Эпилог

Кобылину стало жарко, и он проснулся. Пот стекал по горячему лбу, застревая в бровях. Алексей заворочался, замычал, вяло отмахиваясь от ночного кошмара, наполненного льдом и смертью. Потом неохотно разлепил опухшие веки, рванул ворот — было трудно дышать. Снова закрыл глаза, но уже не уснул. По лбу тек пот, из расстегнутого ворота куртки шел кислый запах немытого тела. Поворочавшись с боку на бок, Кобылин наконец приподнялся и сел.

Сон медленно отступал, возвращая Алексея в ту реальность, где он не хотел находиться. Он приподнял голову, пытаясь рассмотреть в полутьме — где он сегодня. Оказалось — все в том же подвале. Грязные стены, огромные трубы, заляпанные бетоном, пол выстелен грязным картоном. Наверху едва заметно тлеет лампочка, освещая угол, больше похожий на крысиное гнездо, чем на жилье человека. И все же сейчас он был домом для того, у кого дома не было.

Кобылин поскреб зудящую грудь, потом распахнул драную курку, запустил руку под грязный свитер и поскреб еще раз. Глянул в сторону — там, у двери, прямо на пол было накидано старое тряпье. На нем, свернувшись калачом, лежал сухонький человечек в телогрейке. Вася. На него Кобылин наткнулся в тот день, о котором не хотел вспоминать. Да он и не помнил толком, как он встретил Васю. Главное, тот привел нового знакомого в свой угол, пожалел. Угостил чем было. И только тогда Алексей понял, в чем его спасение. Он и спасался, уходя в черное и липкое забытье всякий раз, когда жизнь пыталась напомнить о себе.

Подняв руку, Алексей провел ладонью по небритой щеке. Наверно, прошло не меньше недели. Пальцы коснулись разбитой скулы, и Кобылин скривился. Лицо опухло, от глаз остались только щелочки, губы стали горячими и распухшими, как оладьи. Алексей попытался сглотнуть. Не вышло — во рту было так сухо, что язык прилипал к небу. Тут же захотелось пить.

Страдальчески замычав, Кобылин опустился на колени и подполз к толстой трубе, заменявшей им с Васей стол. Под ней обнаружилась пустая бутылка, пахнущая спиртом. Пошарив в темной дыре за трубой, Кобылин вытащил из тайника пластиковую бутыль, которую еще с вечера набил снегом. Снег растаял, и в бутылке плескалась мутная водица. Кобылин отвернул крышку и жадно припал к горлышку, захлебываясь теплой жижей. Вода отдавала бензином и гарью, но Алексей пил жадно, давясь, не замечая горького вкуса, к которому уже привык. Выхлебав за раз половину бутыли, Кобылин икнул. Хорошенько подумав, осторожно закрыл крышечку и встал на четвереньки. Засовывая бутылку как можно дальше под трубу, Алексей внезапно почувствовал кончиками пальцев стекло. Отбросил пластиковую бутыль, ухватился за стеклянную и вытащил ее на свет.

Это оказалась ополовиненная бутылка водки — самой дешевой, но настоящей. Припрятанной запасливым Василием для особого случая. Кобылин отвернул жестяной колпачок, нюхнул. Кинул вороватый взгляд на спящего знакомого. Потом подполз к своему лежбищу, устроенному из старой, изъеденной молью дубленки, которую он нашел у баков. Уселся поудобнее, поставил бутылку на пол перед собой. Заботливо прикрыл горлышко пробкой. Посмотрел на Василия. Тот и не думал просыпаться — тяжело, с присвистом, сопел во сне да пускал пузыри. Алексей перевел взгляд на бутылку. Она манила его своей незаконченностью. Нужно было ликвидировать это несовершенство — опустошить ее, оставить только кристально чистое стекло. Алексей еще раз глянул на нового знакомого. Тот сладко спал. Кобылин сердито засопел носом. В голове уже начало проясняться, вчерашний день вспомнился почти целиком. Так недалеко и до воспоминаний о той ночи… Кобылин вздрогнул и потянулся к бутылке. Дрожащие пальцы коснулись теплого стекла, и в тот же миг из живота Алексея полилась звенящая музыка.

Кобылин подпрыгнул, задел рукой бутылку, но тут же подхватил, раньше, чем она успела завалиться набок. Живот Кобылина все надрывался. «Прекрасное далеко не будь ко мне жестоко», — пел он, а ошалевший Алексей пытался утвердить бутылку на полу. Наконец, положив ее набок, он в ужасе уставился на собственный живот. Мелодия все играла и, казалось, даже пыталась выйти наружу, сотрясая тело хозяина. Спохватившись, Кобылин захлопал ладонями по телу. От старой куртки остались одни лохмотья, — она была продырявлена, изрезана, разодрана. Не столько куртка, сколько лохмотья, скрепленные редкими целыми кусками. Но все же она еще согревала, и в ней оставались карманы…

Засунув руку в карман по самый локоть, Кобылин обнаружил в подкладке огромную дыру. Запустив в нее пятерню, Алексей зашарил пальцами по скользкой ткани, согнулся пополам и постепенно добрался до живота. Пальцы наткнулись на дрожащую коробочку, сжали ее и выдернули из остатков куртки.

Увидев в своей руке черную коробочку знакомого телефона, Кобылин мелко затрясся. Телефон все звонил, но Алексей никак не мог сообразить, что делать дальше. Он точно помнил, что разбил его. Швырнул в стену так, что осколки брызнули во все стороны. Но черный телефон снова здесь и наигрывает незнакомую мелодию, такую, какой никогда не было у Кобылина.

На лбу Алексея выступил холодный пот. Похмелье разом прошло, жажда отступила, а голова перестала болеть. Дрожащим пальцем Кобылин откинул крышечку и поднес телефон к уху.

— Да? — хрипло сказал он.

— Олег? Это вы? Вы сказали звонить только в крайнем случае, и сейчас как раз настал такой случай…

— Вы ошиблись, — глухо ответил Кобылин. — Это не Олег.

Он захлопнул крышечку, и телефон замолчал. Кобылин сидел на полу, разглядывая мобильник. Дрожь в руках прошла, мир стал удивительно четким и ясным, таким, каким он не был уже давно. Это был телефон Олега. Алексей понял, что разбил свой мобильник, но в его кармане лежал и второй, тот, что Вещий сунул ему в руки, прежде чем…

Кобылин покосился на Васю. Тот шумно захрапел, вздрогнул всем телом, но так и не проснулся. Алексей перевел взгляд на экран мобильника. Он был живым. Светился, обещая сделать звонок кому угодно. Кобылин ткнул пальцем в кнопку, и телефон услужливо распахнул перед ним список адресной книги. Алексей листал его, вглядываясь в буквы и цифры. Он вздрагивал всякий раз, когда натыкался на знакомое имя, но никак не мог остановиться. Добрался до самого конца и начал сначала. Потом на одном из имен задержался.

Телефон дрогнул в руках и вновь запел, заглушая храп Василия. Кобылин затаил дыхание и приложил аппарат к уху.

— Да?

— Олег, пожалуйста! Помогите! Вы сказали, что можете это сделать! Я умоляю, спасите меня! Они идут по пятам…

Кобылин попытался представить того человека, кому принадлежал этот голос. Получился — сухонький старичок. Возможно, профессор. А возможно — вахтер.

— Кто идет? — спросил он.

— Я не знаю, — прорыдали в трубке. — Я вижу только тени! Они становятся все ближе, когда наступает ночь. Мне удалось выйти из дома, но я думаю, они меня найдут. Пожалуйста, умоляю, помогите, вы же охотник!

Кобылин облизнул пересохшие губы. Охотник. Знакомое слово. Ответ пришел сам, всплыл из глубины памяти сам по себе, и Алексей с удивлением услышал собственный голос:

— Вы знаете Европейский торговый центр? Будьте там через час, у второго подъезда. Вас заберет машина. Белые «Жигули»-«шестерка». Ясно?

— Да! Спасибо, спасибо, я уже иду…

Кобылин резко сложил телефон, оборвав звонок, и уставился на свою руку так, словно увидел ее в первый раз. Грязную, исцарапанную, с обломанными ногтями. Он смотрел на нее минут пять, не меньше. Потом медленно сунул телефон в карман, опустился на колени и пополз в дальний угол подвала, самый сухой, где не было ничего, кроме голого бетона. Запустив руку под трубу, Кобылин нашарил комок сухих тряпок и вытащил его наружу. Осторожно взяв его двумя пальцами, отнес обратно к своему ложу. Сел. Аккуратно развернул тряпье.

Дробовик Фродо угрожающе сверкал полированной сталью. Затаив дыхание, Кобылин взял его в руки, бережно и осторожно, словно малого ребенка. Проверил заряды — все три на месте. Сжал ребристую рукоять до боли, до рези в пальцах и с облегчением почувствовал, как память возвращается к нему. Робко, неохотно, словно пытаясь понять, не прогонят ли и на этот раз?

Сжав зубы, Алексей вытащил из кармана телефон, открыл адресную книгу и выбрал то имя, на которое недавно смотрел. Вслушиваясь в длинные гудки, Кобылин все крепче сжимал дробовик. Он знал — ему ответят. Не могут не ответить. Но когда ответили, он все же вздрогнул.

— Олег? — раздался сдавленный шепот из трубки. — Ты откуда?

— Здравствуй, Гриша, — спокойно сказал Алексей. — Это Кобылин.

В трубке перестали дышать.

— Гриша, ты вернулся? — спросил Кобылин.

— Леха, это ты? — раздалось из трубки. — Кобылин? Ты как…

— Позже, — оборвал его Алексей. — Ты здесь?

— Вернулся два дня назад, — шумно сопя, отозвался Борода. — А тут уже никого…

— Как нога?

— Уже лучше, — растерянно отозвался Борода.

— Машина на ходу?

— Вроде на ходу, — медленно произнес Григорий. — Я ее забрал. А что?

— Труба зовет, — сказал Кобылин. — Будь через час у Европейского торгового центра, у второго подъезда. Заберешь там человека, он подойдет к машине.

Борода хмыкнул в трубу. Собрался что-то сказать, но передумал, тяжело вздохнул и медленно произнес:

— А потом?

— Потом я позвоню, — сказал Алексей.

Григорий шумно засопел, заскреб телефоном по своей бороде, так, что из динамиков посыпался шорох.

— Значит, теперь ты? — спросил он.

— Я, — согласился Кобылин. — И еще ты.

— Понятно, — протянул Борода. — Если не мы, то кто… Значит, через час?

— Верно.

— До связи, охотник, — выдохнул Борода и засмеялся, — боженьки, как же я рад тебя слышать, Леха!

— И я тебя, — отозвался Кобылин. — Только не вздумай лезть целоваться при встрече. У тебя борода колется.

— Дурак ты, Кобылин, — засмеялся Гриша. — Удачи, охотник!

— Удачи.

Сунув телефон в карман, Алексей взглянул на дробовик, что все еще сжимал в руке. Потом перевел взгляд на початую бутылку, что так и лежала на полу. Взял ее. Поднялся на ноги, медленно выпрямился. Отвинтив жестяную крышечку, наклонил бутылку, собираясь вылить все на пол, но спохватился и замер. Потом, медленно завинтив пробку, осторожно подошел к спящему Василию и поставил бутылку прямо перед ним — так, чтобы сразу увидел, когда проснется. Выпрямившись, Кобылин последний раз окинул взглядом грязный подвал, отвернулся и подошел к двери.

Старая, обитая оцинкованным железом, она казалась артефактом из далекого прошлого, случайно избежавшим губительного течения времени. Таких теперь уже не делали. Алексей ухмыльнулся. Он тоже — обломок из прошлого, совсем как эта дверь. Протянув руку, он толкнул дверь, и она со скрипом распахнулась. Глядя в черный провал, что должен был вывести его во вторую часть подвала, а потом и на улицу, Кобылин немного помедлил.

Он стоял на пороге. Позади у него оставался свет, впереди лежала тьма, а он стоял на самой грани между ними, сжимая в руке дробовик. Алексей знал, что должен делать. И знал, что может делать только это и ничего кроме. Он был рожден для этого, рожден кровью и болью, рожден ночными страхами и зловещей темнотой. Он был ответом всем им, обитателям ночи, ответом, что дает на немой вопрос сама судьба, сама жизнь, сама смерть. Он был охотником.

Улыбаясь, Алексей Кобылин, что появился на свет всего пару месяцев назад, но только сейчас осознавший это, шагнул в темноту.

Последняя охота — всегда следующая.