Книга: Наедине с собой
Назад: Шестая книга
Дальше: Восьмая книга

Седьмая книга

Что такое порок? То самое, что ты уже часто видел. И что бы ни произошло, всегда будь готов сказать: «Ведь это то самое, что я уже часто видел». Вообще, куда ни посмотри, всюду найдешь одно и то же: оно составляет содержание истории древней, средней и новой, к нему же сводится в данный момент жизнь государства и отдельных домохозяйств. Нет ничего нового: все и обыденно, и кратковечно.

Шекспир в одном из своих сонетов писал: «Ничто не вечно под луной…», а Николай Михайлович Карамзин сказал иначе:

 

Ничто не ново под луною:

Что есть, то было, будет ввек.

И прежде кровь лилась рекою,

И прежде плакал человек… –

 

Эти строки из стихотворения «Опытная Соломонова мудрость, или Выбранные мысли из Екклесиаста» прекрасно передают суть многих размышлений Марка Аврелия. Заметим, что этим отличается проза от поэзии: поэт передает в нескольких строках то, для чего прозаику требуются тома. Первая строка – «ничто не ново под луной» – представляет собой русский перевод известного латинского выражения «Nil novi sub luna».

Что могло бы свести на нет основоположения, кроме угасания соответствующих им представлений? Но в твоей власти всегда вновь вызывать к жизни эти представления. Я могу составить себе о данном предмете надлежащее убеждение. А если так, то чего же мне тревожиться? То, что вне моей души, не имеет решительно никакого отношения к моей душе. Усвой это, – и ты на правильном пути. Ты можешь еще воскреснуть. Смотри же снова на вещи так, как ты смотрел некогда: в этом и есть воскресение.

Суетные заботы о внешнем блеске, сценические представления, приобретение стад мелкого и крупного скота, бои гладиаторов, драка щенят за брошенную им кость и рыб за корм в садке, кропотливая работа муравьев, беготня испуганных мышей, движения кукол, потягиваемых за веревочку, – все это явления одного порядка. Среди всего этого следует хранить благожелательность, без заносчивости, но не упускать из виду, что ценность каждого человека определяется ценностью предметов его устремлений.

При каждой речи следует обращать внимание на то, что говорится, при каждом устремлении – на то, что из этого получается. В первом случае нужно следить за смыслом, во втором раньше всего смотреть на преследуемую цель.

Хватит ли моих душевных сил для этого или же нет? Если хватит, то я воспользуюсь ими для дела – как орудием, данным мне природой Целого. Если же не хватит, то я уступлю это дело тому, кто сможет его лучше исполнить, если только оно не является моею обязанностью, или же свершу, что сумею, призвав на помощь того, кто, воспользовавшись и моим разумом, осуществит требуемое в данный момент общим благам. Ибо, делаю ли я что-нибудь своими силами или же с помощью другого, стремиться следует лишь к тому, что требуется общим благом и согласно с ним. Сколько людей, некогда прославленных, ныне предано забвению! А сколько тех, что прославляли их, уже давно в могиле?

Не стыдись прибегать к помощи других. Тебе предстоит выполнить свою задачу, подобно воину при штурме стен. Что, если ты, вследствие хромоты, не сможешь один влезть на стену, а при помощи других это могло бы удасться тебе?

Пусть не тревожит тебя будущее! Ведь ты достигнешь его, если это будет нужно, обладая тем же разумом, которым ты пользуешься в настоящем.

Все сплетено друг с другом, всюду божественная связь, и едва ли найдется что-нибудь чуждое всему остальному, ибо все объединено общим порядком и служит к украшению одного и того же мира. Ведь из всего составляется единый мир, все проникает единый бог, едина сущность всего, един закон, един и разум во всех разумных существах, едина истина, если только едино совершенство для всех существ одного и того же рода и причастных одному и тому же разуму.

Все материальное очень скоро исчезает в мировой сущности, каждое причинное начало очень скоро поглощается мировым разумом. И память обо всем не менее скоро находит могилу в вечности.

Для разумного существа одно и то же действие согласно и с природой, и с разумом.

Нужно быть правым, а не исправляемым. Каково отношение между членами сплошного и единого тела, таково же и между разделенными пространством разумными существами, созданными для соучастия в едином деле. Эта мысль глубже западет в тебя, если ты будешь часто говорить себе, что ты являешься членом Целого, состоящего из разумных существ. Если же ты назовешь себя отдельной частью, то не будешь любить людей от всего сердца, и деятельность на благо других не доставит тебе окончательного удовлетворения. В этой деятельности ты будешь видеть только свой долг, а не свое собственное благо.

Пусть с тем, что может претерпеть от чего-либо приходящего извне, происходит что угодно; потерпевшее и будет жаловаться, если пожелает. Я же, если не буду убежден, что случившееся – зло, не понесу вреда. Не быть же убежденным – зависит от меня самого.

Кто бы что ни делал или ни говорил, я должен оставаться хорошим человеком. Так золото, изумруд или пурпур могли бы сказать: «Что бы кто ни говорил или ни делал, а я должен остаться изумрудом и сохранить свою окраску».

Господствующее начало не может стать причиной собственного замешательства, не внушает себе ни страха, ни сокрушения. Если же кто-то посторонний попытается устранить его или причинить ему огорчение, то пусть он и делает это. Господствующее начало сознательно не впадет в такое состояние. Тело пусть само заботится, чтобы не перетерпеть чего-либо, и может сообщить, если такое случится. Душа же, способная бояться и печалиться, благодаря убеждающему ее воображению сохранит спокойствие, если ты заставишь ее отбросить подобное воображение. Господствующее начало само по себе ни в чем не нуждается, если только само не возбудит в себе нужды. Поэтому оно не знает ни волнений, ни препятствий, если не создаст их для самого себя.

Блаженствовать – значит обладать благим гением и господствующим началом, исполненным блага. Что же ты тут делаешь, воображение? Уйди же, ради богов, так же как и пришло, ты не нужно мне! Явилось же ты в силу застарелой привычки. Я не гневаюсь на тебя, только уйди.

Боится кто-нибудь изменения? Но что может возникнуть без изменения? Что более свойственно природе Целого? Мог бы ты сам пользоваться баней, если бы дерево, сгорая, не было бы способно к изменению? Мог бы ты питаться, если бы пища не была бы способна к изменению? А что другое из полезного могло бы осуществиться без изменения? Неужели ты не видишь, что изменение, претерпеваемое тобой, вполне подобно упомянутым и что оно равно необходимо для природы Целого?

Все тела несутся в мировой материи, как в стремительном потоке; они тесно связаны с Целым, действуя заодно с ним, подобно нашим членам в их соответствии друг с другом.

Сколько Хрисиппов, сколько Сократов, сколько Эпиктетов поглотила уже вечность! Пусть эта мысль приходит тебе в голову по поводу каждого человека и каждой вещи.

Меня занимает только одно: как бы не сделать того, что не отвечает природе человека, не поступить не соответствующим ей образом, не действовать в разногласии с нею в данный момент.

Скоро ты забудешь обо всем, и все, в свою очередь, забудет о тебе.

Человеку свойственно любить и заблуждающихся. Ты достигнешь этого, если проникнешься мыслью, что они сродни тебе, а прегрешают по неведению и против своей воли. Еще немного, и тебя, и их настигнет смерть. Никто из них – это самое главное – не причинил тебе вреда, ибо не сделал твою душу худшей, чем она была до того.

Для природы Целого вся мировая сущность подобна воску. Вот она слепила из нее лошадку; сломав ее, она воспользовалась ее материей, чтобы вылепить деревцо, затем человека, затем еще что-нибудь. И все это существует лишь самое краткое время. Для ларца нет ничего ужасного в том, чтобы быть разобранным, как и в том, чтобы быть сколоченным.

Лицо, искаженное гневом, ужасно и противоестественно. Если такое выражение повторяется часто, оно как бы умерщвляет человеческий облик, гасит его, так что никоим образом нельзя его восстановить. Из этого можно понять, что гнев противоречит разуму. Если мы лишимся осознания заблуждений, то для чего еще жить?

Стоики и представители других философских школ античности утверждали, что знание своего изъяна, осознание своих заблуждений – первый шаг к исправлению ситуации, подобно тому, как диагностика – первый шаг к излечению заболевания и выздоровлению. Об этом писали Эпиктет, Сенека, Эпикур и другие.

Природа-вседержительница скоро изменит все то, что ты видишь, и из его сущности создаст что-нибудь другое, а затем и еще что-нибудь новое, дабы вечно юным пребывал мир.

Если кто выступил против тебя, немедля дай себе отчет, в силу каких представлений о добре и зле он это сделал. Уяснив это, ты не будешь жалеть его и не станешь ни удивляться, ни гневаться. Если ваши взгляды на добро совпадают, ты должен простить его, а если расходятся, то легче сохранить доброжелательность по отношению к тому, кто искренне заблуждается.

Не думай о том, чего у тебя нет, как принадлежащем тебе. Выбери из того, чем обладаешь, наиболее ценное и сообрази, скольких усилий стоило бы его приобретение, если бы его у тебя не было. Но остерегайся, как бы, сосредоточив внимание на этом, ты не переоценил его значения и не лишился спокойствия духа при его возможной пропаже.

Сосредоточься в самом себе. Разумное и руководящее начало по природе таково, что довольствуется собой в своей праведной деятельности и проистекающем из нее спокойствии.

Искорени воображение. – Положи конец влечениям. – Не выходи за пределы настоящего. – Познай происходящее как с тобой, так и с другими. – Разложи и раздели все предметы на начало причинное и начало материальное. – Думай о последнем часе. – Предоставь чужим заблуждениям оставаться там, где они имели место.

Старайся проникнуть мыслью в смысл речи. И пусть твоя мысль углубляется в возникающее и действующее.

Простота, скромность и безразличие к тому, что лежит между добродетелью и пороком – да служит тебе украшением. – Люби род человеческий. – Повинуйся богу. – Ведь поэт говорит: «Все сообразно с законом». – «А что, если существуют одни только элементы?» – Достаточно помнить, что все сообразно закону.

Диоген Лаэртский писал, что Аристон Хиосский, философ-стоик, ученик Зенона Китийского (первая половина III в. до н. э.), указывал, что следует «жить в безразличии ко всему, что лежит между добродетелью и пороком, и не допускать в отношении к этим вещам ни малейшей разницы: все должно быть одинаково». Исследователи считают, что именно знакомство Марка Аврелия с трудами Аристона привело к тому, что он отказался от риторики в пользу философии.

О смерти: или рассеяние, если все атомистично, или угашение и изменение, если все едино.

О страдании: если оно невыносимо, то смерть не преминет скоро положить ему конец, если же оно длительно, то его можно стерпеть. Душа сохраняет свой мир силою убеждения, и господствующее начало не становится хуже. Члены, пораженные страданием, пусть заявляют об этом, если могут.

О славе. Вглядись в образ мыслей честолюбцев: каков он и каково то, к чему они стремятся и чего избегают. На берегу морском один слой песка наносится на другой и скрывает его под собой. Точно так же и в жизни: бывшее раньше очень быстро исчезает под тем, что наступает вслед за ним.

Слова Платона: «Думаешь ли ты, что душе возвышенной и объемлющей своим взором все время и все сущее, жизнь человеческая покажется чем-нибудь значительным?» – «Это невозможно», – сказал он. «Следовательно, и смерть подобный человек не сочтет за нечто ужасное?» – «Отнюдь нет».

Слова Антисфена: «Делать добро и пользоваться в то же время дурной славой – в этом есть нечто царственное».

Плутарх считал, что эти слова принадлежат не Антисфену, а Александру Македонскому. А вот Эпиктет и Диоген Лаэртский утверждали, что так высказался Антисфен.

Позор, если лицо послушно велениям души, принимает вид и выражение, сообразные с ней, а сама душа не в силах придать себе надлежащий вид и выражение.

Что пользы гневаться на вещи? Дела нет до наших чувств вещам…

Будь и богам бессмертным, и нам, земнородным, отрадой.

Нельзя, чтоб в день свой не пожата жизнь была, как спелый колос, – не жил сей, не умер тот.

Хотя б меня с двумя детьми забыли вы, Цари небес, – все ж разум есть и правда в том.

Мне сопутница – правда; со мною добро. Пусть не увлекает тебя ни чужое отчаяние, ни ликование.

Стоики считали сочувствие страстью, а страсти все являлись пороком с их точки зрения. Так что сочувствие, сострадание – низменное состояние души, которого следует избегать. То есть, если кто-то испытывает страдание, то не стоит страдать вместе с этим человеком, гораздо лучше воспользоваться своим разумом и оказать ему посильную помощь.

Слова Платона: «На это же я представлю справедливое возражение: «Не хорошо ты судишь, милый друг, если думаешь, что сколько-нибудь дельный человек должен учитывать возможность остаться в живых или умереть, а не смотреть в своем действии только на то, справедливо или несправедливо он действует и достойно ли человека хорошего или дурного».

«Таково то, мужи Афинские, истинное положение вещей. Если кто сам себе назначил известную должность, считая ее наилучшей, или же был назначен на оную начальником, то должен и оставаться на ней, подвергаясь опасностям и не считаясь ни с чем, ни со смертью, ни с чем-либо другим, кроме постыдного».

Можно предположить, что Марк Аврелий примеряет на себя цитату Платона, высказывая таким образом некое недовольство своим положением императора, однако, тут же утверждая, что отказаться от этого положения невозможно, так как следует неукоснительно выполнять свой долг, считаясь не с собственными желаниями, а лишь с возможностью совершить нечто несообразное со своей природой (в стоическом смысле), постыдное.

Но, мой милый, вникни-ка, не есть ли благородное и доброе нечто другое, нежели спасение чужой или своей жизни. Ведь истинный муж должен желать не того, чтобы прожить столько-то времени, и не должен цепляться за жизнь, а, понадеявшись в этом на бога и поверив женщинам, что от судьбы не уйдешь, должен помышлять только о том, каким бы это образом прожить то время, которое суждено жить, возможно лучше.

Наблюдай движение светил, как принимающий участие в нем, и постоянно размышляй о переходе элементов друг в друга. Ибо подобные представления очищают от грязи земной жизни.

Прекрасны слова Платона: «Кто делает предметом своих речей человека, тот должен как бы с вершины горы обозреть все земное: сборища, походы, полевые работы, браки, разводы, рождения, смерти, шумные судьбища, пустыни, различные племена варваров, празднества, похороны, ярмарки, смешение разнородного и сложенное из противоположностей».

Этой цитаты в дошедших до наших времен текстах Платона исследователи не обнаружили. Возможны несколько вариантов: либо цитата выпала из текста и нам осталось высказывание самого Марка Аврелия, либо это цитата не из сочинений Платона, но случайно попала на это место. Можно предположить также и то, что Марк Аврелий располагал несколько более обширным собранием сочинений Платона, нежели нынешние исследователи.

Оглянись на прошедшее: сколько переворотов пережили уже государства! Можно предвидеть и будущее. Ведь оно будет совершенно в том же роде и не выйдет из ритма происходящего ныне. Поэтому и безразлично, будешь ли ты наблюдать человеческую жизнь в течение сорока лет или же десяти тысяч лет. Ибо что увидишь ты нового?

 

Все назад притечет: что взрастила земля,

Обратится в прах;

А небесный посев, от земли вознесен,

Расцветет в небесах.

 

Это – или разложение сплетенных между собой атомов, или подобное же рассеяние бесчувственных элементов.

Питьем и яством, зельями волшебными мнят отвести от устья смерти дней русло.

Коли ветр от богов налетит, мы должны и труды претерпеть без роптанья.

Марк Аврелий цитирует Эврипида, указывая на невозможность избавиться от смерти, так как она есть естественное явление природы и необходимое продолжение жизни.

Есть люди, превосходящие тебя в искусстве борьбы. Но пусть никто не превзойдет тебя в преданности общему благу, в скромности, в покорности всему совершающемуся, в снисходительности к заблуждениям ближних.

Где есть возможность действовать в соответствии с разумом общим богам и людям – там нет ничего ужасного. Ибо где возможно достичь пользы путем верно направленной и отвечающей нашему строю деятельности, там не следует опасаться какого-либо вреда.

Всюду и всегда в твоей власти и довольствоваться благочестиво своим наличным жребием, и относиться справедливо к окружающим тебя людям, и исследовать внимательно наличные представления, дабы не проникло в них ничего несообразного.

Не оглядывайся на господствующее начало других людей, а устремляй свой взор туда, куда ведет тебя природа – природа Целого – тем, что случится с тобой, и твоя природа – тем, что надлежит тебе делать. Каждому же существу надлежит делать то, что соответствует его строю. Но все неразумные существа, в силу своего строя, предназначены для разумных существ (как и всюду менее совершенное для более совершенного), разумные же существа – друг для друга. Поэтому первое место в строе человека занимает его общественность. Второе – неподатливость по отношению к состояниям, испытываемым телом; ибо движению разумному и духовному свойственно отмежевываться и никогда не сдаваться перед движением чувств и стремлений – последние суть движения животные, духовное же желает первенствовать и не быть осиленным ими, что и справедливо, так как оно по природе должно пользоваться всеми ими. Как на третье в строе разумного существа следует указать на ограждение себя от опрометчивости и обмана. Заручившись всем этим, господствующее начало должно идти своим прямым путем, обладая тем, что принадлежит к его составу.

Представь себе, что ты уже умер, что жил только до настоящего момента, и остающееся время жизни, как доставшееся тебе сверх ожидания, проводи согласно с природой.

Люби только то, что случается с тобой и предопределено тебе. Ибо что могло бы более соответствовать тебе?

Что бы ни случилось, имей перед глазами тех, с которыми случилось то же самое и которые предавались по этому поводу гневу, изумлению, жалобам. Где они теперь? Нигде. Что же и ты хочешь уподобиться им? И не хочешь, предоставив эти чуждые тебе движения тем, кто вызывает, и тем, кто претерпевает их, направить все свои помыслы на то, как бы использовать и то и другое? Использовать же ты можешь превосходно, не имея недостатка в материале. Только будь внимателен к себе и желай быть превосходным во всем, что делаешь. И помни, что и в том и в другом случае материал деятельности есть нечто безразличное.

Смотри внутрь себя. Внутри источник добра, который никогда не истощится, если ты не перестанешь рыть.

И тело должно иметь известную осанку, не быть вертлявым ни в движении, ни в жестах. Ведь выражается же душа в лице, придавая ему разумность и благообразие – того же можно требовать и от всего тела. Но соблюдать все это следует, сохраняя естественность.

Искусство жизни более напоминает искусство борьбы, нежели танцев. Оно требует готовности и стойкости и в отношении к внезапному и непредвиденному.

Постоянно думай о том, каковы те люди, признания которых ты добиваешься, и каково их господствующее начало. И ты не будешь ни винить их за невольные прегрешения, ни нуждаться в их признании, если заглянешь в источник их убеждений и стремлений.

«Всякая душа, – говорит он, – лишается истины против своей воли». Но точно так же и справедливости, и благоразумия, и благожелательности, и всего другого в этом роде. В высшей степени необходимо постоянно думать об этом, ибо тогда ты будешь более кротко относиться ко всем.

Платон утверждал, что никто не желает творить зло осознанно, напротив – каждый стремится лишь к тому, что считает благом, так что погрешить можно лишь в том случае, если спутать зло с добром, то есть – по неведению. Однако, ссылаясь на неведение, следует помнить и о том, что незнание закона не освобождает от ответственности. Следует заметить, что юристы считают данное утверждение абсурдным. Но при этом считается, что нормальный человек, достигший определенного уровня социализации, имеющий хотя бы начальное образование, должен знать законы, которые в основе своей имеют общечеловеческую мораль и нравственность (к примеру, не убий, не укради и так далее). Именно поэтому неведение добра и зла для человека, вышедшего из младенческого возраста, весьма и весьма сомнительно.

При каждом страдании вспомни тотчас же о том, что оно не постыдно и не делает руководящую всем душу худшей, ибо оно не действует пагубно ни на ее разумность, ни на ее общественность. При большинстве страданий можешь призвать на помощь слова Эпикура: «Это страдание не нестерпимо и не вечно, если только ты будешь помнить о его границах и не будешь ничего примышлять от себя». Помни также о том, что многое тягостное для нас тождественно со страданием, хотя мы и не замечаем этого, как, например, сонливость, жара, скука. Поэтому, если ты тяготишься чем-нибудь подобным, то скажи самому себе: «Я не превозмог страдания».

Старайся даже по отношению к нижестоящим существам не испытывать тех чувств, которые люди испытывают друг к другу.

Откуда нам знать, был ли Сократ выше Телавга по своему внутреннему строю?

Телавг – сын Пифагора, который, по некоторым свидетельствам, был учителем Эмпедокла.

Ведь для этого недостаточно знать, что Сократ умер более славной смертью, что он с большим успехом обличал софистов, что он проявил большую выносливость, проводя ночи на морозе, и, по-видимому, большее благородство, отказавшись исполнить приказ о задержании Льва Саламинца, и что он гордо выступал по улицам; и истинность всего этого к тому же еще может быть подвергнута большому сомнению.

Сократ отказался исполнить приказ Тридцати тиранов и привести Льва с Саламина на верную и несправедливую казнь.

Тридцатью тиранами, или Правлением Тридцати, называли группу правителей Афин, которые правили после окончания Пелопонесской войны в 404–403 гг. до н. э. Правление Тридцати можно назвать олигархическим, и руководил им спартанский военачальник Лисандр. Это правление отличалось жестокостью – в течение менее чем года, когда они находились у власти, было казнено около полутора тысяч афинян, по тем временам – огромная цифра.

Но следует рассмотреть, какой душой обладал Сократ, мог ли он довольствоваться справедливостью в отношении к людям, благочестием в отношении к богам, не досадовал ли он на порочность людей, не потакал ли чьему-либо невежеству, не смотрел ли на ниспосылаемое ему природой Целого как на нечто чуждое или не тяготился ли им как чем-то нестерпимым, и не привязывал ли свой ум к состояниям тела.

Природа не так уж тесно связала тебя с телом, чтобы ты не мог заставить его знать свое место и руководствоваться разумом. Ведь вполне возможно стать богоподобным человеком, оставаясь никому не известным. Всегда помни об этом, а также о том, что блаженная жизнь требует немногого. И если ты потерял надежду стать диалектиком или физиком, то не должен еще оставлять попечение о том, чтобы быть свободным, преданным общему благу и послушным богу.

Живи безропотно в ничем не омрачаемом благодушии, если даже все люди осыпают тебя всевозможными упреками, а дикие звери терзают бессильные члены твоего телесного покрова. Что, в самом деле, может помешать душе сохранить, несмотря на все это, свой внутренний мир, истинное суждение обо всем окружающем и готовность использовать выпадающее ей на долю? Способность суждения здесь как бы обращается к событию: «Таково ты по своей сущности, хотя люди и мнят тебя чем-то другим». Способность использования обращается к нему же: «Я искала тебя, ибо все настоящее является для меня материалом разумной и гражданственной добродетели, все же в целом – искусства человеческого или божеского. Ибо все, что имеет отношение к богу или человеку, не является чем-то новым и несподручным, а знакомым и легким».

Совершенство характера выражается в том, чтобы каждый день проводить как последний в жизни, быть чуждым суетности, бездеятельности, лицемерия.

Бессмертные боги не досадуют на то, что им в течение столь долгого времени придется иметь дело с таким множеством столь дурных существ; напротив, они всячески пекутся о них. Твой же конец уже близок, а ты теряешь терпение, сам будучи к тому же одним из них!

Смешно, стараясь избежать чужой порочности, что невозможно, не стараться избежать своей собственной – что вполне возможно. Что разумная и гражданственная способность находит неразумным и идущим наперекор общественному, то она основательно считает ниже своего достоинства.

Если ты сделал добро, а другой испытал добро, то чего же ты, уподобляясь глупцам, стремишься еще к чему-то третьему, вроде славы доброго человека или награды?

Никто не устает получать пользу. Польза же сопряжена с действием, согласным с природой. Не уставай же получать пользу, принося ее!

Некогда стремление природы Целого направилось на создание мира. Ныне же или все происходит в силу необходимой связи, или же и наиболее ценное, предмет особого устремления руководящего начала мира, отдано на произвол случая. Если ты будешь помнить об этом, то ко многому отнесешься спокойнее.

Впервые в своих «Размышлениях» проскальзывают нотки жалобы – на свою должность, на свою судьбу. Марк Аврелий не стремился к императорской власти. Если бы на то была его воля, то он бы стал философом, далеким от политики и военных дел. Но власть сама пришла к нему, и чувство долга обязало Марка Аврелия не просто принять права императора, но тщательно исполнять обязанности. В этой части книги можно увидеть, как тяготился император этими обязанностями. Пример Антонина Пия, приемного отца Марка Аврелия, всю жизнь был для него вдохновляющим, это был образец, которому Марк Аврелий желал следовать и следовал, напрягая все силы, особенно в том, что касалось его долга как императора. Но наедине с собой и своими «размышлениями» он мог позволить себе хотя бы несколько строк жалоб и недовольства. С другой стороны, это недовольство он использовал как еще один аргумент, который призван избавить от страха смерти: все неприятности заканчиваются со смертью, поэтому смерть – благо.

Вопрос о смерти Марк Аврелий рассматривает со всех сторон, приближаясь к нему то с точки зрения философии, то с точки зрения обычного человека, рассуждая и о естественных природных явлениях, и о мечтах, о славе и посмертной памяти. Обычно философ побеждает.

Назад: Шестая книга
Дальше: Восьмая книга