Облака на горизонте
Болезнь Тесси приобрела затяжной, хронический характер.
С точки зрения медицины, ее, собственно, и болезнью нельзя было назвать. Так себе болезнь — депрессивное состояние психики. Хорошо врачам — подыщут для необъяснимого заковыристое название, пропишут отвратительное пойло и умывают руки. Но Тесси знает: ей не помогут никакие лекарства — в душе сломалось что-то хрупкое, чувствительное и блуждает по телу, беспокоит, как острая шпилька… Бром три раза в день, покой, смена обстановки — вот и все лечение.
Девушке часто стала вспоминаться давняя-предавняя сказка про разбитое зеркальце злого волшебника. Разлетелись по всему миру разбитые осколочки волшебного зеркала, зависли в воздухе, невидимые и неосязаемые. Достаточно хотя бы одному из них попасть кому-то в глаз — и человек начинает везде видеть только плохое, только гадкое.
Не была ли ее несчастная любовь вызвана таким осколочком?
Нет-нет… Пожалуй, нет. Тесси об Айте почти не вспоминает. Ей стыдно за свою выходку. Она любит Фредди Крайна, во всяком случае, пытается убедить себя в этом, потому что при виде жениха в душе Тесси вдруг возникает что-то холодное и враждебное. Тесси яростно обуздывает своего скептического двойника, а тот, подавляемый внутренний голос, хрипит зловеще: «Вспомни судьбу своей матери! Ты не любишь Фредди Крайна».
А Фредди такой, как и всегда: красивый, нежный, заботливый.
Господи, ну как он не поймет, что от его назойливой заботливости просто тошнит?! Фредди не дает ей лишнего шага ступить, наперед угадывает и исполняет все желания, готов прыгать перед нею, только чтобы она повеселела. Каждая ее прихоть для него — приказ, каждое слово — закон… Ну, разве это мужчина?.. Инженер Айт, видимо, не потакал бы. Он нахмурил бы густые брови, взглянул бы так, что аж сердце томно забилось бы… Или нет: просто подошел бы, обнял за плечи, сказал бы, улыбаясь: «Дорогая, не печалься! Это ни к чему. Я тебя и так люблю». И этого было бы достаточно, чтобы все проблемы мгновенно развеялись.
Только нет, этого не было и не будет.
Тесси обвиняет себя в несправедливом отношении к жениху, клянется стать другой… и остается такой же.
За две декады перед Новым годом Фредди пришел радостный, возбужденный. Он сообщил, что его отец устраивает грандиозный новогодний банкет. Соберутся самые выдающиеся деятели искусства и науки, генералы и дипломаты. На этом банкете и будет официально объявлено об их помолвке.
Тесси печально покачала головой: пусть. Если бы Айт был жив, она, возможно, еще сопротивлялась бы судьбе. Историю бесталанной матери повторит ее несчастная дочь. И теперь все равно.
Как не странно, но именно это трагическое решение вывело Тесси из состояния оцепенения, швырнуло в вихрь веселья и развлечений. Снова автострадами страны мчалась розовая «Ласточка», а вслед ей махали кулаками дорожные мастера и полицаи. Снова Тесси подмигивала красивым парням и с беззаботной щедростью одаривала всех очаровательными улыбками. А потом решилась и на больше: начала ужинать в полных шума и табачного дыма нищих кафе Броклайна, танцевала с пьяными моряками в портовых дансингах — вообще, решила сыграть такую игру, чтобы аж мурашки по спине забегали.
«Шалунья Тесси» безобразничала, как после смерти матери, только уже не во имя чьего-то спасения, а для себя самой. Она справляла поминки по своей юности, девичьей вольнице, надеждах на любовь.
«Смените окружение!» — посоветовали ей врачи. Тесси выполняла медицинские предписания с таким усердием, что порой начинала забывать свое происхождение, призвание и обязанности. Отец не ошибался: она действительно была такая, как мать, хоть и не похожа на нее во всем. То, что бушевало в душе Фреи Торн, будучи обузданным сильной волей, вылилось в фанатичное служение науке; а буйство сил ее дочери не знало удержу, и готово было хлынуть в каком угодно направлении. Иногда на Тесси находило неистовое желание плюнуть на этот высший свет, куда методично и ласково тянул ее «любимчик Фредди», да и нырнуть на дно, где жилось опасно и остро. Во всяком случае, там не спрашивают, кто ты и откуда, не требуют соблюдать правила хорошего тона, не скрываются от любви и ненависти. Жить — так жить!
Но тот внутренний голос, который предостерегал ее против женитьбы с Фредди, теперь изменил свою тактику. Он тихо и грустно нашептывал ей постоянно, что это бесшабашное лихачество и острая игра в жизнь и смерть — лишь жалкие опереточные одеяния, которыми богема прикрывает свое пустое существование, болезненную робость увидеть саму себя в неприукрашенном виде. А накануне Нового года Тесси Торн убедилась, что именно так оно и было на самом деле.
Однажды Тесси сидела в кафе «Разбитое сердце» с компанией так же одетых девиц из балетной студии и растрепанных красномордых «свободных художников». Это был последний «ее» день, поэтому она не очень отбивалась от своего завзятого ухажера — здоровенного брюнета, «непризнанного гения» какого-то из направлений абстрактной живописи, крикуна и наглеца. Девушке было жутко и приятно играть опасную роль дерзкой, искушенной красавицы, которая крутит мужчинами, как ей заблагорассудится..
В кафе заходили рабочие после работы, чтобы выпить кружку пива и поболтать. Джаз еще отсыпался после ночи, поэтому пьяная компания развлекала сама себя, аккомпанируя кто как умел.
Неожиданно на крохотном возвышении, что сходило в этом кафе за эстраду, появилась невысокая, худощавая, скромно одетая женщина.
— Тише! Тише все! — закричал ухажер Тесси. — Девочка, ты будешь петь, да? Ну-ка, затяни, голубка, «Ее глаза»!
Женщина, не обращая внимания на его слова, прокашлялась, нервно поправила блузку.
— Граждане, я хочу, чтобы вы меня выслушали…
— Гм… понятно! — скептически покачал головой кто-то из компании. — Видимо, попрошайка.
— Граждане! К вам обращается Комитет Защиты Мира. Надвигается война! Сегодня объявлено о запрете отпусков в армии и про смертную казнь для коммунистов. Начинается мобилизация… Граждане, мой муж погиб не известно за что во время войны в Корейланде. У меня осталось трое детей. Следующая война будет страшной. Мы можем попытаться ее предотвратить. Комитет Защиты Мира просит вас подписать воззвание о запрещении атомного оружия.
Видно было, что эта женщина никогда публично не выступала. Она волновалась, запиналась, чуть не плакала от того, что не может выразить страстными пылкими словами того, что наболело в душе. Но именно это и повлияло на людей. Умолк шум, стихло бряканье посуды.
И только ухажер Тесси пьяно махнул рукой:
— Спой «Ее глаза» — подпишу!
Женщина растерянно посмотрела в его сторону.
— Мистер, я же не за себя прошу… И у вас, наверное…
— Не хочешь петь? Тогда — долой! Скучно!
Люди недовольно стали коситься на него.
Высокий седой мужчина подошел ближе, сказал тихо:
— Оставь… Дай послушать.
— Что?! — «Непризнанный гений» вскочил, сунул руку в карман. — Кто подпишет — будет иметь дело со мной!.. Долой политику — да здравствует искусство!
— Ну, успокойся, дорогой! — Тесси потянула его за рукав, усадила. А женщине махнула головой: иди, мол, разве не видишь?
И та, грустно покачав головой, сникла и ушла. У двери задержалась, чтобы приклеить на нее прокламацию.
И именно в эту минуту за окном показались фигуры хозяина кафе и полицая.
— Пропала женщина… — прошептал кто-то. — Засадят на пять лет!.. Эй! Беги! Слышишь, беги!
Только где же там было бежать!
Тесси никогда не видела, чтобы так били человека! Полицейский свалил женщину с ног первым же ударом резиновой палки, а потом издевался, как хотел. И никто не сдвинулся с места, чтобы защитить.
— Милый, спаси ее! — шептала Тесси. — Ну, милый!.. Ты же храбрый и сильный! — Она умоляла, требовала: — Спаси!
А он, мгновенно протрезвев, отмахивался:
— Отстань, Тесси! Ты хочешь, чтобы упекли на каторгу и меня?
— Эх, ты!.. — Тесси вскочила и пошла к дверям. Остановилась перед полицаем, взялась в бока. — Эй, парень! Ты еще долго будешь портить мне нервы?.. Если у тебя чешутся руки — можешь ударить один раз меня! Только я не буду терпеть, я выцарапаю твои поганые глаза!
Тон был грозный, а на губах — игривая улыбка. Полицай остановил уже поднятую палку, посмотрел на девушку сверху вниз, как на чудное насекомое.
— Кошечка, я ломал когти не таким, как ты! Отойди прочь!
— Нет-нет! — Тесси вцепилась ему в руку, повисла на ней. — Я, конечно, шучу! Слушай, подари-ка мне эту женщину! Видишь, у меня сегодня день рождения. Десять лет!.. Ну, неужели ты хочешь испортить его? Друзья, приглашайте господина сержанта!.. Пойдемте, пойдемте, дорогой! Ведь мы прогнали ее сами — разве этого не достаточно?!
Хотя какие уж там людишки были те «свободные художники» и девицы из кордебалета, однако и они поддержали Тесси. Полицая стали упрашивать абсолютно все. А он, рисуясь своим всемогуществом, повыламывался, однако, наконец, милостиво согласился, и, толкнув свою жертву напоследок каблуком, направился к столу.
В сочувственных и настороженных взглядах тех, кто сидели за соседними столиками, Тесси угадывала: ее намерение поняли, ей благодарны.
Она умышленно посадила полицая рядом с собой, спиной к двери; она не видела, что там творится. И вот один из посетителей кафе сделал едва заметный знак глазами: «Все!» Тесси выбрала благоприятный момент, выскользнула в фойе, а оттуда — на улицу. Через минуту она уже мчалась домой в такси.
От стыда щеки у нее пылали, сердце чуть не выскакивало из груди. Грубую, вульгарную одежду, которой она полторы декады отгораживалась от всего хорошего, что жило в ней, теперь долой, как балахон освистанного шута. Сбросить ее как можно быстрее, сжечь вместе с воспоминаниями о масленых шуточках «свободных художников», о «непризнанном гении» — наглеце и трусе…
Тесси, Тесси, что ты наделала?! Теперь тебе вечно будет казаться, что ты запятнана той мерзостью, которую на мгновение приняла за настоящую жизнь.
Она срамила себя за безрассудство, за не усмиренную вовремя дурость. Так это еще ничего… Тесси боялась признаться сама себе, что оказалась ничтожным, жалким созданием, не лучше тех, кто топил в водке и сомнительных утехах свое положение трусов и бездарей… Господи, как виновато улыбалась та женщина, умоляя подписать воззвание! Так, как будто только ее касался вопрос о войне и мире, а от посетителей кафе зависело все… И как, трепетно сжав узкие плечи, она подняла руку, чтобы защититься от ударов палкой. И как упала молча… А у нее дома трое детей! И она, придя в кафе, видимо, знала, что ее ждет…
На душе у нее было тяжело. Девушка чувствовала: еще чуть-чуть — и не хватит сил сдерживать тот клубок, который подкатился к горлу, не дает дышать и говорить. Она молча бросила шоферу деньги, вбежала по лестнице в свою квартиру, упала на кровать и сжала руками виски.
Слез не было. Были мысли, которые делали будущее тоскливым, бесперспективным. В голове девушки все смешалось: «чистая» бомба, самоубийство Риттера Лайна, визг джаза, виноватая улыбка женщины. Мозг сверлили вопросы: зачем, почему?.. Почему разрешено бить и сажать в тюрьму тех, кто не убивает, не ворует, и только хотят одного — мира? Где же справедливость, где человечность? И кто хочет войны? Академик Торн? Профессор Кольридж? Тот самодур-полицай? Получалось, что воевать не хочет никто. Но и никто не хочет предотвращать войну — только та бедная вдова…
Весь следующий день Тесси была расстроена и молчалива. Узнав о ее возвращении из «туристического путешествия», Фредди примчался немедленно. Тесси встретила его без радости, но и без отвращения. Портниха принесла роскошное платье. Тесси примеряла его без энтузиазма и даже не попыталась искать дефекты.
Приехали отец и «папаша» Кольридж — она и им не обрадовалась. Ее не трогали, считая, видимо, что такое состояние и подобает невесте, только «папаша» Кольридж почему-то не шутил, много курил и тайком поглядывал на Тесси печальными умными глазами.
В 99 часов 54 дня 10 месяца 15 года Атомной эры в дворце генерала Крайна был подписан брачный контракт, по которому Тесси Торн в день своего совершеннолетия, то есть Девятого числа Второго месяца наступающего года, получит право называться баронессой Крайн. И сразу после этого начался новогодний банкет.
Тесси пила, ела, улыбалась, что-то говорила, но была как во сне. Свадьба, которая состоится уже через сто семнадцать дней, титул баронессы, красивый «любимчик Фредди» — все это было чуждо ей, не нужно. А свое, родное и близкое — это возбужденный, немного пьяный отец, печальный, молчаливый «папаша» Кольридж, коттедж с каменными стенами, клиника и профессор Лайн-Еу.
Как только выпала удобная минута, она сбежала от тостов и комплиментов, отыскала на веранде Кольриджа и села рядом с ним.
— Вы не рады, папа Кольридж? — Ей снова на секунду стало хорошо, и она привычно пошутила: — А где моя конфета?
Он улыбнулся, вытащил из кармана футляр и раскрыл его. Там сверкал красивый, драгоценный браслет.
— Возьми, доченька. Это последняя память о моей жене.
Она знала, что отказаться — значит оскорбить Кольриджа, поэтому взяла футлярчик и поцеловала старика в лоб.
— Спасибо. Не забуду никогда… Но скажите, папа Кольридж, почему вы не захотели подписать контракт как свидетель?
— Видишь ли, Тесси… — он взглянул на нее, опустил глаза. — Я не хочу ставить свою подпись рядом с подписью убийцы.
— Генерал Крайн — убийца?! — с ужасом прошептала Тесси.
— Как командир пятого воздушного флота крестовиков, генерал Крайн, по его собственному свидетельству, планировал и осуществил не один преступный налет на мирные города Великобонии. Во время одного из таких налетов и погибла моя семья. Барон Крайн был оголтелым крестовиком, и избежал суда международного трибунала только потому, что вовремя переметнулся на нашу сторону… Разве ты не знала этого?
Ну откуда об этом могла знать Тесси?! Правда, Фредди иногда рассказывал про отца, который вот уже двенадцать лет пишет «Историю Второй всепирейской войны», опубликовал шесть томов и еще не добрался и до середины. Но сам генерал казался воплощением спокойствия и добропорядочности. Его жена — монийка. Фредди родился и вырос тут, в Дайлерстоуне…
— Я не знала этого, папа Кольридж… — грустно и просто сказала Тесси. — Жаль, что не знала. Может, мы с вами не сидели бы сейчас в этом неуютном и чужом для меня дворце.
— Ну, зачем же, Тесси… Если бы я увидел тебя радостной, возбужденной, я не сказал бы и сегодня. Девочка моя, что случилось?
— Запуталась я, папа Кольридж…
С глаз Тесси словно спала пелена. Девушка снова становилась сама собой — такой, какой ее знал Кольридж, а перед ним она никогда не кривила душой и рассказывала больше, чем отцу.
— И сама не знаю. Плыву по течению, как щепка. Пробовала бунтовать против себя, но…
Поспешно, словно боясь не успеть, Тесси рассказала все, что случилось за последние два месяца. Не приукрашивала ничего, только умолчала про инженера Айта. В тот потаенный уголок сердца она не впустила бы и родную мать.
Рассказала — и полегчало на душе, словно теперь не одна она, а вдвоем с Кольриджем несла бремя тревожных раздумий.
А тот курил, молчал и только качал головой.
— Я плохая, папа Кольридж? Или, может, несчастливая? Почему я вижу только печальное и злое?
— Потому, дочка, что ты имеешь глаза. Плохой стать ты еще не успела. А несчастливая?.. Видимо, так. Честный, искренний человек в Монии всегда несчастлив.
— Но что же мне делать, папочка Кольридж?
— Ищи. Смотри. Взвешивай. Никто не выберет за тебя жизненный путь, кроме тебя самой. Только если ты выберешь путь на «дно» — знай, что я отрекусь от тебя навсегда.
…Разговор с Кольриджем стал для Тесси целебным лекарством. «Папаша» не утешал ее, не докучал советами. Он только дал понять, что никто за нее не сможет выбрать путь в жизни. Ищи. Смотри. Взвешивай.
И она смотрела, взвешивала, чтобы решить.
На новогодний банкет к барону Крайну собрался весь высший свет Дайлерстоуна. Многих из этих людей Тесси знала и раньше — титул научного советника, который предоставил отцу Кейз-Ол, открывал все двери. Но до сих пор каждый из знаменитостей интересовал ее только как представитель той или иной профессии. А теперь она хотела понять их, что они за люди, каковы их истинные взгляды, убеждения, во что они верят.
В обязанности невесты входит необходимость переходить от человека к человеку, от группы к группе, улыбаться, говорить приличествующие моменту никому не нужные пустые слова. Тесси это и делала, а между тем прислушивалась и присматривалась, пытаясь оценить человека, подобрать ему точное определение, «ярлык».
Вот известный поэт разлегся в кресле, окруженный венком красавиц. Говорили, что он когда-то был главным поэтом мистера Кейз-Ола, и лишился должности из-за вольнодумства. Видимо, ему импонировала такая слава, потому что и сегодня он пришел на банкет не в смокинге, а в странной кофточке, похожей на женскую.
— …Утянут тучами хрустальный небосвод… — театральным баритоном декламировал поэт в то время, когда Тесси подошла к этой компании. — Война, грядет война! Падет цивилизации оплот! Вандалами уже заточен нож, но что ж! Нет, не падет наш град богохранимый! Вандал умрет от моего меча! Греми же, гром трубы победный, Рассветы ярости горят в моих очах!
— Лира в ваших руках — опаснее миллиона мечей! — с обаятельной улыбкой хозяйки вечера отпустила комплимент Тесси, а про себя холодно подумала: «Индюк! Глупый, трусливый индюк! Тебя из индюшатника и палкой не выгонишь!»
В тени под развесистой клюквой стоят двое — упитанная девушка и известный артист. Артист что-то прошептал на ухо девушке. Она шутливо хлопнула его веером.
— Это коммунистическая пропаганда!
«Безмозглая корова», — невозмутимо отметила Тесси.
Знаменитый юрист — высоченный худой мужчина, — размахивая руками, доказывал своим почтительно внимающим слушателям, что введение смертной казни для коммунистов — исторически обусловленная необходимость, самозащита нации.
«Ветряк! — подумала Тесси. — Будет крутиться туда, откуда подует!»
Вопреки всем правилам, на банкете только и говорили о политике. События последних дней свидетельствовали, что на горизонте собираются тучи. Коммунистов ругали, войну называли необходимостью, победу считали бесспорной и быстрой.
«Пустая бочка», «заводной ослик», «обезьяна на веревке» — такими прозвищами определяла Тесси этих знаменитостей, и тревожно спрашивала себя: «А где же ЛЮДИ?»
Хорошо знакомый Тесси микробиолог в кружке степенных дам пророчил новые, невероятные возможности бактериологического оружия. Нет, он, конечно, против его использования. Но если коммунисты начнут первыми, то…
Дамы ахали. У микробиолога от выпитого вина лицо раскраснелось, исполнилось жестокости, надменности.
А Тесси невольно вспоминала, как этот «холерный вибрион» месяц назад СОВСЕМ ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ плакал в кабинете профессора Лайн-Еу, когда узнал, что нет надежды на спасение жены… Так неужели он, смачно описывая смертоносное действие своих ужасных вирусов, не может хотя бы на мгновение понять чувства родителей, чьих детей он убьет?
И вдруг у Тесси блеснула мысль: «Все эти знаменитости приветствуют или хотя бы не отвергают войну потому, что не получили от нее бед, и надеются не попасть в беду в будущем!»
Желая проверить свою догадку, она подошла к одному из тех, что молча стоял в стороне, и сказала с очаровательной улыбкой:
— Говорят, что девушка в день помолвки приобретает дар ясновидения. Вы позволите выбрать вас в качестве объекта?
— Прошу, дорогая невеста! — улыбнулся невзрачный с виду, уже довольно потрепанный жизнью человек. — Профессор метеорологии Эйр Литтл!
— Очень приятно! — Тесси забралась в кресло, знаком пригласила всех садиться. Забавно насупив брови, сказала:
— Профессор Эйр Литтл, смотрите мне прямо в глаза и отвечайте правду! От этого зависит счастье невесты!
— Выполняю, дорогая невеста!
— Вы против войны, так?
— Каюсь! — профессор поднял руки вверх.
— Вы были на войне и видели, что это — ужас?
— Нет, дорогая невеста, не был!
— У вас погиб кто-то из родных или друзей? Не думайте, отвечайте только правду!
— Нет, дорогая невеста!
Профессор Литтл лукаво и доброжелательно улыбнулся.
— Мисс Тесси, не расстраивайтесь. Ясновидение невест оправдывается только в отношении человеческих сердец. А я отвергаю войну по велению собственного разума… Хотите расскажу, почему?
Профессор был рад вниманию молодой девушки, а Тесси радовалась, что, наконец, встретила настоящего человека.
Она немногое поняла из тех специальных терминов, которыми злоупотреблял профессор метеорологии, полагаясь на осведомленность дочери профессора Торна. Всевозможные «окклюзии», «фронты», «регрессии» пробегали мимо ее сознание гомонливым ручейком старческого голоса. Но все-таки она поняла, что атомные и водородные бомбы страшны не столько силой взрыва и излучением, сколько тем, что нарушают весь атмосферный баланс. Одновременный взрыв тысячи ядерных бомб приведет к тому, что на планете начнется что-то невероятное: страшные ливни будут чередоваться со страшными засухами, отравленная атмосфера постепенно уничтожит все живое. Пирейя станет голой, красной пустыней…
Нарисованная Литтлом картина была столь впечатляющая, что Тесси аж глаза закрыла.
— Но почему вы не пишете об этом, не предупреждаете весь мир?
— Не предостерегаю?.. — Литтл нахмурился, лицо его снова стало уныло-непроницаемым. — Мисс Тесси, когда вас еще на свете не было, мы дружили с вашим отцом… Я предупреждал его еще тогда. После взрыва первой атомной бомбы я вычеркнул его из числа друзей. Извините, но это так… А писать… Мисс Тесси, уже писано-переписано! Те, кому надо бы читать, не читают, потому что они уверены в собственной безопасности.
Те же самые слова!.. Итак, мысль была правильная!
Тесси встала, крепко пожала руку Литтлу.
— Спасибо вам, профессор!.. Вы — настоящий человек.
Следовательно, вопрос о войне снова, хоть и не прямо, связывался с отцом. Тесси подошла к группке ученых, где сидел Торн. Он не поддерживал разговора, хмурил брови и безразлично смотрел в пространство.
«Нет, нет, он — против войны! — с поспешностью подумала Тесси. — Он — хороший!»
Оставалось определить, к какой категории следует причислить Фредди. И вскоре Тесси услышала его; как всегда, мягкий, благовоспитанный ответ на чей-то вопрос:
— Нет, я против войны!
Теплое, искреннее чувство охватило Тесси. Фредди в этот миг стал для нее близким и любимым.
Назад: Как сплетаются дороги
Дальше: Навстречу опасности
