VI. Как империя стала либеральной и как война 1870 г. привела к ее падению

1. Начиная с 1860 г. император и империя клонились к своему закату. Император, утомленный сладострастными излишествами, страдал постоянной мучительной болезнью мочевого пузыря. Империя сталкивалась с растущей оппозицией. Духовенство, озлобленное римскими событиями, обвиняло императора в отказе помощи Ватикану. Газету католического памфлетиста Вейо «Юниверс» закрыли. Духовенство выразило враждебность, и тогда правительство приняло суровые меры. Было запрещено проводить сбор денег для папы. Пасторские послания епископов обложили гербовым сбором и потребовали предъявления властям обязательного экземпляра, если речь шла о политике. В ответ на недовольство императрицы император заявил: «По правде говоря, Евгения, вы забываете о двух вещах: вы теперь француженка и замуж вы вышли за Бонапарта». Правые, монархисты и духовенство создали странное на первый взгляд движение, которое требовало свободы, но на том этапе это послужило бы им на пользу. Тьер присоединился к духовенству, отчасти из-за своих честолюбивых устремлений, отчасти из чувства патриотизма. Он опасался позднейших результатов решений императора в вопросах национальной политики и полагал необходимым вернуть парламентские свободы. Подобная операция могла быть осуществлена лишь поэтапно. Вначале Законодательный корпус добился права ежегодно голосовать, согласовывая текст адреса в ответ на тронную речь. Для защиты правительственной политики назначались министры без портфеля. Затем была разрешена публикация дебатов. Либеральный союз – образование консерваторов и парламентариев – вместе с республиканцами получил 2 млн голосов на выборах 1863 г. Довольно много для противников правительства в стране, где не существовало ни свободы печати, ни свободы собраний и где бесчинствовали официальные кандидаты.

Ученик чародея. Немецкая карикатура на Наполеона III. 1864

2. Император мог пренебрегать республиканской оппозицией, но боялся оттолкнуть от себя консерваторов, которые его создали. В свое время принц Наполеон хотел, чтобы империя развивалась по якобинскому образцу и опиралась на рабочих. Более реалистичный Наполеон III чувствовал себя пленником буржуазии. Поскольку пристрастие буржуазии к парламентаризму возрастало, то следовало пойти на уступки. В новом Законодательном корпусе Тьер сумел отстоять «необходимые свободы». К нему тем больше прислушивались, что Syllabus папы Пия IX (1864), казалось, угрожал духовным свободам. Силлабус осуждал основные принципы XIX в., называя их «чудовищными», провозглашая Церковь выше государства, требуя для нее монополии в области образования и не допуская ни свободы печати, ни свободы вероисповеданий для некатоликов. В целом он возвращал к доктрине наиболее деспотичных пап Средневековья. В такой позиции заключался вызов, а также желание создать трудности для Наполеона III, но главной жертвой новой политики Ватикана становился либеральный католицизм, и народное христианство получило удар, от которого оно оправлялось на протяжении последующих двадцати пяти лет. Что касается императора, которого всегда увлекали масштабные и запутанные прожекты, то начиная с 1861 г. он вбил себе в голову, что для подъема престижа в глазах духовенства и военных необходимо вмешаться в дела Мексики, где две мятежные группировки, одна – антиклерикальная (группировка диктатора Хуареса), другая – католическая, оспаривали власть. Считалось, что Мексика обладает баснословными богатствами. Финансисты, рискнувшие вложить свои капиталы, желали посадить на ее трон европейского императора, Максимилиана Габсбурга, брата австрийского императора Франца Иосифа. Наполеон III не удержался от соблазна. В молодости он изучал план постройки канала между двумя океанами в Никарагуа, а главное, надеялся подавить мировое влияние англосаксонского либерального протестантизма, создав латинскую католическую империю под своим покровительством.

Наполеон III «накаляет» мексиканский вопрос. Немецкая карикатура. 1864

3. Эта «великая идея господства» представлялась опасной не потому, что Максимилиан, человек честный, был нежелательным правителем, а потому, что мексиканцы вообще не хотели императора и еще меньше – императора европейского. Они оказали сопротивление французскому экспедиционному корпусу. Французские войска, нуждавшиеся в подкреплении, понесли бесполезные потери. Франция растратила силы, в которых она так нуждалась в Европе, где итальянский прецедент пробудил определенные надежды и вновь поднял все неразрешенные вопросы. Она не сумела навязать мексиканцам Максимилиана. Хуарес обладал властью в регионах, не занятых французскими солдатами. У самого Максимилиана не было ни денег, ни армии. В 1865 г. Соединенные Штаты, вновь обретя свободу действий после победы Севера в Гражданской войне, подтвердили доктрину Монро, которая не допускала вмешательства европейских держав на Американском континенте. Они предоставили Хуаресу вооружение. Наполеон III вынужден был обратиться к генералу Базену. Хуарес захватил и расстрелял несчастного Максимилиана, чья жена Шарлотта бросилась с мольбами о помощи в Сен-Клу и ползала в ногах у императора. Затем она отправилась в Рим умолять папу. Не получив поддержки, она сошла с ума. Таков был ужасный итог операции, которой общественное мнение не без оснований приписало корыстные мотивы. Кроме того, эта операция вызвала и внутренние затруднения. Франция устала от великих замыслов императора. «Изучать жизнь Цезаря – это прекрасно. Но, ради бога, сир, изучайте ее на досуге, который вам предоставит прочный надежный мир». Потребность в передышке была всеобщей. В Законодательном корпусе подготавливался альянс между бонапартистами, уставшими от единоличной власти, и либералами, уставшими от бесплодной оппозиции. Эмиль Оливье порвал с левыми, Луи Бюффе – со сторонниками авторитарной империи. И между теми, кто хотел свергнуть империю, и теми, кто хотел превратить ее в диктатуру, возникла третья партия.

Леон Гамбетта. Фотография Этьена Каржа. 1870-е

4. Между тем Бисмарк с гениальным цинизмом использовал несбыточные мечты Наполеона III. Политика национального самоопределения вынудила императора поссориться с Австрией ради поддержки итальянцев в их стремлении к объединению, а также с Россией, выступив в защиту свободной Польши. Вопреки правовым нормам ему пришлось признать аннексию Пруссией датских провинций Шлезвиг и Гольштейн. Император не видел опасности в том, что Пруссия становится центром Северо-Германского союза, поскольку считал, весьма неосмотрительно, что в таком случае Германия будет искать поддержки у Франции. В 1865 г. Бисмарк попросил его о встрече в Биаррице, где с показной откровенностью сообщил, что собирается развязать войну с Австрией, чтобы исключить ее из Германского союза, а затем пересмотреть немецкую конституцию и вступить в союз с Италией. В обмен на нейтралитет Франции он бы не стал возражать против получения ею некоторой территориальной компенсации. И Наполеон III вновь не удержался от соблазна. Он счел, что, разорвав договор 1815 г., он компенсирует тем самым свой провал в Мексике. Но коварный Бисмарк воздержался от письменных обязательств. Война 1866 г. против Австрии победно завершилась через несколько недель и впервые продемонстрировала научный и промышленный характер ведения современной войны. Быстрота мобилизации, великолепное вооружение, постоянное использование железных дорог привели к молниеносной победе Пруссии, которая поспешила создать Северо-Германский союз. Единственной серьезной угрозой для Бисмарка могла стать мобилизация французской армии на Рейне в то время, когда немецкие силы были вовлечены в военные действия против Австрии. В этот критический момент Наполеон III, под угрозой применить силу, мог бы получить компенсацию для Франции. Но шансом нужно уметь воспользоваться. Когда Наполеон III потребовал свою долю, было уже поздно. Он попросил хотя бы Майнц. Бисмарк посмеялся над «счетом, выставленным содержателем постоялого двора». Бельгия? Бисмарк поспешил информировать Англию, которая, верная своим традиционным фобиям («антверпенский пистолет»), разразилась громкими протестами и стала проявлять враждебность по отношению к Наполеону III. Люксембург? Вся Германия выразила негодование против передачи земли, которую она испокон веков считала германской. Между тем Италия вступила в союз с победителями, чтобы получить Венецию. Таким образом, договоры 1815 г. были разорваны, принцип национального самоопределения восторжествовал над принципом законности, но только в пользу Пруссии.

Гюстав Курбе. Портрет Анри Рошфора. 1874

5. Ничто так не деморализует, как провал. Против империи, победившей в Крыму и в Италии, оппозиция была бессильна. Но катастрофа в Мексике и дипломатическое поражение в Европе изменили равновесие внутренних сил. Озлобленная, униженная страна теперь поддерживала парламентариев, враждебных режиму. Запрещенный во Франции сборник стихов Виктора Гюго «Наказание» распространялся тайно и раздувал ненависть. Под натиском волн общественного мнения усталый и больной император понемногу сдавал позиции. Палатам вернули право парламентского запроса. Тьер говорил правительству: «У вас нет больше права ни на одну ошибку». Сам Наполеон в публичной речи упоминал «черные пятна, омрачившие горизонт». Сент-Бёв, которого некогда порицали за подчинение власти, вновь обрел престиж, защищая в сенате свободу мысли против нового наступления ультрамонтанов. Раздраженные нападками гарибальдийцев на папу, церковники требовали второй Римской экспедиции и чистки в преподавательском составе Франции. Наполеон под натиском правых попытался вновь выступить в защиту светской власти папы, затем, подчиняясь либералам, смягчил суровость законов о печати. Анри Рошфор, маркиз де Рошфор-Люсе, воспользовался сложившейся ситуацией и начал издавать еженедельный непочтительный и остроумный памфлет «Фонарь», первый номер которого содержал знаменитую фразу: «Франция насчитывает тридцать шесть миллионов подданных, не считая подданных недовольству», а еще «Диалог в кафе»: «– Гарсон! Мне Францию… – Только когда она освободится, сударь. – Ну так я подожду!». Это не было чем-то выдающимся, но каждый четверг сто тысяч экземпляров «Фонаря» развлекали парижан на тему правительства. Тогда же был образован комитет по созданию памятника Виктору Бодену, жертве государственного переворота. Но подписчики подверглись преследованию, и их судебный процесс предоставил шанс молодому адвокату Гамбетта́ выступить с убийственными нападками на империю, которые превратили его в кумира молодежи. Заключительная часть его речи восхитила Париж. «Вот уже семнадцать лет, – обращался он к членам правительства, – вы являетесь абсолютными хозяевами Франции… Мы не станем дознаваться, как вы использовали ее богатства, ее кровь, ее честь и ее славу… Но лучше всего, потому что это выдает ваши собственные угрызения совести, говорит о вас то, что вы никогда не осмеливались сказать: „Мы отмечаем годовщину 2 декабря как национальный праздник“. Так вот! Эту годовщину, которую вы не хотели замечать, мы станем отмечать за вас. Каждый год это будет годовщина памяти о наших погибших, и это продлится вплоть до того дня, когда страна, вновь сделавшись хозяйкой своей судьбы, потребует от вас искупления…» Отныне у республиканцев имелся вождь. «Этот Гамбетта, – заметил император, который полагал, что у каждого человека есть своя цена, – действительно обладает большим талантом. Нет ли способа его успокоить?» Но такого способа не нашлось. Правительство стало настолько слабым, что с трудом провело военный закон маршала Ниеля, впрочем совершенно необходимый ввиду создавшегося превосходства немецкой армии. В своей ярости оппозиционеры доходили до того, что забывали об интересах страны.

6. А мог ли император опереться на рабочих? Нет. В 1851 г. рабочие допустили свершение государственного переворота из ненависти к буржуазной республике. Но уже на протяжении десяти лет они держались в стороне. Под влиянием Прудона они объединялись в общества взаимопомощи. Затем интернациональный социализм, сформулированный Марксом и Лассалем, внушил им более грандиозные надежды. Император провел для них несколько неясных реформ, а Маркс обещал социальную революцию. В 1789 г., говорил он, буржуазия победила феодалов; наступит день, и пролетариат победит буржуазию. После этой революции общество уже не будет разделено на классы и средства производства будут принадлежать трудящимся. В 1863 г., во время визита французских рабочих в Лондон, был создан Интернационал. В 1866 и 1867 гг. он проводил конгрессы и требовал национализации транспорта, шахт, лесов и телеграфа. Так как индивидуальные члены были немногочисленны, то сумма взносов оказалась ничтожно малой. Но во Франции рабочие организации вступали в Интернационал массово. На бульварах «белые блузы» распевали «Марсельезу». В романе «Жерминаль» Золя показал роль Интернационала в забастовках той эпохи, которые часто оказывались кровавыми. Значительная часть буржуазии со страхом заговорила о мировой революции. Правительство империи также ее опасалось и использовало войска против забастовщиков, а рабочие-социалисты, как до них буржуазные либералы, становились в оппозицию к режиму. Оппозиция по каждому поводу открыто проявляла свои чувства в отношении императора, который уже не осмеливался принимать ответные меры. Его называли Калигулой и Гелиогабалом. К «испанке» относились так же, как некогда к «австриячке». На церемонии вручения премий Всеобщего конкурса молодой Кавеньяк отказался принять свой венок из рук принца империи. На жалобы императрицы император ответил: «Рано или поздно Луи все равно должен столкнуться с оппозицией». Эта безропотная невозмутимость поощряла нападающих. Куплеты высмеивали семейство «Баденге» точно так же, как некогда высмеивали семейство Луи-Филиппа.

7. Выборы 1869 г. показали, что французы утратили надежды. Кандидаты правительства получили 4,5 млн голосов; кандидаты оппозиции – 4,3 млн. Если принять во внимание официальное давление в пользу первых, то понятно, что для вторых это был триумф. Рошфор был избран в Париже (на дополнительных выборах). Гамбетта, который выступал как «непримиримый», стал депутатом Бельвиля. Даже в провинции наблюдалось брожение. Третья партия смогла набрать сто шестнадцать голосов. Вместе с Тьером и его приверженцами-монархистами они представляли большинство. «Дворец Тюильри охватило нервное напряжение, – пишет Мериме. – Это чувство, подобное тому, которое охватывает вас под влиянием музыки Моцарта перед появлением Командора…» Император, вопреки мнению «мамлюков» авторитарной империи, расценил, что необходимо капитулировать, и изменил конституцию. Сенатус-консульт 1870 г. станет для Второй империи тем, чем был «Дополнительный акт» для Первой империи. Отныне у Законодательного корпуса, как и у императора, появлялась законодательная инициатива. Бюджет голосовался постатейно. Министры становились подотчетны парламенту, а император наделялся правом обращения к народу. Императрица и «мамлюки» тщетно возражали против этого плана. Император тайно провел переговоры с третьей партией, и 2 января 1870 г. Эмилю Оливье было поручено сформировать министерство. Наполеон III предполагал обратиться к Тьеру, у которого было больше опыта. Но Тьер потребовал бы низвести императора до уровня конституционного правителя. Более сговорчивый Эмиль Оливье был к тому же моложе, что, вероятно, соответствовало всеобщему обновлению. «Мы устроим императору счастливую старость», – пообещал Оливье. Он был искренен, и вначале его министерство всех удовлетворяло. Академия, один из очагов оппозиции, нашла председателя совета в кресле Ламартина. Но пессимисты считали, что свобода увенчала здание в тот момент, когда его основание уже рушилось, и Гамбетта оставался все так же непримирим. «Между республикой 1848 г. и республикой будущего вы – всего лишь мост, – заявил он правительству, – и мы перейдем через этот мост».

8. В соответствии с принципами империи в мае 1870 г. либеральные реформы были вынесены на плебисцит. Республиканцы попытались помешать этой операции. Один из них, Жюль Греви, говорил, что если принцип обращения к народу сохранится, то ассамблея лишится власти и гражданин окажется в руках правительства, которое постановкой вопроса в угодной ему форме поставит его между «пропастью и принятием совершившегося факта». Кремьё создал комитет по противодействию проведению плебисцита, но правительство напугало печать судами, начало преследование республиканцев, обвиняя их в заговоре, и легко одержало победу. Вопрос, поставленный перед избирателями, был весьма двусмыслен, так как его творцы искусно смешали две проблемы: режима и реформ. За проголосовало 7 млн 358 тыс. голосов, против – 1 млн 571 тыс. Оплотом оппозиции оставались Париж и крупные города на юге Франции. Провинция высказалась за империю. После голосования Гамбетта грустно заметил: «Сейчас империя сильнее, чем раньше». В отношении внутреннего положения в стране это было верно, а вот во внешней политике назревала буря. Англия опасалась Франции, Австрия Францию порицала, а Бисмарк, теперь уверенный в ее изоляции и силе немецкой армии, с 1866 г. постоянно искал повода для войны. «Я не сомневался, – писал он позднее, – что для осуществления объединения Германии необходимо развязать франко-немецкую войну». Что могла противопоставить французская империя этому безжалостному реалисту? Состарившегося, нерешительного, возможно, великодушного правителя, но с путаницей в голове, оказавшегося в совершенно ложном положении из-за своего принципа национального самоопределения. Непопулярное правительство, мишень для насмешек газет и молодежи. Умного, но необоснованно оптимистичного премьер-министра, утверждавшего, что мир в Европе никогда еще не был столь прочен. Армию, которой, несмотря на закон маршала Ниеля, никто серьезно не занимался. 30 июня 1870 г. Законодательный корпус проголосовал за сокращение своего штата. Оливье поддержал эту инициативу, Тьер выступил против. Франция, вопреки очевидности, играла в мир.

Французские артиллеристы на линии фронта. 23 июля 1870 г.

9. А Германия играла в войну. В 1868 г., после свержения королевы Изабеллы II, трон Испании предложили принцу Леопольду Гогенцоллерн-Зигмарингену, брату царствующего принца Румынии (будущего короля Кароля I) и родственнику короля Пруссии. Во французском парламенте реакция была единогласно враждебной. Вспоминали империю Карла V; Францию, которая окажется в тисках, если германское государство проникнет в Испанию; нарушение равновесия сил в Европе. «Редко можно было наблюдать подобное согласие среди представителей различных партий», – писал Франсис Маньяр в газете «Фигаро» (цит. по А. Герару). Жюль Симон, Тьер, Гамбетта договорились с проимперскими журналистами организовать протест против этого недопустимого замысла. Ко всеобщему удивлению, 12 июля кандидатура Гогенцоллерна была снята. Это означало почетный мир. Оливье ответил Тьеру, который рекомендовал осторожность: «Не волнуйтесь. Мир в наших руках, и мы его не упустим». Но в игру вмешалось личное тщеславие: императрица, Оливье, герцог Грамон, министр иностранных дел – все хотели добиться персональных успехов. Отказ от испанской короны исходил не от короля Пруссии, а от отца Леопольда. Грамон, вопреки мнению Тьера, вынашивал безумную идею потребовать от Вильгельма I запретить принцу пересматривать свое решение. Раздосадованный король заявил французскому послу Бенедетти, что считает вопрос закрытым, и, поскольку Бенедетти продолжал настаивать, отказался его принять. В ответе не было ничего оскорбительного, но Бисмарк усмотрел в этом возможный повод для конфликта, к которому стремился. Он сократил депешу, присланную ему королем Вильгельмом из Эмса, чтобы ввести его в курс дела, и придал ей сухой и оскорбительный характер, которого не было в оригинальном тексте. Он показал эту новую версию своим военачальникам – Мольтке и Роону, не скрывая, что стремится к развязыванию войны. Генералы его одобрили. «Мы заинтересованы в ускорении конфликта», – отвечали они. Грамон и Оливье бросились на красную тряпку, которой размахивал перед ними Бисмарк. Грамон заявил «о полученной пощечине». Оливье сообщил в Законодательном корпусе о начале войны и потребовал кредиты. С возражениями выступил только Тьер. Оливье ответил, что «с легким сердцем» принимает ответственность на себя. На парижских улицах толпы кричали: «Да здравствует война! На Берлин!» Вся молодежь, от наследного принца до Гавроша, распевала «Марсельезу». Но в провинциях 71 префект из 87 заявили, что сообщение о войне принимается с сомнением и сожалением. Никогда еще международное потрясение не начиналось с более ничтожного повода.

Доставка раненых солдат в Париж на речных судах. Гравюра. 1870

10. Германия заранее готовилась к войне. Франции пришлось к ней готовиться по ходу дела. Ранее Ниель предлагал план подготовки и мобилизации, но он не был принят. В результате французскому резервисту с севера зачастую приходилось являться на свой сборный пункт на юге или на западе, чтобы затем отправиться на Восточный фронт. На транспорте возникла ужасающая неразбериха. Вооружение пехоты (винтовка системы Шаспо) было хорошее, но артиллерия оказалась слабее, чем у врага; однако хуже всего работали различные службы. Не хватало всего: продовольствия, боеприпасов, медицинского обеспечения. Но все это не помешало маршалу Лебёфу заявить: «Мы готовы, архиготовы… Если бы война продлилась целый год, нам не пришлось бы закупать даже кнопки для гетр…» Но основное немецкое превосходство заключалось в командных кадрах. Испытанное в легких (итальянских) и колониальных (алжирских) кампаниях или в осадах (крымская), армейское руководство Второй империи абсолютно не знало маневренной войны. За спиной опытного генерала Мольтке во главе гражданского правительства оставался гениальный человек – Бисмарк. Наполеон III, решивший принять на себя непосредственное командование армией, невзирая на наличие в мочевом пузыре «камня величиной с голубиное яйцо», оставлял в Париже только несчастную императрицу и непопулярное правительство. Солдаты и офицеры отличались храбростью, но что могли они сделать в отсутствие руководства? С самого начала кампания обернулась катастрофой. За два дня, одержав две победы, немцы достигли границы и заняли Эльзас и Лотарингию. Страну охватила такая тревога, что 12 августа император вынужден был передать командование маршалу Базену, ранее воевавшему в Мексике. Базен, слабый и нерешительный, отступал, упуская последние случайные возможности победить, и позволил врагу заблокировать в Меце армию Лотарингии. Оставались армии Эльзаса и Шалона. Командовавший ими Мак-Магон намеревался отойти к Парижу. Императрица-регентша предупредила его, что если он оставит Базена, то это будет означать революцию. Он пошел на очевидное поражение, 2 сентября был окружен в Седане и капитулировал. Война продлилась чуть больше месяца. Она была проиграна, а император оказался в плену. Немного позже он нашел прибежище в Англии.

11. С этого начался мрачный период немецкой гегемонии в Европе. Во второй раз империя, монархия – образованная путем плебисцита – бросала побежденную Францию на милость врага. Во второй раз бонапартистский режим, не имевший глубоких корней, за несколько часов был сметен ветром поражения. По сути, не злой человек, представлявший режим, нес на себе тяжелый груз ответственности. Идеи императора, иногда блестящие, иногда великодушные, часто неосторожные и несбыточные, в значительной мере способствовали тому, что Европа оказалась во власти Пруссии. Однако некоторые лучшие представители французов оставались ему верны. «Несмотря на бесплодные и глупые протесты улицы, – писал Луи Пастер, – несмотря на проявление в последнее время трусливой слабости, император без опасений может ожидать суда потомства». Потомство осудило жестокость репрессий, которые последовали за государственным переворотом, осудило удушение свобод и войну ради престижа. Однако оно признало, во-первых, что социальные идеи императора опережали его время, а во-вторых, что за войну 1870 г. парламентская элита несла ответственность наравне с государем. Правда заключалась в том, что с 1815 по 1870 г. Франция потеряла значительную часть своего демографического, промышленного и военного влияния. Это не означало, что она должна была сойти со сцены, но это требовало ведения разумной дипломатии и упорной борьбы по примеру Ришелье, чтобы помешать образованию германского блока. Главная ошибка Наполеона III и его подданных состояла в том, что они забыли о традиционно тяжелых условиях существования Франции.