3

Тюрьма встретила Тимура узкими темными окнами и мрачными проходными с железными дверями, зарешеченными толстой арматурой, сонной и равнодушной охраной и надменными надзирателями. Тимур здесь бывал не раз, прекрасно ладил с тюремными оперативниками, совместно с ними раскрыл не одно преступление, разрабатывая уже арестованных обвиняемых и доказывая другие преступления, которые во время следствия были упущены из виду, так что к тюремному духу ему было не привыкать.

Наверное, тюремная почта – одна из самых лучших в мире. Еще не ступила нога Тимура за ворота изолятора, как все арестанты уже знали, что скоро в тюрьму прибудет, так же, как и они, простым арестантом, знаменитый сыщик Овчара. Многие, особенно из стана «черных», среди которых были те, кого посадил сыщик, торжествовали, предвкушая возможность подколоть его, высказать угрозы и оскорбления.

Прежде чем отправить Тимура в «красную хату» к «бээсникам», начальник оперчасти Шлихов, его хороший знакомый, велел завести арестованного к себе в кабинет.

– Тимур, что случилось? – поинтересовался он, попросив конвоиров оставить их одних в кабинете.

– Трудно поверить, – усмехнулся Тимур. – Попался на голимой подставе. Кто-то позвонил нам, сообщив, что у приезжих коммерсантов спрятаны гранаты и автомат, мы туда ломанулись, но ничего не нашли. Брали по-жесткому, я даже стрелял в потолок. Все это преподнесено следствием так, будто мы их били и мучили, стреляли для устрашения. Дополнительно впаяли самоуправство: уничтожили левый спирт.

– Как у тебя поднялась рука уничтожить спирт? – улыбнулся Шлихов. – Это же спирт! К нам бы сюда подогнал, мы бы нашли ему хорошее применение.

– Да ну его, сплошная отрава. Сколько людей повымерло из-за такого вот спирта.

– Давай посчитаем, сколько бутылок водки ты уничтожил, – не унимался начальник оперчасти и на бумаге начал свои подсчеты. Закончив, он воскликнул: – Пять тысяч бутылок водки! Вот это Клондайк! А ты взял и уничтожил! Ладно, шутки в сторону, теперь о деле. Тут две камеры для бывших сотрудников, ты пойдешь в восемнадцатую. Там находятся шесть арестованных, трое из города, остальные из районов. Старший в этой камере – гаишник из Нерюнгри. Ты будь с ним поосторожней, он здоровый парень, боксер, устанавливает в камере порядок в духе блатных.

– А кто остальные арестованные? Есть кто из уголовного розыска?

– Нет, еще один гаишник, участковые, дежурная часть. В общем, мелкая шушера.

– Ладно, разберемся, – улыбнулся Тимур. – Пусть ведут меня в «хату».

Шлихов подал ему руку и на прощание сказал:

– Давай, всего хорошего. Если что, всегда обращайся.

Когда Тимура вели по коридору изолятора, из разных камер раздавались крики: «Попался, Овчара, теперь сиди, как остальные!», «В петушатник его, в петушатник!», «Давайте его к нам в хату, мы быстро с ним разберемся!». Прозвучал до боли знакомый гнусавый голос: «Смерть легавому от ножа! Убить его как собаку!»

«Где же я его слышал?» – задался Тимур вопросом, мучительно пытаясь вспомнить, где встречался с обладателем этого необычного и мерзкого голоса. Он мало обращал внимание на весь этот ор, а только пренебрежительно ухмылялся (мол, посмотрим, кто будет смеяться последним), следуя с конвоирами в свою камеру. Вывести его из равновесия подобным образом было сложно, если не сказать невозможно.

Оказавшись в камере, он первым делом бросил беглый взгляд на лица ее обитателей и понял, что ни одного из них ранее не видел и не знает.

– Здравствуйте, мужики! Будем знакомиться?

Все смотрели то на Тимура, то на здоровенного парня в тельняшке и безмолвствовали. А тот смерил прибывшего взглядом с ног до головы и угрожающе высказался:

– Где ты тут видишь мужиков? Перед тобой ментовская братва, а мужики – те пусть пашут, им положено. А ну представься мне, я тут за главного, за пахана.

– Ну, раз вы не мужики, получается, что бабы.

С этими словами Тимур подошел к парню в тельняшке, двумя согнутыми пальцами схватил за нос и легонько, вполсилы, пнул в пах. Тот упал на пол и скрючился от боли. Остальные сокамерники даже не сдвинулись с места, в их глазах Тимур не увидел и тени сочувствия к корчащемуся от боли сидельцу.

«Он их, видимо, замордовал окончательно, – подумал он про себя. – Пришла советская власть, пора вам жить не по понятиям, а по совести!»

– Все, с сегодняшнего дня хватит играть в блатоту! – Тимур грозным взглядом обвел сокамерников. – Не уподобляйтесь «черным», вы никогда ими не будете, печать бывших сотрудников на нас – это на всю жизнь. Или, как говорят эти же «черные», мы для них «красные». Поэтому не теряйте своего человеческого достоинства, не стесняйтесь своего прошлого, уж коли вы связали когда-то свою жизнь с милицией. Только в этом случае вас не сомнут и не растопчут. Держаться надо вместе, в этом наша сила. И не опускаться до животного состояния! Я вижу, что в камере бардак. Здесь не свинарник, а жилище для людей. С сегодняшнего дня будем дежурить и проводить уборку со всей тщательностью. Я буду следить за этим строго, а если сам плохо уберусь, сделайте мне замечание. Поняли?! А сегодня дежурным будет он, – указал Тимур на гаишника в тельняшке, который, кряхтя и охая, поднялся с пола и присел на кровать.

Так Овчинников стал неформальным лидером этой маленькой общности бывших милиционеров. Он не кичился этим, незаслуженно никого не обижал, был справедлив и честен с окружающими.

Через неделю он узнал, кто выкрикивал из соседней камеры угрозы убийством. Это был Мелентьев Захар по кличке Мельтяша. Он убил старуху под девяносто лет и ее племянницу шестидесяти лет и украл из их дома стиральную машинку «Малютка», которую сбыл на барахолке возле того самого цеха, где восстанавливали аккумуляторы. Дело оказалось не таким сложным, Тимуру понадобилось полчаса, чтобы полностью распотрошить этого душегуба.

При каждом появлении Тимура в коридоре изолятора Мельтяша продолжал выкрикивать угрозы под одобрительный гогот сокамерников.

Однажды Киреев снова приехал к тюремным операм. Тимура вывели к Шлихову, и Василий сообщил ему, что командировка Константина заканчивается, скоро он должен вернуться домой, где его тотчас арестуют.

– Ему придется явиться к следователю Карлушину, другого выхода нет, – вздохнул Василий. – Ладно, пускай посидит, вдвоем веселее будет. А Сафин и Иванов находятся под подпиской о невыезде, от службы их отстранили, но они молодцы, настрой у них боевой.

– А как дело продвигается? – спросил Тимур. – Меня давно уже не дергают, пыл их что-то быстро угас.

– Да, дело разваливается. Они начали искать другие преступления с вашей стороны: укрытые преступления, незаконные задержания, изъятое и несданное оружие. А это явный признак того, что по основным эпизодам обвинения нет железных аргументов, чтобы отправить дело в суд.

– Да-да, – кивнул Тимур, соглашаясь. – Если начинают искать другие факты – значит, дела у них швах! Оправдаемся, потом со всех спросим, кто был причастен к этой подставе.

Перед тем как уйти в камеру, он обратился с просьбой к Шлихову:

– Тут один мучитель старух сидит, которого я в свое время посадил. Он меня уже достал, постоянно угрожает убийством. Пожалуйста, сделайте так, чтобы мы где-то встретились, я хочу провести с ним беседу.

– Это невозможно, – покачал головой Шлихов. – Кто он, а кто ты? Вы не должны нигде пересечься. Таковы требования нашей инструкции.

Потеряв всякую надежду проучить обнаглевшего арестанта, Тимур уже стал забывать про разговор со Шлиховым, но однажды, когда его вывели на прогулку, он в прогулочном дворике оказался один на один с Мельтяшей. Увидев Тимура, арестант задрожал всеми конечностями и, прислонившись к стене, сел на корточки, закрыв голову руками.

Тимур медленно подошел к нему и процедил:

– Тварь вонючая, убийца беспомощных старух! Еще раз завоняешь – сам знаешь, что с тобой будет!

После этого случая Мельтяша притих, вся тюрьма узнала, что на него наехал Овчара, и оскорбительные крики прекратились.

При очередном посещении Киреева Тимур поблагодарил Шлихова за устроенную встречу с Мельтяшей, на что тот выразил удивление:

– Неужто? Я не давал команду, наверное, случайно встретились.

Через неделю поздно вечером в камеру привели Константина. Опера обнялись и поздоровались, по этому поводу открыли несколько банок тушенки и рыбных консервов. Открывая последнюю банку, гаишник из Нерюнгри воскликнул: «Водка!» Эту передачу Тимуру отправили оперативники убойного отдела еще вчера, но не сообщили о содержимом банок, в одну из которых аккуратно был влит и запаян спирт «Рояль». То-то было радости для обитателей камеры, которые не пробовали сей горячительный напиток полгода и более.

Плотно поужинав, отметив прописку вновь прибывшего разведенной до состояния водки «роялью», Константин рассказал Тимуру про свои скитания:

– Утром того дня узнали от наших следователей, что тебя арестовали по делу Краснова. Киреев был не в курсе этого дела, его же с нами не было тогда. Я и рассказал ему подробно, что происходило у Краснова. Потом он меня завел к Гамову, обрисовал ситуацию и высказал опасения, что следующим арестуют меня. Гамов решение принял сразу: приказал срочно выехать в командировку в Крым на розыск Салова…

– Салов же в Краснодаре прятался, – перебил его Тимур.

– А какая разница, мог поехать и в Крым, – махнул рукой Константин. – А почему в Крым? В Феодосии живет Осадчий, я хотел у него перекантоваться, пока суд да дело. Он как раз находился в отпуске, незадолго до этих событий уехал на родину.

Осадчий был следователем прокуратуры города Якутска. Опера его уважали за профессионализм и фантастическую работоспособность. В любое время суток, если нужен был следователь, он всегда отзывался на просьбы сыщиков. Несколько раз наравне с операми участвовал в опасных задержаниях, хотя это не входило в его обязанности.

– Говори тихо, – шепнул Тимур, опасаясь, что информация каким-то образом может просочиться в прокуратуру республики или министерство безопасности. В таком случае Осадчему было несдобровать: за укрытие разыскиваемого он мог вылететь с работы, а еще хуже, могли возбудить и уголовное дело. Тимур до конца не верил своим сокамерникам, кто-то из них мог быть завербован гэбэшниками или руоповцами.

– Я почти месяц прожил у него, – продолжил Константин. – Конечно, не купальный сезон, но красота неописуемая, никогда так не отдыхал! Но когда-то приходит конец всему прекрасному – надо было возвращаться обратно. Когда самолет приземлился в Якутске, в салон зашел Шевчук, опер из транспортной милиции, ты его знаешь. Сказал, что он от Киреева и что вокзал окружили сотрудники министерства безопасности, чтобы задержать меня при выходе. Он сопроводил меня из самолета и посадил в топливозаправщик. Через грузовой терминал Шевчук вывел меня в город, я переночевал у своей девушки, все рассказал ей, чтобы она объяснила моим родителям, а утром явился к Карлушину в кабинет. Тот, увидев меня, стал заикаться, а потом выпытывал у меня, как я обвел вокруг пальца целый отряд сотрудников госбезопасности. Я ему и ответил, что улетел «на крыльях любви». А этот Карлушин дурак или прикидывается? Он пытался узнать, кто является моей любовью: фамилия, имя, отчество, место жительства, род занятий… Ну не дурак?! Во время допроса он спросил, знаю ли я Краснова. А я решил его вновь разыграть и ответил: «Знаю, читал. Мать писала мелким почерком». Так вот, он силился у меня вызнать, чья мать кому писала!

– Давай на боковую, – улыбнулся Тимур, у которого уже слипались глаза. – Дурак – это в нашу пользу.