Глава 1
Тот, кто видит в национал-социализме только социально-политическое явление, не понимает в нем ровным счетом ничего.
Адольф Гитлер, 1933
Верхняя Австрия, окраина города Линц, казармы американского гарнизона
24 июля 1945 года, 4:35 – 5:05
Австрийская ночь пахла цветами. Ветер приносил пряные и сладкие ароматы с предгорных лугов, и это лишний раз напоминало о том, что война закончилась. Не совсем, конечно. Где-то далеко, на востоке, упорные самураи из последних сил цеплялись за осколки былого могущества над Тихим океаном. Но они были не в счет. Здесь, в Европе, безумный зверь фашизма сдох почти три месяца назад, раздавленный сапогами союзников.
Часовой оторвался от размышлений и в очередной раз обшарил взглядом пространство перед воротами. Пусто и тихо. Стоять на посту было неприятно (кто же откажется поспать?), но, с другой стороны, – совершенно безопасно. Тех, кто может представлять опасность, в Австрии не осталось.
Часовой вздохнул, в неизвестно какой раз поправил висящий на плече автомат. Взгляд его невольно двинулся влево, к громоздким корпусам казарм. В годы войны здесь базировались части вермахта, прибывавшие с Восточного фронта на отдых и переформирование. В архитектуре зданий угадывалась немецкая страсть к тяжеловесности и аккуратности.
Что-то зашуршало в кустах напротив ворот. Часовой потянул с плеча автомат, и взгляд его стал пристальным, серьезным.
Шорох повторился, на этот раз где-то слева, рядом. Рядовой американской армии не успел развернуться, как страшной силы удар обрушился ему на затылок. Последнее, что он, падая, успел рассмотреть, был звездно-полосатый флаг, реющий в начинающем светлеть небе…
Темные фигуры так легко перепрыгивали двухметровый забор с натянутой поверху колючей проволокой, словно перешагивали невысокий штакетник. В предутреннем сумраке движения их смазывались, но казалось, что двигаются они невероятно быстро.
В тот момент, когда от одной из казарм разнеслась частая дробь очереди, свершилось невозможное – фигуры стали двигаться вдвое быстрее. Солдат, что поднял тревогу, едва успел удивиться. Человек, в которого он стрелял, как-то неуловимо поднырнул под очередь и спустя мгновение оказался рядом. Защититься американец не успел…
Нападающие сновали по базе быстро и бесшумно, словно призрачные порождения ночи. Они прекрасно знали расположение зданий и не теряли времени на ориентировку. Большая часть казарм была захвачена в одно мгновение. Двери трещали и рассыпались на части. Тем, кто спал за ними, оставалось только поднять руки.
Американские солдаты, успевшие выбежать из помещений, либо падали, сраженные пулями, либо попадали под сокрушительные удары прикладов.
Серьезного сопротивления оказать не успел никто. Все завершилось слишком быстро. Несколько очередей, гранатных разрывов – и над казармами повисла настороженная тишина. Молчали мертвые, безмолвны были захватчики, и даже те американские солдаты, которые не успели покинуть казармы, не рисковали выражать чувства под дулами направленных на них автоматов. Словно овцы, они жались друг к другу и никак не могли понять, что же произошло.
Атаковавшие базу сошлись на плацу, и в свете набирающего силу утра стали различимы их лица, жесткие и суровые, словно выкованные из стали; глаза – одинаково светлые и холодные, как небо над Альпами, и форма – серая, будто волчья шерсть. Проклятая форма войск СС.
– Каковы потери? – спросил на чистейшем немецком с берлинским произношением один из людей в сером мундире, тот, у которого на петлицах красовались дубовые листья штандартенфюрера, а на правом плече – серебряный шеврон ветерана НСДАП.
– Нет! – отозвались одновременно трое его подчиненных со знаками отличия штурмбанфюреров.
– Двое раненых, – добавил один из них тоном ниже.
– Хорошо, – кивнул штандартенфюрер. – А у янки?
После доклада командиров штурмовых групп стало ясно, что убитых американцев около пятидесяти и еще более шестисот человек захвачено в плен. Победителям также досталось около двух десятков танков «Шерман», несколько бронетранспортеров и большое количество автомобилей.
– Всех согнать в одно здание, – холодно велел штандартенфюрер. – Человеческий материал нам еще пригодится. Да, и еще, – он сделал паузу и посмотрел вверх. – Снимите эту портянку, что болтается на флагштоке…
Рядовой американской армии очнулся от ударов по щекам. Открыв глаза, он увидел, что над ним склонилась фигура в серой, хорошо знакомой форме.
– Быстро, – сказал человек в эсэсовском мундире, слегка коверкая английскую речь. – Быстро!
Рядовой продолжал тупо таращиться на человека в сером, и тот, решив не тратить слов, попросту пнул американца в коленку. Тот взвыл от боли, вскочил, и тут же ему под ребра уперся ствол.
Скосив глаза, рядовой увидел штурмовую винтовку знакомого образца, и ее вид и осязаемая материальность стали последним доводом в пользу того, что происходящее вокруг – не кошмарный сон.
Понукаемый конвоиром, он двинулся через плац. Затылок немилосердно ломило, и рядовой никак не мог сосредоточиться, чтобы попытаться понять – что же всё-таки случилось?
Ворота были открыты, по базе деловито расхаживали эсэсовцы, и не измученные и подавленные, какими их привыкли видеть в последние месяцы войны, а сильные, уверенные в себе и чисто выбритые.
Один из офицеров что-то делал около флагштока. Когда медленно, рывками, к небу поползло черное знамя с алой свастикой, американец понял, что он просто сошел с ума – и это всё объясняло…
С диким хохотом он повалился на землю, царапая ее скрюченными пальцами. Затем перевернулся на спину и принялся смеяться, не слыша окриков конвоира.
Эсэсовец поступил с безумцем так, как положено по законам рейха. Рявкнула штурмовая винтовка, и американец застыл в нелепой позе, уставившись в небо остекленевшими глазами. На лице его застыла радостная улыбка.
– Сам сделал его падалью, сам и убирай! – равнодушно приказал проходящий мимо оберштурмфюрер.
Эсэсовцу оставалось лишь взять под козырек.
Солнце всходило над землей, и в первых его лучах американские солдаты рыли недалеко от бывшей своей базы братскую могилу для товарищей, погибших ночью.
Верхняя Австрия,
лагерь немецких военнопленных около города Вельс
24 июля 1945 года, 4:35 – 5:25
Охрана лагеря почти не оказала сопротивления. Появившиеся на его территории люди в эсэсовской форме разоружили немногочисленных часовых. Связанных американцев усадили рядком, и вскоре к ним присоединились сослуживцы, что ночевали в казарме. Заспанные, они ошеломленно моргали и с ужасом смотрели на тех, кто взял их в плен.
Когда с охраной было покончено, ворота открылись, и на территорию лагеря въехал помятый серый «виллис». Из него бодро выскочил средних лет эсэсовец в плетеных погонах бригаденфюрера. Он помог сойти спутнику, совсем пожилому человеку, на тощих плечах которого серая форма болталась как на вешалке, а знаки отличия бригаденфюрера выглядели ненужным украшением.
Несмотря на одинаковый чин, младший относился к пожилому с подчеркнутым почтением. Повинуясь приказам, забегали рядовые и офицеры, и вскоре ожили громкоговорители, заблаговременно размещенные американцами по всему лагерю. Днем через них транслировали джаз.
В серых утренних сумерках громкоговорители чихнули, и затем из них полилась музыка Вагнера. «Полет Валькирий» на максимальной громкости плыл над спящим лагерем, заставляя пленных солдат просыпаться. Вагнер сменился «Хорстом Весселем», и тут уж вскочили с коек и самые ленивые.
Солдаты высыпали из палаток, и лагерь заполнился суматошно озирающимися людьми в форме СС с содранными знаками отличия. Глазам их предстала удивительная картина. Конвоиры, которые, в принципе, не так уж плохо с ними обращались, сидели связанные, словно свиньи перед закланием, а у ворот лагеря, ровно, как на параде, выстроилась шеренга эсэсовцев во главе с двумя бригаденфюрерами.
В лагере содержались люди из разных частей, но те из них, кто в последний год войны служил в третьей танковой дивизии СС «Мертвая голова», узнали в одном из них Хельмута Беккера, командира дивизии. На груди его блестели высшие награды рейха.
Раздались крики, полные удивления. Солдаты приветствовали бывшего командира.
Но Беккер властным жестом воздел руку, призывая к тишине, и толпа смолкла. Неожиданно заговорил второй бригаденфюрер, сухощавый старик, стоящий рядом с бывшим командиром дивизии. Был он тощ и слаб, но глаза его горели энергией.
– Солдаты! – сказал он, и голос его оказался неожиданно звонок и чист. – Настал великий день, когда враги, решившие, что повергли Третий рейх во прах, будут жестоко наказаны. Тысячелетняя империя восстанет из пепла, словно феникс, и сметет орды, пришедшие с востока и запада!
Толпа молчала. За два с половиной месяца, прошедших с капитуляции, большая часть солдат успели прийти в себя после поражения, но воевать заново, к тому же против заведомо сильнейшего врага, не хотел никто.
Но оратора это не смутило. Он хитро усмехнулся и продолжил:
– Все мы помним, что Священная Римская империя германской нации, почти девятьсот лет объединявшая арийцев, рухнула под ударами Наполеона. Второй рейх был основан Отто фон Бисмарком и просуществовал до восемнадцатого года, когда враги навязали нам позорный Веймарский мир! В прошлом мы терпели поражения, но у наших предков не было того, что есть у нас, – учения в истинно арийском духе! Предки наши пребывали во тьме, мы же вышли на свет!
Толпа зашевелилась, что-то с ней произошло. Только что равнодушная и даже противившаяся оратору, она вдруг обрела интерес к его словам. Глаза немецких солдат заблестели, в них появилось внимание, странно смешанное с обреченностью. Так, наверное, змея смотрит на дудочку факира и не может отвести взгляд.
– Наши предки сражались с врагами во льдах, и только неугасимый огонь арийской веры и сохраняемая чистота расы помогли им выстоять! – Оратор понизил голос, и толпа в едином порыве подалась вперед, чтобы лучше слышать. – Так будем же их достойны! Я верю, что в ваших сердцах горит арийское пламя! И пусть фюрер мертв, главное – живо семя германской расы, призванной владычествовать над остальными народами!
Старик замолчал. Он тяжело дышал, грудь его вздымалась.
– Хайль! – выкрикнул Беккер, не давая паузе продлиться слишком долго.
– Зиг хайль! – ответили бывшие пленные.
– Воины СС, – сказал Беккер негромко, но порабощенное скопище слышало каждое его слово, – с сегодняшнего дня вы включаетесь в беспощадную борьбу с врагами нашей расы, с существами, мнящими себя людьми. В этой новой борьбе мы не будем повторять ошибок, которые совершили те, кто привел Третий рейх к краху и погубил фюрера. Поэтому вам сейчас предстоит пройти проверку чистоты крови. По сравнению с известной вам процедурой она значительно упрощена, так что за несколько часов мы управимся. Не волнуйтесь и вставайте в очередь.
Солдаты стали выстраиваться в длинную колонну, а Беккер повернулся к соседу.
– Как вы, товарищ Карл? – спросил он, обращаясь к старику в традициях внутреннего круга СС. – Справитесь?
– Ничего, – ответил старик, в котором те, кто служил в окружении Гитлера до тридцать девятого года, узнали бы Карла Марию Виллигута, которому англичане дали некогда прозвище «Распутин Гитлера». – Силенки, конечно, у меня уже не те. Но как-нибудь. Помещение подготовили?
Младший из бригаденфюреров махнул рукой, и подбежавший шарфюрер четко доложил:
– Комната коменданта готова!
Виллигут подошел к «виллису», и по его знаку из машины выбрались двое в форме врачей СС. Каждый из них держал в руке небольшой черный чемоданчик. Третий, такой же, оказался в руках Виллигута, и в сопровождении Беккера все трое направились к зданию, над которым всё еще продолжал развеваться американский флаг.
Нижняя Австрия, контрольный пункт Советской армии
на дороге Линц—Вена
24 июля 1945 года, 10:53 – 11:09
Шум мотора неожиданно возник на пустынной дороге и заметался среди холмов, порождая причудливое эхо. Солдаты на контрольном пункте недоуменно переглянулись: машины с запада в последние дни появлялись редко. Вчерашние союзники, чьи войска стояли на западе, вели себя странно и временами – откровенно недружелюбно.
Один из бойцов перевесил автомат на грудь и встал у шлагбаума, а второй отправился будить лейтенанта, что спал в домике поста.
Храп прервался, и лейтенант, зевая во весь немалый рот и демонстрируя миру отличный набор зубов, появился на дороге в тот момент, когда из-за поворота, поднимая клубы пыли, вылетел джип.
Колеса с ревом царапнули обочину, и водитель с заметным трудом выровнял машину.
– Что он, пьяный, что ли? – спросил солдат, косясь на командира.
– Разберемся, – ответил лейтенант и натянул на голову фуражку, намереваясь принять максимально официальный вид.
Джип приблизился и сбросил скорость лишь перед самым шлагбаумом. Машина вильнула и резко встала. Водитель, смутно видимый через запыленное стекло, замер в странной позе, упав на руль. Загудел и смолк клаксон.
– А ну-ка, посмотрим, – лейтенант споро поднырнул под шлагбаум и направился к машине. Один из солдат последовал за ним, а второй остался у поста, держа автомат на изготовку и зорко глядя по сторонам. Два с половиной месяца мира не смогли уничтожить привычек, приобретенных за годы боев.
Человек в машине приподнялся, и на советских солдат глянули полные боли глаза. На левой скуле его был синяк, а на светлой форме с незнакомыми знаками отличия темнели пятна крови. С изумлением лейтенант понял, что представитель союзной армии ранен в грудь.
– Nazi, – сказал американец и закашлялся, тяжело, надрывно. С уголка рта потянулась к подбородку алая струйка.
– Nazi, – пробормотал он вновь и рухнул на руки лейтенанта, успевшего распахнуть дверцу джипа.
– Вот черт! – сказал тот. – Где он тут нацистов нашел? Их же всех перебили!
– Да, но американец ранен, – резонно возразил рядовой, помогая командиру вытащить союзника из машины.
Оказавшись на земле, тот вновь пришел в себя.
– They come… – прохрипел он. – Nazi… Nazi…
– Что он несет? – с любопытством спросил рядовой, глядя на командира.
– Я плохо знаю их язык, – смутился лейтенант. – Но похоже, что какие-то нацисты напали на них.
– Nazi… – прошептал еще раз американец, и глаза его закрылись.
– Связь со штабом, быстро! – рявкнул лейтенант. – А двое – ко мне! Уложите союзника куда-нибудь!
Лейтенант оставил раненого на попечение подчиненных, а сам бросился в помещение. Слышны были его реплики.
– Говорит лейтенант Кучко! На пост прибыл на автомашине раненый офицер армии США! Говорит, что на них напали фашисты. Никак нет, товарищ капитан, я не пьян и в своем уме. Есть доставить немедленно!
Из домика выскочили солдаты, затарахтел мотор трофейного немецкого мотоцикла «цюндапп».
Спустя пять минут раненный, но пока еще дышащий американец лежал в коляске, а сержант, умеющий водить, сидел в седле и выслушивал наставления лейтенанта.
– Вопросы есть? – закончил инструктаж Кучко.
– Нет.
– Выполняйте.
– Есть!
Сержант махнул рукой остающимся на посту, мотоцикл недовольно чихнул и быстро скрылся за поворотом. Некоторое время слышалось тарахтение мотора, затем оно стихло, и над постом повисла тишина, почти такая же, что и полчаса назад. Но напряженными были лица солдат, и сиротливо стоял у шлагбаума джип, на сиденье которого остались неопрятные бурые пятна.
Верхняя Австрия, лагерь немецких военнопленных
около города Вельса
24 июля 1945 года, 11:35 – 11:47
Виллигут едва не падал со стула от усталости. Лицо его было попросту серым, и отличный бразильский кофе, обнаруженный на складах американцев, он пил крупными глотками, словно вульгарную бурду из желудей.
Беккер стоял рядом, невозмутимый, словно статуя, и ждал. Он заговорил только в тот момент, когда пожилой бригаденфюрер, десять минут назад закончивший многочасовой напряженный труд, отставил чашку.
– Благодарю за хорошую работу, товарищ, – произнес он, склонив голову. – Почти пятьсот человек. И вам спасибо, герр Шульц и герр Хагер, – последовал поклон в сторону эсэсовских врачей. Те безмолвно поклонились в ответ.
– Да, это было непросто, – усмехнулся Виллигут, вытирая рот платком. – Пятьсот человек! Это с ума сойти!
– И чем можно объяснить столь низкий результат? – спросил Беккер. – Всего одна пятая из отборных солдат СС обладает достаточной чистотой крови, чтобы принять Посвящение! Вы не находите это странным?
– Ничуть, – Виллигут вновь усмехнулся. – Это доказывает, что система проверки чистоты крови, которая существовала в Третьем рейхе, несовершенна, отчего он и погиб. Кроме того, вспомните, сколько народов проходило по территории Германии за последние три тысячи лет, и не все из них были арийцами!
– Что же, определенная логика в ваших словах есть, – проговорил задумчиво бывший командир «Мертвой головы». – Но что будем делать с теми, кто не прошел проверку?
– Странные вопросы вы задаете, товарищ Хельмут. – «Распутин Гитлера» смотрел жестко, улыбка его куда-то подевалась. – Пушечное мясо нам очень нужно. Кто-то должен водить грузовики, рыть окопы и заниматься прочей ерундой? Так что и обычным солдатам место найдется.
– Всё так, – кивнул Беккер, но на лице его не отразилось никаких эмоций.
– Я бы выпил еще кофе, – пробормотал Виллигут в пространство, но тут же замолк, прислушиваясь.
Нарастал, приближаясь, шум моторов.
– А вот и грузовики, – заметил Беккер. – Сейчас повезем тех, кого отобрали, в замок.
– Очень хорошо, – Виллигут с кряхтением поднялся. – Пожалуй, мы отправимся с вами.
Без излишней суеты офицеры покинули помещение. В голубой вышине не было уродливого сплетения звезд и полос, а горделиво реяло черно-бело-красное знамя Третьего рейха.
Нижняя Австрия, город Вена,
Военная комендатура Советской армии
24 июля 1945 года, 17:21 – 18:00
В здании комендатуры было душно. Совсем не австрийская жара стояла над Веной, напоминая о знойном приволжском лете. Но где оно, то лето, и сколько до него возвращаться…
Петр вздохнул, прогнал посторонние мысли и четким строевым шагом вошел в кабинет военного коменданта Вены.
– Товарищ генерал-лейтенант, капитан Радлов по вашему приказанию прибыл! – отчеканил он, приложив руку к фуражке. О причинах вызова он, занимающий в гарнизонной разведке довольно скромный пост, мог только гадать.
– Присаживайтесь, капитан, – ответил генерал-лейтенант Благодатов мягко, и на его круглом лице появилась улыбка, чуть более теплая, чем обычно, давая знающему человеку понять, что командир, прошедший Отечественную войну от первого до последнего дня, доволен. Генерал относился к Радлову с симпатией, хотя никому, даже самому себе, в этом не признался бы.
Петр сел.
Генерал принялся ходить по кабинету, и на лице его сквозь обычную спокойную уверенность проступала непонятная нерешительность. Eе не было на этом лице ни в первые страшные дни войны, ни на Курской дуге, ни при штурме Будапешта. А вот теперь появилась.
Наблюдая подобное, Петр несколько опешил. Наконец Благодатов перестал мерить шагами не такой уж большой кабинет и нарушил тишину:
– Товарищ капитан, извольте выслушать приказ. – Тут голос бывшего заместителя командира пятьдесят седьмой армии дал трещину, и тон стал каким-то робким. – Но сначала я должен сообщить вам некоторую информацию.
Петр продолжал сидеть молча, удивляясь всё сильнее.
– Случилось нечто странное, – проговорил генерал-лейтенант и криво усмехнулся. – На наш пост, тот, который по дороге на Линц, приехал раненый американский офицер на джипе. Пока не потерял сознание, успел сказать что-то про нападение нацистов.
– Что? – встрепенулся Петр. – Не может быть!
– И я так думаю. – Комендант вновь принялся ходить, и сапоги его глухо стучали по обтянутому зеленым ковром полу. – Но офицер армии США, прибывший к нам, судя по всему, с американского контрольно-пропускного пункта, – это факт.
– А нет возможности расспросить американца?
– Пока его везли, он умер, – Благодатов вздохнул, лицо его помрачнело. – Так что он больше ничего не расскажет. Мы, конечно, попытались связаться с американским командованием по телефону, но связи с Западной Австрией нет, словно кто-то уничтожил провода. О случившемся я доложил Коневу. Он приказал провести разведку.
– Непонятно только, почему этот американец к нам поехал, а не к своим, на север или запад? – с недоумением спросил Петр. – Может, провокация?
– Вполне вероятно, – кивнул комендант. – Да только непохоже. Если действительно напали немцы, то они как раз все дороги перекрыли. Кроме той, что на восток. Никто не мог знать, что янки к нам за помощью бросится.
Наступила пауза. Капитан переваривал полученную информацию, а генерал смотрел в окно, на свежую июльскую зелень, из которой доносилось счастливое птичье пение. За деревьями шумела Рингштрассе, а под окнами кто-то громко матерился. Но даже это не портило мирного впечатления.
– Да! – Благодатов отвернулся от окна, и на лице его теперь читалась жесткая решимость. – И для проведения разведывательных мероприятий привлекается ваша разведгруппа, товарищ капитан!
– Но я не успею собрать разведгруппу сегодня! – сказал Петр.
– Никто тебя не торопит, – пожал плечами комендант. – На подготовку есть ночь. Двинетесь на рассвете. Дорогу на Линц ты ведь знаешь?
– Так точно, – ответил капитан. – Ездил туда в начале июня, когда союзники нам фашистских прихвостней-белоказаков выдавали!
– Двигайтесь осторожно, стреляйте только в случае нападения, – Благодатов говорил спокойно, но в голосе его чувствовалось напряжение. – Не мне тебя учить. Но будь готов к тому, что произошло недоразумение и никаких фашистов ты не встретишь. И тогда тебе придется разбираться с союзниками.
– Ясно, – Петр кивнул. – Разберусь.
– Сам знаешь, что отношения у нас с ними сейчас не очень, да и конференция в Берлине идет. Так что будь максимально осторожен. Если что выйдет не так, то американцы сразу раструбят об этом на всю Европу, и мы с тобой можем угодить под трибунал. Это пугает меня больше, чем появление шайки недобитых фрицев. Задача ясна?
Петр встал, понимая, что разговор окончен.
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
– Машины вам дадут, я уже распорядился. Так что – выполняйте!
– Есть!
Четко козырнув, капитан Петр Радлов покинул кабинет коменданта.
Нижняя Австрия,
контрольный пункт Советской армии на дороге Линц – Вена
25 июля 1945 года, 7:43 —7:55
Полосатое тело шлагбаума перемещалось невыносимо медленно. Солдат, поднимавший его, двигался, как сонная муха, и Петру, который ночью совсем не спал, хотелось прикрикнуть на него. Но он сдерживался.
Роса блестела на траве, и утренний холодок заставлял забыть о том, что вчерашний день был очень жарким. Но Альпы рядом, и на юго-западе видны вершины, сверкающие в лучах восходящего солнца. Их холодное дыхание ощущается в Австрии почти всегда.
Грузовик, из кабины которого выглядывал Радлов, взревел мотором и переполз за шлагбаум, попав таким образом из советской зоны оккупации в американскую. Петр слышал, что союзники предлагали разделить и Вену на зоны ответственности, как это было сделано в Берлине. Но пока до этого дело не дошло.
Радлов крикнул шоферу, приказывая остановиться. Седоусый старшина изумленно взглянул на командира, но подчинился. Привык, что капитан ничего не делает зря.
Петр выскочил из машины и, разминая на ходу затекшие ноги, двинулся к джипу, который солдаты с поста вытолкали к обочине. На сиденье темнели хорошо знакомые бурые кляксы, а один из бортов американской машины был исполосован очередью. Пахло от джипа почему-то гарью.
Из кузова грузовика выпрыгнул лейтенант Михайлин и двинулся вслед за командиром. ППШ на его могучей фигуре смотрелся как игрушка, и Петр всегда изумлялся, как ловко лейтенант с ним обращается.
– Что скажешь, Миша? – спросил он подчиненного, ковыряя пальцем дырку в желто-зеленом металле борта.
– А чего скажу, – прогудел Михайлин, присаживаясь на корточки. – Свежее отверстие. Пулемет или автомат какой.
– Значит, по этой машине стреляли? – спросил капитан задумчиво.
– Ага, – вздохнул лейтенант, поднимаясь. – Похоже, что какие-то фашистские недобитки спустились с гор.
– Так чего же тогда американцы сами с ними не справились? – спросил Петр. Привычка размышлять вслух в компании Михайлина появилась давно, еще на Курской дуге, когда тот был ниже званием, да и сам Петр не носил погон капитана. Часто такие беседы приводили к неожиданным выводам и нестандартным решениям.
– А вот это непонятно, – лейтенант почесал в затылке, и на лице его отразилось недоумение. – Хотя из американцев какие вояки? Их под Арденнами чуть приложили, они и драпали почти до Парижа!
– Всё равно, что-то здесь не так, – покачал головой Петр. – Ладно, поехали…
Он махнул рукой солдатам у поста и поспешил к грузовику. Состав усиленной разведгруппы (почти полтора десятка человек) уже успел выгрузиться из кузова. Осмотрев подчиненных, Петр довольно кивнул, и цепочка солдат двинулась на запад, в сторону Альп.
Нижняя Австрия, дорога Линц – Вена,
окрестности города Амштеттена
25 июля 1945 года, 10:15 – 10:45
Они шли, а справа серела одна из лучших дорог Европы, построенных по всему рейху в годы правления Гитлера. Дорога слегка петляла, а по сторонам виднелись холмы, поросшие негустыми лесами. Один раз справа открылась голубая лента Дуная, но быстро пропала, словно застеснявшись.
Ветер доносил запах листвы. Пейзаж дышал миром и покоем.
Остался позади контрольно-пропускной пост американцев со следами недавнего боя. Отстрелянные гильзы, следы от патронов и автомобилей. На янки действительно напали, и истребили их быстро и безжалостно. Вот только кто?
Впрочем, Петр не тратил время на бесплодные размышления, а внимательно следил за ориентирами, и когда дорога начала загибаться вправо, на север, скомандовал «Стой!».
Он развернулся к солдатам, похожим на близнецов в одинаково полинявших под дождями и солнцем гимнастерках и пилотках без знаков различия. На лицах их была уверенность в своих силах.
Бойцы собрались вокруг командира, доставшего планшет с картой.
– Всем – внимание! – сказал Петр громко. – Проводим предварительную разведку ситуации в городе, что лежит в километре на запад. – Палец капитана поелозил по карте, отмечая место. – Туда мы пойдем вдвоем, я и Сергеев. Остальные – прикрывают. Стрелять только в самом крайнем случае, при непосредственной угрозе для жизни. Всё ясно?
– Так точно, товарищ капитан! – хором ответили бойцы.
Петр отдал автомат одному из остающихся прикрывать и переоделся в гражданское. Точно так же поступил и идущий с ним боец. Теперь они походили на обычных австрияков. Разве что те не носят в карманах пистолеты.
– Готов? – спросил Петр у Сергеева – сухощавого белобрысого бойца.
Под ногами шелестела трава, над головой – листья. Стволы буков и дубов, толстые, мощные, походили на коричневые морщинистые утесы. Запах желудей был очень силен, и их блестящие тельца во множестве лежали на земле.
Картина, открывшаяся после того, как отряд миновал рощу и вышел к восточной окраине, радовала глаз. Над аккуратными домиками с красными крышами висели обычные звуки мирной жизни – тарахтел трактор, мычали коровы. По улицам мирно двигались люди. Никаких признаков беспокойства.
Но поверить мирному пейзажу было бы слишком просто, и Петр направился в город. Руку держал в кармане, у пистолета, и очень внимательно смотрел по сторонам.
Когда они с Сергеевым оказались на улочке, пустынной с одной стороны и надежно прикрывающей телами домов от возможного обстрела с другой, Петр попросту подошел к двери одного из домов и постучал.
Открыли ему сразу. На пороге появилась молодая розовощекая женщина в скромном синем платье.
– Добрый день, – вежливо поздоровался капитан.
– Здравствуйте, – отозвалась хозяйка несколько удивленно. – Что вам угодно?
– Не будет ли у вас воды? А то мы с другом идем с самого утра и очень хотим пить.
Женщина скрылась, затем появилась опять, с небольшим кувшином в руках.
Петр сделал несколько глотков, затем отдал питье Сергееву.
– Спасибо, – капитан благодарно кивнул. – Как у вас в городке дела?
– А ничего, всё тихо, – улыбнулась молодая австриячка. – А вы что забыли в нашем захолустье?
– Да мы направлялись на запад, к родственникам, – он старался говорить серьезно, но взгляд сам собой соскальзывал на чуть полноватую, но очень привлекательную фигуру, на яркие голубые глаза и золотистые волосы. – А на контрольно-пропускном нас не встретили почему-то, да и пост сам словно куда-то делся. Вы не знаете, что случилось?
– Нет, – она помотала головой, и на лице ее появилась кокетливая улыбка. – Но вчера, говорят, у поста стрельба была. А у нас тихо, даже ведь американских солдат нет!
Сожаление послышалось в голосе женщины. Петр ее вполне понимал. Хоть американцы и чужаки, но всё равно – молодые и сильные мужчины. Таких сейчас в Австрии, да и в Германии среди местных не сыскать.
– Как вас зовут? – спросил Петр, повинуясь неясному импульсу.
– Эльза, – ответила женщина. – Может, зайдете?
– Спасибо, – сказал он со вздохом. – Но мы должны следовать дальше.
– До свидания, – сказала женщина ему в спину. Петр кожей ощущал ее жадный взгляд, от которого ползли по спине горячие мурашки.
Когда они обходили Амштеттен, укрываясь в лесу, Петром владело двоякое чувство. С одной стороны – разведка должна быть скрытной, а с другой – так хотелось проехать по центральной улице, и чтобы жители улыбались, дети что-то радостно кричали, а мужчины вежливо снимали шляпы. Как весной, когда в каждом городе, австрийском, чешском или югославском, советских солдат встречали цветами…
Верхняя Австрия,
дорога Линц – Вена – замок Шаунберг
25 июля 1945 года, 11:29 – 13:52
– И как ты думаешь, кто там стрелял? – спросил Петр у Михайлина.
Они сидели в тени огромного дуба и обедали. Солнце палило, и даже под сенью листвы было жарко.
– А говорили, что у фрицев в горах какие-то специальные части спрятаны. Вроде как последняя надежда Гитлера, – степенно ответил лейтенант.
– Может быть, – Петр улыбнулся. – Да только это маловероятно. Но даже если это так, на что они рассчитывают? Единственный шанс для немцев уцелеть – американцам сдаться. Те, как я слышал, хорошо с пленными фашистами обходятся, даже оружие не отбирают.
– У, союзнички, – скривился Михайлин. – Толку от них! Просидели всю войну в Америке своей, а как поняли, что мы и без них справимся, примчались. Тьфу!
– Это ты точно сказал, – усмехнулся Петр и привстал, собираясь позвать радиста. Пришло время связаться со штабом.
Но не успел капитан ничего сказать, как с ближайшего холма, там, где должен был быть один из постов, донесся грохот выстрелов. Разведчики, только что расслабленно возлежавшие на травке, дружно повскакивали на ноги.
– Залечь! – скомандовал Петр и услышал шорох за спиной.
Начал поворачиваться, но тут в его голове что-то словно взорвалось…
Очнувшись, Петр не сразу понял, где находится. Он почему-то сидел в неудобной позе, и что-то мешало ему двигаться. До слуха доносились чьи-то стоны.
Открыв глаза, он обнаружил, что сидит, прислоненный к стволу дуба, а подергав руками, понял, что связан. Стонал сидящий рядом боец. По другую сторону дуба сидел Михайлин с огромным синяком на левой скуле. Серые глаза лейтенанта выражали безмерное удивление.
– Ты жив, капитан? – спросил он.
– Не уверен, – кривясь, отозвался Петр. Болело всё тело и особенно – затылок. – А ты чего такой ошалелый?
– Да так, – пожал могучими плечами Михайлин. – Просто никогда не видел, чтобы люди с такой скоростью двигались.
– Какие люди?
– Да фрицы эти, – лейтенант мотнул головой, и только тут капитан обратил внимание на часового, замершего неподалеку. Больше эсэсовцев видно не было.
– И что они?
– А то, что они от пуль уклонялись, – проговорил Михайлин, и в словах его ощущалось потрясение. – И не успели мы очухаться, а они уже рядом. Я в одного выстрелил, да не попал! Представляешь, командир?
– Ничего себе! – сочувственно покачал головой Петр. Чтобы Михайлин промахнулся – такие случаи за войну можно было пересчитать по пальцам одной руки.
– И треснул он меня так, что я на ногах не устоял, – тон Михайлина сделался печальным. – Старею, видать!
Как кулачный боец, лейтенант не имел равных в дивизии, и повалить его смог бы только настоящий силач.
Донеслась немецкая речь, и перед пленными появились трое офицеров. Выглядели они до странности одинаковыми, словно братья. Светлые холодные глаза и неподвижные, точно замороженные, лица. Окантовка фуражек, к удивлению разведчиков, оказалась темно-зеленой, как в кадровых офицерских частях, которые были расформированы еще в сорок втором. Опознавательных знаков, говорящих о принадлежности к части, на форме не было вовсе, а сами мундиры были новенькими, только со склада.
Некоторое время офицеры без особого интереса разглядывали пленников, затем старший, с тремя звездами и двумя полосами на петлице, сказал:
– Что же, арманы хотели узнать о русских. Теперь у них есть, у кого спросить.
Двое младших офицеров скупо улыбнулись. Подбежал солдат и вскинул руку в нацистском приветствии:
– Машина будет через полчаса, герр оберштурм-фюрер!
– Хорошо, – кивнул тот. – Вы пока свободны. А вы, Генрих, – он повернулся к соседу, – выдайте пленным лопаты, пусть захоронят своих мертвых. Нечего оставлять падаль.
– Яволь, – склонил голову Генрих.
Двое офицеров ушли, третий принялся отдавать приказы. Вскоре из-за машины появился десяток автоматчиков. Под дулами МП-43 пленным развязали руки и выдали короткие саперные лопаты.
Генрих, со знаками отличия унтерштурмфюрера, принялся жестами объяснять пленным, что им надо делать. До выразительности южных народов, способных обходиться вообще без слов, ему было далеко.
– Не трудитесь, – прервал мучения немецкого офицера Петр. – Я понял, чего вы хотите.
– О, вы знаете немецкий? – Генрих посмотрел на русского с удивлением, словно на говорящую обезьяну. – Это хорошо. Тогда за работу.
Погибло не так много народу, как ожидал капитан. Всего трое. Остальные попали в плен. Но мучительно больно было хоронить тех, с кем ты вчера еще разговаривал и сидел за одним столом. Тех, кто погиб, когда война уже давно закончилась. Петр скрипел зубами и с трудом удерживался от того, чтобы не швырнуть лопату в лицо ближайшему конвоиру.
А вот один солдат не выдержал. С яростным ревом он бросился на одного из немцев. Тот ловко увернулся от лопаты, с непостижимой быстротой ударил бунтовщика прикладом. Затем хлопнул выстрел, и у похоронной команды прибавилось работы.
Когда засыпали тела землей, Петр поклялся себе, что после того, как всё закончится, он вернется сюда и похоронит товарищей так, как полагается.
Пленным вновь связали руки и повели к лежащей в паре километров на север дороге. Когда они вышли к серой широкой ленте, раздался рев мотора, и из-за пригорка вынырнул трехосный американский «студебеккер».
Шурша колесами по асфальту, он развернулся, и пленных начали загонять в открытый кузов. Когда загрузили всех, туда же забрались несколько немцев.
Машина тронулась. Кузов немилосердно болтало, и пленников, лишенных возможности держаться, бросало друг на друга, но на лицах немцев не отразилось ни тени беспокойства или улыбки.
Проехали Инне, и дорога свернула на север. Затем справа показался Дунай, и некоторое время грузовик ехал вдоль одной из самых длинных рек Европы.
При самом подъезде к Линцу навстречу попалась колонна из нескольких танков, на которых поверх американских опознавательных знаков были грубо намалеваны черные свастики. Проводив направляющиеся на восток «шерманы» удивленным взглядом, Петр вынужден был признать, что положение весьма серьезно. Похоже, что американская оккупационная администрация потеряла контроль над значительной территорией.
К удивлению капитана, машина миновала Линц без остановки. Мелькнула и пропала на горе церковь с двумя башенками – опознавательный знак города, а «студебеккер» с сердитым гудением повернул на запад, в сторону Вельса.
Через полчаса пути последовал еще поворот, на этот раз на северо-запад, и под колесами вместо асфальта оказался обычный грунт. Мелькали по сторонам поросшие лиственным лесом холмы, и вонь выхлопов мешалась с ароматом сырой земли.
После примерно часовой тряски из-за холмов показались мощные башни, затем стало видно и их основание – могучий замок, выстроенный, похоже, еще в те времена, когда через эти места проходили крестоносцы.
На добрый десяток метров возносились его стены, замшелые от старости. Но ветхости в них не чувствовалось. Словно старый солдат, замок был готов к бою, и мрачно смотрели его узкие бойницы. У ворот стояли солдаты СС в касках и с оружием, над центральной башней величественно реяло алое знамя с белым кругом в центре, внутри которого катилась черная свастика.
Заскрипели ворота, пахнуло жаром от нагревшихся на солнце стальных створок. Колеса грузовика зашуршали, вминаясь в землю, и машина с плененными разведчиками въехала во двор замка.
