Глава 2
Сегодня рождается новая вера – миф крови. Соединив веру и кровь, мы отстаиваем божественную природу человека, его целостность. Нордическая кровь и есть та материя, которая должна заменить и преодолеть все старые таинства.
Альфред Розенберг, 1930
Верхняя Австрия, замок Шаунберг
25 июля 1945 года, 13:55 – 14:10
Во дворе замка трава, судя по всему, была вытоптана совсем недавно. Обширное пространство между стенами и собственно замком было почти пусто, лишь слева у стены виднелось нечто вроде гаража.
Пленников быстро выгрузили из машины и построили в ряд. Сопровождавший их офицер, тот самый унтерштурмфюрер Генрих, поспешил к одному из входов в центральное здание. Хлопнула дверь, и он скрылся в недрах здания, представляющего собой воплощенный кошмар архитектора. Башня, темная и угрюмая, словно горелый пень, высотой в несколько десятков метров, построена была, скорее всего, вместе со стенами. За прошедшие столетия многочисленные хозяева замка постоянно к ней что-то пристраивали. Левое крыло носило на себе отпечаток позднего Средневековья, а правое говорило о временах Возрождения.
На самом деле стены главной башни с трудом удалось бы пробить и из пушки. А ведь наверняка, как в любом уважающем себя замке, здесь должны были быть и подземелья, и секретный ход, ведущий далеко в сторону.
Вновь хлопнула дверь, и перед пленниками появился Генрих вместе с офицером более высокого ранга. Лицо у этого эсэсовца было морщинистым, как печеное яблоко, но фигура – плотная и мускулистая, как у борца. Он смотрел на пленников с интересом и явно был доволен.
– Очень хорошо, – сказал старший офицер, закончив беглый осмотр. – Мы хотели получить информацию о войсках русских. Теперь добыть ее – дело техники. Спасибо вам!
– Хайль! – вскинул руку унтерштурмфюрер.
– Возвращайтесь к своему подразделению, – продолжил старший офицер. – И передайте мою благодарность оберштурмфюреру Баллеру! Пусть продолжает выполнение возложенной на него задачи.
Генрих козырнул и побежал к машине. Мотор зарычал, и «студебеккер», оставляя вонючий хвост выхлопа, выехал с замкового двора.
Пожилой нацист еще раз осмотрел пленников и махнул рукой солдатам:
– В подвал номер пять.
Петра грубо толкнули в спину, хриплый голос над ухом рявкнул: «Шнель!».
Оставалось только переставлять ноги и стараться не упасть.
Разведчиков повели куда-то в сторону левого крыла, в торце которого обнаружилась небольшая дверца, охраняемая парой часовых. Затем они шли по длинному извилистому коридору и свернули в какой-то совершенно незаметный закуток, где отперли еще одну дверь – стальную, тяжелую, и стали спускаться по крутой винтовой лестнице.
На одном из поворотов Петр поскользнулся и рассадил коленку о камни. Зашипел сквозь зубы, но усилием воли сдержал крик.
Внизу оказалась площадка, освещенная тусклой лампочкой. Пахло мышами. За столом сидели двое нацистов в черной форме с нашивками сержантов. При появлении пленников они вскочили.
– В пятый, – сказал офицер, командовавший конвоирами.
Один из черных кивнул и принялся открывать огромным ключом замок, запирающий решетчатую дверь. Пока упрямый механизм скрежетал и стонал, не желая поддаваться, Петр успел рассмотреть, что закрытых решетками выходов здесь пять, плюс еще лестница наверх, по которой и привели пленников.
Дверь открылась, и разведчиков повели по совершенно темному коридору. Откуда-то доносилось еле слышное шуршание, и было очень сыро. Влага оседала на лицах противным скользким налетом, и стереть ее не было никакой возможности.
Наконец шедший впереди солдат остановился и поднял фонарь повыше. Тот же сержант, что открывал предыдущую дверь, возник рядом с ним сгустком черноты и загрохотал огромным засовом.
Массивная стальная дверь со страшным скрипом открылась, и в коридор пахнуло нечистотами.
Понукаемые пинками, пленники один за другим проходили в дверь. Когда настала очередь Петра, его ударили столь сильно, что он пробежал несколько шагов и, не удержавшись, упал. Как оказалось, лицом прямо в стену. Перед глазами вспыхнули искры, а лоб, казалось, треснул.
Чертыхнувшись, капитан со стоном повалился на сырой и холодный пол.
Зальцбургерланд, город Зальцбург,
штаб американских войск в Австрии
25 июля 1945 года, 14:21 —14:45
Очереди безжалостно полосовали здание штаба, слышались разрывы гранат. Ответная стрельба звучала всё тише. Генерал Паттон, еще недавно мнивший себя хозяином северо-западной части Австрии, пребывал в полном расстройстве. Неприятности начались с того, что вчера прервалась связь с комендатурами Линца и Вельса. Затем появилась информация о каких-то немецких частях, нападающих на американцев.
Как любой здравомыслящий человек, генерал Паттон не поверил в подобную чушь. И за это поплатился. Когда утром в штабе раздался звонок и взволнованный офицер с военной базы в Бергхейме – северном пригороде Зальцбурга, сообщил о том, что их атакуют, генерал, прошедший высадку в Нормандии, Арденны и Рурскую операцию, растерялся.
Пока он решал, что делать, связь прервалась и с базой, а вскоре отряды эсэсовцев были замечены в самом городе. Посланные им навстречу части были быстро разбиты.
Как сказал один из немногих выживших, американские солдаты не стали стрелять по танкам «шерман», появившимся на фланге, приняв их за свои. Те спокойно подъехали вплотную и в два залпа разметали обороняющихся. И почти сразу последовала стремительная лобовая атака. От солдат сорок пятого пехотного полка США остались только трупы.
Выживший еще говорил что-то о сверхъестественной скорости нападавших и точности их стрельбы, но Паттон отмахнулся от этого, приняв за выдумки испуганного солдата. К полудню генерал оказался заперт в штабе с несколькими сотнями бойцов, не понимающих, что происходит, и сильно деморализованных.
Вскоре наблюдатель доложил, что на юго-западе видны клубы дыма и с той стороны доносится грохот взрывов. «Аэродром, – в ужасе подумал генерал. – Они добрались до аэродрома!»
И почти сразу начался обстрел. Нацисты били по зданию штаба из всего, что у них было: из пулеметов, танковых орудий. Слышался визг падающих мин и глухие хлопки разрывов.
После двадцатиминутной артподготовки штурмующие пошли в атаку. Как-то очень быстро смяли первую линию обороны и теперь потихоньку подбирались к самому Паттону, что сидел в кабинете, под большим портретом Трумэна, и никак не мог понять, что ему предпринять. Как оказалось, обороняться солдаты США, привыкшие наступать на более слабого противника, совершенно не умели.
Что-то тяжко ухнуло в коридоре, и раздались крики. Еще удар, и дверь с треском рухнула внутрь. Генерал дернулся и неловко полез в кобуру.
В коридоре топали сапоги, слышалась чужая речь. Паттон торопился, опасаясь не успеть, но проклятый пистолет не желал вылезать, словно оброс уступами и углами, которыми нарочно цеплялся за скрипящую кожу кобуры.
В дверном проеме появились люди в серой форме. Передний держал в руках тяжелый, весом более 100 фунтов пулемет МГ, легко, словно перышко. Мундир немца был забрызган багровым, а глаза, прозрачные, словно вода горного ручья, смотрели жестко.
Но генерал не стал ждать, пока враг что-либо предпримет. Он неловко вставил ствол пистолета в рот и нажал на спуск.
Разочарованных возгласов он уже не услышал.
Нижняя Австрия, город Вена,
Военный комиссариат Советской армии по Австрии
25 июля 1945 года, 16:53 – 17:11
– Разрешите доложить, товарищ маршал!
– Разрешаю, – ответил Конев несколько удивленно. Уж очень серьезное лицо было у генерал-лейтенанта Благодатова. Напряженное и даже немного испуганное.
– Садись, Алексей Васильевич, – добавил маршал. – Что стряслось-то?
– Связь с разведгруппой, отправленной в район Амштеттена, потеряна, – сказал комендант Вены мрачно, присаживаясь на краешек стула.
– Когда? – маршал Конев, освободитель Праги, дважды герой Советского Союза, откинулся на спинку кресла и с интересом посмотрел на подчиненного.
– Три часа назад, – сказал генерал-лейтенант.
– Выходит, они погибли или захвачены в плен? – Широкое волевое лицо маршала посуровело.
– Так точно, – кивнул генерал.
– Такой результат разведки – тоже результат, – сказал Конев. – Надеюсь, что приказ об усилении караульной службы на границе отдан?
– Так точно.
Маршал огладил ладонью блестящую, словно бильярдный шар, голову.
– Похоже, что у американцев крупные неприятности! – продолжал комиссар. – И эта конференция в Потсдаме так некстати! Союзники давят на нас, требуя восстановления самостоятельной Германии, и отношения наши с американцами сейчас совсем не те, что в мае. Лезть в их зону оккупации очень не хочется.
Благодатов замолчал, давая командиру возможность высказаться. Круглые очки его так блестели, что за ними не было видно глаз.
– Ладно, – сказал маршал после некоторого размышления. – Сегодня надо провести авиаразведку. На Венском аэродроме есть разведывательные самолеты, так что организуйте. О результатах – немедленно доложить. Задача ясна?
– Так точно! – генерал встал. – Разрешите идти?
– Идите!
Верхняя Австрия, замок Шаунберг
25 июля 1945 года, 19:22 – 19:58
Петр дремал, когда за ними пришли. Лежать на вонючем и холодном полу было противно и приходилось сидеть, привалившись к стене. В такой позе он и пребывал, когда раздался скрип, разрывающий ушные перепонки. Дверь открылась, и из-за нее ударил в подземелье свет, показавшийся после тьмы до невозможности ярким.
Кое-кто из пленников со стоном схватился за глаза. Другие моргали, пытаясь привыкнуть к освещению.
Вошли двое солдат и офицер с фонарем.
– Кто здесь командир? – спросил старший нацист на хорошем русском. Ответом было угрюмое молчание.
– Ладно, – проговорил эсэсовец, водя фонарем по лицам разведчиков. – Тогда я буду убивать вас по одному, пока командир не отыщется.
Он вытащил из кобуры «вальтер» и медленно поднял руку.
– Я командир, – хмуро сказал Петр и встал. Ушибленное колено отозвалось болью, и он вновь едва не свалился.
– Зер гут, – офицер спрятал пистолет. – Следуйте за мной.
Конвоируемый солдатами, Петр выбрался в коридор, и затхлый сырой воздух показался свежим по сравнению с «ароматами» подвала, где держали пленников.
Добрались до островка света с дубовым столом, но наверх подниматься не стали. Грохнула отпираемая решетка, вошли в другой коридор. Тут было гораздо суше, откуда-то доносился глухой гул.
По сторонам проплывали массивные двери, одна за другой.
У пятой по счету конвой остановился. Дверь бесшумно открылась, и пленника ввели в довольно большую, площадью метров в двадцать, комнату. У одной из стен стояло стальное кресло с зажимами для головы, рук и ног. Напротив него располагался целый ряд сидений, не в пример комфортнее первого. Пахло здесь, к удивлению Петра, лавандой. Но сквозь цветочный аромат пробивались гораздо менее приятные запахи – крови, пота, рвоты…
Петру развязали руки, втиснули в кресло, на запястьях и щиколотках защелкнулись холодные полосы стали. Точно такая же полоса обвилась вокруг лба. Теперь разведчик не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже кивнуть.
Солдаты встали у стены, офицер расположился рядом с пленником, и в помещение вошел тот самый морщинистый, что встречал грузовик во дворе. Теперь Петр разглядел, что на его мундире знаки отличия бригаденфюрера. За ним мягким шагом скользнул невысокий человечек в странных одеждах, похожих на женские. Ростом он достал бы Петру до подбородка, а на раскосом смуглом лице застыла какая-то неживая улыбка.
– Хайль! – вскинул руку офицер, приведший пленника. – Всё готово для допроса!
– Начинайте, – устало махнул рукой морщинистый и уселся в одно из мягких кресел.
Узкоглазый подошел к Петру и встал немного сбоку, а офицер обратился к пленнику по-русски:
– Нас интересует количество и расположение войск в Вене и окрестностях, наличие танков и самолетов, фамилии командиров и комиссаров. Отвечай лучше сам, иначе тебе будет очень плохо.
Петр молчал.
Офицер пожал плечами:
– Хорошо, первый вопрос – твое имя и звание?
– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия, – четко ответил Петр, чем изрядно удивил допрашивающего.
– Очень хорошо, – кивнул немец. – Ты – хороший пленник. Второй вопрос – сколько войск сейчас в Вене?
– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия, – повторил Петр.
Допрашивающий нахмурился:
– Ты что, большевистская швайн, не понял вопроса? Я спрашиваю, сколько войск в Вене?
– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия! – рявкнул Петр так, что в одном из углов заколыхалась паутина, а морщинистый бригаденфюрер поднял голову и с интересом посмотрел на пленника.
– Доннерветтер! Ну ты сам напросился, – прошипел офицер и, повернувшись к азиату, перешел на какой-то язык, совершенно разведчику не знакомый.
Узкоглазый выслушал, кивнул. Он подошел к Петру спереди, поднял руки. Черные глаза влажно блеснули, и пальцы, жесткие, словно сучки, коснулись висков пленника.
Петр ощутил нажатие, и тут же в голове словно разорвалась граната. По стенкам черепа изнутри ударило с такой силой, что показалось: еще миг, и кости не выдержат, треснут. Глаза заволокла багровая пелена, и легкие отказались впускать в себя воздух.
Сквозь бьющие в ушах разрывы снарядов тяжелого калибра и плещущуюся под веками боль Петр слышал разговор:
– Отойдите, герр Лобсанг, – сказал, судя по голосу, морщинистый. – Мне не видно!
– Он не понимает по-нашему, – отозвался офицер.
– Так переведите! А то я боюсь пропустить зрелище!
Боль отступала, но очень неохотно. Петр судорожно дышал, закрыв глаза и вцепившись пальцами в подлокотники. Когда сумел поднять веки, то на лице бригаденфюрера увидел откровенное удовольствие. Азиат всё так же улыбался.
– Ты понял? – спросил допрашивающий офицер. – Понял, что с тобой будет, если не будешь отвечать? Повторяю вопрос – сколько русских войск в Вене?
– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия, – прохрипел Петр, ухитрившись при этом издевательски ухмыльнуться.
– Швайн! – кулак офицера, затянутый в перчатку, пришел в соприкосновение с челюстью Петра. Было больно, но после предшествующих мучений – вполне терпимо.
– Спокойнее, герр Хольтц, – сказал морщинистый. – Пусть наш тибетский друг попробует еще что-нибудь.
Вновь зазвучала незнакомая речь. Петр закрыл глаза, готовясь к боли.
Пальцы-сучки на этот раз коснулись шеи. Последовал ряд нажатий, и позвоночник словно вспыхнул. Яростное жжение распространилось по всей его длине, проникло во внутренности, где заполыхал настоящий пожар.
Петр изо всех сил сдерживал крик, что рвался из горла, как птица из ловушки. Руки и ноги дергались, а стальная полоса на лбу впивалась в кожу, говоря о том, как напряжена шея. Будь путы менее прочными, пленник наверняка разорвал бы их.
На этот раз боль не проходила дольше. Когда Петр смог открыть глаза, он чувствовал себя так, словно его долго и беспощадно били. Болезненные ощущения остались почти в каждом органе…
Лица окружающих сквозь пелену боли казались неправдоподобно большими и какими-то плоскими, словно блины.
– Ну что, будешь отвечать, русская сволочь? – каркающим голосом произнес один из блинов.
Петр улыбнулся и ответил как можно громче:
– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия!
Следующего прикосновения он не ощутил, просто мир вокруг исчез, а тело швырнуло в черный океан боли. Его волны причудливо швыряли то, что осталось от капитана Советской армии, и в ушах безостановочно звенел чей-то вопль, похожий на вой.
Океан отступил в тот миг, когда Петр понял, что кричит он сам. Затем силы кончились, и крик перешел в сиплый хрип. Если бы не стальной обруч вокруг лба, капитан, скорее всего, бился бы головой о спинку кресла, пытаясь заглушить сверхъестественную боль обычной…
Когда он снова смог четко соображать, то ощутил резь в предплечье. С трудом сфокусировал взгляд и обнаружил, что порезал запястье о железный фиксатор. Кровь текла лениво, словно нехотя, прокладывая темную дорожку на странно белой, словно снег, коже.
– Отвечай! – донесся голос допрашивающего.
– Капитан Радлов, двадцатая гвардейская стрелковая дивизия, – прошептал Петр, но его, похоже, услышали. Последовал удар по лицу. В носу что-то хрустнуло, по губам побежала горячая соленая струйка.
Затем грохнула дверь, и в помещении раздались незнакомые голоса.
– Опять развлекаетесь, Ульрих? – сказал кто-то мягким звучным баритоном.
– А что, Август, вы против? – ответил морщинистый и, судя по звукам, встал.
Петр поднял тяжелые, словно свинцовые, веки и увидел новое лицо. Человек в мундире гауптштурмфюрера смотрел на морщинистого без подобострастия, несмотря на разницу в чинах. Эсэсовская форма сидела на подтянутой фигуре очень элегантно, а возраст выдавали только седые волосы. Окантовка погон была синей и говорила о принадлежности офицера к касте военных медиков.
– Нет, я не против, товарищ, – улыбкой гауптштурмфюрер выделил последнее слово, добавив в него изрядную долю иронии. – Но есть ли смысл тратить столько времени на одного упорного пленника, если проще выбрать самого слабого и узнать всё от него?
– Этот – командир, – неохотно кивнул бригаденфюрер. – И знает больше. И кроме того, мне нравится сам процесс.
– Но сейчас вам придется прервать развлечения, Ульрих, – с равнодушной улыбкой пожал плечами Август. – Беккер только что прибыл из Зальцбурга. Там полная победа. Через десять минут Фридрих собирает совет арманов. Поспешим.
– Хорошо, товарищ, – кивнул морщинистый, и на грубом лице его проступило разочарование. Он повернулся к офицеру, ведшему допрос, и бросил:
– Отведите его пока назад. Завтра продолжим.
Нижняя Австрия, город Вена,
военный комиссариат Советской армии по Австрии
25 июля 1945 года, 19:44 – 20:00
Конев выглядел утомленным. Глаза не блестели, под ними набрякли мешки. Нелегко руководить группой войск, расположенной в непосредственной близости от союзников, которые всё чаще ведут себя как враги.
На разглядывание начальства генерал-лейтенант потратил несколько секунд, а затем по-уставному четко спросил:
– Разрешите доложить, товарищ маршал?
– Разрешаю, – кивнул Конев. – Садись, Алексей Васильевич.
Благодатов сел, по давней привычке – на самый краешек стула. Не ощущая спиной опоры, непроизвольно напрягаешься и от этого мысли становятся четкими и ясными. А уж если расслабился – пиши пропало, связно мыслить не получится.
– Обследовав территорию вплоть до Линца, самолеты вернулись. В городе Амштеттен обнаружено пять танков «шерман», меченных свастиками. На дорогах Линца наблюдается активное движение автотранспорта, а над магистратурой города развевается нацистский флаг.
– Значит, всё же восстание? – маршал потер виски, провел пальцами по векам, массируя уставшие глаза. – Кто бы мог подумать?! Американских частей не заметили?
– Никак нет, – покачал головой генерал-лейтенант. – Никаких следов.
– Значит, надо помочь союзникам, – на лицо Конева неожиданно выползла хитрая улыбка. – Из состава гарнизона города выделите танковый и стрелковый батальоны. Думаю, этого хватит. Выступление – сегодня же ночью. Задача – занять Линц. Вопросы есть?
– Никак нет, товарищ маршал, – генерал выдержал паузу. – И всё же я не могу понять, почему Радлов ничего не сообщил? Ведь полностью уничтожить отряд разведчиков не так просто! Кто-нибудь да спасся бы!
– Возможно, потерял твой Радлов бдительность, – мрачно сказал Конев. – Мирная жизнь – она быстро расхолаживает.
Благодатов лишь вздохнул:
– Разрешите идти?
– Разрешаю, – кивнул маршал. – Выполняйте. Письменный приказ будет через час.
Верхняя Австрия, замок Шаунберг
25 июля 1945 года, 20:05 – 20:24
Обширное помещение освещалось только свечами, а окна, несмотря на теплый летний вечер, были плотно закрыты черными шторами. В углах копился мрак, и сурово блестели лезвия развешенных на стенах в сложном порядке мечей. Пахло пылью и еще чем-то сладковатым.
– Да славятся Господа Земли, и да пребудет с нами их благословение, – произнес человек, сидящий во главе стола. Лицо его было плохо видно, и казалось, что оно то удлиняется, то укорачивается в такт колебаниям языков свечей.
– Да славятся! – хором повторили еще восемь человек, сидящих по четыре с каждой стороны длинного стола из темного дерева.
– И чтобы сила их не скудела и вечно пребывала с нами, – проговорил нараспев сидящий во главе, когда-то просто профессор Фридрих Хильшер, ныне – главный в замке Шаунберг. – Пожертвуем им по капле священной арийской крови.
Он взял лежащий на столе короткий кинжал, на рукоятке которого был выгравирован знак – прямая линия с отходящей от нее веточкой а на лезвии – надпись: «Твоя кровь – высшее, что ты имеешь», и уколол острием подушечку большого пальца.
Темная капля набухла и сорвалась, чтобы спустя мгновение разбиться о поверхность стола. За ней последовали еще восемь. Тьма в углах, казалось, зашевелилась. Из нее полезли отростки, словно уродливые щупальца, пытаясь ухватить сидящих. Напряжение в комнате стало ощутимым, воздух словно нагрелся.
– Приношение принято, – сказал Хильшер, когда по залу словно пронеслось веяние свежего воздуха.
Кинжалы легли на стол, и заговорил сидящий самым последним по левую руку от предводителя:
– Что же, раз все формальности соблюдены, может перейдем к делу? – сказал он звучным баритоном, и на лице его отобразилась ироническая усмешка.
– Вы знаете, Август, что это не формальности, – строго остановил его Хильшер. – Без ритуалов мы потеряли бы силу, стали бы обычными людьми!
– Ладно, ладно, молчу, – примирительно поднял ладони ироничный доктор Хирт, прославившийся некогда составлением коллекции «расово неполноценных» черепов в Страсбургском университете.
– Говорите, Хельмут, – неспешно кивнул подбородком Хилынер.
– В лагере у Зальцбурга освобождено около трех тысяч человек, – четко сказал бригаденфюрер Беккер. – Все они – бывшие солдаты войск СС, дивизий «Адольф Гитлер», «Рейх», «Мертвая голова», «Гогенштауфен» и «Гитлерюгенд». Практически – это все уцелевшие из данных подразделений. Кроме того, американцы устроили рядом с лагерем склад военной техники, в котором мы обнаружили пятьдесят танков «пантера» и «тигр», три десятка САУ, находящихся в боеспособном состоянии. Стрелкового оружия и боеприпасов тоже вполне достаточно.
– Всё это очень хорошо, – резким голосом сказал сидящий напротив Беккера человек. – Но зачем нам танки? Разве в этом наше оружие?
– Вы правы, товарищ, – примирительно сказал ведущий совещание. – Но бригаденфюрер Беккер в первую очередь – солдат, и нет смысла его в этом упрекать. Танки нам пригодятся. Но сейчас надо решать другие проблемы. – Хильшер повернулся к Карлу Виллигуту, что сидел нахохлившись, словно старая ворона. – Сколько у нас блуттеров?
– Десять, – ответил тот мрачно. – Но что толку? Операторов всего шестеро: я, Ганс, Феликс, Август, а также доктора Шульц и Хагер.
– Придется вам этой ночью поработать, – мягко сказал Хильшер. – До утра надлежит проверить всех освобожденных воинов СС.
– Ладно, – проворчал Виллигут, и лицо его помрачнело. Перспектива ночной работы совсем не радовала, благо, что основывалась на жесткой необходимости.
– Теперь другой вопрос, – Хильшер перевел взгляд на того, кто недавно наблюдал за пытками пленника. – В каком направлении нам прежде всего надлежит атаковать?
– Берлин, – пробурчал Ульрих. – Это сердце нашей страны.
– Далеко, – покачал головой Беккер. – Тогда уж сначала Мюнхен! Родина партии!
– Нет, только Вена! – визгливо выкрикнул невысокий круглолицый человечек, что до сих пор сидел молча. – Это – центр, откуда наша раса сможет начать восхождение, и без ее захвата наше предприятие обречено на провал!
– Йорг, там русские, – мягко улыбнулся Виллигут, – а не какие-нибудь янки, и выбить их из Вены будет столь же нелегко, как и взять Москву.
– Ну и что? – круглолицый вскочил. На губах его повисла пена, глаза яростно сверкали. Даже заметная одышка не мешала торопливой речи: – Они – ничто по сравнению с высшей расой, что приходит на смену смешному и глупому человечеству! Мы смешаем их с навозом и легко отобьем Вену – священный город для каждого арийца!
– Тише, – поднял руку Хильшер, и Йорг Ланс фон Либенфельс, юридически – хозяин замка, послушно сел, пытаясь восстановить дыхание. Против авторитета профессора он пойти не рискнул. – Доверим же наше решение судьбе!
Он извлек из кармана небольшой мешочек из темной ткани, внутри которого что-то мягко постукивало. На боку мешочка золотом была вышита двойная свастика.
– Укажите нам путь, Господа Земли! – сильный голос Хильшера вознесся к высокому потолку, и в ответ сверху, как показалось, донесся едва слышный шепот. – Куда следовать нам, провозвестникам новой эпохи, нового человечества?
Профессор запустил руку в мешочек и осторожно извлек оттуда небольшой кусочек дубовой коры. Затаив дыхание, все сидящие за столом наклонились вперед, пытаясь рассмотреть, что подсказывает судьба.
Хильшер перевернул пластинку коры, и на обратной ее стороне обнаружился рисунок – та же молния, что блестела на петлицах эсэсовцев. Когда-то давно ее красили чем-то алым, и теперь казалось, что в узких прорезях плещется кровь.
– Зиг, – потрясенно пробормотал фон Либенфельс. – Руна победы!
– А также восхода, – усмехнулся Виллигут.
– Быть по сему! – прервал комментарии Хильшер. – На восток, на Вену! Хельмут, когда мы будем готовы выступить?
– Учитывая, что на завтра запланирована отправка специальных групп, то не ранее вечера, – после паузы сказал Беккер. – Раньше делать это опасно. Противник, имея превосходство в воздухе, легко уничтожит танки на марше. А атаковать крупный город без боевой техники я отказываюсь!
– Хорошо, – кивнул Хильшер. Гадание словно истощило его. Глаза потеряли блеск, голос звучал глухо. – Детали обсудим завтра. Есть еще у кого-нибудь что-либо, что он желает сообщить совету арманов?
Ответом была тишина.
Свечи погасли, и люди разошлись, оставив зал в полной темноте, не нарушаемой ни солнечным, ни искусственным светом.
До следующей встречи.
Нижняя Австрия,
окрестности города Амштеттен
26 июля 1945 года, 8:27 – 9:59
Взвод разведки, вошедший в городок, был атакован почти сразу. До основной части отряда донесся треск очередей. Затем всё поразительно быстро стихло, и полковник Ковалев мог сколько угодно кричать в рацию, пытаясь выйти на связь с авангардом.
Чертыхнувшись, полковник двинул в атаку основные силы. Тридцатьчетверки, лучшие боевые машины войны, заревели моторами и поползли вперед. Рядом с ними, как муравьи в компании с толстыми носатыми жуками, побежали пехотинцы.
Ряды атакующих втянулись в пределы городка, не встречая сопротивления. Но когда последняя машина исчезла меж домов, поднялась пальба. Одновременно раздалось несколько разрывов, и сердце полковника екнуло. Что-то там, на узких улочках, было совсем не так.
Передний танк своротил аккуратный забор и выехал на совершенно пустынную улицу, по сторонам которой стояли похожие, словно близнецы, дома. Сквозь рычание двигателя не было слышно никаких звуков.
Но не успел командир танка удивиться отсутствию противника, как в башню ударили сразу два фаустпатрона. В броне образовалось отверстие размером с кулак, и внутренности боевой машины наполнило пламя…
На танке, идущем чуть впереди автоматчиков, скрестились два огненных клинка, и он вмиг загорелся, превратившись в чадящий кусок металла. Взрывной волной пехотинцев швырнуло на землю. Лишь те, кто был дальше, остались на ногах.
Второй танк разворотил выстрелом один из домов, в котором была засада, а другой оказался под мощным автоматным огнем. Но особых выгод это не принесло, так как оба строения оказались пусты. Каким образом те, кто применил фаустпатроны, успели покинуть их, оставалось непонятным.
Осторожно обогнув погибшего собрата, танковая колонна двинулась дальше, но пехота теперь пошла впереди, осматривая один за другим дома. В них было пусто, даже местные жители куда-то подевались.
Тем неожиданнее оказалась атака. Сначала послышалась короткая перестрелка на правом фланге, но быстро стихла. Наступающие не обратили на нее внимания, решив, что фланговое охранение наткнулось на противника. Поскольку просьб о помощи не поступало, то все, скорее всего, закончилось благополучно.
Но почти сразу вдоль улицы сзади ударили два пулемета, судя по звуку – переделанные авиационные МГ-151. Неясно было, как противник сумел поместить в тыл наступающим станковые махины весом в сорок с лишним килограммов.
Как бы ни обстояло дело, советским солдатам, попавшим под огонь, было не до теоретических рассуждений. Пули калибра двадцать миллиметров буквально выкосили улицу, оставив в живых лишь тех, кто упал или укрылся за корпусом танков. Таких было немало, но все же потери оказались велики. Мостовая покрылась убитыми и ранеными. Даже сквозь рев моторов пробивались крики и стоны.
Шедший последним танк развернул пушку, но в прицеле не обнаружил противника: тот успел с непостижимой быстротой покинуть улицу. Тем не менее тридцатитонная машина поползла назад, поводя пушкой, словно слон – хоботом.
Гибель ее была скорой. Выскочившие из-за домов две серые тени одновременно вскинули к плечам палку с утолщением на конце, раздался грохот, и танк, пораженный опять же в башню, потерял боевое значение. А серые тени исчезли так быстро, что бойцы пехоты не успели открыть по ним огонь.
– Что за черт? – пробормотал один из солдат, добравшийся до Австрии от самого Сталинграда. – С кем мы воюем-то? Человек не может двигаться так быстро!
Ответом ему было угрюмое молчание.
Полковник Ковалев выслушивал доклад с передовой и всё больше мрачнел. Потери оказались такими, что впору было подумать, что двум батальонам противостоит полная дивизия СС, укомплектованная опытными солдатами. Не добавляли оптимизма и странные сообщения о необычной скорости перемещения солдат противника.
– Отходить! – отдал приказ полковник, и тут же прилетевшая из-за спины пуля угодила точно в рацию.
Вторая свистнула рядом с головой, и Ковалев поспешно упал. Около него бухались на землю офицеры и солдаты, минометчики суматошно метались среди своих орудий, задравших к небу широкие жерла.
Обстрел продолжался, и вскоре стало ясно, что противник, пользуясь домами как прикрытием, подобрался почти вплотную.
Последнего приказа полковника в наступающем отряде не расслышали, но самостоятельно приняли решение отходить. Танки, а их к этому моменту уцелело пятнадцать из двадцати, тяжело ворочались, с грохотом круша строения. Слышался треск ломающихся деревьев. Отборно матерились пехотинцы, перевязывая товарищей и одновременно пытаясь следить за окружающим миром. Кто знает, откуда последует очередной выпад противника?
А тот атаковал, не давая передышки. То и дело из клубов дыма и пыли возникали фигуры в серых мундирах, с изящной стремительностью выходили на огневые рубежи и стреляли, стреляли, стреляли. Фаустпатроны у немцев, к счастью, кончились, но и многозарядные «панцершреки» делали свое дело исправно, поражая лишенные маневренности танки. Сами же солдаты с реактивными ружьями перемещались столь проворно, что обстрелять их не всегда успевали даже автоматчики, не говоря уже о танкистах.
В один момент пораженными оказались сразу два танка. Сдвоенный взрыв ударил по ушным перепонкам, и сразу же немцы пошли в массированную атаку. Замелькали серые мундиры, послышался треск автоматов.
Согласованный отпор удалось оказать лишь в первые мгновения, затем бой рассыпался на короткие схватки, в которых немцы (не совсем понятно, почему) имели значительное преимущество.
Они, конечно, тоже несли потери, но совсем небольшие, а советская пехота довольно быстро полегла вся, до последнего человека.
Два танка ухитрились, натужно ревя моторами, выбраться из окружения. Но с того места, где должен был располагаться резерв и командование, по ним тоже начали стрелять, к счастью только из ручного оружия.
Командиры танков ринулись на прорыв. Разогнали эсэсовцев выстрелами из пушек, раздавили несколько минометов и с максимальной скоростью понеслись по шоссе, ведущему на восток, к Санкт-Пельтену и дальше – к Вене.
