Книга: Гибель Урании
Назад: Бомба «чистая» и бомба «грязная»
Дальше: Облака на горизонте

Как сплетаются дороги

Ночь. Тихо. Поперек широкой кровати на смятых подушках, подперев голову кулаками, лежит Тесси Торн. Перед ней — несколько фотографий и рассыпанная кипа писем.
— Чистая бомба… — шепчет Тесси.
Час назад отсюда ушел Кольридж. Он приходил, чтобы успокоить свою названную дочь, но только взбудоражил ее рассказом о давно минувшем.
Нет, недаром Тесси Торн так избегала воспоминаний о матери. Они были все еще слишком болезненными, давняя рана еще не зажила.
— Бедная мамочка…
Тесси не сводит глаз с фотографии молодой красивой женщины в комбинезоне. Она стоит возле какого-то сложного прибора, сверкающего стеклом и металлом. Маму, видимо, сфотографировали неожиданно для нее: лицо повернуто на чей-то оклик, еще сосредоточенное, брови нахмурены, а глаза словно спрашивают, кому и зачем понадобилось мешать человеку работать. На щеке у нее — грязная полоса; волнистые волосы, случайно выбившиеся из-под косынки.
Есть и другие фотоснимки матери — в роскошных вечерних туалетах, за рулем автомашины, на пляже, — но Тесси больше всего любит тот, первый. Там мать такая, какой была на самом деле.
Видимо, и матери эта фотография нравилась.
На обратной стороне фотографии написано энергичным, торопливым почерком: «Дорогой друг! Помни нашу лабораторию и меня!»
Тесси знает, кому адресована эта надпись. Вот рядом лежит портрет молодого привлекательного мужчины с печальными выразительными глазами. Это ученый-атомщик Риттер Лайн — сын профессора Лайн-Еу, ближайший друг академика Торна и бывший жених матери Тесси.
Вот здесь, в этой стопке писем, вся история их любви. Они полюбили друг друга давно, еще в колледже. В предпоследний год Доатомной эры состоялась официальная помолвка. Но влюбленные вдруг поссорились. Чтобы насолить жениху, Тессина мать нежданно-негаданно вышла замуж за безнадежно влюбленного в нее медлительного Торна. После свадьбы опомнилась, но было уже поздно.
Мать не любила отца. Самолюбивая и гордая, она покорилась судьбе, которую выбрала сама, и все. Все ее чувства остались с Риттером Лайном. В минуты печали и грусти она писала ему письма… и складывала их в ящик.
Тесси родилась через шесть лет после того, как Риттер Лайн наложил на себя руки. Казалось, матери следовало бы уже и остановиться. Но даже появление дочери не вывело ее из состояния самоуглубления, холодного равнодушия к семье. Сколько Тесси помнит, с ней нянчились только отец и папаша Кольридж, а мать появлялась изредка — холодная, невыносимо справедливая и очень далекая.
Тесси чувствовала это безразличие, протестовала против него озорством, преднамеренным непослушанием, порой просто ненавидела мать… и все равно любила ее горько и безнадежно.
А потом случилось несчастье. Однажды, когда началось испытание первого атомного двигателя, испортился защитный механизм ядерного реактора. Колоссальная энергия вышла из-под контроля исследователя и уже рвалась наружу, чтобы уничтожить, стереть в порошок все вокруг. Лишь несколько секунд имел в своем распоряжении тот, кто рискнул бы сбросить в реактор кадмиевые тормозные стержни голыми руками. И Фрея Торн успела это сделать.
Ее пронзило радиоактивное излучение такой мощности, что о спасении не могло быть и речи. Лучевая болезнь — самая страшная из болезней, которую принесло человечеству развитие науки, — своих жертв не отпускает.
Больная умирала медленно, страшно. Но именно эти декады и принесли девочке неожиданную горькую радость. Она нашла, наконец, настоящую мать, любящую, нежную.
Словно желая искупить долг перед мужем и дочерью, Фрея Торн поддерживала семью в тяжелейшее время. Не ее успокаивали, а она утешала всех; смеялась, когда другой кричал бы от боли; шутливо упрекала себя за чрезмерное увлечение наукой, и клялась, что после выздоровления станет совсем-совсем другой…
Нет, не суждено ей было стать другой… Болезнь распространялась, подтачивала, разрушала весь организм. Приближался конец.
Однажды больная попросила врачей выйти вон и протянула руку к дочери.
«Тесси, сядь рядом. Я вскоре умру… Ты еще маленькая, моя крошка, но только на тебя моя надежда. Спаси отца, потому что он сам не свой. Я очень виновата перед ним. Если бы у меня было две жизни, я отдала бы и вторую, чтобы искупить свою вину. Но теперь уже поздно. Вон там, в ящике, ты найдешь бумаги, которые раскроют тебе все. Прочитаешь их, когда станешь взрослой. Только не суди меня слишком строго. Я все время пыталась сломать себя и не смогла… Еще одно, мой цветочек: ни в коем случае не становись физиком! Если бы я могла надеяться, что ты станешь врачом и найдешь лекарство против лучевой болезни, я умерла бы спокойно…»
Это были ее последние слова. Той же ночью она выпила яд, который приготовила еще тогда, когда убедилась в безнадежности своего состояния.
— Бедная, бедная мамочка… — шепчет Тесси.
Кто бы мог предположить, что «шалунья Тесси» и стала шалуньей именно потому, что в груди ее не угасало горе?!
После смерти жены Торн совсем пал духом. Целыми часами он сидел неподвижно, уткнувшись взглядом в стену, и ни на что не обращал внимания. Тесси утешала его, как умела, но это не помогало. Тогда она интуитивно избрала другой путь: словно все она забыла; баловалась и дурачилась; заставляла отца решать все ее проблемы; жаловалась, что якобы никак не может решить школьные домашние задания; ходила неухоженная, неумытая, только чтобы подчеркнуть отцовское невнимание к ней.
Торн постепенно опомнился. Неожиданный бунт Тесси встревожил его, и он невольно взялся за «перевоспитание» дочери. И если бы он был более наблюдательным, то вскоре смог бы с математической точностью установить, что его успехи на этом поприще пропорциональны не приложенным усилиям, а тому, как быстро избавляется от тоскливой апатии сам воспитатель.
Тесси старается не вспоминать прошлого, потому что оно слишком тяжелое. Но воспоминаний не удается избежать. И они невольно связываются с сегодняшним.
Атомная бомба. Ее действие ужасно не только в момент взрыва, но и очень долго потом. Давным-давно развеялся дым двух монийских бомб, которые были сброшены на Джапайю, а отголоски этого слышны до сих пор: умирают больные лучевой болезнью, калеками рождаются дети у тех, кто еще в детстве надышался радиоактивного пепла.
Атомную бомбу создали супруги Торн, Риттер Лайн, папаша Кольридж и еще несколько ученых. Два атомных взрыва уничтожили более двухсот тысяч человек. Во имя чего? Правда, джапайцы напали на Монию первыми и наделали много бед. Однако погибли вовсе не нападающие, а преимущественно женщины и дети, те, кто войны не хотели…
И вот теперь отец создал новую бомбу — «чистую». Она не будет загрязнять атмосферу радиоактивными веществами. Но смерть остается смертью независимо от причин. А Тесси, выбрав профессию врача, присягла бороться за жизнь.
Пристально, грустно девушка всматривается в черты материнского лица. Она хочет понять, как случилось, что именно мать, та, которая погибла от лучевой болезни, потому что пожертвовала собой ради жизни сотен людей, обрекла на такую же страшную гибель сотни тысяч. Как мог отец, мягкий и чистосердечный, отдать весь свой неисчерпаемый талант на дело создания невероятных средств уничтожения?
Молчит фотография. Мать смотрит на свою дочь так, будто хочет махнуть рукой и отвернуться: «Не приставай с ерундой! Никогда!»
Она и впрямь, пожалуй, не задумывалась, ради чего и во имя чего работает. А вот Риттер Лайн задумался… и покончил с собой.
Еще и еще Тесси перечитывает письма своей матери. Не все понятно в этих письмах. Много недомолвок. Однако из коротких намеков, из фраз, которые, казалось бы, ничего не значат сами по себе, для Тесси постепенно становятся понятными те причины, что привели к разрыву матери с Риттером Лайном. Они были друзьями, но не соратниками. Почти в каждом вопросе их мнения расходились. И о том, как далеко шагнуло это несовпадение свидетельствует последнее письмо Риттера Лайна:
«Полностью разочаровался в себе и в людях, потому что не смог убедить даже тебя. Отрекаюсь от всего, что сделал. Мои юношеские светлые мечты нашли такое страшное воплощение, которому оправдания нет. Если хоть немного дорожишь нашими отношениями, нашей дружбой — спаси будущее человечества. Прощай!»
Не раз перечитывала Тесси эту коротенькую записку, но только теперь начал раскрываться ее глубокий смысл. И девушке становится страшно: то самое, что встало между матерью и Риттером Лайном, становится сейчас между ней и отцом… Антивещество… «Чистая» бомба… Профессор Торн, конечно, не думает об убийствах. Но он станет убийцей поневоле, если о бомбе узнают военные… Нет, этого нельзя допустить! Однако, как же быть с величайшим в истории Атомной эры открытием? А что, если кто-нибудь другой откроет антивещество, независимо от профессора Торна?
Сложные все эти вопросы, неразрешимые. «Папаша Кольридж» не смог найти на них ответа. А как же тогда с ними может справиться «шалунья Тесси», которая ничегошеньки не понимает в атомной физике, не разбирается в политике, и хочет только одного: чтобы люди жили мирно?! И вот, она выбрала самый легкий путь: а, не стоит париться заблаговременно. О войне твердят так давно и так однообразно, что это слово стало пустым звуком, страшилкой для маленьких детей.
Достаточно было выбрать Тесси такое решение — и вдруг засияло все вокруг. Кажется, даже мрак ночи стал рассеиваться.
Девушка подняла голову и улыбнулась. Глупышка! Да это же и впрямь светает.
Босиком, в длинной ночной рубашке, она подошла к окну, распахнула его, оперлась локтями на подоконник. Влажный прохладный ветерок дохнул на нее, приятно пощекотал волосы. Запахло прелыми листьями, вскопанной землей.
Вот уже зарозовел рассвет того дня, когда ассистентка профессора Лайн-Еу наконец-то станет ему настоящей помощницей. Пересадка человеческого мозга!.. Господи, да разве можно было даже мечтать об участии в такой операции?! Конечно, дедушка Лайн-Еу выбрал Тесси совсем не за ее успехи, а в память о маме, которую он искренне уважал и любил. Но это не имеет значения.
Тесси пытается с полной серьезностью думать обо всех технических подробностях предстоящей операции. Но она легкомысленно почему-то не думает об аппаратуре и лекарствах, а снова и снова вспоминает лицо того больного, который должен стать объектом эксперимента. На вид он совершенно здоров. Но болезнь его уже, видимо, сказалась на психике. Его черные красивые глаза смотрят так грустно, так тоскливо, что невольно хочется сказать что-то теплое-теплое, ласковое и искреннее. Он, конечно, боится. Да и не мудрено: никто в мире не может заверить его, что операция закончится хорошо. Но это, конечно, будет именно так. Ему подыщут новое тело — молодое и красивое…
И вдруг мысли Тесси прерываются. Оказывается, ей почему-то очень не хочется, чтобы больной парень стал выглядеть по-другому. Да, его сознание будет жить и, видимо, сохранит все, свойственное только ему. Однако и следа не останется от печальной улыбки упрямых, четко очерченных губ, погаснет тревожный блеск глаз, исчезнет все то, что наполняет душу Тесси не известным ей до сей поры чувством… Материнской нежности?
Любви?.. Нет-нет… Пожалуй, нет… Тесси видела больного только дважды, ни разу не разговаривала с ним. К тому же у нее есть жених, который очень ей нравится. С ним она чувствует себя спокойно и легко — шалит, шутит, балуется и дразнит, зная, что ей будет все подарено. Только почему же сейчас воспоминание о женихе не вызывает радости, а в воображении возникают черные глаза больного, которые, кажется, смотрят прямо в душу?
Тесси обозвала себя глупышкой, свои мысли — аморальными; определила себе кару — вспомнить все кости скелета и перечислить главные хирургические инструменты; а потом легла спать, клятвенно пообещав себе больше не думать про черноглазого больного.
Видимо, наказание было слишком незначительным.
Проснувшись после обеда, Тесси неожиданно для самой себя заспешила, кое-как попрощалась с отцом и помчалась в Дайлерстоун. Вместо того, чтобы пойти на свидание с женихом, она побежала в клинику.
Больной спал. Методика, которую разработал профессор Лайн-Еу, требовала, чтобы перед операцией организм отдохнул в полной мере. В течение двух суток больному не давали проснуться. Снотворное и аппарат «электросон», имитация однообразного шума дождя и повышенная температура в палате — все должно было успокоить и укрепить нервную систему.
Больной спал. Его лицо было мягким, детским. Мягкие кудри упали на подушку. Рука свисала с кровати.
Тесси подняла эту руку. Она была мускулистая, тяжелая. На ладони выпячивались шершавые мозоли, и это поражало, потому что, судя по уважительному обращению «мистер», больной был состоятельным человеком.

 

 

Пожалуй, подсознательно, реагируя на прикосновение, пальцы больного сжались, нежно обхватив ладонь Тесси. А ей показалось на мгновение: это он прощается с ней.
Теплая волна радости и сожаления плеснула ей в сердце. Девушка поняла вдруг, что не любила еще никого, а если бы полюбила, то только его. Она наклонилась и тихо поцеловала больного в лоб.
— Прощай, мой дорогой! Прощай, моя неслучившаяся любовь!
Остаток дня она ходила словно пьяная. Ее тянуло в ту маленькую палату, и она не в силах была сдержать себя.
Любовь с первого взгляда… Тесси никогда не верила в ее существование. Ей казалось, что полюбить можно только тогда, когда знаешь человека долгие годы, изучил, как самого себя. И вот теперь чувство пришло неожиданно, ошеломило, лишило воли. Если бы Тесси могла, она отдала бы свою жизнь этому незнакомому человеку с мозолистыми, крепкими руками. Но это не помогло бы. Следовательно, надо приложить все усилия, чтобы… хоть сохранить ему красоту.
Как только стемнело — еще задолго до определенного времени, — Тесси пошла к профессору.
— Дедушка Лайн-Еу… — Она всегда обращалась так к нему, когда хотела подмазаться. — Можно, я подыщу… новое тело для больного?
— А зачем искать? — отозвался тот безразлично. — Оно уже есть. В четырнадцатой палате умирает от воспаления мозга старик. Его и возьмем.
— Старик?! — Тесси схватилась за голову. — Дедушка Лайн-Еу, как вы можете?! И это хуже, чем убить человека!.. Я не допущу этого!.. Лучше выбросьте напрочь мой мозг, спасите его.
— Внучка, внучка! — Лайн-Еу подошел к ней, обнял за плечи. — Бывают случаи, когда люди отдают во имя идеи не только жизнь, но и молодость… Бесполезно твое покровительство: инженер Айт хочет стать стариком по собственной воле.
— Инженер Айт… По собственной воле… — Тесси тряхнула головой. — Дедушка Лайн-Еу, я ничего, ничегошеньки не понимаю!
— Может, когда-нибудь поймешь, внучка. Я только прошу тебя: не говори никому ни слова, потому что станет напрасной вся жертва этого чудесного и глубоко несчастного человека… И, пожалуй, не следует тебе ассистировать. Твое волнение может стоить ему жизни.
Да, это была правда. Тесси и сама не согласилась бы быть соучастником страшного преступления, на которое решился сам больной.
Прощай, невозможная любовь! Если уже не суждено, то пусть хоть сохранится о тебе ничем не запятнанная память.
Кто-то другой ассистировал профессору Лайн-Еу. Кто-то другой рассекал тело инженера Айта. Тесси даже не поинтересовалась, кто именно. Две декады она не выходила из дома, глушила бессонницу снотворным, а тупую боль в голове — лекарствами; гнала жениха прочь; скупо, сухо отвечала по телефону на обеспокоенные расспросы отца.
Наконец, ее вызвал Лайн-Еу — пожалуй, только чтобы она немного отвлеклась. И вот, во время обхода, навстречу им выскочил из палаты лысый старик. Тесси узнала его: это был тот, в кого пересадили мозг ее возлюбленного.
Лайн-Еу бросился вперед, чтобы вернуть больного обратно в палату. А Тесси медленно сползла по стене вниз. Все вокруг потускнело, закружилось, исчезло.
Врачебный консилиум констатировал: нервное истощение на фоне переутомления.
Назад: Бомба «чистая» и бомба «грязная»
Дальше: Облака на горизонте

ligiodinee
buy chloroquine phosphate
ligiodinee
buy chloroquine phosphate
ligiodinee
buy chloroquine phosphate