Над Дайлерстоуном, над всей Монией плывет тихая-тихая, влажная и теплая ночь.

Весна уже отгуляла свою шумную, пышную свадьбу. Осыпались нежные лепестки цветов, погасли неяркие огоньки светлячков. Деревья стоят торжественные и томные. Они будто прислушиваются к тому, как шумят в их сосудах животворные соки, вливая мощь в крошечные бутоны.

Плывет над Монией тихая, теплая ночь, смотрит бесчисленными глазами-звездами на леса и поля, лачуги и дворцы, на поселки и города.

Заглядывает в темные окна домов: а что там? А кто там?

Люди. Просто люди. Они разные по виду, спят в разных позах. Но если не обращать внимания на роскошь или нищету одежды, разве определишь, кто миллионер, а кто нищий?

Вон из дома, что сияет большими яркими окнами, раздался детский плач. Там, в клинической палате, родилась новая жизнь.

Я не знаю тебя, женщина, что сейчас родила первенца-сына. Мы никогда не встретимся с тобой, гражданка далекой страны. Но я уважаю тебя, неизвестная, ибо ты стала матерью. И я кричу тебе через моря и континенты: если ты хочешь, чтобы твое дитя жило и росло, не желай смерти другим детям. Борись за мир, против войны!

Но поздно уже обращаться к тебе, женщина. Ты не догадываешься, что первый день жизни твоего сына станет для него и последним; что вот-вот вспыхнет пламя, способное испепелить весь мир.

Если бы ты знала об этом, ты вскочила бы с кровати, выбежала бы на улицу, заступила дорогу танкам, что идут на исходные позиции. Ведь ты — мать, и для тебя жизнь ребенка — самое дорогое сокровище!

Но если бы вы, матери Монии, знали наперед, что произойдет утром Девятого дня Второго месяца Шестнадцатого года Атомной эры, вы забыли бы про материнскую любовь, и еще в колыбели задушили бы тех своих сыновей, кто сейчас холодно и здраво налаживают стартовые аппараты баллистических ракет, прицепляют к бомбардировщикам бактериологические бомбы, в последний раз проверяют пушки и радиолокаторы. Они, ваши сыновья, чувствуют себя в безопасности. Возможно, что не все они погибнут. Но зато на ВАШИ седые головы, на головы ВАШИХ внуков будут падать огонь и камни, и тщетно будете вы молить о спасении…

Вы не хотели об этом думать, матери Монии. Вам казалось, что ваши сыновья — самые умные, самые лучшие, а все остальные — хуже них. Вы о войне знали только из книг и кино. А теперь война нависла над вами. Вам осталась одна-единственная ночь!

Тревожной была последняя мирная ночь планеты.

Еще вечером подпольные радиостанции передали условный знак Единого центра повстанцев Монии — сигнал немедленного сбора боевых дружин.

Не каждый из дружинников знал истинный смысл этого сигнала, но все догадывались: наступает решающий момент, от которого, возможно, зависит судьба целого мира.

Каждый из дружинников достал четко обозначенное задание. Порой это были, казалось бы, совсем незначительные поручения: выключить электрический ток там-то, перерезать кабель радиорелейной линии номер такой-то, захватить пожарную машину с лестницей и переправить туда-то. Но именно эти детали и определяли успех или неуспех общего плана восстания, разработанного Единым центром.

Собственно, то, что готовилось ночью с восьмого на девятое, нельзя было назвать восстанием. Речь шла совсем не о свержении капитализма, о революции. Нужно было только предотвратить войну, не допустить, чтобы со стартовых площадок взлетели смертоносные атомные и водородные бомбы.

Если бы дружинникам пришлось иметь дело с людьми, то это необычное восстание можно было бы осуществить гораздо легче. Но люди свое дело сделали и ушли. А теперь придется бороться против машин, которых невозможно уговорить, которые не боятся угроз. С холодным равнодушием они выполнят любой приказ и покорно погибнут, если этого потребует заложенная в них программа. Чтобы победить машину, ее нужно или лишить источника энергии, или испортить руководящие устройства. А добраться до этих машин очень трудно. Запертые в стальных бункерах, вооруженные автоматами защиты, они не подпустят никого.

Так, каждая из трех тысяч трехсот стартовых установок практически неприступна. Но каждую из них проектировали, изготавливали и монтировали люди. А человек может сделать с машиной что угодно. И кое-что уже было сделано: это восстание должно стать не началом, а завершением тяжелой, долгой борьбы за мир.

Профессор Эйр Литтл, «консультант по высшей технике», как он в шутку называл сам себя, сидит над большой картой Монии и старательно вырисовывает какие-то значки.

Сквозь приоткрытые двери соседней комнаты доносится шум пьяной компании. Это магнитофон имитирует пир. Рядом с профессором горячо спорят двое пожилых мужчин. Все это должно было бы раздражать Литтла, но он даже не обращает внимания на шум.

— Гм… Не в порядке… Что же делать?

Нет, речь идет не о предстоящем циклоне. Эти значки на карте будут пострашнее метеорологических. Некоторые из них обведены красным и перечеркнуты. Это означает, что контроль над стартовой установкой находится в руках Единого центра, и баллистические ракеты оттуда не вылетят. Над частью отметок поставлены знаки вопроса: никто не знает, как повернется дело, когда прозвучит последний, решительный сигнал.

Их много, этих радостных, окрашенных красным отметок. Но втрое больше мрачных, черных. И сердце у профессора Литтла тревожно сжимается, в душу заползает тоска.

— Что же делать? — шепчет он почти отчаянно.

Кто-кто, а он хорошо знает, что случится с планетой, когда взорвется даже половина этих ядерных бомб. Они уничтожат все на тысячи миль вокруг и отравят атмосферу Пирейи радиоактивным пеплом. Стартовые установки Кейз-Ола разрушать нельзя. Их надо только обезвредить.

— Профессор Мэтти! — кричит Литтл в другую комнату. — Пожалуйста, взгляните!

Седовласый мужчина в элегантном костюме будто и не слышит. С выражением недосягаемого превосходства и презрения на лице он что-то неторопливо объясняет скромно одетому юноше.

— И не заставляйте себя долго упрашивать, вы не девушка, Мэтти! — теряет терпение Литтл. — На дуэль вызовете меня позже.

На лощеном лице седовласого появляется что-то похожее на снисхождение: ну, чего еще можно ждать от человека, который продался коммунистам?! Он, профессор Мэтти, — антикоммунист, и не скрывает этого. Литтл навсегда вычеркнут из числа его друзей. Но как временный сообщник… Что же, ладно!

А уже через минуту профессор Мэтти забывает о своем «антикоммунизме», которого держится только из упрямства, и профессор Литтл тоже не испытывает неприязни к своему оппоненту. Они склоняются над картой.

— Ну, дружище, что же делать?

— Плохо, Эйр. А впрочем, погоди. Ты говоришь: радиорелейная линия номер семнадцать в наших руках?

Профессор Литтл даже не замечает этого случайно произнесенного «в наших», которое обрадовало бы его в другое время. Он сосредоточенно размышляет:

— Гм, ты прав. Действительно, эта линия замыкает кольцо. И если ее обрубить…

Карандаш неспешно вырисовывает красные треугольнички возле изображений двух башен радиорелейных линий, затем обводит и перечеркивает три крошечные сигареты, знаки размещения ракет, вокруг голубоватой змейки небольшой речки. Следовательно, можно обезвредить еще три стартовых установки. Таким образом, в свой последний полет не поднимутся уже сто восемьдесят баллистических ракет.

Это только последние поправки к плану контрнаступления Единого центра.

Быстро-быстро пропел телеграфный ключ. Тот, кому адресован сигнал, примет старательно зашифрованный приказ. И сразу же, какая-то неведомая не только консерватору Мэтти, но и коммунисту Литтлу боевая группа отправится в район радиорелейных башен номер семнадцать, чтобы захватить их, когда поступит сигнал.

Но когда он поступит, тот сигнал? Может, Кейз-Ол решил перехитрить всех, и изменил день и час осуществления своего агрессивного плана? Может, нашелся какой-то провокатор, и именно сейчас готовятся засады против повстанческих групп? Что же, следует учитывать и такую неожиданность.

Молчат, притаились боевые группы на исходных позициях. Но в таком же ожидании застыла и гигантская многоступенчатая военная машина Монии.

С первого числа Второго месяца монийская армия находится в состоянии боевой готовности. Нижним чинам объявлено: вскоре начнутся маневры. Офицеров предупредили: по агентурным данным, коммунисты, выведя на орбиту искусственный спутник, собираются на днях начать войну. И только высший генералитет знает: вот-вот будет получен приказ мистера Кейз-Ола о начале операции «Молния».

Спят в казармах полуодетые солдаты. Дремлют в штабах дежурные офицеры. Мрачными воронами наклоняются над военными картами генералы.

Сигнала еще нет. Только мистер Кейз-Ол знает, когда его подать.

За Бурным океаном лежит другая страна — Союз Коммунистических Государств. Там каждая мать учила своего сына с пеленок быть человеколюбивым и честным, трудолюбивым и храбрым. Сыновья вырастали, крепли, мечтали о подвигах, о славе, но находили их в борьбе с природой, в яркой плодотворной работе. Они не хотели войны, но знали, что одного пацифизма — мало. Силе врага надо противопоставить силу. И эту сила была создана.

«Звезда Надежды» поднялась над планетой очень вовремя. Уже самим своим появлением в небе над Монией она заставила задуматься не одного из чересчур храбрых монийцев. А в ночь с восьмого на девятое число Второго месяца с озера Мира стартовала и вскоре вышла на орбиту «Звезда Победы» — второй искусственный спутник Союза Коммунистических Государств. Третий, «Звезда Коммунизма», должен был подняться над миром через сутки.

Еще бы год — пусть даже полгода, — и все три искусственных спутника СКГ были бы оборудованы новым сверхсекретным оружием, которое смогло бы отразить атаку атомных баллистических ракет. Но в том-то и дело, что войну им навязывает Кейз-Ол. Возможно, его агентам удалось даже пронюхать о новом оружии.

Война еще не вспыхнула, но уже давно идет жестокая тайная борьба. Несколько дней назад, по неизвестным причинам, произошел колоссальный взрыв в Ядерном институте СКГ. Вчера диверсанты взорвали стартовую установку баллистических ракет из антивещества. Пойманные на горячем, преступники заявили, что посланы сюда из Монии Братством Сынов Двух Солнц. А сегодня еще один, член Лиги Святого Духа, пытался пристроить мину замедленного действия к гравитонному резонатору «Звезды Победы». Если бы ему удалось это сделать, искусственный спутник упал бы на планету, как глиняная тарелка.

Два мира стоят друг против друга в напряженном ожидании. Счет уже идет на минуты. Каждая минута весит много: может, именно от нее зависит, вспыхнет третья и последняя всепирейская война, или ее удастся потушить.

А если вырвутся из стартовых установок ракеты Кейз-Ола, тогда счет пойдет на секунды!

Бодрствуйте же, бойцы коммунистической гвардии у баллистических ракет-перехватчиков! Будьте готовы, летчики реактивных истребителей, операторы радиолокаторных станций, матросы атомных подводных лодок! Будьте бдительны, врачи и связисты, энергетики и металлурги, бодрствуйте, все люди страны коммунизма! Враг жестокий и хитрый, будьте бдительны!

Вспыхнул экран видеофона на стене большого просто меблированного кабинета Председателя Высшего Совета Труда и Обороны. На нем появилось взволнованное лицо пожилого мужчины.

— Товарищ академик, «студентка» сообщает: «Свадьба состоится в назначенное время».

— Ну, что же… — седовласый мужчина встал из-за стола, потер ладонью лоб. — Что же — дайте предварительный сигнал боевой тревоги.

Экран погас. Академик снова сел, вытащил из ящика альбом, развернул его.

С большого листа смотрит лукавая юная красавица. Через нижнюю половину фотографии пролегли написанные торопливым почерком строчки: «На вечную память чудесному учителю от его недостойной ученицы».

— На вечную память… — Академик вынул портрет из альбома, поставил на столе перед собой.

С фотокарточки на него смотрела «Царица красоты» мисс Мэй, «студентка», а короче — Майола.

Девушка улыбалась.