Книга: Nirvana: Правдивая история
Назад: Глава двадцать первая. «Где же грязь, миленький?»
Дальше: Глава двадцать третья. Королевская чета

Глава двадцать вторая

«Заткни свою сучку»

Все произошло слишком быстро.

Совершенно неожиданно наши мечты сбылись, и у нас не было возможности примирить их с нашими идеалами. С «Nirvana» не случилось ничего такого, чего не происходило с тысячью других групп до них, так почему же все сложилось так печально? Возможно, мы оказались слишком наивны. Мы не осознали, что наши слова могут быть искажены и истолкованы в том смысле, в каком это потребуется. Демонизация Кортни – симптом, а не причина происходящего. Очень может быть, что ее-то слов не исказили ни в одной напыщенной публикации, только вот сама точка зрения на них изменилась.

Вся жизнь связана с особенностями контекста и восприятия. Мы привыкли существовать в собственных мелких островных мирках, где все друг друга знают и ведут себя схожим образом, вращаясь в схожих кругах. Среди рокеров нет ничего странного и необычного в том, чтобы принимать наркотики, резать правду-матку и менять собственное мнение изо дня в день. Более того, этого от тебя и ожидают. Мир музыкантов и музыкальной прессы совершенно иной, чем мир таблоидов. У музыкальных критиков нет никакой власти. В «настоящей» прессе на порядок больше лицемерия, чем в так называемой «фанатской», несмотря на все усилия последней: знаменитости идут на всё, чтобы не проявить свой истинный характер. Это урок, который Кортни, например, усвоила слишком поздно.

Выступление «Nirvana» в Рединге в 1992 году стало исключением, если говорить о хронологии. Было очевидно, что музыканты наслаждаются друг другом, но как творческий союз группа дошла до логического конца. Крист и Дэйв – как и музыканты, появившиеся позднее, например Пэт Смир, – по-прежнему представляли серьезную творческую силу, с которой нужно было считаться, и без них у Курта возникли бы очевидные проблемы с воплощением своих замыслов. Однако к концу 1992 года он, казалось, окончательно вознамерился свести их роль к аккомпанементу.

Где-то между окончанием 1991-го и летом 1992-го все изменилось. Паранойя и наркомания Курта обострились; он отдалился от близких друзей и в особенности от Криста, переехав в США; Кортни забеременела. Единственным светом в окошке для Курта осталась его любовь к жене. Посмотрите на стихи альбома «In Utero»: почти каждая песня связана с Кортни и / или тем, как ее очерняют в прессе. Возможно, действительно после почти непрерывных гастролей в течение 18 месяцев у Курта просто не было возможности вернуться к нормальной жизни. Нормальность в общепринятом смысле для него не существовала. Сравните с его коллегами – оба они получили шанс вновь привыкнуть к жизни. Крист вернулся к Шелли в Сиэтле и оказался в хороших условиях, да еще и постарался извлечь пользу из своей славы. Дэйв наслаждался процессом и копил на будущее.

Все это время я общался с Куртом и Кортни. Наверное, я был одним из немногих, кто разговаривал с обеими половинками этой четы. Да, все это случилось внезапно, так внезапно, что Кортни даже не успела понять, что она еще, собственно, не разведена с Фоллингом Джеймсом, с которым они поженились по пьяной лавочке в Лас-Вегасе. Мне рассказывали, что Куртни хотели было тайно пожениться еще несколько месяцев назад в Сиэтле, но тут-то Кортни и сообразила, что неплохо бы для начала развестись.



Я: Вспомнил, о чем я вас еще не спрашивал. Когда вы собираетесь вернуться в студию?

– В следующем месяце, как только до дома доедем, – отвечает Курт. – Когда я снова окажусь в своем доме среди деревьев, мы снова станем группой, потому что окажемся все в одном месте.

Я: Вы планируете записываться на восьмидорожечной студии?

– Думаю, так и сделаем, – кивает певец. – Я пару раз забрасывал эту идею Кристу и Дэйву, но мы пока так и не сошлись ни на чем конкретном. Пока что хотим отправиться в «Reciprocal» к Джеку Эндино и арендовать то же самое оборудование, каким пользовались на «Bleach». Мы запишем с Джеком все песни на восьми дорожках, запишем еще где-нибудь на 24 дорожках со Стивом Альбини и потом отберем лучшее.

Я: Словом, вы нацеливаетесь в следующем альбоме на более сырой звук?

– Да, на менее искусственный, – отвечает Крист.

– Надеюсь, звук будет отличаться от «Nevermind», – добавляет Курт.

Я: Почему? Тебе надоел «Nevermind»?

– Нет, альбом мне очень нравится, – отвечает Курт. – Не важно, сколько над ним работали продюсеры, главное – что песни хороши. Но хотелось бы чего-то более естественного.

– Мы не хотим оказаться в положении «Slayer», – поясняет Дэйв. – Там одни и те же люди сводили их три последних альбома, в результате все они звучат одинаково. Это просто глупо.

– Возможно, по следующему альбому можно будет судить, какое влияние мы оказываем на самом деле, – вслух размышляет Крист.

– Да, но, как мы знаем, по крайней мере сорок процентов тех, кто любит нашу музыку, не купят нашу новую пластинку, если на ней будут резкие, неприемлемые песни, – усмехается Курт. – А если купят… о, тогда подтвердится теория, что в пасть мейн-стриму можно засунуть что угодно – они всё слопают.

Я: Как думаете, удастся выпустить второй такой же популярный сингл, как «Endless Nameless»?

– Нет, – твердо заявляет Курт. – Мы не написали ни одной такой же хорошей… такой же попсовой и гимнообразной песни, как «Teen Spirit». Может, мы напишем ее как раз к концу работы над альбомом, потому что «Teen Spirit» была написана буквально за неделю до выхода «Nevermind», но пока и пробовать не хотим.

«Мелоди мейкер», 25 июля 1992 года

После Рединга «Nirvana» вернулась в США – Курт снова лег на детоксикацию, на этот раз в клинику «Эксодус» в Марина-дель-Рэй, и Куртни согласились сдать анализы мочи на наркотики в качестве этапа продолжающейся борьбы за право вернуть Фрэнсис Бин. Курт написал Кортни несколько бессвязных самоуничижительных писем из больницы, где проклинал себя за то, что по глупости стал наркоманом, отрицал, что вообще когда-либо был наркоманом, винил во всем свой желудок, окроплял письма свечным воском и кровью. Иногда он впадал в поэтическое настроение: «Я безмолвен, я беззуб. Ты вырвала мудрость из моих зубов. Ты дала мне пластины, протезы и клыки», – а иногда молил. Лечение продвигалось, хотя и медленно: Курт перенес свою зависимость на другие наркотики, барбитураты. Долго это продолжаться не могло.

8 сентября Курту предложили подписать бумагу, чтобы его отпустили из больницы на вручение наград MTV. Никто не давал за их появление ломаного гроша, но менеджеры группы решили, что эффект отсутствия группы, перед которой MTV так раболепствовал последние годы – а «Nirvana» номинировалась на четыре приза, – будет отрицательным, и Курт неохотно согласился прийти.

Некоторым казалось, что Курт лицемерил, публично заявляя о нелюбви к MTV – Дэнни Голдбергу, например.

– У Курта было свое тщеславие, – говорит его бывший менеджер. – Он скрупулезно записывал, например, сколько раз по MTV шли клипы «Nirvana» и сколько – клипы «Pearl Jam», когда их соперничество достигало апогея. Канал хотел, чтобы он появился на церемонии вручения наград, – но ведь если бы он хотел отказаться, его никто не заставил бы. Он вовсе не случайно стал знаменитостью. Он это тщательно распланировал. Но то давление, которое он оказывал сам на себя, чтобы добиться успеха, вовсе не делало его счастливым. Впрочем, многие артисты считают прилагающийся к славе багаж неприятным и неудобным.

Даже на репетициях вручения призов противоречия преследовали «Nirvana». Курт хотел сыграть западающую в память «Rape Me». Но на MTV возмутились: канал не признавал инноваций или неожиданностей, а ставил на хорошо известное. Им нужен был хит – ни больше ни меньше. К тому же менеджеры решили, что песня каким-то образом метит в них, хотя она и была написана в начале 1990 года.

MTV категорически отказал «Nirvana» в исполнении этой песни. «Nirvana» категорически отказалась выступать. Тогда MTV начал давить на группу: сначала мендежеры пригрозили бойкотировать другие группы лейбла «Gold Mountain» – «Sonic Youth» и «Beastie Boys», а затем пообещали уволить Эми Финнерти, сотрудницу, которая нравилась группе.

– Сложилась совершенно патовая ситуация, и внезапно они поняли, что MTV может сделать с ними что угодно, – объясняет Эрни Бейли. – А я говорил им: «Да неужели вы думаете, что они могут вам угрожать? Вы уверены, что они захотят избавиться от лучшей нестандартной группы в мире?»

На мероприятии звучала совершенно стерильная версия «Lithium». Курт был похож на мальчика-хориста: подстриженные светлые волосы, кардиган и футболка с Дэниелом Джонстоном; подростки неуверенно прыгали со сцены (возможно, по подсказке боссов с MTV, заинтересованных в том, чтобы создать иллюзию бунта и хаоса). Однако сначала Курт здорово напугал MTV, пропев под бессвязное бренчание Криста начальные строчки «Rape Me». Когда инженеры поспешили к пульту управления, чтобы переключиться на рекламу, Курт запел новый сингл, непослушный и лихорадочный. Да, MTV получил желаемое, но «Nirvana» добилась небольшой моральной победы. Это было выдающееся выступление.

В конце песни Крист подбросил бас в воздух, и тот, приземляясь, попал ему прямо в лоб. Шатаясь, Крист с сотрясением мозга покинул сцену. Курт взгромоздился на барабаны, а Дэйв, почти сойдя с ума, схватил микрофон и заорал: «Аксель, привет, Аксель, ты где?»

Импровизированная речь Дэвида отсылала к инциденту, который произошел за несколько минут до того с участием напыщенного солиста «Guns N’ Roses» и его патлатой лос-анджелесской рок-группы. Конфликт закипал несколько месяцев, с тех пор как Аксель Роуз попросил «Nirvana» выступить на его тридцатом дне рождения после выхода «Nevermind», а «Nirvana» отнеслась к этой просьбе с тем презрением, которого та заслуживала. Затем «Guns N’ Roses» попытались заполучить «Nirvana» в качестве группы разогрева на весенние гастроли 1992 года – да о чем они только думали? «Guns N’ Roses» представляли собой традиционную рок-группу и воплощали всё, что Курт и – что еще важнее – его родная Олимпия всегда презирали. С чего бы, черт возьми, «Nirvana» связалась с ними? Как Курт позднее объяснял гей-журналу «Адвокат», «со дня основания рок-н-ролла всегда существовал какой-нибудь Аксель Роуз. И это просто скучно, мне уже надоело».

Но Аксель был фанатиком и, получив отпор, решил стать поборником высокой морали и публично назвал Курта со сцены во Флориде за неделю до вручения премий MTV «долбаным наркоманом с женой-наркоманкой. Если ребенок родился уродцем, – проповедовал он, – их обоих, я думаю, нужно засадить в тюрьму». То, что Аксель просто чувствовал свою неполноценность по сравнению с «Nirvana» и Куртом, стало очевидно после уже следующей его фразы: «Он слишком крут, слишком хорош, чтобы донести до вас свою музыку, потому что он не хочет или не любит играть для большинства из вас…»

И когда Аксель и его девушка, модель Стефани Сеймур, наткнулись за сценой на Курта и Кортни, вспыхнули искры. «Привет, Аксель, – сказала Кортни, узнав парочку. – Будешь крестным нашей девочки?» Роуз проигнорировал ее и обернулся к Курту, который нянчил Фрэнсис: «Заткни свою сучку, а то я размажу тебя по мостовой». С невозмутимым лицом Курт повернулся к Кортни и сказал: «Заткнись, сучка». После недолгого молчания окружающие оценили шутку, и послышались смешки. Чтобы спасти лицо приятеля, Сеймур повернулась к Лав и спросила: «Ты модель?» Кортни немедленно выпалила в ответ: «Нет. А ты нейрохирург?» Аксель и Стефани с позором удалились. Их как ветром сдуло.

– Унижение Акселя – едва ли не самое смешное, что я видела, – хихикает Дженет Биллиг. – У него вообще не было выхода.

– Я впервые работал с «Nirvana» как раз на церемонии MTV, – заявляет Эрни Бейли. – Я был в палатке с едой посередине футбольного поля, прямо перед их выступлением. Передо мной стоят «Wilson Phillips» [слащавое девичье трио], за мной Элтон Джон, и у всех в руках картонные тарелки. Все хвастают крутыми прическами и широкими плечами, и тут появляемся мы, «Nirvana», вылитые мусорщики на вид: футболки и кеды. На нас смотрят едва ли не с ужасом, как будто за нами действительно нужно приглядывать.

Я сел на пластмассовый вентилятор, потому что все места были заняты, – продолжает техник, – и тут ко мне подошла женщина и спросила, можно ли тоже присесть. Это была Энни Леннокс. И я подумал: «Ух ты, я сижу на вентиляторе с Энни Леннокс». И тут разыгралась вся эта сцена с Акселем и его девушкой, прямо перед нами. Дурдом какой-то.

На выступлении Крист чуть себя не нокаутировал, и потом мы нигде не могли его найти. Мы боялись, не повредил ли он себе чего-нибудь. Я полез искать его в трейлер – подумал, что он, возможно, там перевязывает себе голову, – когда вошел Курт, хохоча, как безумный. Он сказал, что наплевал на клавиши рояля Акселя, когда покидал сцену. И вот мы ржем над этим, смотрим церемонию по телевизору, тут появляются два рояля, и Курт говорит: «Вот же черт, я случайно наплевал на рояль Элтона».

Поведение «Guns N’ Roses» помогло Курту несколько разрулить давнюю ссору с «Pearl Jam» (они тоже были там). Тем же вечером позднее Курт схватил Эдди Веддера и станцевал с ним медленный танец под песню Эрика Клэптона «Tears In Heaven». Курт сказал ему: «Ты нормальный чувак, хотя твоя группа и полный отстой». Потому что, как он пояснил позднее: «На земном шаре есть куча гораздо больших злодеев».

– Кажется, как раз на этом концерте Джейми [сводная сестра Кортни] все время требовала от Дэнни [Голдберга], чтобы тот представил ее Уитни Хьюстон, – смеется Розмари Кэрролл. – Она была очень взволнована присутствием Уитни. Вот это для нее была настоящая звезда!

Получать награду и аплодисменты за лучший альтернативный видеоклип «Nirvana» отправила двойника Майкла Джексона, сменив его титул «Короля поп-музыки» на «Короля гранжа». Зрители, будучи в замешательстве, не аплодировали.

– Наверно, идея заключалась в том, что они сместили Майкла Джексона с вершин чартов [альбомом «Nevermind»], – поясняет Биллиг. – Но никто так и не понял шутки Курта.

«Guns N’ Roses» тем временем никак не успокаивались.

– Однажды мы с Кристом шли из здания в трейлер, и тут к нам приближается Дафф Маккэген [басист «Guns N’ Roses»], – вспоминает Бейли. – С ним несколько телохранителей и один оператор, как будто «Guns N’ Roses» снимают фильм. Дафф подходит к Кристу и заявляет: «Я слышал, ты говорил всякое дерьмо о моей группе», а Крист отвечает, что о его группе он не говорил ничего. Дафф настаивает на своем, и тут Крист ему и говорит: «Ты явно хочешь втянуть меня в драку и заснять ее в своем кино о „Guns N’ Roses“ для фанатов, и тебе-то я быстро набью морду, но у тебя же четыре телохранителя, и они из меня весь дух вышибут, так что пошли-ка встанем между этими двумя автобусами, ты и я». А Дафф отвечает: «Ну нет, прямо здесь и сейчас». Просто смешно. То есть Крист ростом с Пола Баньяна [легендарный гигант-лесоруб], так его за душу, а Дафф тощий и, казалось, пьяный. Так что ничего не произошло. Мы пошли дальше, посмеиваясь над абсурдностью ситуации.



– Во время церемонии MTV мы жили в «Хайятт-хаусе» в Сансете, – говорит Эрни. – Это было нечто. На верхнем этаже жил Литтл Ричард – и в баре Дэйв налетел на него. Мы ходили в бассейн, который часто посещали «Led Zeppelin». Баррет [Джонс, настройщик барабанов] и я сразу же вылетели обратно. Мы взяли такси прямо до аэропорта и отправились в Портленд готовиться к благотворительному концерту «Нет 9-й поправке».

Концерт представлял собой акцию протеста против 9-й поправки штата Орегон – попытки консерваторов ограничить гомосексуальные свободы. Также должны были выступать «Helmet», древние панки «Poison Idea» и колючая девичья группа из Портленда «Calamity Jane», а вел шоу солист «Dead Kennedys» Джелло Бьяфра. Но даже в Портленде «Nirvana» не скрылась от фанатов «Guns N’ Roses». «Я сказал со сцены что-то про „Guns N’ Roses“, – рассказывал Курт „Адвокату“. – Ничего оскорбительного – кажется: „А теперь наша следующая песня, «Sweet Child O’ Mine» [феноменально успешная баллада «Guns N’ Roses»]“. Но тут на сцену выскочил какой-то парнишка и крикнул: „Эй, парень, «Guns N’ Roses» играет отличную музыку, и «Nirvana» играет отличную музыку. Почему нельзя существовать вместе?!“

И я не мог ничего ответить, кроме как: „Нет, мальчик, ты не прав. Эти люди – сексисты, а мы играем на этом концерте, чтобы хоть как-то дать отпор гомофобии. А этот парень – гребаный сексист, расист и гомофоб, так что нельзя быть и на его, и на нашей стороне. Мне жаль проводить такую границу, но такие вещи нельзя игнорировать. Кроме того, они и не могут играть хорошую музыку“».

На следующий вечер «Nirvana» выступала в 16-тысячном «Seattle Center Coliseum» вместе с «Helmet» и «Fitz Of Depression» – то самое место, откуда в апреле 1991 года вышвырнули Криста. Концерт также был благотворительным – на этот раз против закона о музыкальной цензуре штата Вашингтон: довольно невинный повод, но Курт начал получать смертельные угрозы за поддержку гомосексуализма и свободу выбора. Руководство группы установило металлоискатель, поскольку Курта предупредили, что его застрелят, если он выйдет на сцену.

На шоу объявился папаша Курта, вместе со сводным братом Курта, Чедом; Дон проложил себе путь через охрану, размахивая водительским удостоверением, и перед сценой случился неловкий эпизод, когда Дон встретился с сыном, которого не видал семь лет. Также присутствовали Венди и Ким, мама и сестра Курта, плюс Кортни и Фрэнсис Бин, ни одну из которых Дон раньше не встречал. После развода Венди и Дона прошло восемнадцать лет, и воссоединение не было дружеским – оба съехидничали насчет возраста друг друга. Курт велел отцу заткнуться, а Ким и Венди вскоре ушли. Многие подозревали, что Дон решился на встречу только из-за денег, но Курт по этому поводу был тверд – по крайней мере, так он говорил в 1994 году британскому журналисту Джону Сэведжу.

«Я рад был его увидеть, потому что всегда хотел сказать ему, что больше не ненавижу его, – сказал он, словно цитируя строчку из „Serve The Servants“, первой песни с альбома „In Utero“: „I just want you to know that I / Don’t hate you anymore“ („Я хочу, чтобы ты знал: я больше тебя не ненавижу“). – С другой стороны, я не хотел поощрять возобновление отношений, потому что мне нечего ему сказать. Мой отец не способен на изъявления чувств, да даже разговора поддержать не может. А я не хочу общаться ни с кем только потому, что это мой кровный родственник. Мне бы быстро надоело».

– В конце этого концерта произошла просто невероятная сцена разрушения, – улыбается Эрни. – Она началась, когда Курт подошел к усилительным системам перед моим рабочим местом, так что я убрал на всякий случай все свое оборудование, ну и он, разумеется, тут же обрушил колонки на то, что было моим рабочим местом. Потом отправился ко второму ряду усилителей и начал колотить их гитарой, потом забрался на колонку, водрузил другую себе на гитару, и тут раздались неземные звуки трения колонки о струны… тут все подумали, что гитаре конец – но нет, ей еще предстояли великие дела. Он громил ее медленно – казалось, минут пятнадцать-двадцать, – и все это время она играла. Это было круто. В Курта систематически бросались барабанами, а Курт отбивал их гитарой как бейсбольной битой.

Для Куртни настала пора вернуться в Сиэтл. Они придержали на некоторое время свою лос-анджелесскую квартиру, но приобрели и дом в деревне Карнейшн, в 30 милях от Сиэтла, за 300 тысяч долларов. Дом нуждался в серьезном ремонте – «не думаю, что в нем раньше проводили много времени», как комментирует Розмари Кэрролл, – так что пара провела конец 1992 года, переезжая из одного четырехзвездочного отеля Сиэтла в другой, волоча за собой свой стиль жизни. Куда бы они ни приезжали, после них в простынях и на ковриках оставались сигаретные бычки.

– Я однажды был в том доме, – рассказывает Майкл Лавайн. – Там были сам Курт, Кевин Керслейк и Кортни. Там не было вообще ничего. Абсолютно пусто, на полу электроцепь «Hotwheels», коробки с тряпками из Европы, картины, нижнее белье, на кухне полно всякого закусона. Вот так.

– Я присутствовал в «Color Box» на выступлении «Star Pimp» в октябре 1992 года, – вспоминает Джеймс Бердишоу. – Там были и Курт с Кортни, изо всех сил стараясь не выглядеть подозрительно… точнее, Курт старался не выглядеть подозрительно. Я стоял в очереди за пивом, и Кортни была прямо передо мной, рассматривая толпу, и сказала: «Тут никого интересного вроде нет». Я поздоровался с Куртом: «Помните меня? Я Джеймс. Я был в „Cat Butt“», а Курт отвечает: «Точно! Как ты?» Через некоторое время он неожиданно вернулся. Мы проболтали добрых минут пятнадцать, я сказал, что слышал, будто бы он завел ферму, и он пояснил: «Там нет ни овец, ни коров, ничего подобного, но кое-какая собственность у нас есть». Он говорил с интересом, тут Кортни на него как-то неприятно посмотрела, и он говорит: «Мне уже пора». Я пожал ему руку и попрощался.



Где бы пара ни появлялась, везде ее, казалось, ждали нападки.

Довольно популярный ливерпульский поп-исполнитель Джулиан Коуп, в основном известный вегетарианством, тщеславием и приверженностью к «Krautrock», выпустил статью в британской музыкальной прессе, чтобы излить свое раздражение на бывшего своего поклонника: «Избавьте нас (любителей рок-н-ролла), – писал он, – от сидящих на героине шлюх вроде Нэнси Спанген, которые прилипают к великим рок-группам и высасывают из них мозги». Это было смехотворно: сексистское обвинение выглядело таким же нелепым, как и те, которым подверглась за двадцать лет до того Йоко Оно, когда начала встречаться с Джоном Ленноном. Коуп угодил в ту же ловушку, что и Аксель Роуз: он решил, что если пару раз прочел о Курте Кобейне, то это дает ему право судить о его частной жизни.

Виктория Кларк и Бритт Коллинз, два британских автора, начали работу над полуавторизованной биографией группы: «„Nirvana“: Нюхаем цветочки, гладим котят, целуем детишек, обращаться к объединенным рок-греховодникам». Книга получила название по одному из ранних слоганов с футболок «Nirvana» и вскоре перестала быть авторизованной, когда Куртни узнали, что авторы планируют побеседовать с Линн Хиршберг, а с Фоллингом Джеймсом уже пообщались. Подозревалось предательство.

Это предположение привело к одному из самых безобразных эпизодов в жизни Курта, когда он – а также Кортни и Дэйв – оставили серию сообщений на автоответчиках Виктории и Бритта, угрожая их убить (некоторые звонки были сделаны из студии Джека Эндино). Потом они спрятались за спину «Gold Mountain», отрицали факты и объясняли свои действия шуткой, но в этом ничего смешного не было. Куртни обладали серьезными возможностями и вполне способны были на осуществление угроз, если бы того хотели, а, судя по реакции Курта, так оно и было. Да, эти авторы оказались оппортунистами, но толпы журналистов было не остановить.

Как-то вечером Курт позвонил Виктории на автоответчик девять раз. Обвинения его начинались со слов: «Если в этой книге что-то оскорбит мою жену, я вас, суки, прибью» – и доходили до именования пары «вонючими паразитами» и заявления о том, что «я могу выбросить несколько тысяч долларов на то, чтобы пустить вас в расход, но, может быть, сначала испробую легальные способы». Его гнев доходил до женоненавистничества, он подавлял и бросал в дрожь. Викторию и Бритта сделали козлами отпущения за ту ярость и смятение, которые испытывал Курт в жизни, но в 1993 году он уверенно заявил своему биографу Майклу Азерраду: «Я твердо верю в месть».

Послания Кортни были не менее резкими. Через пару месяцев в лос-анджелесском клубе произошел инцидент, после которого пошли слухи, что Кортни ударила Кларк стаканом. Виктория настрочила жалобу в лос-анджелесскую полицию. Кортни на следующий день подала контрзаявление, утверждая, что это была самооборона.

«В итоге я оказалась на полу и вся в пиве, – жаловалась Кларк одному члену съемочной группы фильма о „Nirvana“, – а потом она подняла меня с пола за волосы и попыталась выпихнуть из клуба. Все это было довольно угрожающе».

Я хорошо помню ситуацию в «Мелоди мейкер», когда разгорелся сыр-бор: наш отдел новостей орал на меня, чтобы я позвонил Кортни и получил ее заявление, а во втором ухе у меня возбужденно тараторила по телефону Кортни, покатываясь со смеху по поводу этого инцидента, а я пытался ей объяснить: во-первых, сейчас не время и не место для разговора, а во-вторых, я никак не могу примириться с подобным поведением, особенно учитывая количество поступавших мне угроз.

«Gold Mountain», получив копию части рукописи, пригрозило судебным преследованием, в случае если журналисты когда-либо опубликуют книгу. Один ирландский журнал опубликовал жалобы «Gold Mountain» полностью: не помню остальных 29 или что-то в этом духе, но я четко припоминаю следующее: «Кортни Лав вовсе не считает Эверетта Тру мудаком». Что ж… приятно было убедиться!

– Кортни все время звонила мне, – комментирует Слим Мун. – Она посылала нам с Мэри-Лу факсы. Один факс, как сообщалось, был от Курта, но, скорее всего, его отправила Кортни: «Вы мне никогда не нравились, горите в аду». Прошло время, и она перешла на новую тактику; теперь она говорила: «Курту нужны друзья, которые будут хорошо на него влиять. Ваши друзья отстой, но вы мне нравитесь, так что давайте вместе поужинаем». Мне это показалось неприятным. Если бы приглашение исходило от Курта, я бы пошел, а так не стал.



Той осенью «Nirvana» много где появлялась неожиданно.

Курт выступил вместе с «Sonic Youth» и «Mudhoney» в Валенсии, штат Калифорния, 26 сентября; он спел страдальческую песню Лидбелли «Where Did You Sleep Last Night?» и сыграл на гитаре в кавер-версии «Mudhoney» песни «The Money Roll Right In».

3–4 октября «Nirvana» выступала на разогреве у «Mudhoney». Первый концерт проходил в Западном Вашинтонском университете в Беллингеме, в двух часах езды от Сиэтла.

– Было весело, – говорит Эрни, – потому что это оказалось полнейшим сюрпризом. В конце выступления «Mudhoney» Мэтт Люкин вывел из толпы несколько ребят, в том числе того, который был ранен осколками бас-гитары Криста, и тот решил разбить ее. Я подумал, что это забавно, но Крист смотрел на меня, словно прося, чтобы я не разрешал этого делать, хотя сам и не собирался мешать…

На обоих концертах присутствовал Чарлз Питерсон – последние выступления, на которых он фотографировал группу. «В Беллингеме получилось действительно хорошо, – рассказывал он изданию „Голдмайн“. – На танцполе было полно студентов с фотиками, а один парень с камерой приплясывал вокруг и оказался в итоге прямо рядом с Куртом. Я говорю ему: „Если не хочешь снимать, отойди в сторонку“. А он мне: „У меня остался один кадр, и я жду, когда начнут ломать!“

Но самое смешное, что в тот вечер они как раз не стали ломать инструменты, – добавил Питерсон. – На сцену вышли два парня, Курт повесил на одного свою гитару, Крист другому передал свой бас, и все стали кричать: „Разбей! Разбей!“ И вот этот парень каким-то образом размахнулся басом Криста и разбил его о сцену. Алекс, менеджер турне, закрыл лицо руками, потому что Крист никогда не разбивал своих инструментов. Это была концовка что надо».

– На том концерте я дал Курту замечательную гитару «Univox», – продолжает Эрни. – Мне не нравилось его настроение, и я решил дать ему такую же гитару, на которой он играл раньше – в шоу «В субботу вечером» в 1993 году и на «In Utero». Очень важный оказался инструмент.

На следующий вечер «Nirvana» снова открывала выступление «Mudhoney», на сей раз в Сиэтле, в кафе «Crocodile». Курт был просто счастлив вновь оказаться в маленьком клубе, и его счастье оказалось заразительно. Во время выступления «Mudhoney» он вышел на сцену и поучаствовал в нескольких панк-роковых композициях. Джиллиан Дж. Гаар, которая в тот же день брала интервью у Кортни для «Рокет», рассказывает:

– Звонит телефон, это Патти [Шемель, бывшая барабанщица сиэтлской группы «Kill Sybil» и новая барабанщица «Hole»]. Она спрашивает, могу ли я встретиться с Кортни и поговорить с ней где-то уже через час. Я еду в «Фор сизонс» [модная пятизвездочная гостиница в центре города, где два месяца жили Куртни], и Кортни спускается ко мне – вовремя. Она берет с собой Фрэнсис. Я задаю Кортни вопрос, она пускается в длинные отвлеченные рассуждения, но потом резко их обрывает и отвечает. Она все время облекала свои ответы в широкие контексты. Но с ней было весело, она травила анекдоты, рассказывала о Голливуде и музыкальной сцене. Казалось, она несколько презирает себя. Я всегда считала, что она лучше своей репутации.

Потом пошли слухи, что менеджеры Кортни запрещали ей давать мне интервью, – тут я впервые поняла, что между Куртом и Кортни и их менеджерами что-то не так.

Я: Как ты думаешь, почему у Кортни такая плохая репутация?

– Ну она ведь не умеет сдерживаться! – смеется Джиллиан. – Она понятия не имеет о самоцензуре. Она не может держать себя в узде, и если она на кого-то зла, то так прямо и начинает на него или на нее орать. Кажется, ей просто наплевать на всех, и из-за этого о ней неправильно думают. Возможно, тут еще дело в том, что вокруг группы всегда ходило много слухов, так что никто не знал, в чем же состоит правда. И когда бы Курт ни оказывался в больнице, это, конечно же, всегда было из-за проблем с желудком.

И разумеется, Кортни просто мечтала развалить «Nirvana» – а ведь в это время распалась ее собственная группа. Она поставила всё на то, чтобы быть с Куртом, родила Фрэнсис. Так что она и плохая мать, и «Nirvana» развалила…



15 октября «Nirvana» сняла клип для нового британского сингла «In Bloom». Это был уже четвертый трек с «Nevermind», который выходил в Британии как сингл, и даже самым преданным поклонникам «Nirvana» казалось, что Геффен слишком активно доит альбом.

«„Nirvana“ выпустила новый сингл, – писал я в „Мелодии мейкер“, переводя запись в разряд посредственностей – и это тогда же, когда я признал едкую феминистскую песню Критины Келли „Chia Pet“ синглом недели. – Откройте шампанское, поставьте лучшие приборы, накормите кота и не скупитесь на перемены блюд. Ура, ура, ура, так и растак. Извините, если моя радость неубедительна. Этот релиз несколько подорвал мое доверие к группе. Словно чуть живую (священную) корову доить. Совершенно неполноценные живые записи „Polly“ и „Silver“ на обороте ничего не добавляют. Да, я знаю, „In Bloom“ – это отличный обоюдоострый уличный гимн, клип хороший, но… Копите деньги на „Incesticide“, ребятки. Его-то стоит купить».

Клип на «In Bloom» действительно был хорош. Режиссер Кевин Керслейк снял три версии – все на «Кинескопе», пародируя классическое для 60-х телешоу Эдда Салливана. В одном клипе участники группы были в платьях, в другом – в стиле «Beach Boys» – в костюмах и платьях, а в третьем только в костюмах. Представьте себе тупую группу Ричи Каннингема из «Счастливых дней» или «The Monkees» в прайм-тайм для детского телевидения, и ощущения станут ясны: «Nirvana» появляется с короткими волосами и в странных очках перед помешанными на гранже ребятишками, которые смотрят их по телевизору; умная сатира на искусственно созданные, тщательно срежиссированные группы, с которыми они соперничали за внимание MTV, – но я-то знал, на чьей стороне предпочел бы быть.

«Давайте послушаем этих симпатичных, достойных, тщательно выбритых молодых людей, – объявляет конферансье в конце клипа, когда группа вдруг вновь появляется в кадре в женской одежде и начинает крушить оборудование. – Сколько хорошего о них ни говори, все будет мало!»

Я: Почему в новом клипе «In Bloom» ты в платье?

Курт Кобейн: Да сам не знаю. Мне нравится ходить в платье, потому что это удобно. Если бы можно было носить простыню, я бы так и делал. Не знаю, что тут сказать… Заявлять, что мы так поступили из духа ниспровергательства, полная фигня, потому что на музыкантов-мужчин в платьях никто и внимания-то не обращает. Мы в основном хотели снять этот клип так, чтобы было поменьше шума, чтобы это заняло поменьше времени и стоило меньше денег. Никакой скрытой цели не было. Платья появились только в последнюю минуту. Мы хотели быть как «The Beatles» – нет, как «The Dave Clark Five», я же был в очках, да и мы не стали бы потешаться над «The Beatles». Нет ничего более комфортного, чем симпатичное цветастое платьице.

Я: Как ты относишься к тому, что некоторых ваших поклонников называют «педиками» за любовь к такой якобы женственной хард-рок-группе?

Курт Кобейн: А мне нравится. Мне это доставляет такое же удовольствие, как в школе, когда я одевался панком и мужичье за рулем грузовика орало мне «„Devo“!» Хорошо, когда в школе идет такая здоровая борьба между фанатами «Guns N’ Roses» и поклонниками «Nirvana». Это выявляет самых умных ребят и хотя бы ставит вопрос о гомосексуальности. Мне очень льстит, что наших поклонников называют «педиками». Я читал, что кого-то побили за то, что на них были футболки «Nirvana». Мне тоже раньше нравились странные группы, которые считались более опасными, менее принятыми в обществе. Отличный пример тому – «Devo», группа и модная, и гораздо более оригинальная, чем мы.

Я: Ты одобряешь переодевания?

Курт Кобейн: Конечно. Но мужчины должны носить платье не потому, что это признак феминизма, а потому, что в платье удобнее. У меня когда-нибудь импотенция наступит, и все из-за того, что пенис зажимают узкие джинсы, поэтому приходится носить мешковатые трусы или вообще платье.

Я: А что ты думаешь об использовании мужчинами макияжа?

Курт Кобейн: Почему бы нет. Если он наложен густо, кричаще, как у жены евангелиста с телевидения. Я подвожу глаза примерно месяц в год. Пит Тауншенд тоже пользовался подводкой, но продлилось это недолго. Я много знаю о рок-звездах, которые подводят глаза. Это всегда ненадолго. Часто в результате жжет в глазах – жидкость плавится под воздействием яркого света на сцене. Вытатуировать эту подводку, что ли. Переодевание – это прикольно. Жаль, что я не могу лучше объяснить то, почему мы в клипе ходим в платьях. Просто я все время их ношу, дома, например, да где угодно. С таким же успехом я бы мог носить купальный халат или простынку с дырой для головы. Вовсе не потому, что я хочу одеваться именно в женское платье.

«Мелоди мейкер», спецвыпуск по гендерным проблемам, 12 декабря 1992 года

24 октября «Nirvana» вернулась в «Reciprocal» – теперь эта студия, правда, называлась «Word Of Mouth» – для записи демо-версий для нового альбома. У трио было не так много готовых песен и вообще никаких текстов. Сессия прошла неудачно.

– Для демок «In Utero» я приготовил несколько ножных педалей и устройств со странными звуками, – вспоминает Эрни Бейли. – Курт испробовал все двенадцать, и я посоветовал, что гитара будет звучать куда лучше, если не пользоваться всеми примочками сразу, потому что его собственный сигнал заглушался и гитара звучала ужасно, однако он ответил: «А я этого и хочу». Я подумал: «Ну ты совсем уже оборзел со своими идеями, просто задолбал…»

Курт мог быть в этом случае и серьезен. Предполагалось играть на такой частоте, от которой снесет колонки. Помню, Курт говорил мне, что хотел использовать эту частоту в самом начале «In Utero», но потом предпочел звучание, основанное на дорогих системах hi-fi.

– Дэйв был самым громким из всех барабанщиков, каких я только записывал, – комментирует Джек Эндино. – Пока мы сводили демоверсии, пришли копы. Это была единственная жалоба на шум, которая поступила за пять лет существования студии. Она размещается в старом здании с тройными стенками. Оно звуконепроницаемое. Но Дэйв так громко стучал, что жалоба поступила из квартиры за три подъезда от нас. Я вышел пообщаться с полицией. Копы говорят: «Ребята, пора сворачиваться». А я им отвечаю: «Чуваки, вы знаете, кто такие „Nirvana“?»

Продюсер вспоминает:

– Когда позвонили из «Nirvana», они планировали по-быстренькому записать несколько песен на старом восьмидорожечном оборудовании. Они назначили время, но потом отменили его, потому что как раз в тот уик-энд на свет появилась Фрэнсис. Они еще пару раз отменяли запись. Наконец группа появилась. Мы установили барабаны и усилители и стали ждать Курта. Он так и не пришел. На следующий день он таки показался, и группа сделала шесть песен – точь-в-точь так, как сейчас на «In Utero». Атмосфера была напряженной. Что-то мрачное витало в воздухе. Само то, что Курт опоздал на двенадцать часов, было не похоже на группу. Люди не общались друг с другом. Курт находился в другой реальности, не в той, что все остальные.

Из разговоров с Куртом того времени я знаю, что он был озабочен тем, что из «Nevermind» пытаются выкачать слишком много, и хотел вернуться к основам.

– Так и есть, – соглашается Джек. – Они хотели снова делать что-то иное, прийти и записаться за один день. Никоим образом я не думал, что записываю следующий альбом «Nirvana». По крайней мере, когда они были у меня, то говорили: «Да, мы, наверное, следующую запись проведем у Стива Альбини». А я сидел и думал: «Да уж, спасибо!»

К моей версии «Nevermind 2» больше всего подходила «Rape Me», потому что только ее мы, собственно, и закончили, – продолжает он. – Неплохая версия. Всё в порядке. Присутствие Фрэнсис при записи было несколько необычно. Кортни пришла с ребенком, и они поднесли ее к микрофону – «Давай запишем голос Фрэнсис и наложим на песню!» Но в итоговом сэмпле ее не было. Тогда девочке была неделя или, возможно, пара недель от роду.

Вокала ни на одной из песен пока не было, кроме «Rape Me», на которой голосу Курта недостает того цинизма, который отличает песню в целом.

– Никто так и не позвонил, чтобы закончить запись, – вздыхает Джек. – Казалось, кто-то уговорил их сделать демо. Группа не выказывала к записи никакого интереса, а Курт вел себя так, будто ему вообще ничего не надо.

Все остальные композиции были инструментальными: черновики песен, которые появятся на третьем альбоме, – беспомощная и трогательная «Dumb», отчаянная атака на металлистов «Pennyroyal Tea»…

– Кортни пришла в конце сессий, как раз когда Курт записывал вокал к «Rape Me», – продолжает Джек. – Песня появилась году где-то в 1990-м или 1991-м, но там не хватало связки, поэтому пришлось придумать еще некоторые слова. Думаю, Кортни помогала Курту со стихами, потому что после встречи с Кортни все тексты Курта изменились.

Я: Стали более понятными?

– Да, вот именно, – кивает продюсер. – На «In Utero» тексты куда как более конкретные. Он в буквальном смысле писал слова в студии и стрелял ими в Кортни – он читал ей фразу, а она отвечала: «Круто, но как же другая строчка, которую ты пел раньше?» Я подумал: «Да, болтушка и молчун подходят друг другу». Кортни, возможно, слабо могла работать с мелодией, но слов у нее хватало. Уверен, что она помогла ему сосредоточиться на текстах. Не думаю, что она что-то написала сама, но подняла планку так высоко, что Курту пришлось серьезно тянуться.

Я: Если Кортни была в студии, менялось ли поведение группы?

– Другие участники старались быстрее уйти, – отвечает Джек. – Как только бас и барабаны были готовы, все отправлялись домой, и в студии со мной оставались только Курт и Кортни. Но обстановка была нормальной. Только Крист вроде бы неловко себя чувствовал в присутствии Кортни, а с Дэйвом пара ладила хорошо. Помню, как они кому-то названивали с телефона студии и истерически хохотали. Это были телефонные звонки журналистам с угрозами, но в шуточном ключе, звонили Дэйв, Курт и Кортни. Они словно подстрекали друг друга, все трое. Не знаю, насколько всерьез они воспринимали эти телефонные звонки, когда собственно звонили. Однако полагаю, что кое-кто из абонентов воспринял их как нельзя более серьезно.



30 октября «Nirvana» отыграла еще один нестандартный концерт – на этот раз в присутствии одной из самых больших аудиторий за их карьеру: почти 50 000 собралось на стадионе «Velez Sarsfield» в Буэнос-Айресе, Аргентина. Группа не утруждала себя репетициями, настроение у всех было неважным, и когда толпа начала освистывать «Calamity Jane» – просто потому, что группа была чисто женской (по крайней мере, так решили ребята из «Nirvana»), – все окончательно пошло под откос.

«В них бросали камнями и грязью, – рассказывал Курт журналу „Реквест“ в ноябре 1993 года. – В итоге девчонки залились слезами. Просто ужасно – такой внезапный выброс сексизма».

– Это я помню лучше всего, – утверждает Эрни Бейли. – Выглядело так, что женская группа недостойна была выступать на фестивале, где хедлайнеры – «Nirvana». Сама «Nirvana» не стала играть «Teen Spirit». Курт начинал вступление почти ко всем песням – и останавливался. Было очень заметно, что он зол. Но в конце последовал удивительный деструктивный выброс [группа играла «Endless, Nameless»]. Дэйв и Крист организовали классный спонтанный джэм, Курт извлек из инструмента несколько поразительных звуков, и это, наверное, каким-то образом спасло концерт.

Свое сорокаминутное выступление «Nirvana» начала с шумового террора и отыграла большинство песен с «Incesticide» – к раздражению аудитории.

– Забавно, – замечает Эрни, – до того вечера я мало общался с Кортни, и вот кто-то зашел за кулисы и объявил, что «Calamity Jane» на сцене приходится несладко. Кортни наорала на меня: «Почему ты не там, чтобы позаботиться об их оборудовании?» Не помню точно, что я ответил, но парировал довольно резко. Во всей комнате наступила тишина. Никто не мог поверить, что я такое сказал, потому что ее вроде как боялись. Даже Курт сказал что-то вроде «Е-мое!». На меня смотрели с таким видом, будто я уже уволен. Но Кортни, казалось, пришлось по душе, что я не прогнулся под нее. И потом мы неплохо поладили.



К середине ноября Куртни и их адвокаты наконец-то убедили лос-анджелесский суд вернуть им родительские права на Фрэнсис Бин – так что Джейми покинула сцену. Джеки Фэрри осталась и продолжала дело Джейми, не разрешая Куртни находиться вблизи дочери под мухой, и исправно выполняла все обычные родительские обязанности – меняла пеленки и кормила младенца из бутылочки.

По ее словам, оба родителя не могли нарадоваться на ребенка.

– Курт всегда любил детей, – подтверждает Розмари Кэрролл. – Он рассказывал мне, что больше всего ему нравится учить детей плавать. Моя дочь родилась в 1990 году, и он был всегда с ней очень мил и игрив – и он, разумеется, любил Фрэнсис. Он был счастлив, когда стал отцом.

– Думаю, отцовство было для Курта необходимо, – говорит Дэнни Голдберг. – Он обожал дочь. Он был прекрасным отцом и, думаю, продолжал бы им быть. Это не только помогало ему бороться со своими призраками, но и приносило много радости!

Курт вернулся на «Word Of Mouth» 8–10 ноября – на этот раз чтобы помочь жене записать новый сингл для европейского лейбла «City Slang», поскольку у «Hole» по-прежнему не было басиста. Они записали три песни – «Beautiful Son», «20 Years In The Dakota» и «Old Age».

– На «Beautiful Son» на бас-гитаре на самом деле играл я, – признается Эндино. – Их новая барабанщица, Патти, была очень-очень крутая, прямо Кит Мун в юбке. В тот раз я впервые записывал Кортни в студии; этот раз стал и последним. Со мной она была очень вежлива, но на других участников группы так орала… «Вы мне всю песню засираете!» А потом висела на телефоне рядом с контрольной комнатой, звонила, орала на собеседников и бросала трубку. Очень странно, когнитивный диссонанс какой-то.

Я: Она понимала, что ты можешь сделать ее запись ужасной.

– Да, она же не дура, – смеется Джек. – Я всегда был рад, что она относилась ко мне с уважением, но рядом с ней приятно не было. Как железом по стеклу.

Я: Она сама играла на гитаре на этом сингле?

– Да, немного. В основном работали Эрик и Патти, а Кортни давала указания. На одной из песен она играла на бас-гитаре. Предполагалось, что на бас приедет Курт, но дело близилось к одиннадцати вечера, и его все не было. Я сказал: «Слушай, мне еще все три песни микшировать, а я начинаю уставать. Дай-ка бас мне. Не хочу торчать тут до пяти утра, чтобы успеть все свести». Когда Курт наконец появился, он только и сказал: «О, ты и на басу сыграл, здорово». [Джек играл на «Beautiful Son», а Кортни на «Dakota».] Ему было пофиг. Он отлично провел время.

Когда приехал Курт, все пошло получше. С ними обоими вместе всегда было проще иметь дело. На Курта рядом с ней было довольно забавно смотреть, потому что она им типа командовала, а он только ухмылялся: «Да пожалуйста». Он тоже играл. Самое странное в «Beautiful Son» – то, что рифф на нем звучит точно как на «Smells Like Teen Spirit». Это заметил Эрик [Эрландсон] и хотел было его исправить, но Кортни сказала: «Нет, так и должно быть». Ничто не указывало на то, что эту песню написал Курт. Уверен, он не имеет к ней отношения.



Я люблю рок-н-ролл.

Когда настроение на нуле, когда силы зла обрушились на тебя, когда мрак окутал всё вокруг и кажется, что выхода нет… эй! Включи стерео и поверни звук до упора вверх. Не важно, что там у тебя, почти всё сгодится… Песня «Buzzcocks» «Something’s Gone Wrong Again», или «Dexys Midnight Runners» с их «Plan B», или «The Raincoats» – «In Love», или «The Records» – «Starry Eyes», или «The Ronettes» – «I Wish I Never Saw The Sunshine»… «Trouble In Mind» Нины Симон – да даже песня «Love» «Alone Again Or». Когда мне было чуть за двадцать, я часто ставил отчаянную, насыщенную гитарами версию Хескера Де на песню «The Birds» «Eight Miles High» в свой переносной однокассетник «Дансетт», до отказа поворачивал ручку громкости, тушил свет и нажимал на кнопку «повтор». Или же выбирал песню Отиса Реддинга «I’ve Been Loving You Too Long». Когда мне прислали запись «Love Buzz» от «Nirvana», я поставил ее в тот же кассетник и многие часы не мог оторваться. Нет ничего постыдного в том, чтобы любить музыку, хотя многие годы после смерти Курта я пытался убедить себя в обратном.

На концертах в 1992 году «Nirvana», если не брать в расчет Редингский фестиваль, выступала не слишком успешно. Думаете, тут-то им и пришел конец? Конечно же нет. Как Курт убеждал меня позже, ему все еще нравится делать музыку с Кристом и Дэйвом. Забудьте обо всех слухах и рассуждениях, да и обо всем, что происходило в их жизни. Всё, что нужно было группе, так это засесть в студию. Так они и сделали – в начале 1993 года у Стива Альбини в Чикаго. Результаты их работы, возможно, не всполошили мир так, как «Nevermind», но группа этого и не добивалась. Музыканты всего лишь хотели создать отличную музыку, и она появилась на альбоме «In Utero», который стал в итоге эпитафией группы.

Неужели это такое уж преступление: делать музыку, не заботясь о продажах?

Рок-н-ролл не спасет твою смертную душу, но, черт возьми, я иногда думаю, что Нил Янг и Курт Кобейн действительно правы: лучше сгореть, чем угаснуть.

Дополнение 1: Кали Де Витт

– Я переехал в Нью-Йорк после первого турне «Hole», – рассказывает Кали. – Я романтизировал наркотики и алкоголь, сколько себя помню, но в Нью-Йорке впервые разошелся не на шутку. Помнится, я думал: «Ух ты, я в другом городе, я могу принимать наркотики каждый день и не чувствовать за собой вины». Менее чем за год я оказался потерянным для общества. Как раз когда я уехал из Лос-Анджелеса, случилась история с «Вэнити фэйр». Я помню рассказы Кортни на этот счет.

Я: Дело в том, что журналистка не поняла юмора Кортни и все так и напечатала.

– Юмор Кортни очень саркастический. Я вырос на шутках такого рода, так что я их сразу понимал, но как-то не удивлялся, когда другим это не удавалось. Острила Кортни так же удачно, как и делала все остальное.

Я: Когда ты жил в Нью-Йорке, ты пересекался с «Nirvana»?

– Нет. Мне было немного стыдно за свое поведение. Но я много общался с Кортни, особенно когда она пришла в ярость по поводу той статьи Линн Хиршберг. Кортни спросила, не мог бы я вернуться и помочь с ребенком. Что мне было в мои восемнадцать, ну почти девятнадцать не очень по душе. Еще и ребенок на шею – а у меня проблемы с наркотиками и все такое…

Я: Выбор тебя в качестве няни показался тебе хорошим решением?

– Я его, по крайней мере, понял, потому что Кортни считала меня близким человеком, которому можно доверять. С Куртом я был знаком хуже, чем с ней, но я ему нравился, а Кортни как раз хотела собрать вокруг себя тех, кто нравился бы и Курту. Так что мне ее просьба не показалась странной. Сейчас я думаю, что они лгали друг другу и даже сами себе. Просто потому что я их друг, что они могут мне доверять, что, как они знают, я не буду бегать в «Инквайрер» каждый раз, когда у них случится какая-то ссора. Они не желали признавать того, что я слишком молод и что я наркоман.

Я: С наркотиками и алкоголем всегда такая штука: если ты их употребляешь, то отрицаешь их воздействие. Многие годы я говорил: «Выпивка на меня никак не влияет». И что теперь? Я те четыре года и помню-то с трудом, но по-прежнему говорю, что выпивка ни при чем!

– А когда я был младше, всё как-то веселее шло, – замечает Де Витт. – Опасности еще не было – она появилась в Нью-Йорке, так что я уехал оттуда. И проблема для меня решилась. И вновь я предложил: «Почему бы не предоставить ребенка Джеки?» А они ответили: «А почему бы не тебе?» Я сказал: «Вряд ли это хорошая идея». Тогда они еще жили в Лос-Анджелесе.

Я: В том доме с лифтом?

– Да.

Я: Можешь его описать?

– Это старый дом с высокими потолками и видом на Голливуд-хиллз. Было еще подобие мезонина – передняя была очень большая, окна оттуда выходили на Голливудское шоссе и Кэпитол-рекордз. Поднимаешься по лестнице и попадаешь в холл, оттуда в гостиную, а за ней две спальни и две ванные.

Я: А что было в том доме? Какие-нибудь записи, постеры?

– Записи, модные пластинки того времени. Синглы «Vaseline», «Sebadoh» – все на «AmRep». В то время «Nevermind» гремел, и все крутые лейблы, я уверен, высылали им полные каталоги. Типа: «Возьмите наши группы с собой в турне, а?»

Я: А какие постеры?

– Да в основном там были не постеры, а картины самого Курта, – объясняет Кали. – Одна из них представляла собой обложку «Incesticide». У входа была кухня со стальным полом. Наверное, в этом доме Виктория Кларк и схлопотала по лицу. По крайней мере, Кортни так говорила. Я опять же был в некоторых вещах еще наивен и слишком юн, я продолжал пить и колоться. Это еще не стало такой привычкой, как позже, но каждый раз, когда мне что-то предлагали, я не отказывался. В Лос-Анджелесе был такой рок-доктор, его звали доктор Марк, и он выписывал лекарство под названием бупренакс в стеклянных пузырьках. Это был синтетический опиат для лечения героиновой зависимости. Когда я приехал в Лос-Анджелес, они жили там еще не так долго. Я был с лучшим другом, Рене Наваррете, который прошел со мной через все это. Мы приехали не за наркотиками или чем-то другим, а посмотреть на ребенка, потусоваться.

Я: Насколько я помню, они были очень одинокими. Особенно Курт, потому что он только что переехал из места, где прожил всю свою жизнь. За шесть месяцев до того о нем почти никто не знал, и тут внезапно они с Кортни оказываются самой известной парой в мире, и при этом очень одиноки. Они искали, с кем бы потусоваться.

– Тут была не просто тусовка. Они собирались вскоре переехать из того дома.

Я: Курт ненавидел Лос-Анджелес.

– Да, в Лос-Анджелесе ему не нравилось. Вот почему этот дом им подходил – чтобы в него попасть, нужно было воспользоваться лифтом с обратной стороны горы.

Я: Да и найти дом было сложно.

– Ну вот это и было отличное место, чтобы залечь на дно, – соглашается Кали, – хотя довольно неприглядное. Там мы сделали тот фотоснимок, который оказался потом на компакт-диске «In Utero» [Кали там в платье]. Мы просто баловались с поляроидом.

Я: И сколько тогда было Фрэнсис?

– Четыре, пять, шесть месяцев…

Дополнение 2: Джессика Хоппер

Кто-то в «Хагги Бере» нашел номер моего фан-журнала «Потрахаться и разбежаться» и передал его тебе. Кортни узнала обо мне через тебя, хотя я тоже посылала ей номер. Там была статья о «Hole», довольно позитивного содержания, в самом первом выпуске. Мне было тогда пятнадцать, я жила в Миннеаполисе и только начала работать в музыкальном магазине. Я открыла для себя панк-рок, мне хотелось писать, но мне никто не разрешал, так что я решила основать собственный фан-журнал.

Через несколько недель мне пришла большая посылка с футболкой «Hole» и стикерами. Потом Кортни прислала мне письмо на шестнадцати страницах, которое написала на следующий день после рождения Фрэнсис, несколько одурев от лекарств. Все письмо было о Миннеаполисе, о том, как мне хорошо бы организовать группу вместе с Мишель Леон [ранее – басисткой «Babes In Toy-land»], о том, почему у нее такая странная жизнь, о том, как пределом ее мечтаний в Миннеаполисе всегда было работать в «Северных огнях» [музыкальный магазин]. Она хотела знать, откуда я взялась такая маленькая, да удаленькая, а я с видом знатока Миннеаполиса ругала «Run Westy Run» и «Soul Asylum» [местные слабые рок-группы], всех этих старичков.

Я по касательной внедрилась в круг крутых чуваков. Для большинства девочек моего возраста я была чужой, слишком резкой, а на мальчиков наводила страх. Я не баловалась наркотиками и сексом, как большинство у нас в школе. Но мне в то же время нравились феминизм, группы Дона Флеминга [«Gumball», «Hole», «Sonic Youth», «B.A.L.L.» и «Riot Grrrl»]. Так совпало, что знакомство с Кортни наложилось на мое открытие рок-звезд, которые записывали синглы «Wordcore» [первой в упомянутой серии вышла Кэтлин Ханна из «Bikini Kill»].

Я получила письмо, и это было супер. Кортни действительно нуждалась во внимании и известности. Никто в городе доброго слова про нее не мог сказать, и я начала идентифицировать себя с ней. Обо мне ходили подобные же мнения. Как бы плохо она себя ни вела, пока жила тут, я-то знала, каким может стать Миннеаполис; это был город для мальчиков, так что я подозревала, что Кортни не просто долбанутая сучка, повернутая на наркотиках, как о ней говорили. Если какую-то женщину так демонизируют, то в этом наверняка присутствует нечто большее, чем злость тех, кого она познакомила с наркотиками.

Письмо ее было забавным, странным и вдохновляющим. Она писала о том, как материнство влияет на нее и на ее жизнь. Очевидно было, что она борется против грубого, омерзительного мира – как раз вышло интервью в «Вэнити фэйр». Кортни жаловалась, что из себя самой превратилась в какой-то символ. Вскоре после письма она решила мне позвонить. Я перезвонила, и мы разговаривали, по-моему, каждый день года полтора.

Они с Куртом платили за печать моего журнала, потому что у меня деньги кончились. Так что они послали мне триста баксов, чтобы я напечатала как можно больше журналов. Еще Кортни послала мне бокс с первым изданием «Pretty On The Inside», чтобы я в «Потрахаться и разбежаться» описала его. Ее фан-журнал был как бы внутри моего: мне также дали фотографию Курта, Марка Лэнигана и Дилана, переодетых в «Babes In Toyland» на Хеллоуин, и я выслала им 50 экземпляров, но даже в фан-журнале публиковать такую фотографию было странно, потому что все сразу захотели узнать, какое отношение я имею к «Nirvana». Я прошла через «Riot Grrrl» и разочаровалась в тамошних людях, как и Кортни – в то время она как раз разругалась с Тоби и Кэтлин, которые писали ей фанатские письма, а за ее спиной – письма Курту.

Иногда она рассказывала о том, как сложно быть знаменитой, и рассуждала, как трудно должно быть мне – странной девочке-подростку из Миннеаполиса. Когда играла моя группа, в меня кидали бутылками, мне угрожали. Она рассказывала мне, какие песни пишет Курт и что собирается делать она сама.

Назад: Глава двадцать первая. «Где же грязь, миленький?»
Дальше: Глава двадцать третья. Королевская чета