительство храма — это распространение христианства на земле, оно будет продолжаться до Второго Пришествия Спасителя;

3) Небесная Церковь невидимо, но постоянно участвует в судьбах Церкви земной. Обе Церкви составляют единый мистический организм;

4) Ангел-хранитель помогает созидать храм нашего сердца. Главным столпом этого духовного храма является православная вера, стенами — надежда, вершиной — любовь.

Святая Нина закончила свой жизненный путь в Кахетии. Перед смертью она просила царя исполнить ее последнюю волю — не переносить ее мощи в столичный город Мцхета, а оставить на месте — как благословение и защиту Кахетии.

Недолго после прощания с девой Ниной прожил и царь Мириан. Перед смертью он завещал своему сыну Бакару обратить в христианство кавказские племена. Царь Мириан и его супруга царица Нана похоронены под сводами Самтаврского собора.

Ревностным помощником святой Нины в проповеди Евангелия был потомок Элиоза Авиафар, иудейский раввин, который, приняв христианство, как апостол Павел, терпел всю жизнь скорби и шел за Христом по пути, усеянному терниями. Его смерть и могила остались неизвестными миру.

Месть Персии была быстрой и жестокой. Еще при жизни Мириана персидские войска вторглись в Картли, но были отражены. Особенно долгую и кровопролитную войну с Ираном пришлось вести Грузии во время царствования Вахтанга Горгасала. Орел Византии парил далеко от Грузии, оглядывая свои необъятные владения, а лев Ирана лежал около самых ее границ, всегда готовый к смертоносному прыжку, поэтому Картли часто приходилось один на один бороться со своим могущественным врагом. Вахтанг Горгасал сражался в боях, как простой воин. О его мужестве слагали песни, его имя устрашало врагов. Но больше, чем воинскими подвигами, он прославился строительством городов и храмов, монастырей и крепостей. При нем был основан Тбилиси, а над могилой Сидонии на месте деревянной церкви — воздвигнут каменный собор. Он был великим зодчим Грузии, как Юстиниан — Византии. Мужество сочеталось в нем с кротостью, мудрость — с терпением. Когда архиепископ Михаил перед войском и народом ударил его в лицо, то царь не ответил на оскорбление, подавая пример своим подданным: почитать духовного отца больше, чем царя.

При Вахтанге Горгасале во многих монастырях и храмах открылись училища, где священники обучали народ, и скриптории, в стенах которых каллиграфы, преимущественно из монахов, занимались переписыванием Библии и богослужебных книг. Известен монастырь Каппата в Палестине, где жили грузинские девушки из аристократических семейств. Главным их послушанием также являлось переписывание книг, которые затем отправлялись в Грузию. При царе Вахтанге был заново отстроен Крестовый монастырь. Многие грузинские юноши получали образование в Антиохии, Эдессе, Низибии и других городах Малой Азии. Верным помощником царя Вахтанга в деле просвещения Грузии и новой организации Церкви был католикос Петр.

Большую часть своей жизни царь-воин провел не во дворце на троне, а в боевом седле, не со скипетром, а с мечом в руке. В одной из битв с персами он был смертельно ранен своим рабом, как Господь наш был предан на смерть Своим учеником.

Во время царствования Горгасала чашу мученичества испила до дна святая Шушаник, царица Ранская, дочь знаменитого армянского полководца Вардана, павшего смертью героя и страстотерпца в бою с персами, защищая христианство в Закавказье. Его жизнь и подвиги, подобные деяниям Иуды Маккавея, описаны очевидцем и участником тех событий Егише.

Имя Шушаник (Сусанна) значит «лилия». Святая Шушаник — белоснежная лилия, которая обагрила свои листья кровью страданий и пыток. Муж Шушаник — Питиахш Варскен — приехал к персидскому царю, в угоду ему принял маздеизм и обещал привести в огнепоклонство свою семью и народ. Весть о вероломстве и измене мужа поразила сердце Шушаник ужасом и скорбью, но ни угрозы, ни просьбы не могли сломить ее волю и поколебать любовь ко Христу. Как Варскен отрекся от Христа, так Шушаник отреклась от мужа, и он стал ее мучителем и палачом. Варскен заключил свою жену в тюрьму при дворце; в ней она провела 7 лет, как замурованная в каменном склепе. Питиахш вспоминал о ней только для того, чтобы подвергнуть новым избиениям и пыткам.

Святая Шушаник пребывала в своей темнице, словно схимница в затворе — в молитвах и псалмопении. Она носила цепи, в которые заковал ее муж, как подвижнические вериги. От бесчисленных поклонов и коленопреклонений цепи врезались в ее тело до костей. Под антиохийской мантией она скрывала власяницу, которую никогда не снимала со своего тела, покрытого язвами и ранами. Уже при жизни Шушаник получила дар исцелений. Народ приходил к ее темнице, как к стенам святилища, прося ее молитв. Когда царь Вахтанг Горгасал вернулся из индийского похода и узнал о мучениях и смерти Шушаник, он казнил Варскена. Тело Шушаник было перенесено в Тбилиси, в Метехский храм Пресвятой Богородицы.

Могила Шушаник — это горящий светильник, зажженный на каменном подсвечнике Метехской скалы. Это духовная заря, сияющая над Исани — колыбелью Тбилиси. Две крепости — Исани и Нарикала за 15 столетий стали ковчегами крови и костей мучеников. Впоследствии, уже в нашем столетии, по сатанинской ненависти к святыне, Метехи — первый из построенных в Тбилиси храмов — превращали то в пороховой склад, то в тюрьму, то в театр, как будто история города начиналась с тюрьмы или театра. Но и тогда к поруганной и оскверненной святыне шли явно и тайно верующие и получали у стен Метехского храма исцеление, прощение грехов и небесную помощь. Теперь кончилось время второго плена и заточения святой Шушаник: храм открыт, зажглись лампады в его алтаре, могила святой освобождена от плена. Святая мученица внемлет нашим молитвам, как мать — страданию и боли своих детей.

Метехи — это святое место Тбилиси. Как река берет начало от источника, так от храма Пресвятой Богородицы начинался город с его многовековой летописью. Мимо гробницы Шушаник шли вереницы мучеников; здесь Вахтанг Горгасал размышлял о будущей столице Грузии, как император Константин — над картой Царьграда; здесь в горниле войн и гонений сгорали невинные жертвы, превращаясь в дивные небесные цветы.

Во второй половине V века Иран, отразив нашествие кочевников из Турана, сосредоточил свои силы на борьбе с христианством в Закавказье. Ареной этой борьбы, подобной арене римского Колизея, по которой три столетия текла мученическая кровь, стала Грузия. Пламя войны охватило всю страну. Днем не было видно солнца из-за дыма от горящих городов и сел, который нависал над землей, как грозовые тучи, и стелился по долинам, как черный туман. По ночам небосвод освещали вспышки багрового, как кровь, зарева пожарищ. Иран вел войну не только против живых, но и против мертвых. Персы оскверняли кладбища, выбрасывали трупы христиан на съедение псам и стервятникам.

Ближайшим соратником царя Вахтанга Горгасала был Ражден, перс из рода Сасанидов, который принял христианство в Грузии и остался до смерти верен Христу и своей новой отчизне. Царь поручил ему защищать подступы ко Мцхета. Ражден одержал несколько побед, но в одной из битв у крепости Армази был взят в плен. Персидский шах уговаривал своего пленника отречься от Христа и вернуться в маздеизм, употребляя все свое цветистое красноречие. Ражден ответил: «Твои обещания — прах и дым, а смерть за Христа — бессмертие».

Шах приказал пытать его. Раждена били по лицу, рвали волосы, выбили молотом зубы, влачили по земле, так что тело его превратилось в сплошную рану. Но никакие пытки не исторгли из уст пленника стона или мольбы о пощаде. Он был похож на утес во время бури, на который обрушиваются волны, но, разбившись о камни в брызги и пену, снова откатываются назад. Шах понимал, что он проигрывает бой с безоружным и истекающим кровью узником. Некоторые из вельмож дали совет отпустить Раждена во Мцхета попрощаться с родными, взяв клятву, что он вернется назад в назначенный для казни день. Царь согласился, надеясь, что пленник нарушит слово и останется во Мцхета, окажется таким образом в глазах грузин и персов трусом и лжецом.

Но Ражден избрал участь мертвого льва, а не живого пса. Он приехал во Мцхета, благословил детей, попрощался с родными и друзьями, раздал милостыню нищим и поспешил возвратиться в персидский стан. Персы были удивлены, увидев Раждена, который подобно Агнцу Божию сам привел себя к жертвеннику на заклание. Царь решил передать Раждена для истязаний и казни Цромскому правителю. Его подвергли бичеваниям и, закованного в цепи, бросили в темницу. Но дивном сиянии света ему явился Христос и благословил на последний подвиг. Сами палачи устали пытать пленника. Настал день его казни. Воины привязали Раждена ко кресту и затем, соревнуясь друг с другом, стали пускать в него стрелы, как в мишень. Он умер, пронзенный отравленными стрелами, от яда — как от укусов змеиных зубов. Царь Вахтанг послал за телом Раждена епископа.

Два раза оплакивали Раждена родные и друзья: когда он возвращался из Мцхета в персидский стан и когда привезли его тело для погребения. Мощи Раждена были положены в Икортском монастыре, и сразу же началось почитание его как святого. Поэтому Грузинская Церковь назвала Раждена первомучеником.

Церковь прославляет мучеников-отроков Колийских, живших в селе Кола в верховьях Куры. Они приняли христианство и были убиты своими родителями и родственниками-язычниками. На них исполнились слова Спасителя: Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие (Мк. 10:14). Дети-мученики похожи на лилии, выросшие среди крапивы и терний, на нераспустившиеся цветы, которые скосил в поле серп, на еще не оперившихся птенцов, которых пожрала в гнезде хищная ночная птица. Дух Святый, осияв чистые сердца отроков, сделал их мудрее старцев-идолопоклонников, так как самая большая мудрость — жить и умереть со Христом.

На иконе изображен великомученик Евстафий Мцхетский, происходивший из высшего сословия жрецов-огнепоклонников, которые назывались магами и мобиданами. Он рос у подножия капищ Ормузда, следил за неугасимым «священным» огнем, которому поклонялись как божеству, учился в жреческой школе и по примеру своих родителей и предков готовился стать мобиданом. Ирак был не только соперником Византии на поле боя, он широко покровительствовал науке, искусству и философии. Многие философы и поэты, эллинисты, оставшиеся тайными или явными язычниками, приезжали в Иран и здесь находили приют и убежище. Маги-огнепоклонники знали эллинистическую и индийскую философии.

Ветхозаветный платоник Филон включал персидских магов, наряду с брахманами, в число мудрецов древнего мира. Но ни изощренная философия Греции и Индии, ни демоническая теургия Востока, ни блеск огней Зороастра не могли указать цели и смысла жизни, осветить темную тайну бытия и дать покой мятущейся и жаждущей истины душе Евстафия. Он решил искать неведомого Бога, Которому в древности воздвигли в Афинах алтарь. Так Евстафий покинул отчий дом, поселился во Мцхета, научился ремеслу кожевника и зарабатывал пропитание трудами своих рук.

Сын мобидана — князя магов, окруженный прежде слугами и жрецами, жил теперь в убогой хижине и трудился с утра до ночи. Он просил неведомого Бога открыть ему истину, хотя бы эта истина стоила жизни. Однажды он пришел в собор Светицховели и там его встретил архидиакон Самуил (впоследствии католикос Грузии), как Ангел, посланный Богом, чтобы просветить его. Беседа с Самуилом и благодать Светицховели открыли духовному взору Евстафия ту сокровенную Евангельскую жемчужину, ради которой он оставил всех и вся. Душа его встретилась со Христом так, как прозревший слепец в Иерусалимском храме со своим Исцелителем, славя и проповедуя Христа Сыном Божиим и Спасителем мира. Самуил стал для него наставником, отцом и вождем в духовном бою, Грузия — отчизной, Мцхета — родным домом, а Светицховели — каменной скрижалью богословия и купелью крещения.

Евстафия узнали его соплеменники. Они донесли персидскому правителю о том, что сын жреца-огнепоклонника принял христианство. Его привели на суд в Тбилиси к марзпану, подвергли пыткам, пронзили ноздри железом, как зверю, заковали в цепи и заключили в темницу. В мрачном подземелье он, забывая о своих кровоточащих ранах, увещевал узников не падать духом и быть верными Христу. Когда на суде Евстафий услышал смертный приговор, то обрадовался, как великой милости — стать мучеником за Христа. Перед казнью Евстафий молился о том, чтобы Господь исполнил молитвы тех, кто будет приходить к его мощам и призывать его на помощь. Он просил, чтобы тело его было перенесено в город Мцхета, где он, как прозревший слепорожденный, увидел свет.

Был голос с неба, что молитва его услышана. Католикос Самуил положил тело Евстафия под престолом главного алтаря Светицховели. Благодать, исходящая от его мощей, изливается, как златоструйный дождь, на всех, кто с верою и благоговением входит во Мцхетский собор.

VI век в духовной летописи Грузии знаменуется пришествием в Иверию сирийских подвижников — преподобного Иоанна Зедазенского и его 12-ти учеников.

После проповеди святой Нины Грузинская Церковь была похожа на цветник, взращенный руками католикосов и епископов, напоенный, как потоками вод, мученической кровью. Дивные цветы христианства, принесенные девой Ниной из Иерусалима в Грузию, сделали страну сыновей Таргамоса похожей на вторую Палестину. Но язычество в Грузии оказалось не пораженным насмерть, а только раненным зверем, который стал оживать и готовиться к новой борьбе с Церковью Христовой. В обеих столицах Грузии — Мцхета и Тбилиси — снова запылали огни зороастрийских капищ. В горных областях вновь обращались к язычеству целые племена.

Прежде Иран для борьбы с христианством посылал в Грузию свои войска: боевых слонов, сметавших все на пути, как ледники, спускающиеся с гор; легионы пехотинцев, закованных в железо; парфянских стрелков, поражавших противников, на скаку попадая точно в глазницы шлема. Но могучий Иран не смог похоронить под руинами городов Евангелие и огнем пожарищ выжечь из сердца народа имя Христа.

Тогда Иран перешел к другому виду борьбы, более коварному и опасному: он стал готовить для Грузии в философских школах проповедников маздеизма, которые нередко притворялись христианами и даже получали церковные должности, а также покровительствовать в самой Грузии манихеям и еретикам, чтобы разрушить Церковь, как крепость, изнутри.

Через Грузию проходили торговые пути из Ирана в Византию, из Индии в Скифию. Теперь караванные дороги стали каналами, по которым язычество вновь проникало в Грузию, особенно в большие города. Купцы и ремесленники, принявшие маздеизм, пользовались льготами и защитой Ирана. В Тбилиси рядом с христианскими храмами возводились молельни язычников.

И вот в это время Дева Мария прислала в Свой Удел, как духовное войско, как 12 новых Апостолов, Иоанна Зедазенского и его учеников.

Преподобный Иоанн был знаменитым сирийским подвижником. Он жил в горах недалеко от Антиохии и, подобно Иоанну Лествичнику, игумену Синайскому, управлял монахами, обитавшими в скитах и кельях, вырытых в недрах скал. Монахи проводили жизнь в безмолвии и непрестанной молитве; только в ночь с субботы на воскресенье собирались они вместе в церковь, где причащались Святых Таин, а затем беседовали со своим игуменом.

Монашеская жизнь — непрестанная, невидимая миру борьба с чудовищами ада, которая совершается в человеческом сердце, как некогда бои со зверями на арене Колизея. Монашество — это любовь к Богу, которую человек не хочет разделять между Творцом и Его творением. Монашество — это желание души созерцать Божественную красоту. На пути к Богу стоят как безобразные призраки, как черные тени, человеческие страсти и грехи. Это темный полог, закрывающий Божественный Свет; поэтому монашеская жизнь прежде всего — борьба с самим собой. Темные силы противостоят человеку на духовном пути; они показывают картины греха в самом обольстительном виде, подобно сказочным сиренам поют свои песни. Тех, кто мужественно противится чувственным искушениям, они стараются обольстить духовной гордыней и отвести от Божественной красоты Евангелия обещаниями иных мистических глубин, иных духовных высот.

Один из главных даров наставника монахов — дар рассуждения: умение отличать истину от лжи, суррогата истины, светлых духов — от демонов, принимающих облик Ангелов. Жизнь монаха — непрестанная молитва; без нее сердце его становится мертвым и холодным, как пепел, а душа смрадной, как труп, наполненный червями. Духовный наставник должен иметь в своем сердце молитву, подобную текущему роднику; и не только учить, но и напоять этой молитвой тех, кто приходит к нему. Духовный наставник должен чувствовать, как бы видеть душу каждого из своих учеников, как мать даже во сне слышит биение сердца своего ребенка.

Поэтому наставник больше, чем учитель и отец; его называют словом «авва», словом, непереводимым на другие языки. Монашество — духовный свет мира, сердце земной Церкви.

Тринадцать монахов должны были противостоять Ирану и Турану, от натиска которых нередко приходили в смятение и обращались вспять прославленные легионы римлян. Дева Мария явилась преподобному Иоанну во сне и велела ему идти в Грузию. Он тотчас стал собираться в путь — как Авраам, услышавший голос Божий, повелевающий ему оставить Халдею и идти вместе с семейством своим на север, в далекую страну. Самым трудным для Преподобного было избрать из числа учеников, которых он любил больше, чем отец своих детей, двенадцать спутников. Он решил поступить, как Апостолы, бросавшие жребий в Сионской горнице: он написал на пергаментах имена учеников, положил на жертвенник, совершил литургию, а затем вынул 12 имен. Велико было горе тех учеников, которые должны были расстаться со своим учителем, но их утешала вера, что такова воля Божия и что Дева Мария будет невидимо пребывать с ними, как мать со своими детьми. Все монахи вышли провожать любимого наставника со священными хоругвями и иконами, как во время крестного хода. Они знали, что расстаются телесно, но духовно остаются вместе.

Преподобный Иоанн с 12-тью учениками пришел к своему духовному брату — преподобному Симеону Дивногорцу-Столпнику, которого называли «Солнцем Востока». Преподобный Симеон с высоты столпа, как с царского трона, благословил их идти в Грузию и обещал постоянно молиться за каждого из них. Преподобный Иоанн и его ученики не взяли с собой в путь ничего, как Апостолы, посланные Христом. Каждый из них имел только крест и посох, а один — преподобный Антоний — нес на груди Нерукотворенный образ Спасителя. Но с ними было сокровище большее, чем богатства всех земных царств — духовный свет, который они несли из Антиохийской пустыни на свою новую родину. Этот свет воплотился в монастырях и обителях Картли и Кахетии; этот свет стал алмазным столпом для Грузинской Церкви. Они несли с собой мистический опыт и устав сирийского монашества, у истоков которого стоял тайновидец и девственник Иоанн Богослов.

Мцхетский католикос Евлавий услышал во сне повеление выйти вместе с духовенством из ворот Мцхета, чтобы встретить на дороге Божиих людей. Облачившись в священные одежды, он вместе с диаконами, державшими зажженные свечи и кадила, и священниками в белоснежных одеяниях вышел из столицы. Дорога была пуста. Католикос пристально смотрел вдаль; и вот он увидел, как из-за поворота показались путники, направляющиеся во Мцхета. Это были монахи в ветхих и запыленных от долгого пути одеждах, изнемогающие от зноя и усталости, но, по обычаю антиохийцев, в клобуках и мантиях. Впереди, как полководец во главе своего войска, шел преподобный Иоанн. Католикос увидел светлое облако, окружающее монахов. Лица их сияли ангельской красотой. «Благословен ваш приход» — сказал Католикос и поклонился им до земли — так в древние времена хозяин дома встречал странников. Монахи в ответ склонились к его ногам, прося благословения. Затем они направились в Светицховели к Хитону Господню, как к источнику воды после долгого пути.

Три года пробыл святой Иоанн с учениками во Мцхета подобно Апостолам, до сошествия Святаго Духа не отходившим от Иерусалима. Монахи молились у Хитона Господня, точно ковали доспехи для будущих духовных битв. Но вот однажды преподобный Иоанн увидел на севере черные тучи, которые как смерч носились над вершиной Зедазени, высившейся над окружающими горами, как крепость над городом. Он понял, что это демоны, как вороны над трупом, кружатся над горой, где погребен Картлос — родоначальник грузин, понял, что пока этот акрополь Грузии не будет вырван, как трофей в духовной битве из власти адских сил, черные крылья сатаны останутся простертыми над страной.

Взяв благословение у Католикоса, преподобный Иоанн с 12-тью учениками взошел на Зедазени — обиталище бесовских полчищ, как входят победители в город, объятый пламенем. Монахи, защищенные благодатию Божией, остались невредимыми и не опаленными адским огнем. Затем, по обычаю антиохийцев, они устроили кельи в вырытых ими в горе пещерах. На месте идольского капища был сооружен храм во имя Иоанна Предтечи — небесного покровителя игумена — как будто вражеское знамя, развивавшееся над Грузией, было сорвано, и на его месте взвилась хоругвь со знамением Креста.

Слово «Зедазени» означает «ввысь и ввысь». Зедазенский монастырь похож на орлиное гнездо, свитое на вершине горы. Как молодые орлы, первыми покинули это гнездо два монаха — Исе и Авив, которые по воле Католикоса и царя были рукоположены в епископы двух древних епархий — Цилканской и Некресской. Исе прославился даром чудес, Авив — борьбой с огнепоклонством, которая окончилась для него мученическим подвигом. Прочих своих учеников преподобный Иоанн после вторичного явления ему Божией Матери разослал во все концы Карталинии и Кахетии, а сам остался на Зедазени вместе с диаконом Илией.

Как двенадцать пламенно горящих светильников, двенадцать учеников Иоанна озарили Карталинию и Кахетию неугасимым духовным светом евангельской проповеди — от Триалетских до Кавказских гор.

Грузинская Церковь прославляет преподобного Шио как анахорета и пустынника, духом подобного пророку Илие и преподобному Антонию Великому. Он имел власть над дикими зверями и понимал их язык, как Адам в Эдеме. Его монашеская мантия разверзала волны Арагви как милоть пророка Илии — Иордан. Он основал Шио-Мгвимскую обитель в ущелье гор, как преподобный Савва — Лавру близ Иерусалима, с кельями, высеченными в скале, спускающимися уступами вниз на дно глубокого оврага. Скалы около Мгвимского монастыря испещрены пещерными кельями, словно гора стала ульем пчелиных сот, где монахи собирают мед благодати с цветов молитвы и безмолвия. В конце своей жизни преподобный заточил себя, как судья узника, в каменное подземелье, похожее на глубокий колодец. Во тьме затвора душа его созерцала Божественный Свет. Он встретил смерть в своем каменном гробе как вечную жизнь. Церковь называет его «стеной и защитником Грузинского Царства».

Преподобный Давид Гареджийский поселился на горе, возвышающейся на западе Тбилиси. У него был особый дар молитвы. Казалось, что он приносил покаяние за всех жителей Тбилиси, даже за тех, кто отступал и отвращался от Христа, и своими молитвенными слезами, похожими на мученическую кровь, хотел угасить огни в капищах Зороастра, которые по ночам сверкали, как глаза волчьей стаи, собравшейся у подножия горы.

Шесть дней проводил преподобный Давид в уединенной молитве, а каждый четверг спускался в город, где проповедовал Евангелие. Многие отступники от Христа, сжигаемые огнем своей совести, обращались к покаянию и вновь принимали христианство. Толпы народа окружали Давида во время его проповедей, точно встречали своего царя, возвращающегося из похода с победой. Против Преподобного был составлен заговор: огнепоклонники решили опозорить Давида, чтобы сами христиане изгнали своего проповедника из города, как прокаженного. Падшая девица, подкупленная золотом, оклеветала его перед всем народом, как александрийская блудница, подкупленная арианами — святителя Афанасия Великого. Само слово «диавол» означает «клеветник», поэтому второе имя клеветницы — это диаволица. Как адский дух в человеческом образе, она называла святого — совратителем и девственника — блудником.

Люди заколебались и решили судить своего наставника и духовного отца. Но чудо Божие показало невинность преподобного Давида. Младенец возгласил из чрева матери, обличая ее во лжи. Народ просил у святого прощения и умолял не покидать Тбилиси, но он, огорченный казнью падшей женщины (толпа побила ее камнями), решил навсегда оставить столицу. Благодать Божия призывала его к прежнему подвигу пустынножительства. Люди закрыли ворота города, преградили все пути, чтобы святой Давид не мог уйти от них. Тогда Преподобный бросил свою мантию на воды Куры, взошел на нее вместе со своим учеником Лукианом, как на ладью, и они поплыли вниз по течению на восток. Народ, пораженный новым чудом, с плачем бежал за ними по берегу реки. Но Преподобный стоял, погруженный в молитву, не отвечая на крики и не оборачиваясь назад, пока город не скрылся за изгибом реки. В каменистой и дикой пустыне Гареджи, похожей на пустыни Египта, преподобный Давид основал монастырь, ставший впоследствии величественной лаврой, которую народ называл Иверской Фиваидой.

Преподобный Антоний повторил подвиг Симеона Столпника. На площадке высокой каменной башни зимой и летом, под белым саваном снега и под палящими лучами солнца, от которого раскалялись даже камни, он стоял, будто живой столп, высеченный из адаманта. Проповедники обходили города, села, а к подножию башни Преподобного беспрерывно шли толпы народа не только из Грузии, но и из далеких стран, как непрестанно текущие потоки. Его словам внимало больше людей, у его столпа обращалось в христианство больше язычников, чем если бы он сам прошел с проповедью всю Иверию.

Подвиг столпничества превышает человеческие силы; он возможен лишь при содействии особой благодати Божией, которая изменяет не только душу, но и само тело человека. В глазах людей столпник был подобен Ангелу, сошедшему на землю. Жизнь столпника — это непрестанное чудо, которое воочию видит народ.

Святой Исе, епископ Цилканский, получил в наследство от своего духовного отца, игумена Иоанна, дар непрестанной молитвы и его монашеский посох. Этим посохом, подобным жезлу Моисея, он совершал дивные чудеса: изводил из скалы источники вод, исцелял его прикосновением больных, отгонял демонов от одержимых. Адские силы не могли сопротивляться ему, как Моисею — египетские волхвы Ианний и Иамврий. Однажды после литургии он вместе с народом пришел к берегу реки Ксани и, помолившись, трижды опустил посох своего духовного отца в воды реки, а затем отправился обратно в Цилкани, и струи реки потекли, пошли за его жезлом, как стадо овец за пастырем.

Огнепоклонники построили у самых дверей Некресского собора свою молельню, где днем и ночью горел огонь — как неугасимое адское пламя. Они хватали христиан, идущих в церковь на молитву, и заставляли их поклоняться огню. Святой Авив в праздник Ормузда вышел на бой с демоном, как Георгий Победоносец — с драконом, и победил персидское божество кувшином воды.

Святой Неофит, арабский полководец, увидев над Шио-Мгвимским монастырем Ангелов и самого преподобного Шио в небесной славе, пораженный дивным видением, сменил свой меч на крест, воинские доспехи на монашескую мантию и стал воином Христа. Он прошел все монашеские послушания и за свою подвижническую жизнь был избран игуменом обители, а затем стал полководцем духовного войска, получив епископский сан. Ночью огнепоклонники похитили Неофита, увезли его за город и предали побиению камнями, как первомученика и архидиакона Стефана. Христиане привезли тело святителя-страстотерпца в Шио-Мгвимский монастырь, где он начинал свой монашеский путь. Он вернулся, словно победитель после боя в свой родной город, даровав обители, как трофей, свое мученическое тело, обагренное кровью.

Иосиф Алавердский проповедовал Евангелие в верхней Картли и Кахетии. Неприступные скалы и утесы Кавказа были его епархией. Он посещал села, которые казались гнездами, прилепившимися к уступам скал; поднимался по тропинкам, где не могли разойтись два путника; переходил через пропасти и стремительные потоки по мостам, сплетенным из ветвей. Часто ночь заставала его в снегу, а заря — в пути. Он казался горным орлом, который парит высоко над вершинами Кавказа. Он основал Алавердский монастырь и там окончил свою жизнь в затворе. Иосиф прошел все ступени духовного совершенства: от послушника до затворника. Игумен принадлежит своему монастырю, епископ — своей епархии, а затворник — всему христианскому миру.

Церковь прославляет учеников Иоанна Зедазенского: преподобного Стефана, одаренного духовной мудростью; Зенона, распявшего себя на кресте послушания; Пирра, проводившего жизнь в плаче и покаянии, подобно великому Ефрему; Михаила, достигшего простоты и чистоты ребенка по слову Спасителя: «будьте как дети» (Мф. 18:3); Фаддея — ревнителя веры и обличителя ересей; Исидора — благоуханный цветник всех добродетелей, ограда которого — безмолвие, а водоем — непрестанная молитва.

Диакон Илия, оставшийся со своим аввой на Зедазени, каждый день носил в кувшине воду из Арагви на вершину горы, как Лот из Кедронского потока — в Иерусалим. Ради молитв игумена Иоанна и послушания преподобного Илии Господь извел родник из скалы Зедазени. Учитель и ученик, не разлучавшиеся при жизни, не разлучились и по смерти: они похоронены рядом у алтаря.

Гробницы святых — неиссякаемый источник духовного света; их пещерные кельи и подземелья затвора — колодцы благодати, более дивные, нежели колодец Иакова, у которого Господь обещал дать «воду живую» самарянке — грешной человеческой душе.

VII век пришел в Грузию, как апокалиптический всадник на коне цвета горящего пламени, словно призрак грядущих войн. Под натиском магометан пала Персия. Лев Ирана склонился на колени перед халифом Омаром, как десятью веками ранее перед Александром Македонским. Византия, теряющая одну за другой свои провинции, была похожа на коралловый остров, размываемый волнами моря. Исламский мир приближался к границам Грузии с быстротой лесного пожара. Вскоре мусульманское войско, как удар клинка, глубоко врезалось в ее тело. В городах Картли и Кахетии встали арабские гарнизоны.

Особенно опустошительным было нашествие халифа Мурвана-Кру, которого за его жестокость называли «глухим». Преследуя армянского царя Сумбата, Мурван-Кру через Сурамский перевал вторгся в Западную Грузию. Недалеко от Кутаиси ему преградили путь войска грузин под предводительством двух Арагветских князей — братьев Давида и Константина. Передовые отряды Мурвана были разгромлены, но затем грузинское войско окружили полчища арабов. Кутаиси пал. Князья Давид и Константин оказались в плену. И главным трофеем Мурвана стал не Кутаиси, не оружие и кони падших воинов, а именно они. Мурван считал, что если князья примут ислам, то это будет для него победой большей, нежели победы, одержанные им на поле боя.

Халиф обратился к двум братьям не как к пленникам, а как к государям, равным ему по чести. Он предложил Давиду стать правителем Ирана — бывшего соперника Рима и Византии, а Константину обещал, что поставит его выше арабских князей, будет считать своим братом и не разлучится с ним, как со своей тенью. Только для этого князья должны выполнить одно условие — отречься от Христа и принять ислам. Князья ответили отказом. Халиф приказал подвергнуть их пыткам. И у древних, и у новых тиранов один закон: пытка спрашивает, а боль отвечает. Тела князей резали клинками, опаляли раны огнем, их привешивали вниз головой, вливали им в ноздри уксус, затем, бросив в подземелье, морили голодом и жаждой. К ним посылали имамов, которые говорили: «мы не язычники, а верим в единого Бога, как и вы, поэтому вы не отречетесь от Бога, перейдя в ислам». Те отвечали: «Христос наша жизнь, а отречение от Него — вечная смерть. Не все ли равно, где утонуть — на середине моря или у самого берега». Наконец, когда сами палачи устали от пыток, последовал приговор — казнь через усечение мечом.

В последней молитве князья просили Бога по смерти не разлучать их друг от друга и исполнять молитвы и прошения тех, кто будет призывать их на помощь. К телам казненных братьев привязали тяжелые камни и бросили в Риони, но произошло чудо: тела всплыли на поверхность и пристали к берегу. Казалось, что мощный поток реки не в силах сдвинуть их с места и увлечь за собой, — они лежали на волнах Риони, как на неподвижном ложе. Воины из дружины князей, скрывавшиеся от арабов в окрестностях Кутаиси, увидели над Риони свет — как будто заря стояла над рекой. Они крадучись подошли к берегу. Свет окружал тела князей. Воины подняли их из воды и решили с честью похоронить, но ночью в сновидении увидели Давида и Константина, повелевающих нести их мощи на восток и предать погребению на том месте, где застанет их утро. Тела мучеников обернули воинскими плащами, как погребальными саванами. Вначале несли на руках, но затем, опасаясь, что им встретится арабский отряд, положили на телегу, запряженную парой молодых бычков, укрыли травой и так продолжали путь.

При первых лучах зари бычки сами встали, как вкопанные, на месте, как будто невидимая рука удерживала их. Они остановились на уступе скалы над обрывом, на месте, которое казалось предназначенным для крепости, защищающей подступы к городу. Здесь воины погребли тела князей. Впоследствии над их могилой был основан монастырь, названный Моцамета — обителью мучеников. Их кости лежат в одной гробнице, подножием которой служат деревянные львы. Память Арагветских князей окружена благоговейным почитанием. В праздник Давида и Константина к монастырю стекаются богомольцы из всех концов Западной Грузии, и гробницу мучеников окружает народ более многочисленный, чем боевая дружина, когда они вступили в бой с Мурваном.

Царь Арчил взошел на трон, как на подножие креста. Его долголетняя жизнь была духовным мученичеством за свой народ. Страшное испытание постигло Грузию, едва лишь он надел на свою голову корону Вахтанга Горгасала и взял в руки скипетр, словно жезл Самуила — неподкупного судии. Вторжение Мурвана, одно имя которого наводило ужас на Востоке, было подобно смерчу из аравийской пустыни. Арчил со своим старшим братом Миром укрепились в Анакопии, как в орлином гнезде. Началась тяжелая осада. В крепости находилась могила апостола Симона Кананита. Молитвы его защищали город, как молитвы пророка Елисея — окруженную сирийскими войсками Самарию, и поэтому Анакопия оказалась для победителя Востока непреступной. Кровавый меч Мурвана, ударившись о стену Анакопии, как о скалу, притупился и изогнулся. Удача, которая казалась подругой халифа, отвернула от него свое лицо. Арабская конница завязла в болотах Колхиды, как войско Ксеркса в песках Сахары, и только остатки ее возвратились в Халифат.

Наступил мир, как день после долгой ночи, но само солнце ужаснулось, увидев страну обезлюдевшей и разоренной, как поле, с которого поднялись тучи саранчи. Царь Арчил дал народу то, что мог — свое сердце и остатки царских сокровищ, и взял то, что дал ему народ — чашу, наполненную слезами. В годы мира царь Арчил поднял страну из руин и собрал народы под сенью Столпа и Хитона Господня. Когда возводились стены разрушенных городов, рядом с каменщиками-мастерами лежали щиты и копья на случай военных тревог, а крестьянин, выходя в поле, брал с собой не только серп, но и меч.

Подвиг жизни царя близился к концу, как солнце склоняется к закату. Эмир Асум вызвал его в свой стан и там потребовал отречься от Христа. Царя уговаривали сделать лишь вид, что он принимает ислам, оставаясь при этом в душе христианином. Но царь поступил, как старец Елеазар, вдохновивший своей мученической смертью братьев Маккавеев на подвиг. Он отказался купить себе жизнь за 30 сребренников Иуды — ценой отступничества и вероломства — и склонил свою голову, убеленную сединой, под меч палача, как во время второго коронования. Его жизнь была достойна мученической смерти, а смерть — праведной жизни. Казнь мученика — это «Символ веры», написанный кровью. И живым, и мертвым царь Арчил был и остался примером для народа.

В VIII веке арабский Халифат, как огромное пятно, расползся по карте мира. По своим размерам он превзошел Римскую империю времен ее великих цезарей: счастливого Августа и победоносного Траяна. Западные берега Халифата омывали свинцовые волны Атлантики, восточные границы проходили через покрытые пальмами острова Индийского океана и достигали Великой стены Китая; на юге он сливался с пустыней Сахарой, где среди песков, вздыбленных, как волны моря, границу определяют по звездам; на севере — врезался, как кривой клинок сабли, в землю хазар и скифов.

Здесь, в стране скифов и хазар, арабы то одерживали блистательные победы, то терпели неожиданные поражения и тогда откатывались назад через Дербендские ворота — так меч скрывается в ножнах до новой битвы. Багдад — столица Халифата — стал одним из самых великолепных городов мира: по своей сказочной роскоши и пленительной красоте он превзошел города Индии. Если средневековые алхимики тщетно пытались найти способ превращать металлы в золото, то арабские халифы умели превращать в золото кровь покоренных народов, а из камней разрушенных городов и храмов возводить стройные, как изваяния, дворцы.

В то время прославился мученическим подвигом аравийский юноша Або, родом из Багдада. Он приехал в Грузию в свите картлийского правителя Нерсеса. Страна находилась под властью мусульман, как Иудея времен Апостолов под властью Рима. В крепостях Тбилиси стоял арабский гарнизон. Рядом с храмами высились мечети и минареты; недалеко от Сионского собора находился дворец эмира, который мог свергать и назначать, судить и ссылать грузинских эриставов. Христиане были обложены тяжелой данью, словно выкупом за право жить. Многие из князей и вельмож принимали ислам, чтобы получить высокие должности в Халифате, а простой народ — чтобы защитить себя от поборов, насилия и произвола: жители Тбилиси, принявшие ислам, пользовались теми же правами, что и арабы. И в это самое время арабский юноша Або принял христианство, что сулило ему только одну награду — мученичество за Христа. Он принял крещение в Хазарии, затем удалился в горы Абхазии для уединенной молитвы и, укрепившись благодатию Божией в пустынном безмолвии и посте, как воин, надевший доспехи и приготовившийся к битве, вернулся в Тбилиси, чтобы проповедовать Евангелие своим соплеменникам-арабам.

Каждый день после церковной службы Або шел в арабские кварталы и военные казармы; там он читал Евангелие и рассказывал о Христе. По закону шариата мусульманин, принявший другую веру, должен быть казнен. Поэтому Або каждый день шел на проповедь, как на смерть. Каждую ночь он ожидал услышать шаги стражи, которая свяжет его и поведет на допросы в суд, а затем бросит в темницу, из которой только один путь — на место казни. Казалось, что Або сам ищет страданий и смерти, как люди этого мира ищут покоя и наслаждений.

Три года проповедовал Або тбилисским мусульманам, скрываемый благодатию Божией от глаз кадиев и имамов. Уже одно это было чудом. Три года продолжалась проповедь Спасителя, три года продолжалась проповедь Его раба. Господь был предан Своим учеником, Або — своими соплеменниками. В темнице, по ночам, узник пел на память псалмы Давида, как погребальные песнопения по себе самом. В праздник Крещения Господня он крестился крещением мученика — в своей крови. Чтобы мощи казненного не взяли христиане — как святыню, его тело привезли к подножию Метехской горы, обложили паклей, облили нефтью и сожгли, а кости и пепел зашили в шкуру овцы и бросили в стремительный поток Куры. Судьи думали, что река станет местом забвения для святого, безмолвной могилой, но мощи его вместе с камнем, привязанным к ним, всплыли около Метехского моста. Христиане тайно взяли их и унесли на север, в горы. А над мостом три ночи стоял огненный столп, как пламя огромной свечи, и звезды, подобные венцу, то сияли высоко над городом, то опускались к волнам реки.

На месте сожжения тела Або была построена часовня. Святой Або издавна считался покровителем и защитником Тбилиси, в его часовне служили молебны, когда городу угрожала опасность от врагов, междоусобиц, голода, эпидемий. Эту часовню в XX веке новые вандалы разорили и снесли до основания, словно хотели продолжить суд эмира над Або. Знаменательно, что через несколько дней после этого вспыхнула Вторая мировая война. До сих пор часовня не восстановлена. Покровителя Тбилиси как будто оставили без дома. Чудотворная икона Або, перед которой в часовне служили молебны, находится теперь в Метехи около гробницы святой Шушаники, точно мученица приютила своего духовного брата.

Грузинская Церковь причислила к лику святых двух братьев — мучеников Исаака и Иосифа. Их мать была христианка, отец — аравитянин. Хотя законами Церкви браки между христианами и иноверцами запрещались, но положение завоеванной страны было таково, что народ оставался беззащитным, и даже царевен из рода Багратиони нередко отдавали замуж за мусульманских князей и эмиров, чтобы найти себе союзников или предотвратить нашествия. Достаточным условием для этого считался уговор: не заставлять невесту насильственно переходить в мусульманство; однако дети от смешанного брака считались мусульманами. Часто арабы похищали грузинских девушек, но были также случаи, когда такие браки заключались по любви и согласию двух сторон.

Арабы, отторгнув от Византии Сирию и Египет, воспользовались огромным арсеналом эллинистической философии и науки. Через два столетия после образования Халифата арабы по своей культуре стояли выше европейцев. Для араба того времени слово «франк» было синонимом варвара. Хотя по Корану разрешалось многоженство, многие арабы сохранили древний обычай иметь только одну жену. В такой семье воспитывались два брата — Исаак и Иосиф. Мать тайно учила их христианству. Отец же был уверен, что они мусульмане, и готовил сыновей к службе в арабском войске. Достигнув юношеского возраста, братья для того, чтобы сохранить христианскую веру, решили тайно переправиться в Византию и поступить на службу к императору Никифору. Этот замысел стал известен властям. Их подвергли допросу и суду у эмира. По законам шариата мусульманин, принявший христианство, подлежал смертной казни — даже если бы он был сыном халифа. Братьев стали допрашивать: почему они хотели переехать в Византию к императору Никифору, врагу Халифата, который свое царствование провел в непрестанной войне с арабами? Исаак и Иосиф ответили, что они христиане и поэтому решили служить православному царю. Этот ответ поразил судей, как неожиданный удар грома. Они оцепенели и молча, с изумлением, смотрели на братьев, как на призрак, вставший из могилы.

Отец Исаака и Иосифа — один из аравийских князей, уважаемый в городе Карну человек, присутствовал на суде. Услышав, что его дети произнесли самим себе смертный приговор, он стал, указывая на свои седины, умолять их избавить себя от пыток и смерти, а его от позора, и объявить, что они решили принять ислам. Он не угрожал, а плакал, как ребенок, и просил их, как раб своих господ. Для братьев это была невидимая пытка, более страшная, чем пытка железом. Любовь и жалость к отцу разрывали их сердца, но победила любовь ко Христу. Исаак и Иосиф повторили, что они не лазутчики греков, а христиане, и направлялись в Византию для того, чтобы там свободно исповедовать веру, которую они впитали с материнским молоком.

Среди судей были родственники и друзья отца… Они стали убеждать братьев перейти в мусульманство, называли их ласковыми именами, вспоминали, как держали их на руках, когда они были детьми, просили не сводить убитого горем отца в могилу. Но братья были непоколебимы. Благодать Божия укрепляет мучеников в их подвиге и открывает перед ними духовный мир. Братья увидели, что демоны заседают вместе с судьями, что слезы, текущие по лицу отца, подобны саже, растворенной с кровью. Слышат они его мольбы — как змеиную песню, как дьявольское обаяние, которое хочет увести их от Христа в черную бездну.

Толпа мусульман, окруживших суд, громко требовала смерти Исааку и Иосифу. Судьи сами оказались в роли заложников, над которыми толпа могла учинить расправу. Слух, распущенный странствующими дервишами о том, что кадий подкуплен греками, уже полз по городу и грозил превратиться в пожар. Судьи нехотя, стараясь не смотреть на узников, подписали смертный приговор, как свидетельство о своем бессилии. Братья приняли его с радостью: теперь сами судьи и родные отправляют их с честью в далекий путь — не в Византию к императору, а в Царство Небесного Царя. Ночью столп света, подобный колонне храма, стоял над телами казненных. Родственники не решились отнести их на кладбище, где хоронили мусульман, и оставили тела на съедение голодным псам, которые стаями бродили по городу ночью. Но христиане тайно взяли мощи мучеников и погребли их за городом… Впоследствии на этом месте была построена церковь во имя Святой Троицы.

Жил в IХ веке в Грузии подвижник Иларион, который повторил подвиги древних Отцов и обладал таким обилием даров, что Церковь назвала его тем же именем, что и святителя Николая — Чудотворцем. Он происходил из знатного княжеского рода, но уже в отрочестве отказался от своего имения, подобно Антонию и Арсению Великим; пришел как странник в Гареджийскую Лавру и жил в пещерной келье в нищете, не имея даже второго хитона. Как рудокопы роют землю в том месте, где залегла золотоносная жила, чтобы найти крупицы драгоценного металла, так Гареджийская Лавра была испещрена пещерами, которые вырыли монахи. Там в непрестанной денно-нощной молитве они искали небесное сокровище — благодать Духа Святого. Как червь, заключив себя в кокон, будто в добровольную темницу, выходит оттуда другим существом — крылатой бабочкой, похожей на лепестки цветов, так человеческая душа в затворе обретает крылья и во мраке пещеры видит духовный свет.

Голос Божий повелел Илариону, подобно Аврааму, идти в чужую землю, и он, оставив Гареджийскую обитель, как родной дом, отправился в дальний путь, не имея с собой ничего, кроме имени Божия. Как пчела собирает мед со всех цветов, так он собирал благодать у святынь Палестины и Рима, Синая и Эллады. Он проповедовал Евангелие не язычникам, а христианам, забывшим о Христе, проповедовал не словами, а явлениями Божественной силы. Преподобный творил милостыню несчастным и больным, но не золотом, а даром чудес и исцелений. Свой путь он закончил в Солуни, городе великомученика Димитрия, городе, который стоял как крепость на границе Византии и варварских народов.

Византия была похожа на твердь христианства, а варварский мир — на бушующее море, волны которого то обрушивались на берег, то откатывались назад. Когда император захотел перенести мощи святого Илариона в Константинополь, то жители воспротивились, говоря, что Царьград имеет крепостные стены, высокие, как скалы, а Солунь защищена молитвами святых Димитрия и Илариона. Некоему монаху было видение: клокочущее пламя, как из жерла вулкана, с ревом вырвалось из ада; слышит он голос: «Это пламя зажег кесарь Василий своими грехами». Никто не мог не только угасить этого адского огня, но и даже приблизиться к нему. И видит монах старца, подобного Ангелу, который молится Богу: пламя уменьшается, а затем гаснет, как будто струи дождя залили его.

В дивном старце монах узнал преподобного Илариона. О своем видении он рассказал кесарю Василию, которого за военные подвиги сравнили с Александром Македонским, а за жестокость — с Эль-Гаруном. Тот велел построить себе келью у гробницы Илариона и часто уединялся туда для молитвы, как человек скрывается в непреступный замок от окружающих его врагов.

Церковь прославляет в один день с Георгием Победоносцем святого мученика князя Константина, который с детства отличался строгим благочестием. Обычно в своих родовых имениях князья вместе со свитой последними входят в храм на богослужение, где их прихода дожидается священник и народ, а святой Константин первым, как святитель Николай, задолго до службы приходил в церковь со своими детьми и последним выходил из нее. Его дом был открыт для нищих и странников, как для самых почетных гостей. Он не только кормил бедных, но и служил им за трапезой, как Филарет Милостивый, и омывал ноги приходящим странникам, как Авраам. За его столом всегда сидели священники и монахи, с которыми он беседовал о спасении души.

Часто святой Константин отправлялся на далекое богомолье с богатыми дарами и привозил оттуда самое великое сокровище — благословение монастырей и обителей, подобно купцу, который приводит из чужих стран караваны, нагруженные богатством. Он заботился о благолепии храмов, восстанавливал из руин разрушенные церкви, дарил иконы, утварь и облачения, помня, что храм — это образ Эдема и место явления Божества. Князь посылал жертвы ко Гробу Господню так же, как древние праведники часть своего имения отделяли для Иерусалимского храма; давал милостыню бедным, как дань своим господам. Свое сердце он сделал храмом Господним, где воссылал непрестанные молитвы Богу. Константин видел ту таинственную красоту небесного Иерусалима, перед которой солнечный свет кажется тьмой. В бою с арабами он был взят в плен и отправлен на суд в Вавилон. За отказ принять ислам князь был казнен и удостоился великой чести — пить ту чашу страданий, из которой пил Христос. Отрубленную голову Константина прикрепили к высокому шесту и подняли над крепостной стеной, как военный трофей, чтобы устрашить врагов ислама, но она, окруженная нимбом лучей, сияла над городом, как победоносное знамя веры.

Грузинская Церковь прославляет святого князя Гоброна, замученного за Христа в Х веке. Это было столетие, когда время исчисляли не по годам, а по нашествиям арабов. Гоброна называют «отважным» — это образец грузинского витязя, во многом схожего с тем, кого на Западе называли «рыцарем без страха и упрека». Он защищал в Тао-Кларджети свою родовую крепость, которая стояла на пути арабов, так же, как некогда спартанский царь Леонид с отрядом воинов преградил путь на узкой тропе полчищам персов. Долго продолжалась осада, казалось, что скорее разрушатся каменные башни от ударов таранов, чем сдадутся воины Гоброна. Тучи горящих стрел и куски скал, как град, обрушивались из каменометных машин на осажденный замок. Черный дым поднимался над крепостью, как извивающееся тело дракона. Один за другим падали воины со стен в огонь, охвативший замок, и на острия копий. Ворота рухнули, арабы ворвались во двор крепости, битва продолжалась внутри каждой башни. Гоброн защищал замок, как истекающий кровью орел защищает свое гнездо. В живых остались только он и 133 воина, у которых от изнеможения и ран мечи выпадали из рук.

Эмир потребовал, чтобы Гоброн принял ислам, обещая сохранить ему жизнь, вернуть родовые поместья и сделать полководцем в арабском войске. Гоброн и его воины предпочли смерть. Желая устрашить Гоброна, эмир приказал убивать пленников на его глазах. Он стоял, забрызганный кровью, среди трупов, как на поле боя. Когда убили последнего воина, эмир снова спросил Гоброна: согласен ли он принять ислам, — ведь теперь уже не будет живых свидетелей его отступничества. Гоброн стоял неподвижно, как изваяние, подняв глаза к небу. Казалось, что он не слышит звона оружия, не видит крови и мертвых тел, которые как холмы окружают его, что он в молитвенном порыве созерцает, подобно апостолу Стефану перед смертью, Сына Божия и Ангелов Его. Палач ударил Гоброна мечом; тот, омочив в своей крови персты, начертал у себя на челе крест. Этот крест засверкал ослепительным светом молнии. После третьего удара бездыханное тело мученика, как дуб под секирой дровосека, пало на землю. Гоброн вместе с убитыми воинами был погребен в общей могиле во дворе замка, рядом с гробницами своих предков.

Приближался конец первого тысячелетия от Рождества Христова. Время циклично; каждый цикл содержит в себе элементы последующей истории. Поэтому конец века, тем более тысячелетия, эсхатологичен, он носит на себе печать Апокалипсиса и освещен заревом будущих мировых катастроф. В это время люди находятся в томительном ожидании неотвратимых, неведомых бедствий, самый воздух как будто пропитан волнами тревоги. Даже звездное небо, открывающее человеку величие и беспредельность Божества, кажется пергаментом с таинственными знаками, подобными письменам, внезапно появившимся на стене вавилонского дворца во время пира Валтасара в последнюю ночь обреченного города. На рубеже двух тысячелетий тени эсхатологических бедствий покрыли землю, как тень луны во время затмения.

В это время Господь даровал Грузии и всему миру великих святых, просиявших на Афоне: Иоанна, Гавриила, Евфимия и Георгия Святогорцев. Афонская Гора — это особое царство, где живет особый народ, не похожий на остальные народы и племена — монахи. В этой стране лавры стоят, как царские дворцы на берегу лазурного моря, монастыри — как замки на склонах горы; скиты и пещерные кельи — как крепостные башни. Афонская гора, выдвинутая, как остров в море, кажется кораблем, плывущим к небесам. Гора Афон — Удел Божией Матери, нерукотворенный храм, крепость Православия и образ небесного Иерусалима на земле.

Как четыре драгоценных камня, сверкают и сияют в небесном Иерусалиме имена четырех монахов — Иоанна, Гавриила, Евфимия и Георгия. Преподобный Иоанн, в миру — Тао-Кларджетский князь, построил Иверскую обитель и собрал грузинских монахов, подвизавшихся на Святой Горе, как пастух собирает агнцев в овчий двор.

Однажды Великим постом монахи увидели свет, идущий со стороны моря, который сиял ночью и не угасал днем. Свет исходил от иконы, стоявшей на волнах, как в каменном иконостасе. Монахи спустили на воду лодки, некоторые из них бросились к иконе вплавь, но икона отступила от них, и они увидели ее свет на горизонте, где море сливается с небом. Все монахи Афона собрались к морю, точно стаи голубей покрыли его берег. Монахи служили молебны Небесной Царице, в монастырях читалась неусыпаемая Псалтирь.

Настала Страстная Седмица. Весь Афон облачился в траур. Монахи приносили покаяние в своих грехах — от игуменов монастырей и схимников, десятки лет не покидавших затвор, до послушников, недавно пришедших из мира. Они знали, что грехи, не омытые слезами покаяния, как стена стоят между Небом и землей, заграждают путь Небесной Царице, подобно дыму, который отгоняет ластвицу от мирских жилищ.

Но вот пришла Пасха. Дева Мария, явившись преподобному Иоанну, сказала, что только один монах — Гавриил — может взять из моря икону. Гавриил продолжал подвиг древних восков. Он был странником на Афоне, не имел ни жилища, ни келии, бродил по дебрям лесов и скал, где редко ступала нога человека, воспевая день и ночь гимны Богу. Он питался плодами деревьев, корнями трав и тем, что подавали ему как нищему в монастырях Афона. Он ночевал, где заставали его короткие южные сумерки: в расселинах скал, дуплах деревьев или делал себе шалаши из веток. Этот подвижник не имел ничего, кроме имени Иисуса Христа и свободы от всего земного. Он был свободнее перелетной птицы, которая находит оставленное гнездо; не имел ничего, но был так радостен и счастлив, словно все принадлежало ему, как царю.

Преподобный Иоанн послал монахов в дебри и ущелья, чтобы отыскать его — своего духовного брата — прячущегося в скалах, будто серна. Преподобный Гавриил, узнав, что его ищет Иверский игумен, тотчас явился в монастырь. Помолившись Божией Матери, он вступил на волны моря, как Петр на воды Галилейского озера, и пошел к иконе, точно по вымощенному гранитом пути. Поднял икону и понес ее на берег. Трепеща и ужасаясь, Гавриил держал в своих руках чудотворный образ Богоматери, а благодать иконы невидимо держала его над бездной вод. Радостно приняли монахи образ — как Саму Пресвятую Богородицу, вступившую на землю Афона.

Икону поместили в монастырской часовне и оставили там — пока приготовят для нее место в соборе, где она должна была восседать, как царица Афона на троне. Затем икону перенесли в собор и поставили в алтаре. Но воля Девы Марии была иной — образ Ее на следующее утро оказался висящим над вратами обители. Снова внесли ее в храм, но и в последующие ночи повторилось то же чудо. Вразумленные Самой Царицей Небесной иноки более не противились Ее изволению. Икону оставили там, где это было угодно Божией Матери. Есть предание, что пока она находится в Иверском монастыре, Афон будет изливать чистый свет Православия, и силы ада не одолеют его. Но придет время, и икона исчезнет так же таинственно, как и пришла. Тогда монахи спешно должны покинуть Святую Гору, как христиане в одну ночь покинули Иерусалим, когда войска Тита готовились к новой осаде. На Афоне прежде был обычай: каждую неделю посланцы из всех монастырей приходили к воротам Иверской обители, чтобы узнать, стоит ли икона на своем прежнем месте; кланялись ей как Игумении Святой Горы и возвращались в свои монастыри с радостной вестью, что Божия Матерь не покинула Афон, что дух Православия Святой Горы светел и чист, как огни лампад, что ереси и лжеучения не могут поколебать Афон, как бури — его скал.

Преподобный Евфимий был сыном преподобного Иоанна и стал сыном своему отцу и по духу, когда принял монашество. После смерти Иоанна Евфимий получил вместо княжеского наследства — Иверский монастырь и великое звание — сан игумена. Как сын умножает сокровища родителей, так он расширил и украсил Иверскую обитель. Евфимий был примером для монахов. Он не пропускал ни одного храмового богослужения и стоял на игуменском место неподвижно, как зажженная свеча. Евфимий с юности до смерти носил на теле железную рубаху, как воин — кольчугу в бою. Божия Матерь, явившись ему в видении, повелела перевести Священное Писание на грузинский язык и коснулась жезлом его уст. С тех пор уста Евфимия стали златоструйным источником, точно родник, напоили всю грузинскую землю небесным вином. После службы, когда монахи расходились по кельям и монастырь погружался в сон, окно башни, где жил Евфимий, светилось, как звезда над Иверской обителью: игумен, склонясь над столом, переводил Писание и творения святых Отцов на грузинский язык. Он чувствовал каждое слово Библии, как живое существо, видел его в многомерных духовных измерениях, созерцая цвета и блеск его кристаллов и граней; свет Священного Писания он зажег, как неугасимый огонь в лампаде грузинского языка.

Третий игумен Иверской обители — преподобный Георгий докончил труд преподобного Евфимия. Он был мистик и поэт. Его переводы Библии похожи на иконы Бека и Бешкена, выкованные из золота и серебра. На гробнице преподобного Георгия — надпись: «Я утвердил столпы храма, да не поколеблются они вовек». Преподобные Евфимий и Георгий — два последних апостола Грузии, просветившие иверский народ переводами Священного Писания и своими творениями. В каждом грузинском храме при богослужении звучит их голос — в словах Писания; ему будут с благоговением внимать потомки, пока небо и земля не предстанут на Страшный суд, пока в мире звучит грузинская речь…

Вторым тысячелетием от Рожества Христова открылся новый цикл в истории Грузии. Тени грядущих бедствий нависли над землей, как тревожный колокольный звон. Народ, готовясь к войне, спешно возводит крепости, строит стены вокруг городов, чинит мосты и очищает рвы — так в начале XI столетия Грузия возводила духовные крепости. Первая из них — Светицховели, венец Грузинской Церкви, младший брат Цареградской Софии, рукотворный утес, возвышающийся над волнами времени и круговоротом истории. Кажется, что между Светицховели и Иерусалимским храмом Воскресения протянута золотая цепь. Вторая крепость — храм Алаверды, высящийся над Кавказом, кажется, воплотил собой полет в небеса и даровал крылья камню. Он похож на колонну, которая поддерживает лазурный небосвод. Алаверды лишен украшений; он прост, как одеяние аскета, его строгая красота похожа на лик пророка, вышедшего из пустыни. Третья крепость — это Кутаисский храм Баграта. Его орнамент и барельефы похожи на филигранную работу древних ювелиров; его стены из белого камня кажутся одеянием из виссона, которое можно пропустить через кольцо. Кажется, что храм Баграта строили трое братьев, из которых один был богослов, второй — мистик, а третий — поэт.

Едва были докончены эти крепости, как на границах Грузии появился новый враг — турки-сельджуки, будто зловещий призрак смерти с косой. Они пришли, как гунны при Аттиле из Алтая и Турана на запад, в поисках земли и добычи. Турки вторгались в Грузию каждый год. Города и села стояли обезлюдевшие, как после чумы. Дома на пепелищах и развалинах, в которых долго не зажигались огни, казались черными памятниками на могилах. Незасеянные поля поросли кустарником и крапивой. Три апокалиптических всадника — война, голод и смерть с обнаженными мечами промчались по Грузии. Страна была подобна кораблю с поломанными мачтами, порванными парусами, с пробоинами в борту, в которые устремилась вода. Казалось, что нет спасения: буря подымет корабль, как борец своего противника над головой, и с размаху бросит его о скалы.

Турки-сельджуки были страшнее, чем арабы. Если арабы, сохранившие обычаи бедуинов, были благородными разбойниками, то сельджуки не отличались от грабителей гробниц, готовых снять с тела мертвеца последний хитон. В это время Господь даровал Грузии величайшего из ее царей — Давида Строителя, «мужа по сердцу Своему» (Деян. 13:22), потомка Давида Псалмопевца. Народ назвал его Восстановителем Грузии. День царя начинался с молитвы еще до рассвета и оканчивался глубокой ночью за чтением Библии. Когда он отправлялся на войну, то брал с собой похожую на скинию походную церковь. Он присутствовал на литургии каждый день и часто причащался. На его груди, поверх кольчуги, была надета серебряная икона Архангела Михаила, который не раз спасал его жизнь. Даже на поле битвы царь не расставался с Евангелием. Он вырвал Тбилиси из рук агарян, как пророк Давид — Иерусалим из рук хананеев. Из ожерелья Грузинской Церкви он выбросил фальшивые камни и заменил их алмазами, которые выточили ювелиры Руиси и Урбниси. Царь Давид оставил «Канон покаянный», написанный словно кровавыми слезами и показал пример покаяния, завещав погребсти свое тело у порога Гелатского монастыря, чтобы все приходящие в обитель наступали на его могилу.

Память о святой царице Тамар звучит, как песня, над горами Кавказа, а имя ее сияет на небе блеском утренней звезды. Она отогнала врагов от пределов Грузии, как орел — стаю воронов. Она построила на вершинах скал часовни и храмы, будто надела на главы гор венцы, а на равнинах воздвигла соборы, словно изваяния, выточенные из камня, и монастыри, точно замки из роз, наполнившие благоуханием всю страну. Ее гробница неведома миру, как могила пророка Моисея, но живая и мертвая она принадлежит всей Грузии; в каждом уголке иверской земли слышится биение ее сердца.

Прошло 20 лет со дня смерти царицы Тамар, перевернулась страница летописи, и другая картина встала перед глазами: те же силуэты гор, то же течение рек, мирное и непрестанное, как поток времени, но вместо кипящих жизнью, как кубок вина, городов, — развалины и пепелища, около которых собираются стаи волков и поют тоскливо и заунывно песнь смерти. На полях вместо колосьев пшеницы, похожих на золотую парчу, — бурьян и выжженная земля. Церкви стоят с поломанными крестами. Вместо богослужения из алтарей доносятся крики скота; церкви обращены завоевателями-монголами в конюшни. По предсказанию Андрея, Христа ради юродивого, раскрылись медные ворота, которые Александр Македонский воздвиг на Востоке, и орды из пустыни Кара-Кум и Гималаев хлынули на Запад, уничтожая все на своем пути, как снежный обвал.

Умерла царица Тамар, как тихо опускается солнце за горизонт. Оплакав свою госпожу, царский двор Тбилиси предался пирам и веселью, как будто хотел превзойти блеском Багдад. Казалось, что цари и царедворцы играют страной, как маленький ребенок — алмазом, подбрасывая вверх и ловя на лету.

Один из немногих оставшихся в живых соратников царицы Тамар — ахалцихский князь Шалва предупреждал грузинское правительство о наступающей опасности — настойчиво, но безуспешно, как Лаокоон — троянцев. Казалось, что он слышит гул копыт монгольской конницы, который потрясал мир, как подземный гром — Помпеи, когда еще безмолвствовал Везувий.

И вот на границе Грузии появился хорезмийский царевич Джалал-эд-дин с огромным войском, как Аттила под стенами Рима. Победоносный меч Тамары в руках ее преемников оказался мечом с золотым эфесом, но с деревянным клинком. Зато кинжал измены поражал без промаха. Тбилиси пал. Только цитадель Исани продолжала сопротивляться хорезмийцам, подобно крепости Масада, которая отражала штурмы римских легионов при зареве пылающего Иерусалима.

Джалал-эд-дин решил одержать еще одну победу: обратить жителей Тбилиси в ислам или превратить Тбилиси в чашу крови. С Сионского собора сбросили купол и на кровлю поставили трон, где сел Джалал-эд-дин. Казалось, что он, как Нимврод, хотел дотянуться рукой до неба, а ногой попрать святыни Грузии — так гладиатор становится на грудь поверженного противника и приставляет острие клинка к его горлу.

Из Собора вынесли на Метехский мост иконы. Вдоль перил стали хорезмийцы с обнаженными мечами. Христиане Тбилиси должны были рядами переходить по мосту на другую сторону реки и в знак отречения от Христа плевать на лики икон, которые они всю жизнь почитали благоговейным лобызанием, перед которыми с детских лет молились и просили у Бога благословения. Христиане шли по мосту, как мученики — по арене Колизея, окруженные стаей голодных зверей, которые бросались на них и разрывали на части их тела. Хорезмийцы рубили христиан мечами и сбрасывали с моста раненых и мертвых. Иконы были залиты кровью мучеников. По трупам можно было перейти с одного берега на другой, не замочив ног в воде.

Воевода Шалва был захвачен в плен. Джалал-эд-дин уговаривал его принять ислам, обещая большее богатство и славу, чем он имел в своей молодости. Но получив отказ, приказал пытать его и бросить в темницу. Князя заключили в подземелье, как в волчье логово, — там не было ни тепла, ни света, — подвергали побоям, морили голодом, а затем задушили веревкой.

Месяц находился Джалал-эд-дин в Тбилиси, месяц продолжалось побоище, превосходящее жестокость ассирийских царей, которые писали число убитых пленников на скалах, как бы в назидание потомкам. Волны Куры были алыми от крови.

В истории имеются поразительные совпадения: таковы судьбы Ашота Куропалата и царя Димитрия Самопожертвователя. Один управлял страной после арабского нашествия, другой — после вторжения монголов. Оба подняли из руин и пожарищ Грузию, как Зоровавель после вавилонского плена — Иерусалим и его святыню — Храм. Оба кротко терпели обличения от своих духовных отцов: Ашот Куропалат — от святого Григория Хандзойского — мужа пророческого духа, а Димитрий Самопожертвователь — от преподобного Пимена юродивого, названного «Нафаном Грузинской Церкви». Ашот Куропалат был изменнически убит в храме, как пророк Захария, между жертвенником и алтарем, а царь Димитрий — самого себя принес, словно жертву за Грузию, монголам, чтобы своей кровью утолить их ярость, как голод волчьей стаи. Народ назвал его Самопожертвователем, самым прекрасным из имен.

А вот имя Шах-Аббаса народы Закавказья вспоминают с проклятием. Казалось, целью его жизни было уничтожить Грузию или превратить ее в татарское ханство, как целью жизни Катона — сравнять с землей Карфаген, а камни стен его вырыть из основания и бросить в море. Много бед испытала за свою историю Грузия. Огнепоклонники мстили даже мертвым: разрывали могилы, выбрасывали трупы и кости на съедение птицам и зверям; монголы уничтожали все живое на своем пути, а Шах-Аббас не только превращал города и села в руины, но и приказывал вырубать деревья, выкорчевывать виноградники, вытаптывать и сжигать посевы на полях, словно хотел превратить Кахетию — сад Грузии — в долину Мертвого моря.

Для него все христиане были врагами, которых он заранее приговорил к смертной казни. Больше всех людей на земле Шах-Аббас ненавидел картлийского царя Луарсаба, не раз побеждавшего его на поле битвы и в состязаниях: в искусстве метать копье и управлять конем. Шах умел выжидать. Ненависть и зависть, кипевшие в его сердце, он скрывал под маской друга, как убийца прячет кинжал в складках своей одежды. Шах-Аббаса персы называли «львом Востока». Но царь пустыни и лесов никогда не кидается из засады сзади. Он благороден даже к своим врагам. Шах скорее походил на змею, затаившуюся у дороги, чтобы неожиданно вонзить свои зубы в тело путника, влить смертоносный яд в его кровь, а затем смотреть неподвижными холодными глазами, как ее жертва бьется в судорогах агонии. Но в отличие от змеи, тиран считает смерть слишком легким наказанием для своей жертвы. Он хочет провести противника через ад унижений, сломить его волю, сделать презренным в глазах народа. Для тирана высшая победа — видеть, что его враг умер не как мученик, а как пес. Персидский царь Сапор, взяв в плен цезаря Валентиниана, не убил его, а назначил на новую должность при своем дворе: в праздники цезарь должен был опускаться на колени, преклонять голову, и Сапор наступал сапогом ему на шею, как на подножие, когда садился на коня.

Шах-Аббас хитростью заманил царя Луарсаба в свой лагерь, как птицелов заманивает сокола в сеть игрою на свирели. Царственный гость стал его пленником. Шах знал, что никакие пытки не заставят Луарсаба отречься от христианства, и поэтому решил сломить его дух постепенно, как берут осажденную крепость. Малые грехи подобны малым щелям в борту корабля; они расширяются под напором воды, и корабль, захлебываясь, будто обессилевший пловец, идет ко дну, как в могилу. Грехи лишают христианина благодати; он становится беспомощным, как Самсон с остриженными волосами, в которых заключалась его прежняя исполинская сила.

Шах на пиру стал упрашивать Луарсаба нарушить пост из уважения к нему. Луарсаб понял, что над ним хотят посмеяться, как над трусом, что это — начало конца, а затем последует повеление принять ислам. Он встал и вышел из шатра шаха, обрекая себя на пытки и смерть, как восьмой Маккавей, ради отеческих законов. Семь братьев Маккавеев выпили огненную чашу пыток сразу, не отнимая ее от своих уст; «Иверский Маккавей» пил эту чашу в течение многих лет, счет которым он потерял в подобной склепу темнице.

Лезвие режет, копие колет, огонь жжет, а святая великомученица царица Кетеван была подвергнута казни, в которой, казалось, все виды пыток соединились воедино. Ее тело резали раскаленными лезвиями, вырывали груди клещами, которыми кузнец вынимает из горнила искрящееся железо. Ее бросали на раскаленные гвозди, но дух царицы был крепче пламени и стали. Ни крика, ни мольбы не вырвалось из ее уст. Она тихо молилась: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа», пока не изнемогла от пытки, и только струи ее крови с шипением текли на раскаленное железо. Имя Кетеван стало символом мужества для грузинского народа — как боевое знамя.

Однажды в ночь под Пасху персы увидели в горах Гареджи движущиеся огни. Шах-Аббас удивился, что еще остались в живых люди там, где проходило его войско, как если бы остались нетронутыми цветы на поле, которое покрыла туча саранчи. Ему сказали, что это монахи обходят Лавру крестным ходом с зажженными светильниками и свечами. Шах приказал убить их всех до единого. Войско персов окружило Гареджи подобно тому, как римские легионы внезапно взяли в кольцо осады Иерусалим в дни празднества ветхозаветной пасхи. Отряд конницы подъехал к монастырю; навстречу вышел игумен Арсений и просил, как великой милости, позволить им закончить литургию.

Персы согласились. Монахи исповедали грехи, испросили друг у друга прощения и причастились в последний раз. Казалось, что вся их жизнь сосредоточилась в этой молитве, они вложили в нее все силы, как раненый орел — в последний взмах своих могучих крыльев. Причастившись, монахи выходили из храма; смерть ждала за дверями: воины рубили их на части и бросали в глубокое ущелье. Впоследствии их кости были собраны и положены в пещерной часовне в одну гробницу, как сокровище, сокровенное в сердце скалы. Гареджийская гора, освященная молитвами и слезами монахов, была напоена их кровью, как гора Сион — утренней росой; она убелена благодатью, как вершины Ливана — снегами; над ней разливается невидимое сияние, как Божественный Свет, озаривший Фавор.

После смерти Шах-Аббаса I на персидский престол вступил Шах-Аббас II — словно для того, чтобы Грузия не забыла проклятого ею имени. При нем тюркские кочевые племена, под защитой персидских войск, наводнили Кахетию. На месте садов и виноградников паслись табуны коней и стада овец. Целые села кочевники захватывали в плен и продавали в рабство на рынках Стамбула и Трапезунда. Погасли светильники алтарей. Алавердский храм — краса Кахетии — стал обиталищем летучих мышей. Вместо завесы над алтарем висела паутина. В непогоду в опустевший храм пастухи загоняли скот. Из обломков иконостаса и досок икон разводили костры, чтобы согреться и приготовить пищу. Священный жертвенник алтаря превратили в стол, за которым пировали и играли в кости. Священные для кахетинцев могилы были покрыты слоем грязи, которую оставляли за собой стада; в темные и пустые, как глазницы черепа, окна с пронзительным свистом врывался зимний ветер, а летом был слышен похожий на плач и причитание крик совы — ночной птицы — точно женщины, оплакивающей мертвеца.

В это время князья Бидзина, Шалва и Элизбар решили спасти Кахетию или умереть. С небольшим войском и отрядом горцев Ксанские князья стремительно, как отряд Гедеона, напали на полчища персов и татар. Решающее сражение произошло около Ахметы. Святой Георгий, покровитель Алавердского собора, был виден на небе над сражающимися войсками. Гонимые необъяснимым ужасом кочевники, побросав оружие, бежали, как сирийцы от стен Самарии, где молился пророк Елисей. Те, кто недавно попирали ногами грудь Кахетии, как своей пленницы, теперь искали спасения в бегстве — так кидаются люди с разбитого бурей тонущего корабля: кто на лодках, кто обхватив обломок мачты, кто — вплавь. Бушующие волны хоронят их в своей пучине, и только один пловец достигает берега и с ужасом смотрит на море, ставшее могилой его спутников. Из всего войска кочевников только один султан спасся живым — благодаря своему арабскому скакуну, а также тому, что он догадался первым покинуть поле боя.

Шах потребовал суда над князьями. Чтобы предотвратить новое нашествие персов, они добровольно отправились в Исфахан; так христианские мученики при Нероне, приговоренные к смертной казни, сами бесстрашно шли навстречу голодным львам и в огонь пылающих костров. Шах предал трех князей в руки родственников убитых татар.

По обычаю магометан, им предложили отречься от Христа и принять ислам, обещая прощение и свободу. По закону шариата, принявший магометанство освобождался от всякой ответственности за прежние деяния. Для этого надо было в присутствии свидетелей прочитать первую суру Корана. Три князя в ответ громко прочитали Символ веры и Отче наш… Осенив себя крестным знамением и обняв друг друга на прощание, они приготовились к казни. Татары сорвали с них одежды до пояса, и, обмазав тела медом, посадили на землю посреди городской площади, так что тучи ос и шмелей окружили их. От ядовитых укусов и палящих лучей солнца тела князей распухли и почернели. Эта пытка, похожая на сожжение на медленном огне, продолжалась целый день. Солнце казалось для мучеников беспощадным палачом, а рои ос, которые кружились над ними и заползали в рот и ноздри, — стаями змей, обвившими их и вонзающими зубы в тела. Элизбару и Шалве отрубили руки и ноги. Эта честь была предоставлена самим близким родственникам убитых татар. Затем обрубки тел были выставлены, как мишени, и каждый из татар мог считать, что исполнил долг мести, пустив в них пулю.

А для Бидзины приготовили пытку, которая в древней Персии предназначалась для тех, кто оскорбил Ормузда или его «земное воплощение» — персидского царя; подобной пытке был подвергнут великомученик Иаков Персиянин. Палач клещами выдернул у Бидзины ногти из пальцев рук и ног, затем стал резать тело по суставам. Во время такой пытки несчастная жертва от боли, забывая человеческий язык, кричит, как дикий зверь; но даже стона не вырвалось у князя. Он тихо читал Верую… и Отче наш… пока последние силы не оставили его. Затем палач привычным движением рассек ему грудь, вырвал сердце, словно алую розу, и бросил на землю. Оно лежало под ногами толпы, как сердце Игнатия Богоносца на арене цирка среди диких зверей.

Икона «Слава Грузинской Католикосской Церкви» — не только великое прошлое, но и будущее Грузии. Святые Грузии предстоят Животворящему Столпу, как воины — боевому знамени, как Ангелы — Небесному Престолу. Они озарены лучами, исходящими от Хитона Господня, как от солнца, струящего тихий свет из гробницы Сидонии, из недр земли. Сгущаются сумерки. Тени апокалипсиса, как тучи, нависли над миром. Святые погружены в безмолвную молитву.