Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В части I я уделял основное внимание тому нездоровому состоянию, в котором оказались Соединенные Штаты и многие другие развитые страны, — медленному росту, отсутствию возможностей, усилению чувства тревоги и разделению общества. Разделение достигло такого размаха, что политический процесс застопорился в тот самый момент, когда для поиска путей выхода из этого болота необходимо единство. Выход, впрочем, есть: в предыдущих главах книги было показано, как решить проблемы финансиализации, глобализации и технического прогресса так, чтобы усилить конкуренцию, повысить занятость и добиться общего процветания. Необходимые экономические изменения, однако, невозможно осуществить, пока мы не изменим нашу политику так, как предлагается в предыдущей главе.
В этой и следующей главах мы займемся конкретизацией экономической программы (с учетом описанных принципов), которая может восстановить рост и социальную справедливость, а вместе с этим обеспечить среднему классу желаемый уровень жизни. Чтобы добиться этого, нужны более широкие коллективные действия — повышение роли правительства. Должным образом очерченная расширенная роль не станет ограничением для общества, а, наоборот, освободит и его, и граждан, позволив им раскрыть свой потенциал. Кроме того, не давая одним наносить ущерб другим, правительство может освободить тех, кто в ином случае всегда должен быть настороже и принимать защитные меры.
Управление рынками так, чтобы они служили нашей экономике, — это один из путей возврата Америки в правильное русло. Рынок может делать чудеса, но не в условиях деформированного и уродливого капитализма, который возник в Америке XXI в. В предыдущих главах объяснялось, как заставить рынки делать то, что им полагается. Эти реформы, включая более жесткое антимонопольное законодательство, вкупе с правильным управлением глобализацией и нашим финансовым сектором необходимы, но недостаточны. Они входят в прогрессивную экономическую программу, но помимо них в этой программе есть и другие элементы.
Настоящая глава начинается с обсуждения проблемы роста — с вопроса о том, как его восстановить не путем отказа от регулирования, не позволяющего некоторым представителям нашего общества эксплуатировать остальных, а через возврат к истинным основам богатства, описанным в главе 1. Затем в ней рассматривается наиболее острая проблема текущего момента — переход от производственной экономики XX в. к экономике услуг и инноваций XXI в. при сохранении рабочих мест и возможностей; улучшение социальной защиты; улучшение заботы о престарелых, больных и нетрудоспособных; улучшение здравоохранения, образования и финансовой безопасности для всех граждан.
Создание более динамичной и зеленой экономики и обеспечение социальной справедливости являются неотделимыми частями программы. В предыдущей главе я говорил об уверенности Мартина Лютера Кинга–младшего в том, что вопросы создания экономических возможностей, обеспечения рабочими местами и ликвидации расовой дискриминации нужно решать одновременно. Мы поднимаем его аргумент на более высокий уровень, настаивая на том, что вопросы экономической безопасности, социальной защиты и социальной справедливости нельзя отделять от создания более динамичной, инновационной экономики и защиты окружающей среды. Экономисты слишком часто мыслят категориями компромисса: если человек хочет что-то получить дополнительно, ему необходимо поступиться чем-то другим. Однако если мы хотим уйти от нынешнего общества с его крайне высоким неравенством и расовой дискриминацией, повсеместной незащищенностью и деградацией окружающей среды, то все обозначенные цели следует считать неразрывными и взаимодополняющими.
В главе 2 говорилось о том, что темпы роста замедляются уже на протяжении четырех десятков лет. Экономический рост зависит от двух факторов: роста численности работающих и повышения производительности труда, почасовой выработкой продукции. Стоит хотя бы одному из них вырасти, следом возрастает объем производства. Конечно, значение имеет рост не просто национального продукта, но и уровня жизни рядовых американцев, а для этого нужно, чтобы помимо повышения производительности труда рядовые граждане получали справедливую долю прироста. Проблема последних десятилетий заключается в том, что ни повышение доли работающих, ни повышение производительности не приносило должных результатов — выгоды от прироста получала верхушка общества.
Рост численности рабочей силы связан в определенной мере с демографической ситуацией, на которую правительство не может особо повлиять: старением поколения беби-бумеров и падением рождаемости. Однако у правительства есть кое-какие рычаги воздействия на иммиграцию и долю работающих. Трамп задался целью уменьшить первое — замедлив таким образом рост — и не имеет никаких планов в отношении второго, несмотря на наличие довольно привлекательных возможностей. Мы могли бы увеличить количество женщин в составе рабочей силы с помощью политики, направленной на поддержку семьи (повышение гибкости рабочего графика, увеличение продолжительности отпуска по семейным обстоятельствам, развитие системы дошкольных детских заведений). Активная политика на рынке труда могла бы обеспечить хорошей работой тех, чья квалификация сегодня не соответствует требованиям рынка рабочих мест.
Мы никогда не относились к представителям старшего поколения подобающим образом — когда в умениях пожилых отпадала нужда, их зачастую просто благодарили за долгую службу и отправляли на покой. Такой «принудительный» отход от дел, когда люди могут и хотят работать, — это реальное растранжиривание трудовых ресурсов. Впрочем, связанные с таким отношением издержки были приемлемыми для экономики в целом, пока на тех, кому больше 50, приходилась небольшая часть нашей рабочей силы. Однако ситуация меняется все больше и больше: если ничего не предпринимать, результатом ускоряющихся темпов внедрения инноваций может стать отправка на пенсию все более молодых людей. С учетом старения населения это обернется огромными издержками для нашего общества. Наряду с адаптацией рабочих мест к потребностям семей с детьми, особенно к потребностям женщин, мы должны модифицировать их с учетом потребностей работников старшего возраста. К счастью, некоторые меры по повышению гибкости (ввести гибкий график, предоставить возможность работы с неполной занятостью или дистанционно стало намного легче в сегодняшнем мире интернета) помогают решить обе задачи. Эти реформы, однако, не относятся к тем, на которые рынок пойдет по собственной воле. Власть корпораций над работниками слишком велика — им не нужны все эти вещи, как, впрочем, и забота о выгоде для общества. Именно поэтому правительству необходимо играть активную роль в продвижении этих изменений.
Доля работающих у нас также была бы выше, если бы мы имели более здоровое население. Вовсе не климат, не воздух, которым мы дышим, и не вода, которую мы пьем, привели Америку к тому, что ее население стало характеризоваться меньшей продолжительностью жизни, чем в других развитых странах, меньшей способностью и желанием трудиться. Нам необходимо более жесткое регулирование пищевой индустрии, которая делает все, чтобы потчевать нас вызывающими зависимость, нездоровыми продуктами. Нам также требуется более эффективная система медицинского обслуживания, о которой мы поговорим более детально в следующей главе. Наконец, для оздоровления рабочей силы нужно избавить ее от того отчаяния, в котором она пребывает уже на протяжении трети века из-за плохой экономической политики. Даже если оставить в стороне страдания людей, нам все равно следует заняться этой политикой ради обеспечения экономического роста.
Производительность труда тоже зависит от массы переменных. Здоровая и счастливая рабочая сила — это производительная сила, а у нас есть все основания считать, что тех, чей доход лежит в нижней половине шкалы доходов в США, нельзя называть ни счастливыми, ни здоровыми. Точно так же всепроникающая дискриминация на американских рынках труда не только несправедлива, но и приводит к тому, что работники получают не слишком подходящие им места.
В предыдущих главах говорилось о том, как рыночная власть перекашивает нашу экономику и подрывает ее рост и эффективность. Монополии в меньшей мере заинтересованы в обновлении, а создаваемые ими барьеры для входа фактически душат инновации. Ограничение рыночной власти, таким образом, является частью программы обеспечения роста и создания рабочих мест, а не просто вопросом власти и неравенства.
Еще один серьезный пробел последних лет — это недостаточность инвестиций в инфраструктуру. Хотя в вопросе значимости инфраструктуры вроде бы существует согласие, оно довольно поверхностно. В ряду приоритетов республиканцы ставят ее далеко позади налоговых льгот для богатых корпораций. Всего через несколько недель после принятия налогового закона республиканцев в конце 2017 г., закона о многотриллионном подарке богатым, один из высокопоставленных чиновников администрации Трампа заявил о том, что инфраструктура по-прежнему является приоритетом, но на нее нет денег. Республиканцам следовало подумать об этом раньше. Их налоговый закон сильно осложнил штатам с высокими расходами задачу повышения доходов, а это практически наверняка приведет к сокращению вложений в государственную инфраструктуру. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предсказать возникновение масштабного федерального дефицита бюджета из-за налогового закона 2017 г. и, как следствие, урезание будущих федеральных расходов на инфраструктуру.
Моя книга начинается с утверждения о том, что подлинным источником богатства страны — и, следовательно, повышения производительности труда и уровня жизни — являются знания, обучение и прогресс в науке и технике. Это в значительно большей мере, чем что-либо другое, объясняет, почему сегодняшний уровень жизни намного выше того, что был две сотни лет назад, причем с точки зрения не только материального достатка, но и продолжительности жизни, и состояния здоровья.
В основе нашей экономики знаний и инноваций лежат исследования. Фундаментальные исследования приносят знания, «общественное благо», нечто такое, от чего выигрывают все, когда это общедоступно. Экономисты уверены, что рынок сам по себе не обеспечивает создания достаточного общественного блага. В случае знаний, к тому же, обладающие ими частные фирмы стараются держать их в секрете. Это ограничивает выигрыш, который общество может получить от знания, и одновременно повышает риск наращивания рыночной власти. Вот почему принципиально важны масштабные государственные вложения в исследования, особенно фундаментальные, и в образовательную систему, которая может поддерживать научный прогресс.
Администрация Трампа не просто не признает этого, а активно выступает против. Как и в случае инфраструктуры, она предоставляет налоговые льготы миллиардерам и богатым корпорациям на сотни миллиардов долларов и одновременно строит планы по масштабному сокращению расходов на исследования.
Новый закон предусматривает налогообложение некоторых наших ведущих исследовательских университетов и устанавливает налоговые льготы для спекулянтов недвижимостью. Насколько мне известно, ни в одной стране исследовательские университеты не облагаются налогами, вместо этого они как организации, имеющие принципиальное значение для роста, получают государственную поддержку. Хотя трамповский налог на университеты невелик, он является серьезной и опасной демонстрацией ценностей. Еще ни одной большой стране не удалось добиться роста и процветания на основе спекуляций недвижимостью, хотя некоторые граждане вполне могут преуспеть в этом. Совершенно очевидно, что отрицающий разницу между богатством народа и богатством отдельных людей налоговый закон республиканцев поощряет спекуляцию и препятствует развитию сферы исследований и образования.
В налоговом законе 2017 г. есть и еще один важный изъян. Республиканцы надеются на то, что даже при сокращении государственного финансирования исследований и отсутствии государственных вложений в инфраструктуру снижение налогов заставит частные фирмы принять эстафету и нарастить свои инвестиции. Такой эксперимент уже дважды проводился в стране в расчете на то, что более низкие налоги подстегнут рост, увеличат сбережения и инвестиции. Оба раза он завершился провалом. Как уже говорилось, рост после рейгановского снижения налогов оказался не только ниже ожиданий, но и ниже того уровня, который наблюдался в предыдущие десятилетия. Инициатива Буша по снижению налогов привела к падению сбережений — уровень личных сбережений снизился почти до нуля. И хотя инвестиции подскочили, они в значительной мере были связаны с недвижимостью, что, мягко говоря, в конечном итоге сработало не слишком хорошо. Нынешние перспективы еще мрачнее: Федеральная резервная система в уверенности, что мы близки к полной занятости, поднимает процентные ставки быстрее, чем в иных обстоятельствах, и тем самым подавляет частные инвестиции. (Конечно, если неопределенность, спровоцированная трамповскими торговыми войнами, поможет остановить глобальное снижение активности, ФРС сможет не только не поднимать процентные ставки, но и понижать их. Это особенно вероятно, если «эйфория» от налоговых послаблений быстро сойдет на нет и начнут проявляться их негативные эффекты — перекосы и огромный рост бюджетного дефицита.)
Расширение базы знаний означает, что наше общество все еще остается открытым для идей и людей со всех концов света. В некотором смысле поток знаний через границы является самым важным аспектом глобализации. У нас нет монополии на генерирование знаний и, если мы отгородимся от других, это пойдет во вред и нам, и всем остальным. Трудно предположить, что сокращение частных и государственных инвестиций, а также перекосы, связанные с идеей Трампа закрыть границы для лучших умов из других стран, могут привести к повышению производительности труда и росту.
Если мы хотим повысить производительность труда, то с этого и нужно начинать: стимулировать исследования с помощью режима налогообложения и государственных расходов, расширять поддержку высших учебных заведений и обеспечивать открытость страны, в том числе для идей и людей из других стран. Потом нельзя останавливаться только на изменении налогового закона: необходимо повышать налоги для корпораций, которые не инвестируют в США и не создают рабочие места, и вкладывать часть налоговых поступлений в развитие инфраструктуры, техники и науки.
США, как и большинство стран в Европе, пытаются приспособиться к деиндустриализации, глобализации и другим значительным изменениям в их экономике и обществе. Это еще одна область, где рынкам требуется помощь правительства. Облегчение перехода задним числом — крайне затратное и проблематичное дело. Нам следует больше помогать тем, кто теряет работу в результате глобализации и технического прогресса, однако республиканская идеология говорит на это «нет» — пусть они выкручиваются сами. Правительство должно предвидеть мощные волны будущих структурных сдвигов. Адаптация экономики к изменению климата и к изменению демографической ситуации — всего лишь две из множества проблем «перехода», которые придется решать экономике и обществу в предстоящие годы. Новые технологии, речь о которых шла в главе 6 — включая роботизацию и искусственный интеллект, — создают дополнительные проблемы.
Последние и более ранние примеры таких изменений приводят к очень важному выводу: рынки сами по себе не в состоянии справиться с этой задачей. Причина проста, и мы уже говорили о ней: у наиболее пострадавших, например тех, кто потерял работу, меньше всего возможностей позаботиться о себе. Изменения зачастую приводят к обесценению их мастерства. Им, возможно, придется переехать туда, где создаются рабочие места, а цены на жилье в развивающихся частях страны нередко значительно выше. Даже если переподготовка может значительно улучшить перспективу получения работы, у них нет ресурсов для обучения, а финансовые рынки обычно предлагают деньги под ростовщические проценты. Они кредитуют под нормальный процент только тех, у кого имеются приличная работа, надежная кредитная история и хорошие активы в виде жилья — иными словами, тех, кто и так не нуждается в деньгах.
Таким образом, принципиально важно, чтобы правительство играло существенную роль в облегчении перехода, то есть проводило активную политику на рынке труда. Такая политика предполагает оказание помощи людям в переподготовке и поиске нового места работы. Другим инструментом правительства является промышленная политика, направленная на помощь в реструктуризации экономики с учетом будущих потребностей и в создании фирм, особенно малых и средних, в новых секторах. Некоторые страны, например скандинавские, показывают, что хорошо продуманная активная политика на рынке труда и в промышленности может обеспечивать создание рабочих мест с такой же скоростью, с какой они исчезают, и переключение людей со старой работы на новую. Конечно, и у них не все идет гладко, однако это объясняется недостаточным вниманием к факторам успеха политики.
Территориально ориентированная политика
При проведении правительством политики на рынке труда и в промышленности особое внимание необходимо уделять территориальным проблемам. Экономисты очень часто не придают значения социальному капиталу, как, впрочем, и другим видам капитала, которые создаются на конкретной территории. Когда рабочие места перемещаются из одного места в другое, экономисты порой считают, что люди должны перемещаться вслед за ними. Однако для многих американцев, привязанных к семьям и кругу друзей, это не так просто. С учетом высокой стоимости ухода за детьми многие зависят от родителей и не могут уехать на другое место для работы. Исследования последних лет высветили важность социальных связей, местной общины для благополучия людей.
В более широком смысле решения о том, куда перемещать, являются малопродуктивными. Слишком многие могут устремиться в крупные города, создавая пробки и перегружая местную инфраструктуру. Одними из главных причин, по которым заводы перемещались в сельские районы на Среднем Западе и Юге, были низкая зарплата, система государственного образования, обеспечивавшая подготовку достаточно квалифицированной рабочей силы, и инфраструктура, позволявшая легко подвозить сырье и вывозить готовую продукцию. Однако те же самые силы, которые обусловили низкий уровень заработной платы, теперь обостряют проблему деиндустриализации. Зарплаты были низкими в определенной мере из-за отсутствия мобильности — при идеальной мобильности зарплаты (с учетом квалификации) должны быть одинаковыми повсеместно. Так вот, именно отсутствие мобильности является ключом к пониманию причины болезненности деиндустриализации.
Короче говоря, нам нужна политика, ориентированная на конкретные территории (города или регионы, попавшие в сложную ситуацию) и помогающая восстановить местные общины и вдохнуть в них новую жизнь. Некоторым странам реализация такой политики удается очень хорошо: Манчестер, Англия, текстильная столица мира в XIX в., полностью преобразовался — с помощью британского правительства — в образовательный и культурный центр. Возможно, он процветает не так сильно, как в прежние времена, но его пример очень показателен на фоне Детройта, которому Соединенные Штаты просто позволили обанкротиться.
Правительство играло центральную роль при переходе от аграрной к производственной экономике. Теперь оно должно взять на себя аналогичную роль в переходе к новой экономике XXI в.
Один из самых важных факторов, отрицательно сказывающихся на индивидуальном благополучии, является чувство незащищенности. Незащищенность может также сказываться и на росте производительности труда: люди, не уверенные в том, что их не выкинут из собственных домов, или в том, что они не потеряют работу и не лишатся единственного источника дохода, не способны сконцентрироваться должным образом на производственных задачах. Те, кто защищен в большей мере, могут позволить себе занятие более рискованными видами деятельности, которые нередко вознаграждаются щедрее. В нашем сложном обществе приходится постоянно рисковать. Новые технологии могут лишить вас работы, хотя они и создают дополнительные рабочие места. Изменение климата несет с собой новые риски, связанные с ураганами и пожарами, с которыми мы сталкиваемся в последнее время. И вновь оказывается, что рынки не способны эффективно справиться как с этими серьезнейшими рисками, так и с рисками, связанными с безработицей, здравоохранением и выходом на пенсию. В одних случаях, вроде безработицы и медицинского обслуживания престарелых, рынки просто не предоставляют страхования, в других случаях (пенсионное обеспечение) они предлагают аннуитеты только за очень высокую цену, да и то без важных положений, например учета инфляции. Именно поэтому все развитые страны предоставляют социальное страхование, покрывающее как минимум многие из этих рисков. Правительства довольно поднаторели в таком виде страхования — транзакционные издержки в системе социального страхования США составляют лишь небольшую долю затрат, связанных с аналогичным частным страхованием. Вместе с тем необходимо понимать, что в нашей системе социального страхования есть большие пробелы — многие серьезные риски не покрываются ни рынками, ни правительством.
Одним из самых больших пробелов в нашей системе социальной защиты является то, что программа страхования на случай безработицы покрывает сравнительно небольшой риск — отсутствие работы в течение 26 недель, — оставляя без внимания значительно более серьезный риск долговременного отсутствия работы. Простая реформа — увеличение периода страхования и расширение охвата — могла бы неизмеримо усилить схему страхования на случай безработицы. Более сложная реформа должна предусматривать предоставление некоторых выгод в форме займов с выплатой в зависимости от будущего дохода, то есть таких займов, погашение которых зависит от будущего дохода человека. Небольшой период безработицы практически не меняет размер пожизненного дохода человека. Реальный «провал рынка» заключается в том, что он не позволяет безработному заимствовать под будущий доход для поддержания достойного уровня жизни своей семьи сегодня. У нас есть все возможности изменить ситуацию.
Конечно, хотелось бы, чтобы работники, которые, потеряв место, быстро находили новое, и активная политика на рынке труда, описанная выше, могла бы сильно помочь в этом. Полезны и программы помощи потерявшим работу в поиске нового места, пусть даже оплачиваемого не так хорошо. Люди нередко имеют нереалистичные ожидания в отношении зарплаты, которую они должны получать, а также занижают ценность наличия работы — не только дохода, но и социальных связей и их значимости для благополучия — и последствия отсутствия работы для будущего трудоустройства.
Каждый раз, когда мы рассматриваем программы страхования на случай безработицы, важно помнить, что они приносят дополнительную макроэкономическую выгоду. Это своего рода автоматические стабилизаторы — когда экономическая ситуация неблагоприятна и рабочие места создаются недостаточно быстро, они тут же включаются, и приносимый ими доход помогает экономике держаться на плаву. Есть все основания иметь наготове программы борьбы с глубоким кризисом наподобие того, что страна пережила после 2008 г.: такая защита будет стоить нам не так много во времена дефицита на рынке труда и, несмотря на затраты, сэкономит немало средств во время рецессий. Без них замедление или сжатие экономики будет намного хуже. Относительная слабость американской системы социальной поддержки в определенной мере обусловила остроту Великой рецессии 2008 г., которая оказалась намного серьезнее, чем в Германии и других странах Северной Европы.
Некоторые, особенно в высокотехнологичном сообществе, выдвигают интригующую идею безусловного базового дохода в качестве дополнения к существующей системе социальной поддержки. Кое-кто даже говорит, что он должен заменить все остальные программы социальной поддержки. Безусловный базовый доход представляет собой регулярно выплачиваемое пособие всем гражданам. Все будут получать чек от правительства, скажем, первого числа каждого месяца. Конечно, тем, кто имеет хорошую работу, придется возвращать правительству в виде налогов намного больше, чем они получают от него. Безусловный базовый доход будет выполнять роль системы социальной поддержки для всех без исключения, однако без административных расходов, которые характерны для целевых программ вроде страхования на случай безработицы и продовольственных талонов.
Сторонники такого подхода особенно подчеркивают полезность безусловного базового дохода для смягчения негативных эффектов в экономике с усиливающейся автоматизацией, где богатство может создаваться более быстрыми темпами, даже несмотря на сокращение количества традиционных рабочих мест.
У безусловного базового дохода действительно есть явные достоинства. Он может обеспечивать равенство и служить поддержкой для тех, кто не может найти работу. Он может устранять бюрократические процессы, связанные с получением доступа к каждому виду социальной поддержки и к таким программам социальной защиты, как продовольственные талоны и Medicaid.
Однако, на мой взгляд, простое обеспечение доходом вряд ли можно считать правильным подходом: для большинства людей работа — важная часть жизни. Это не означает, что они должны иметь 40-часовую рабочую неделю. Работники не просто выдержали, а стали жить лучше, когда продолжительность рабочей недели сократилась с 60 до 40 часов. Мы способны выдержать и еще одно сокращение продолжительности, скажем, до 25 часов. Более короткая рабочая неделя фактически привела к повышению производительности труда, и многие научились с пользой проводить дополнительные часы отдыха. Впрочем, некоторые так и не смогли сделать это.
Есть масса видов деятельности, которыми нужно заниматься, и многие из них будут не по силам роботам некоторое время. Наши города ждут, когда кто-то займется их благоустройством, наши старики и инвалиды нуждаются в большем уходе, а наша молодежь — в более качественном образовании. В условиях, когда есть люди, которые хотят работать, работа, которую нужно делать, и рынок, неспособный свести одно с другим, правительство должно взять на себя ответственность за действия — за программу создания рабочих мест, речь о которой пойдет в следующем разделе.
От многих представителей молодежи я слышу, что такое зацикливание на работе — это всего лишь мышление XX в. и что небольшой безусловный базовый доход позволил бы им вести насыщенную духовную жизнь или помогать другим без официальной занятости. Эту идею не следует отбрасывать, однако я не уверен, что она решит внутренние экономические проблемы, поможет справиться с повсеместной безработицей. Работа по-прежнему остается стержнем здоровой экономики, и нам необходима широкая программа поддержки сильного рынка труда, которая обсуждается далее.
Однако, прежде чем перейти к ней, следует отметить один недостаток безусловного базового дохода: маловероятно, что с учетом прижимистости американской финансово-бюджетной политики система безусловного базового дохода будет достаточно щедрой для поддержки хотя бы на уровне прожиточного минимума. Это наверняка потребует значительного повышения налогов.
Главным для повышения уверенности в будущем в Соединенных Штатах и Западной Европе — и центральным вопросом восстановления динамичной экономики — является, без всякого сомнения, наличие работы, хорошей работы. Те, у кого есть работа, беспокоятся, что мигранты отберут ее и приведут к понижению уровня оплаты труда. Их беспокоит то, что глобализация ведет к перемещению рабочих мест за границу. Они считают типичный аргумент экономистов о том, что по мере ликвидации старых рабочих мест создаются новые и более привлекательные, совершенно оторванным от жизни. Даже если такое созидательное разрушение и оправдывается в глазах некоторых, абсолютно очевидно, что оно не работает для очень многих.
Большинству с трудом удается поддерживать приемлемый баланс работы и личной жизни. Женщины хотят продвигаться по карьерной лестнице, однако им нужна также и счастливая семья. Мужчины хотят выкладываться на работе, однако и их беспокоит то, что для продвижения по службе нередко приходится жертвовать другими аспектами личной жизни, главное — временем, уделяемым семье. Многих беспокоит необходимость работы на фирмы, которые загрязняют окружающую среду или просто не желают брать на себя позитивную роль.
Рынки сами по себе не обеспечивают полной занятости и совсем не заботятся о том, чтобы работа прилично оплачивалась. Рынки, помимо прочего, очень плохо справляются с решением проблем баланса работы и личной жизни.
Если наша страна становится богаче в результате глобализации или развития технологий, то нам следует использовать плоды этого прогресса для улучшения жизни как минимум подавляющего большинства граждан. В том, что так много выгод (а в некоторые годы вообще львиная доля прироста ВВП) идет в карман всего 1% населения, нет ничего неизбежного, обязательного или хорошего. С учетом нашего богатства мы вполне могли бы развивать нашу экономическую систему так, чтобы не доводить до ручки так много семей. Здесь я объясняю, что может сделать правительство для создания такой экономики, которую мы должны иметь.
Нет политики важнее для обеспечения равенства, роста и эффективности, чем поддержание полной занятости. Самый главный аспект жизни на уровне среднего класса — приличная работа. Для этого, в свою очередь, необходимо наличие рабочих мест — макроэкономических условий, обеспечивающих полную занятость. Несмотря на уверенность многих консервативных экономистов в эффективной работе рынков, вряд ли кто усомнится в существовании продолжительных периодов, когда рынок сам по себе не обеспечивает полной занятости. Массированная безработица — это грандиозное разбазаривание ресурсов. Многие экономисты считают, что денежно-кредитная политика — понижение процентных ставок — является тем самым инструментом, на который нужно полагаться в первую очередь. Правильно это или нет, понятно, что есть времена — такие как прошлое десятилетие, — когда денежно-кредитная политика сама по себе недостаточна для восстановления в стране полной занятости. В такие времена требуется активная финансово-бюджетная политика — повышение расходов правительства или снижение налогов, даже несмотря на то, что это ведет к появлению дефицита.
На это потребовалось десятилетие, но через 10 лет после начала Великой рецессии США все же приблизились к полной занятости. (В сентябре 2018 г. безработица составляла всего 3,7%.) Статистика, впрочем, слишком приукрашивала действительность: работа была только у 70% трудоспособного населения, что намного ниже, чем в других странах, например в Швейцарии и Исландии, где занятость составляла 80 и 86% соответственно. При этом в Соединенных Штатах многие — порядка 3% — довольствовались частичной занятостью, поскольку не могли найти работу на полную ставку. Уровень американской безработицы мог бы быть выше, если бы столько народу не сидело в тюрьмах — почти 1% работоспособного населения, что значительно выше, чем в любой другой стране. Отражением слабости рынка труда является медленный рост реальной заработной платы — даже после многолетнего застоя в период Великой рецессии, в 2017 г., она выросла всего на 1,2% у работников с полной занятостью в возрасте старше 16 лет и при этом так и осталась ниже уровня 2006 г.
Даже когда денежно-кредитная политика неэффективна, финансово-бюджетная политика может стимулировать экономику. Увеличение расходов на высокомультипликативные виды деятельности (такие виды деятельности, которые оказывают на экономику значительное стимулирующее действие в расчете на вложенный доллар, например повышение квалификации учителей) за счет деятельности, не оказывающей такого действия (это все равно что платить иностранным подрядчикам за участие в далеких войнах), может дать хороший импульс экономике в условиях падения спроса, которое наблюдалось, например, после финансового кризиса 2008 г. Такой же эффект может оказать перенос налогового бремени с бедняков и среднего класса на тех, у кого больше возможностей платить налоги. Это, конечно, идет вразрез с налоговым законом, принятым в декабре 2017 г. Американская регрессивная система налогообложения — где верхушка общества тратит на налоги меньший процент от своего дохода, чем менее обеспеченные, — не только несправедлива, но и ослабляет макроэкономику, разрушая рабочие места. Аналогичный эффект оказывают и многочисленные лазейки, возможности уклониться от уплаты налогов, используемые сверхбогатыми: они не только усиливают неравенство, но и создают перекосы в экономике.
Некоторые налоги оказывают благоприятное влияние на экономику и могут даже стимулировать ее. Налог на выбросы углекислого газа заставит фирмы вкладывать средства в технологии, сокращающие выбросы. Им придется осуществить техническое переоснащение, знаменующее конец эпохи фактического субсидирования грязных производств. Экономика должна получить от этого тройную выгоду: улучшение экологической обстановки, поступление доходов, которые можно пустить на финансирование некоторых долгосрочных потребностей страны, и повышение спроса, ведущее к созданию рабочих мест и ускорению роста.
Даже при наличии бюджетных ограничений, связанных с ростом дефицита и национального долга, сбалансированную финансово-бюджетную политику можно использовать для стимулирования экономики. Принцип поддержания сбалансированного бюджета гласит, что повышение налогов с соответствующим увеличением расходов стимулирует экономику. А если к выбору налогов и расходов подходить осмотрительно, то экономика и, следовательно, рынок труда могут получить очень большой импульс.
Особенно значительный эффект финансово-бюджетная политика может дать в такой сфере, как инвестиции в инфраструктуру. На протяжении многих лет инфраструктура финансировалась недостаточно, а значит, у нее должны быть огромные инвестиционные потребности и высокая отдача от дополнительных вложений. Улучшение инфраструктуры может повысить приток частных инвестиций, поскольку компании выигрывают от получения более легкого доступа к рынкам. Таким образом, государственные вложения стимулируют частные расходы. Еще одной выгодой является экономия ресурсов. Огромные частные ресурсы расходуются впустую в результате забитых аэропортов и пробок на дорогах.
Хорошо структурированные инвестиции в инфраструктуру могут приносить и другие выгоды. Людям нужно как-то добираться до существующих рабочих мест, а общественный транспорт не развит или вообще отсутствует. Частью новой программы развития инфраструктуры должно стать создание хорошей системы общественного транспорта, которая будет связывать людей с рабочими местами.
Еще одной сферой, где целенаправленная финансово-бюджетная политика может сильно изменить ситуацию, являются научные исследования — частному сектору для процветания необходимо развитие науки и техники, финансируемое государством. В самом деле, большая доля ключевых научно-технических прорывов в последние три четверти века была осуществлена на государственные деньги, от создания интернета до разработки браузера и радара — список можно продолжать до бесконечности.
Все эти меры, увеличивающие совокупный спрос и, таким образом, рост в условиях недостатка спроса, являются одновременно и мерами по повышению предложения и потенциала выпуска продукции. В отличие от попыток стимулировать сторону предложения в рейгановском духе (путем снижения налогов и дерегулирования) названные меры реально работают.
Другие страны, особенно в Европе, считают полезным создание национального банка инфраструктурных инвестиций. Европейский инвестиционный банк, например, вкладывает более $94 млрд в год в проекты, которые способствуют росту европейской экономики и повышают уровень жизни, в частности в создание скоростной железнодорожной связи между крупными городами, в повышение надежности сетей электроснабжения и развитие дорожной сети. Америке придется вкладывать очень много, чтобы удовлетворить инфраструктурные потребности нашей растущей экономики, и такой банк мог бы помочь в привлечении необходимых финансовых ресурсов.
В большинстве случаев меры, о которых шла речь до сих пор, позволяют стране добиваться полной занятости. Вместе с тем трудно сказать, произойдет ли это в той экономике, к которой мы идем. В нашем мышлении влияние «рыночной идеологии» настолько сильно, что большинство экономистов верят в возможность обеспечения полной занятости в основном руками частного сектора, если, конечно, правительство будет проводить правильную финансово-бюджетную и денежно-кредитную политику. Однако что, если этого не случится?
У нас есть альтернатива: наем работников правительством. В Америке XXI в. необходимо признать новое право — право каждого человека, способного и желающего работать, на получение работы. Если рынок не оправдает надежд и если наша финансово-бюджетная и денежно-кредитная политика не даст результатов, правительство должно заполнить пустое место. Люди серьезно относятся к экономической безопасности, и повышение защищенности, обеспечиваемое такой поддержкой, будет оценено очень высоко. Кроме того, есть немало работы, которую необходимо делать. Многие наши школы обветшали и ждут ремонта или хотя бы покраски. Наши города можно сделать гораздо чище и прекраснее. Как мы уже говорили, это позор, когда есть работа, которую нужно выполнить, и есть люди, готовые взяться за эту работу, а наша экономическая и финансовая система подводит и общество, и этих людей.
Индия уже предоставляет такую гарантию (занятость в течение 100 дней) своим сельским жителям, готовым выполнять неквалифицированную ручную работу, и порядка 50 млн индийцев в год пользуются этой схемой. Если бедная страна вроде Индии может позволить себе это, значит, то же самое могут и Соединенные Штаты. Такой подход имеет еще одно достоинство — он помогает повысить уровень оплаты труда в сельской местности и смягчить проблему нищеты. Есть все шансы на то, что он поможет поднять заработную плату в нижних слоях американского общества и таким образом уменьшить неравенство.
Мир работы и уклад семейной жизни изменились со времен Второй мировой войны: тогда обычным было наличие одного кормильца в семье (мужчины) и одного неработающего (практически всегда женщина), теперь же в очень большой доле домохозяйств работают оба взрослых. Это обусловливает потребность в такой гибкости, какой не было в прошлом. Существует, например, потребность в отпуске по семейным обстоятельствам, и фирмам приходится все чаще соглашаться на гибкий график работы. Требуется и государственная помощь в организации ухода за детьми. Важнее всего то, что нам необходимо положить конец злоупотреблениям рыночной властью, связанным с работой по требованию и прерывистым графиком работы, о котором говорилось в главе 3.
Было бы хорошо, если бы это удалось сделать путем упрашивания работодателей. Однако такой подход не работал в прошлом, и не стоит надеяться, что он даст нужный эффект в будущем. Здесь принципиально необходимы описанные выше изменения в балансе власти работников и работодателей. То же самое относится к повышению спроса на рабочую силу на рынке труда. Этого, впрочем, вряд ли будет достаточно. Нам нужны регулирование и стимулы, кнут и пряник. Такие изменения принесут экономические выгоды не только семье, но и экономике в целом, а выгоды для общества будут намного выше, чем любое увеличение ВВП: они обеспечат вовлечение людей в политическую и социальную жизнь, а также сократят устойчивый гендерный разрыв в оплате труда и доходах.
Даже самые ярые защитники рынков понимают, что рынки сами по себе не обеспечивают социальной справедливости и равных возможностей, особенно в местах, для которых характерна дискриминация, и в таких обществах, как в США, где почти пятая часть детей растет в бедности. На конкурентных рынках труда (а как я уже подчеркивал, они редко бывают конкурентными) уровень оплаты труда определяется спросом и предложением. Взаимодействие рыночных сил может оставить низкоквалифицированных работников с заработной платой, которая слишком низка для сносного существования, не говоря уже о полноценной жизни. В сфере обеспечения социальной справедливости правительство играет очень важную роль — оно заботится о том, чтобы все имели приемлемый для жизни доход. Оно делает так, чтобы молодые люди получали квалификацию, необходимую для успеха, и доступ к работе, соответствующей этой квалификации, независимо от дохода, образования и социального положения их родителей. Наконец, оно следит за тем, чтобы некоторые люди и фирмы не использовали свою рыночную власть для получения непропорционально большой доли национального пирога.
По мере нашего перехода к более динамичной экономике частью плана должны становиться все более широкие цели в сфере обеспечения социальной справедливости и возможностей. Прежде всего, нам нужно сделать распределение рыночного дохода более равномерным (это иногда называют предварительным распределением). Однако, как бы мы ни старались, неравенство на рынке почти наверняка останется слишком высоким. Затем нужно использовать прогрессивное налогообложение, трансферты и программы государственных расходов для дальнейшего повышения уровня жизни. Если нам удастся сделать рыночные доходы более равномерными, уменьшится бремя их перераспределения. Акцент на предварительном распределении очень важен. Он подчеркивает, что более справедливое распределение дохода — это больше, чем вопрос перераспределения, налогов богатых в пользу нуждающихся.
Неравенство заложено в самом процессе генерирования дохода, когда фирмы используют монопольную или монопсоническую власть, эксплуатируют других (как было показано в предыдущих главах) или дискриминируют беззащитных или определенные расовые и этнические группы. Неравенство также возникает, когда генеральные директора пользуются недостатками корпоративного управления и выплачивают себе непомерные жалованья, оставляя меньше средств на оплату труда работников и инвестиции в бизнес. Запрет такой практики, реформирование процедур корпоративного управления, принятие более эффективного трудового законодательства, усиление и ужесточение антидискриминационного и антимонопольного законодательства — довольно простые меры (если не брать в расчет политику) повышения равномерности распределения дохода. Как уже говорилось, рынки существуют не в вакууме — их нужно структурировать с помощью правил, регулирования и политики. Некоторые страны неплохо справились с этим и добились более высокой эффективности и равенства рыночных доходов.
Неравенство существует не только из-за тех правил, которые влияют на доходы, получаемые людьми, но и из-за тех, от которых зависит, в какой мере корпорации могут эксплуатировать других. Наша финансовая система усиливает неравенство: те, кто находится внизу, платят высокий процент, когда заимствуют, и получают низкий процент, когда вкладывают деньги в банк. «Реформы» в банковском секторе — такие как отмена ограничений на устанавливаемые процентные ставки — лишь усугубляют ситуацию. В этом секторе конкуренция не только ограниченна, но и ведется в основном за возможность эксплуатировать излишне доверчивых клиентов.
Существует множество реформ, которые могли бы повысить равенство. Так, политика помощи низшим слоям общества может включать в себя повышение минимального уровня оплаты труда, дотации к заработной плате и налоговый вычет на заработанный доход, повышающий то, что выплачивает частный сектор, до приемлемого уровня.
Даже если более высокие доходы обеспеченных не являются результатом эксплуатации тех, кто ниже по социальному статусу, их преимущество можно считать несправедливым, когда оно добыто не собственными усилиями, а получено по наследству. Это подводит нас к ключевой проблеме передачи преимуществ и помех от поколения к поколению. Конечно, те, кто имеет более высокий доход, уровень жизни и высшее образование, делают все от них зависящее для обеспечения преимущества своим детям. Более того, чем сильнее неравенство доходов, уровня жизни и образовательного уровня в одном поколении, тем значительнее оно будет в следующем поколении. Именно поэтому вопрос уменьшения неравенства сегодня является неотъемлемой частью программы повышения равенства возможностей завтра.
Это нечестно, когда ребенок, родившийся в бедной семье, обречен на отсутствие возможности реализовать свой потенциал. Ни одно гуманное общество не может осуждать ребенка за неудачи или плохой выбор родителей. В стране, где один из каждых пяти детей растет в бедности, это не абстрактный вопрос, а абсолютно практическое дело. Именно поэтому программы обеспечения детским питанием и медицинским обслуживанием, а также предоставления возможностей получить образование, от дошкольного до университетского, имеют огромное значение.
Высококачественное государственное образование может стать главной силой сплочения общества. Полвека назад дискриминация женщин закрывала для них множество возможностей, поэтому работа в сфере образования могла привлекать талантливых женщин несмотря на низкую заработную плату. С ослаблением дискриминации по гендерному признаку и с расширением возможностей для женщин в других секторах пул высококвалифицированных женщин, готовых работать учителями за невысокую заработную плату, сократился. Для сохранения качества образования в этой ситуации необходимо значительно повысить уровень оплаты труда преподавателей (и, следовательно, расходы на образование).
Поскольку наша страна становится все более экономически сегрегированной, где дети из бедных семей все чаще живут в окружении детей из таких же семей, местная образовательная система приводит к значительному и непрерывно усиливающемуся неравенству в уровне подготовки. Дети из богатых общин, таким образом, имеют возможность получать более качественное образование, чем дети из бедных общин. Такая же картина наблюдается в колледжах и университетах, где стоимость обучения растет намного быстрее доходов тех, кто находится на средних и нижних ступенях социальной лестницы. У выходцев из более бедных семей нередко остается одна возможность получить высшее образование — влезть в разорительные долги. Они стоят перед непростым выбором: отказаться от высшего образования и обречь себя на низкую заработную плату до конца жизни или получить высшее образование, взвалив на плечи неподъемный долг, который придется погашать целую вечность.
Хорошее государственное образование для всех, таким образом, становится центральным вопросом любой программы обеспечения равенства или равных возможностей. Это требует увеличения национальных расходов. Можно ли рассчитывать на то, что в сферу образования пойдут хорошие учителя, когда разрыв между их зарплатой и зарплатой в банках и других областях в нашем обществе настолько велик? И можно ли ожидать высокого качества образования везде, когда так велик разрыв между ресурсными базами местных сообществ? Это не вопрос повышения заинтересованности учителей путем доплаты за результативность — подачка в виде пары тысячи долларов за более высокие баллы учеников вряд ли повлияет на разрыв зарплат учителей и, скажем, банкиров. Помимо прочего, учителя — это специалисты, и поощрительная оплата труда обесценивает их профессиональную гордость. Кардиохирург оскорбится, если сказать ему: «Чтобы стимулировать вас, я буду платить вам больше за успешные операции». Хирург выкладывается и делает все от него зависящее во время каждой операции. Точно так же поступает значительная часть наших учителей. Мы повысим результативность, если будем оказывать больше уважения (вместо постоянных нападок на учителей и их профсоюзы, которые вошли в моду в некоторых кругах), привлекать более квалифицированных учителей высокими зарплатами (положив конец гендерной дискриминации, укоренившейся в профессии) и создавать более комфортные условия работы, в том числе путем уменьшения классов.
Реальная раковая опухоль американского общества — это расовая, этническая и гендерная дискриминация. Мы начали осознавать, насколько она вездесуща и неизбывна, лишь в последнее время, глядя на ужасные примеры жестокости полиции и массовых арестов. Дискриминация — моральная проблема, однако она имеет экономические последствия. Как и любая злокачественная опухоль, она подрывает нашу жизнеспособность. Те, кто страдает от дискриминации, зачастую не могут реализовать в жизни свой потенциал, а это есть не что иное, как непроизводительное использование самого важного экономического ресурса страны, наших граждан.
Как говорилось в главе 2, прогресс в устранении расовой дискриминации в последние полвека замедлился, а потом и вовсе прекратился — после того, как на протяжении нескольких лет законодательство о гражданских правах давало эффект, а сегрегация уменьшалась, суды остановили позитивные изменения, а Верховный суд поставил в них точку, выхолостив в 2013 г. ключевые положения закона об избирательных правах 1965 г. В главе 2 показано, как американская мечта стала мифом для тех, кто находится в нижней части пирамиды доходов, особенно для представителей меньшинств. Расовая, этническая и гендерная дискриминация играет одну из ключевых ролей в усилении неравенства и экономической и социальной сегрегации.
Дискриминация в Америке очень многолика. В сфере финансов, жилья и приема на работу она зачастую малозаметна, а вот в нашей системе поддержания правопорядка и судебной системе — абсолютно неприкрыта. Ничто так не выделяет Америку, с ее точки зрения и с точки зрения других, как преданность верховенству закона и справедливости. В клятве верности, с которой многие американские дети начинают учебный день, есть высокие слова: «…со свободой и справедливостью ко всем». Однако, как и американская мечта, они тоже не более чем миф. Более точная формулировка должна выглядеть так: «…со справедливостью для всех, кто может позволить ее себе» — и с довеском: «…особенно если они белые». Америка получила известность в мире как страна, которая держит за решеткой больше народу (по отношению к численности населения), чем любая другая. Невероятно, но на Соединенные Штаты приходится 25% всех заключенных в мире, хотя их население составляет не больше 5% населения мира, и среди этих заключенных непропорционально большая доля афроамериканцев. Только сейчас эту систему массового лишения людей свободы начинают признавать тем, чем она является, — не только ужасно несправедливой и дискриминационной, но потрясающе неэффективной.
Пережиток в виде глубоко укоренившейся расовой и гендерной дискриминации не исчезнет сам по себе. Нам необходимо понять глубинную институциональную основу расизма и других форм дискриминации и искоренить ее. Это означает, что расовое, этническое и гендерное равенство не наступит, если мы не будем более строго исполнять наше антидискриминационное законодательство во всех уголках страны. Однако на этом нельзя останавливаться. Нам нужно законодательство о гражданских правах нового поколения.
Нам требуются политические инициативы и экономические программы для обеспечения равенства возможностей. В нашей стране существует множество ловушек бедности — группы людей, живущих в определенных местах вроде Аппалачского региона или имеющих определенное происхождение вроде индейцев и афроамериканцев, которым нужно помочь выбраться из ямы. Мы уже понимаем механизмы передачи преимуществ и помех от поколения к поколению. Теперь надо применить полученные знания для ликвидации ловушек бедности, где бы они ни возникали и какой бы ни была их причина.
Доступ к образованию, хорошему питанию и медицинскому обслуживанию — требование обязательное (но недостаточное). Признав, что наша финансируемая из местных бюджетов система образования превратилась в механизм поддержания экономического неравенства, мы должны значительно увеличить федеральное финансирование. Признав, что дети из бедных семей попадают в неблагоприятное положение еще до поступления в школу, мы также должны развернуть национальные программы дошкольного образования.
Расовая справедливость неразрывно связана с экономической справедливостью. Если мы устраним все виды неравенства, если добьемся того, чтобы семьи из нижних слоев общества могли предоставлять детям такие же возможности, как и семьи из высших слоев, то сможем продвинуться в обеспечении расовой, экономической и социальной справедливости, а также создать более динамичную экономику.
У справедливости есть такая грань, в отношении которой политики много чего обещают, но дальше обещаний дело не идет: благосостояние будущих поколений. Налоговый закон 2017 г. оставляет огромную дыру в бюджете страны, и поэтому правительство вынуждено пускаться в заимствования. Как ни парадоксально, республиканцы в конгрессе выступали против чрезмерного долга — он ведь ложится бременем на будущие поколения — до тех пор, пока не получили возможность обеспечить обогащение корпораций и миллиардеров. Проблема межпоколенческой справедливости имеет три аспекта, которые не получают достаточного внимания, и любая прогрессивная программа должна учитывать это.
Во-первых, что реально ложится бременем на будущие поколения, так это отсутствие инвестиций как государственных, так и частных. Даже самые оптимистичные оценки говорят о том, что акционерный капитал Америки не поспевает за ростом доходов. Если мы не создадим условия для того, чтобы молодежь могла получить адекватное образование, у нее не будет возможности реализовать свой потенциал. А если мы не будем вкладывать деньги в инфраструктуру и технологию, мир, который она получит по наследству, не сможет поддерживать нынешний уровень жизни.
Во-вторых, еще одной такой планеты, как наша, нет. Если здесь ситуация станет не слишком хорошей, у нас не будет другого места, куда можно перебраться. Тем не менее мы продолжаем разорять наш мир — хуже всего дело обстоит с изменением климата. Ситуация ухудшается год от года предсказуемым образом. Сам подход правительства к защите окружающей среды и принятию решений несет в себе несправедливость в отношении наших детей. В главе 7, напомню, мы говорили о том, что правительство при оценке регулирования должно проводить анализ экономической целесообразности. Частью такого анализа является сопоставление, скажем, сегодняшней стоимости экологического регулирования с выгодами, которые оно принесет не только сегодня, но и в будущем. Если запретить, например, грязные угольные электростанции, сегодня затраты могут возрасти, но выгоды от улучшения состояния здоровья людей и замедления изменения климата мы будем получать многие годы спустя. Ключевой вопрос при проведении такого анализа выглядит так: как следует сравнивать доллары будущих выгод с долларами сегодняшних затрат? В соответствии с методикой, принятой в администрации Трампа, («реальный») доллар через 50 лет, когда наши дети достигнут зрелости, будет стоить всего ¢3. По существу, это просто обсчитывание будущего. Если выгода от экологического регулирования для наших детей не превысит более чем в 30 раз сегодняшние затраты, то, с точки зрения администрации, регулирование вводить не следует. При такой арифметике неудивительно, что проблема изменения климата никого не интересует.
В-третьих, по разным причинам у большой части молодых людей нет возможностей, которые были, скажем, у меня в начале карьеры. Миллионы взваливают на себя бремя студенческого кредита, который мешает свободному выбору карьеры — они постоянно думают о погашении кредита, — созданию семьи или приобретению собственного дома. А стоимость жилья тем временем быстро растет из-за легких денег, плохо продуманного налогового кодекса и финансового дерегулирования. Наше поколение наслаждалось приростом капитала. Следующему поколению придется ломать голову над тем, как получить доступное жилье. Такой разрыв в благосостоянии разных поколений — один из очень тревожных моментов. Родители, которые сорвали куш на недвижимости, могут поделиться своим богатством с детьми, а те — передать его своим детям. Однако родители, у которых нет в собственности недвижимости, мало что могут оставить детям и внукам. Неравенство в одном поколении может, таким образом, усиливаться в другом. Выход здесь видится в изменении налоговой политики, о котором речь пойдет дальше в этой главе, и в программах ипотечного кредитования и предоставления студенческих кредитов, рассматриваемых в следующей главе.
Прогрессивная, справедливая и эффективная налоговая система должна быть важной частью динамичного и справедливого общества. Мы уже говорили о мерах, которые необходимо предпринять правительству в сферах государственного образования, здравоохранения, исследований и инфраструктуры; создания хорошей судебной системы и обеспечения минимальной социальной защиты. На все это нужны ресурсы, то есть налоги. Было бы справедливо, если бы те, кто имеет более высокую платежеспособность, — и те, кто обычно получает больше от нашей экономики, — делали более значительный вклад. Однако, как отмечалось в главе 2, представители высших слоев общества фактически платят более низкие налоги, чем те, кто довольствуется более низким доходом. В этом и других смыслах ситуация только ухудшалась в последние три десятилетия, — а налоговый закон 2017 г. с его повышением налогов для большинства представителей среднего класса в целях финансирования налоговых льгот для корпораций и миллиардеров представляет, пожалуй, наихудший образец налогового законодательства.
Простое требование к корпорациям и богатым людям уплачивать справедливую долю налогов — очень скромное отступление от нашей нынешней регрессивной системы — могло бы принести в казну пару триллионов долларов за 10 лет. Для этого нужно не просто поднять налоговые ставки, а устранить массу лазеек, которые с подачи лоббистов крупных корпораций были встроены в наш налоговый кодекс. Вместо льготного налогообложения недвижимости (предусмотренного в законе 2017 г.) для дохода от земли следует установить повышенную налоговую ставку. Когда налоги взимают с работников, они могут перестать трудиться изо всех сил; когда налоги взимают с капитала, он может уйти в другие места, а люди — потерять интерес к сбережению. С землей все обстоит иначе. Она всегда находится здесь независимо от того, облагают ее налогами или нет. Выдающийся экономист XIX в. Генри Джордж настаивал на том, чтобы доход от земли — рента — облагался по ставке 100%. Налогообложение ренты может привести к появлению более производительной экономики. Сейчас значительная доля сбережений вкладывается в землю, а не в производительные активы (инвестиции в исследования, основные средства). Налогообложение прироста стоимости земли и ренты будет служить стимулом для перенаправления сбережений в производительный капитал.
Есть и другие налоги, которые могут одновременно увеличивать эффективность экономики и повышать доходы бюджета. Например, налог на выбросы углекислого газа напоминает домохозяйствам и фирмам о необходимости сокращать выбросы парниковых газов. В отсутствие таких налогов люди не принимают во внимание социальные издержки, которые связаны с их деятельностью, приводящей к выбросам углекислого газа. Такие налоги также повышают интерес к инвестициям в инновации, снижающие выбросы, и могут играть центральную роль в достижении целей по ограничению глобального потепления, установленных на международных конференциях по климату в Париже (2015 г.) и Копенгагене (2009 г.). Без налогов эти цели достичь трудно, а стоимость провала огромна — уже в 2017 г. мир понес рекордные убытки от стихийных бедствий, связанных с изменением климата, в том числе убыток в размере $245 млрд от ураганов «Харви», «Ирма» и «Мария» — проявления предсказанного повышения изменчивости погоды в результате глобального потепления. Повышение уровня моря также будет иметь огромную цену для прибрежных штатов — значительная часть Флориды и Луизианы окажется под водой или будет страдать от приливных наводнений. Уолл-стрит тоже утонет, хотя некоторые могут сказать, что это не так уж и плохо.
Общий принцип таков: налогообложение любой экономической деятельности, где частный доход больше общественного, идет на общее благо. Вот еще один пример необходимости налогообложения: краткосрочная финансовая торговля общественно непродуктивна. Обычно в таких сделках один человек рассчитывает получить преимущество над другим в результате своей более полной информированности. При этом оба могут верить в то, что преимущество на их стороне. Во многих отношениях фондовый рынок представляет собой казино для богачей. И хотя азартная игра может доставлять непродолжительное удовольствие, деньги просто перетекают из одного кармана в другой. Азартная игра — и краткосрочная торговля — не делает страну более богатой или более продуктивной, а зачастую она заканчивается горькими слезами для одной или другой стороны. Чрезмерно активная торговля, особенно высокочастотная, не несет никакой социальной функции. Хорошо продуманный налог на финансовые операции не только принесет деньги в казну, но и повысит эффективность и стабильность экономики.
Можно не сомневаться в том, что группы с особыми интересами ополчатся против подобных налогов. Я не хочу делать вид, что их введение будет политически легким. Однако если оставить политику в стороне, то нам просто необходимо получить достаточно средств и сделать так, чтобы Америка перестала быть богатой страной с бедным народом, чтобы жизнь на уровне среднего класса стала доступной для всех американцев.
Изменения, рассмотренные в этой главе, в сочетании с реформами, обсуждаемыми нами ранее, необходимы для создания динамичной, быстро растущей экономики, которая служит людям. Многие из предлагаемых мер вряд ли можно назвать новыми — как уже говорилось в этой книге, их вариации успешно применяются в других странах. Трудности лежат не в сфере экономики. Они — в сфере политики.
Даже если мы будем проводить правильную политику и успешно осуществим реформы, описанные здесь, достижение уровня жизни, соответствующего среднему классу, может оказаться проблематичным: семьи с приемлемой работой не обязательно получат адекватное пенсионное обеспечение или возможность отправить детей в колледж. Точно так же, как в старые времена фермеры объединялись, чтобы построить новый амбар, а семьи сплачивались в трудные времена, наше общество должно объединиться, ибо наилучшие результаты мы получаем, когда все действуют сообща. Конкретная программа восстановления роста является частью более широкого стремления сделать жизнь на уровне среднего класса доступной для всех. В следующей главе мы поговорим о том, как этого можно добиться.
Войти с помощью соц. сетей: