Сержанту Серо не спалось. В полнолуние он всегда ощущал какую-то непонятную ему самому маету. Закрыв за Броссом ворота виллы, он сел в патрульную машину, где на заднем сидении мирно похрапывал Нгаби, и включил радио. Катрин Денев пела «Ты куришь „Житан“». Серо открыл окно и, откинувшись в кресле, вслушивался в песню Генсбура. Нгаби на голос Денев тут же проснулся. Она была его любимой актрисой, и ее портреты висели у него в квартире повсюду, даже в туалете. Нгаби вырезал их изо всех иллюстрированных журналов и сам делал для них красивые резные рамочки. Он лежал, представляя себе Денев рядом, такой, какой она была на своем знаменитом снимке с сигаретой в зубах и с распахнутым декольте. Он начал было подпевать Денев, но тут его внимание отвлек звук разбитого стекла. Он приподнялся и увидел, что над каменным забором виллы зависла фигура в белом скафандре, как у американского космонавта на Луне. «Космонавт» повисел мгновение в воздухе и тихо опустился на английский лужок рядом с виллой. «Смотри, смотри!» – Нгаби ткнул в плечо сидевшего перед ним Серо. Серо от толчка наклонился и упал вперед, лицом в ветровое стекло. Нгаби почувствовал, что пальцы у него мокрые и липкие. На них была кровь. Серо был мертв. Нгаби тихо выскользнул из машины и пополз по мокрой от ночного тумана траве к вилле, у входа в которую стоял «космонавт» почти двухметрового роста. Нгаби бросился к нему с криком: «Стой, полиция. Руки на голову! И стоять, стоять!». Он не сумел разглядеть под шлемом лица космонавта, но успел заметить в отблеске фонаря, что волосы у него белые-белые и пострижены коротко, как на зубной щетке. Такую шевелюру он мечтал иметь, когда грезил о Катрин Денев. Нгаби не услышал выстрела, а только почувствовал тупой удар в спину, будто кто-то ударил его сзади наотмашь обрезком стальной трубы.
Когда утром к вилле подъехали сменщики, им пришлось лезть через забор. К счастью, Нгаби, хотя и потерял много крови, был еще живой. Ему повезло: на нем был защитный бронежилет, который он всегда надевал на ночные дежурства, и автоматная очередь, которая должна была его рассечь надвое, его только контузила, задев лишь плечо. Когда Бросс приехал на виллу и позвонил в госпиталь, ему сказали, что Нгаби уже вне опасности. На вилле все было перевернуто вверх дном. Сейфы вскрыли и вычистили все, что там было. Из компьютеров кто-то явно со знанием дела вынул жесткие диски. Исчезли все коробки с дискетками. Больше грабители ничего не взяли.
Вскоре на виллу подъехал Мюран. Он успел побывать в госпитале, и Нгаби рассказал ему о «космонавтах». Вместе с Броссом и еще с двумя полицейскими они обошли виллу с внешней стороны. Не нашли ничего. Тогда вызвали служебную собаку, и она взяла след на вилле, а потом, пометавшись немного у забора, опять нашла след и пошла в лес, к рассыпанным неподалеку от «Мандрагоры» валунам. Там, под одним из них, нашли тот самый «скафандр», о котором говорил Нгаби. Это был специальный комбинезон с заплечным ракетным двигателем, который употребляют пожарники при тушении лесных пожаров, чтобы быстро выбраться из огня. При хорошей тренировке на таком аппарате можно перепрыгнуть препятствие высотой с трехэтажный дом. Видимо, «космонавт» и выстрелил в Серо из пистолета с глушителем в тот самый момент, когда Нгаби видел его «зависшим» над забором виллы. Затем он открыл своему напарнику ворота. Вот он-то и выстрелил в спину Нгаби.
«Только бы они не успели уйти далеко», – как заклинание повторял про себя Бросс. На всех дорогах вдоль Сены и по всей А-13 от Парижа до Руана с раннего утра уже стояли усиленные патрули и проверяли всех подозрительных, разыскивая двухметрового блондина с короткой стрижкой.
Вернувшись после «Мандрагоры» в комиссариат, Бросс, не заходя к себе в кабинет, сразу прошел в баллистическую лабораторию, мысленно благодаря префекта, который все необходимые для проведения расследования службы разместил в одном недавно построенном здании. Теперь уже не надо было мотаться по лабораториям, распложенным в разных концах города, а то и в Париж, чтобы получить необходимую справку. Судя по заключению экспертов, в убийствах на «Мандрагоре» использовали три ствола – шестизарядный карабин «Ли-Энфилд» МК-1 английского производства, калибром 7,71 мм, из которого выстрелом с террасы был убит в доме Моховой-старший, пистолет «Вальтер», из которого расстреляли охранника с Ходкиным, и пистолет «Беретта», оборвавший выстрелом в упор жизнь Валентины Моховой. Броссу передали также результаты восковой экспертизы Юрия Мохового. Бросс тут же развернулся на сто восемьдесят градусов и направился в комнату, в которой Мюран работал с Моховым-младшим. Он уже знал, что вместе с ними был и мэтр Корбе.
Юра упорно настаивал на своей версии. Он приехал на дачу в три часа в субботу, побыл там недолго и уехал в начале седьмого на своей машине в Париж, был в посольстве, потом у Анжелы и приехал в «Мандрагору» только в понедельник около семи утра. То, что соседи видели его «хонду» поздно вечером в субботу около девяти, – это ему непонятно. Они, видимо, ошиблись. В конце концов, у него есть алиби. И его друзья в посольстве, и Анжела могут подтвердить его слова.
– С ними мы еще встретимся, – сказал Бросс. – А пока скажите мне, молодой человек, из какого ствола или стволов вы стреляли в этот уик-энд, и… по кому.
– Я протестую! – тут же возник мэтр Корбе. – И против конкретного вопроса, и против постановки вопроса в целом. Вы заранее пытаетесь обвинить моего клиента в убийстве либо в попытке его совершения, господин комиссар.
– Можете, конечно, не отвечать, но раз уж вопрос поставлен, помогите следствию. Мы нашли отпечатки ваших пальцев на английском карабине «Ли-Энфилд» с глушителем и на «Беретте» тоже с глушителем. Это очень осложняет наши с вами отношения, потому что из карабина убили вашего отца, а из «Беретты» – вашу мачеху. Что вы можете сказать нам по этому поводу?
Комиссар следил за реакцией Корбе на его слова. Адвокат что-то шептал на ухо Юрию. Потом сказал:
– Вы можете показать нам эти отпечатки?
Мюран принес заключение экспертизы, отпечатки пальцев Юрия, отпечатки на оружии, найденном в саду, и результаты восковой пробы. Пробу он передал комиссару, остальное – Корбе.
Юрий опять принялся шептаться с адвокатом.
«Дошлый, – подумал комиссар. – И кто его всему этому научил в его-то семнадцать лет?!»
– Я брал в руки «Ли-Энфилд» и «Беретту». Я вам говорил, что гости отца, когда я приехал на дачу, были уже пьяны. И когда я увидел, что они в таком виде собираются стрелять в нашем тире, я уехал, предупредив отца, что по пьянке стрелять опасно. Я, возможно, брался за эти стволы, когда пытался отобрать их у отца.
– Вы не стреляли из этого оружия? – спросил Бросс, глядя на Юрия в упор.
– Нет. Я же сказал, нет, – ответил он, отмахнувшись от адвоката, который пытался помешать ему давать показания.
– Я официально уличаю вас во лжи, господин Моховой, – сказал Бросс, положив перед Юрием результаты восковой и баллистической экспертиз. – На обеих ваших руках найдены следы микроскопических частиц пороха, въевшихся в поры вашей кожи. Этот порох по химическому анализу в точности соответствует тем пороховым газам, которые образуются при стрельбе пулями, найденными в обоймах «Ли-Энфилд» МК-1 и «Беретты», из которых, как вы утверждаете, вы не стреляли.
Наступило молчание. Адвокат попросил Бросса и Мюрана выйти, чтобы они с Юрой могли поговорить. Бросс согласился и, выходя, услышал, как Корбе с пулеметной скоростью принялся что-то говорить Юрию. Говорил он по-русски.
– Интересно, шеф, – съехидничал Мюран, – какой же язык у мэтра Корбе родной?
Через несколько минут Юра признался. Да, он стрелял из этих двух стволов. Но в тире.
– Когда? – спросил Бросс. – В пятницу или в субботу? И, пожалуйста, уточните, в каком часу.
Корбе запротестовал:
– Мой клиент сказал вам, что стрелял из этого оружия в субботу, в тире.
Бросс отрубил тут же:
– Он говорил, что и не стрелял из этого оружия, так что позвольте мне, господин Корбе, поставить под сомнение и другие показания вашего клиента. Итак, в какой день, и в какой час?
– Это было в пятницу около трех часов дня. Я выстрелил один раз из МК-1 и другой раз – из «Беретты». – ответил Юрий. – Но я точно не помню, так как много выпил вина.
Да, одной пулей одиночным выстрелом отправили на тот свет его отца, отметил про себя Бросс, а другим выстрелом из «Беретты» вслед за ним убили его мачеху. Впрочем, вполне возможно, что малый не врет. Две гильзы нашли в тире – одну от «Ли-Энфилд» и одну от «Беретты». Он спросил Юрия:
– Я не понимаю вас, молодой человек. То вы говорите, что не любите пьяных и потому уезжаете с виллы к друзьям, чтобы не видеть пьяной компании вашего отца, то сами напиваетесь, да еще садитесь за руль. И это в ваши-то семнадцать лет!
Мэтр Корбе опять заявил протест. И ничего не оставалось, как его принять. Морализирование в функции следствия не входило. Это уже дело судьи по делам малолетних. Юрий, увы, под эту категорию подходил, восемнадцати лет ему нет еще, и адвокат на этом мог играть бесконечно. Но тут пять трупов все же перевешивали. Бросс посоветовался с прокурором по телефону и, несмотря на протесты адвоката, поселил Юрия еще на один день в камере.
– Формально, мэтр, – сказал он продолжавшему возмущаться Корбе, – мы имеем полное право задержать вашего подзащитного еще на 24 часа. Просто для проверки его алиби. Но после восковой пробы прокурор автоматически подпишет мне разрешение посадить его в следственную тюрьму на четыре месяца. И именно это, я думаю, мы и сделаем. Статья 144 Уголовного кодекса нам это позволяет. Так что я ваших протестов не принимаю, мэтр. У нас уже есть все основания предъявить вашему клиенту обвинение в убийстве по меньшей мере одного из его родителей.
Юрия увели обратно в камеру. Корбе передал Броссу письменный протест и ушел.
Было уже около полудня. Бросс спросил Мюрана:
– Вы не хотите выпить по стаканчику, старина?
Они зашли в бар. Мюран попросил бокал своего любимого пива «Лефф», а Бросс взял кальвадос. Выпив, он поморщился.
– У нас на ферме, Роже, – сказал он Мюрану, – кальвадос всегда делала мать. На изготовление одного только литра этой животворной жидкости уходит чуть ли не тонна яблок. И вот тогда кальвадос по-настоящему пахнет. Как свежее яблоко, только что снятое с дерева. Это – неплохой напиток. Но пахнет… Разве что сидром.
Мюран понимал, что это только прелюдия. И раз уже шефа потянуло на воспоминания о родной ферме в Кальвадосе, то, значит, работать он будет до упора и сейчас попросит его о том же. Он угадал. Из бара они вернулись в комиссариат. Туда подъехал Готье, и они рассказали ему о допросе Мохового-младшего.
– Я не верю, что он уложил всех этих русских, включая своего отца и мачеху, – сказал Готье. – Не вижу, по крайней мере, мотивов. Да и дело здесь, судя по всему, куда серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Но в любом случае надо проверить досконально его алиби. Может быть, это выведет вас, Бросс, на след действительного убийцы.
Бросс оценил то, что Готье сказал «выведет вас», а не «нас», отдав тем самым приоритет ему в расследовании. А Мюран оценил деликатность шефа, который заставил именно Готье первым заговорить о проверке алиби. Мюран знал, что Бросс попросит его съездить в Париж и найти эту потаскушку, у которой якобы провел две ночи подряд Моховой-младший. И когда Бросс протянул Мюрану бумажку с адресом: «Анжела Тюрбо. 280, рю Сен-Дени, второй этаж» и начал было извиняющимся тоном говорить о том, что за сверхурочные ему потом воздастся, он сказал:
– Да ладно вам. У меня сегодня как раз было настроение смотаться в Париж.
– Возьмите с собой диктофон на всякий случай, Роже, – сказал Готье. – И особенно с ней не церемоньтесь. Надо, чтобы эта блядь сказала вам всю правду. Всю. Да, кстати, вот вам телефон моего приятеля инспектора Леруа. Во втором арондисмане вы не найдете человека более осведомленного о завсегдатаях рю Сен-Дени и о стоящих там сучках, чем он. Кстати, он знает в лицо и многих русских, которые там бывают время от времени. Возьмите фотографию Мохового-младшего. Может быть, Леруа вам что-то подскажет. Сошлитесь только обязательно на меня. А я хотел бы сейчас съездить на виллу к Моховому. Хочу посмотреть своими глазами, какой там устроил погром этот «Альбинос». Поедете со мной, Бросс?
Мюран сочувственно посмотрел на шефа и пошел за диктофоном и фотографией.