II. Заключение

1. У народов существует свобода воли, и, подобно индивидам, они сами вершат свою жизнь. Франция станет завтра тем, чем решит быть сегодня. Но эта свобода ограничивается определенными рамками в виде предшествующих событий и особенностей страны. История не определяет будущего; она изучает прошлое и описывает наследственные факторы. «Что мне за дело, что здесь когда-то проходил Жан Бесстрашный, если он никогда больше здесь не пройдет?..» – говорил один физик. Но здесь пройдут его потомки и обнаружат ту же почву, тот же климат, те же национальные обычаи. Поскольку Франция находится на западной оконечности Европейского континента, то на протяжении всей ее истории ей угрожали и ее завоевывали. Отсюда – стремление к сильной власти, которую она впервые обрела в рамках Римской империи, которую нашла в Карле Великом, Людовике XIV, Бонапарте и которую, как интенданты старого режима, ей передали префекты Третьей республики. Расположенная в зоне средиземноморского и атлантического миров, на границе латинской и германской цивилизаций, она была вынуждена на протяжении всего своего существования как нации приспосабливаться и изобретать. Рыцарство, куртуазность, романтическая любовь, Шартр и Версаль – все это французские творения, влияние которых распространялось на весь мир.

2. Хотя Франция является соседкой и современницей Англии, у них совершенно разные истории. Английская монархия, установленная благодаря завоеваниям в 1066 г. и в то время всемогущая, очень рано сумела предоставить местные свободы; французская монархия, вначале чрезвычайно неустойчивая, должна была создавать Францию по частям и бороться с неограниченной местной властью. Этим объясняется ее тенденция к абсолютной монархии. Двойная угроза – со стороны внешних врагов и внутреннего феодализма – сделала французов терпимыми к центральной власти. Они долго выплачивали ей постоянные налоги; они очень поздно потребовали представительства во власти, которое англичане получили со времен Великой хартии. Первым следствием этой централизации явилось образование глубокой пропасти, разделившей народные массы и элиту, проживавшую при дворе, а не в своих поместьях. Этим объясняется насилие Великой французской революции, оставившей кровавые воспоминания, и невозможность на протяжении уже ста пятидесяти лет объединить население, за исключением периодов национальной угрозы. Второе следствие централизации заключалось в том, что оно превратило Англию в нацию, естественно почитающую свои законы. Принимая участие в управлении страной, англичане охотно повиновались правительству; французы же становились фрондерами, потому что у них не было иного способа выразить свои требования. Такими фрондерами они и остались. В XVII в. придворная жизнь, а затем духовное доминирование столицы породили классическое мышление, традицию анализа, пристрастие к абстрактным терминам, в то время как удаленность от дел, лишавшая политическую мысль любого практического свойства, усиливала во Франции скорее дух партийности, чем дух компромисса. Идеологические разногласия между французами гораздо опаснее, чем между англосаксонскими реалистами. В Англии и Америке не существует конфликтов по поводу взглядов на государственные институты, на власть Церкви, на свободную или светскую школу. Рационализм университетов еще со Средних веков способствовал превращению французов в народ, склонный к логике. Оппозиция – необходимый механизм парламентской машины – слишком часто воспринималась во Франции как ересь.

Микролитражный автомобиль «Ситроен-2СV», одна из популярнейших моделей французского автопрома

3. Много раз на протяжении своей истории Франция оказывалась разоренной то в результате вражеского вторжения, то вследствие гражданских войн. Другие народы часто считали ее погибшей. Но она всегда быстро выдворяла захватчиков; «третья сила» всегда восстанавливала объединение французов на время возрождения страны. «Во все периоды их истории, – пишет один американский историк, – французы доказывали неисчерпаемую силу, способность быстро восставать из руин, мужество и настойчивость, которые не могли сломить самые страшные несчастья. Сколько раз на протяжении веков Францию полагали расчлененной внутренней борьбой или распростертой у ног ее врагов, но она тотчас же удивляла мир своей вызывающей восхищение силой к возрождению…» Так было после Столетней войны; так было после Религиозных войн; так было во времена Консульства; так было во время правления господина Тьера; так происходит и в наши дни. Француз не менее стойкий, чем англичанин, но его стойкость проявляется иначе. Англичанин не допускает, что его могут победить. У француза есть опыт поражения; он знает, что его страна иногда рискует быть захваченной превосходящей силой. Но он также помнит, что никогда оккупация не была долгосрочной и что каждый раз враг изгонялся за пределы Франции. Оказавшись завоеванной, Франция быстро самоорганизуется; сопротивление – это классический феномен ее истории. «Земля захвачена, но сердца неприступны». Возрождения ее столь же прекрасны, как тревожны ее кризисы.

4. Эта неизменная вера французов в свое особое предназначение, эта уверенность, что Франция не может погибнуть, поддерживаются памятью о долгой и славной истории. В народе сохраняются рефлексы потомков прославленных предков, разделяющих мнение, что положение обязывает. Если француз менее охотно, чем англичанин, немец или американец, подчиняется административным правилам, то это потому, что он повинуется «какому-то неписаному закону, который настойчиво диктуется ему неким идеалом национального совершенства… И несмотря на кажущуюся запутанность, это объясняет тот истинный порядок, который лежит в основе внутреннего устройства Франции, то единство общенациональных идей, несмотря на различия взглядов, и тот здравый смысл, несмотря на всеобщую противоречивость, так же как и уважение ко всему, что воплощает в себе идеальный коллектив. Это уважение, это восхищение великими и благородными деяниями, качеством работы, всем тем, что красиво и элегантно, и особенно мастерством оратора или талантом ученого остро ощущается французом, невзирая на его хорошо известную склонность высмеивать предмет своего восхищения. Не много найдется народов, способных свергнуть такое количество кабинетов министров, чтобы затем вновь привести к власти все тех же министров, так бесцеремонно обходиться со своими великими людьми, а затем возносить их так высоко…» (Р. Лафорг). Вековая гордость, естественная для наследников славного прошлого, до сего дня поддерживала французов в их испытаниях и, когда того требовало спасение страны, способствовала их нелегкому примирению.

5. История Франции – это постоянное чудо – представляется более драматичной, чем история других стран. Так же как некогда Греция, она имеет странное свойство до такой степени привлекать народы земли, что все они принимают участие во французских распрях. История Жанны д’Арк, история французских королей, история Французской революции, история событий на Марне, история Сопротивления – все это является частью достояния всего человечества. Если Англия продолжает в современном мире имперские и юридические традиции Рима, то Париж в области литературы и искусств сыграл роль, принадлежавшую в былые времена Афинам. Никакой народ не испытывает большего уважения к своему языку и своей литературе, чем Франция. Она создала точный язык, породивший ясную мысль. Так появилась обширная духовная империя, простирающаяся далеко за пределы ее границ. Уже пять веков «все, что было французским, становилось мировым, а все, что было мировым, становилось французским». Во всем мире французские писатели стали евангелистами западной цивилизации, и вместе с тем их страна олицетворяла собой военный и духовный авангард свободы на Европейском континенте. Это очень трудная роль. Авангард всегда подвергается опасности и, когда основные войска отстают от него на целых три года, рискует быть смятым. Ремесло быть французом было и остается опасным, но от этого оно только еще почетней.

Париж: у входа на станцию метро «Аббес», Монмартр. 1950

6. Некоторые сомневались, не слишком ли тяжело для Франции в этом мятущемся мире ее славное прошлое и вытекающее из него чувство ответственности. «Традиции французов, – говорили они, – вынуждают их вести образ жизни не по средствам…» Это могло быть верно, если бы влияние Франции проистекало лишь из ее военной силы, но мы видели, что, напротив, в основном это влияние интеллектуальное и духовное. Если наконец будет создана международная организация, Франция, несомненно, займет в ней важную роль; если эта организация потерпит неудачу, вне всякого сомнения, Франция, в самом тесном союзе с соседними народами и со своими Заморскими территориями, найдет другую спасительную формулу. Ей придется больше, чем когда-либо, принимать в расчет новые отрасли знаний, возникающие в эпоху научного прогресса, но ее прошлое умение адаптироваться к обстоятельствам говорит в пользу будущих успехов. И вполне возможно, что именно она в муках породит те решения, которые позволят завтра продолжать развитие человечества.