Книга: Франция. 300 жалоб на Париж
Назад: Глава четырнадцатая. Как я нашла свой дом[1]
Дальше: Глава семнадцатая. Выборы, выборы, кандидаты

Глава пятнадцатая

Правила жизни француза

В один из летних дней мы организовали вечеринку на крыше дома Корбюзье. Повода не было, и я нашла в календаре странноватый праздник: День вязания на публике. Не знаю, как его празднуют на самом деле, но мы подумали, что это будет интересное политическое высказывание, настоящий акционизм, тем более, что это был вечер перед митингами в России, где всех активно вязали на публике (как всегда). Перед самыми съемками (как только солнце закатилось в море) на крыше появился свирепый начальник охраны и начал нас выгонять. Несмотря на то что у нас было разрешение на митинг – вечеринку, музыку, свет и распитие спиртных напитков. «Нет, – сказал он твердо. – Уходите. В зимнее время все вечеринки – до 22 часов». Позвольте! – кричали мы. Какое зимнее время? Сейчас же 11 июня, 30 градусов за бортом. «Ничего не знаю. Лето начинается 21-го. Собирайтесь, иначе я вызову полицию».

– Снимаем все равно! – скомандовала я.

В режиме «акционизм за 2 минуты» мы запрыгнули на сцену бетонного театра, который удачно придумал наш архитектор, зажгли бенгальские огни и без всякой репетиции и хоть какого-то согласования действий сняли наш арт-проект. На одной из фотографий с этой акции биолог Коленька, эмигрант, который занимается протеинами, прыгает, размахивая ногами и бенгальскими огнями, а физик Сереженька, эмигрант, который занимается биоинформатикой лейкозов, все это снимает на длинной выдержке. Получилось гениально.

Вообще, то, как маниакально французы следуют своим правилам, очень непривычно для нас.

Вот вы знаете, например, что у них есть закон о том, что нельзя называть свиней Наполеонами. Целоваться на перроне вокзала. Летающим тарелкам пролетать над городом Шатонеф-дю-Пап. Выпивать на рабочем месте (кроме пива, сидра и вина). Не быть вежливым: в городе Лероль в 2012 году приняли закон, по которому вы можете оказаться за решеткой, если не сказали «здравствуйте», «спасибо» и «до свидания» (впрочем, везде за пределами этого города этим вежливость и ограничивается). Умирать (в городе Кюньо в 2007 году принят указ, который звучит так: «всем, у кого нет места на кладбище, запрещено умирать на территории коммуны»). Брать летний отпуск без согласования с властями, если вы пекарь. (Закон приняли во время Революции и не отменили до сих пор, а первой его жертвой стал хлебопек Дени Франсуа, которому за самовольный отгул отрубили голову и носили ее по Парижу на пике.) Замахиваться на кого-то мусорной урной, потому что урна – это оружие.

А есть и иные правила – например, работать – не в их правилах совсем.

Раннее утро уже в Москве. Тренировка по боксу. Действующие лица: Искандер, тренер. Ксения, подающая надежды боксерка.

Искандер: Прикинь, ходит ко мне уже второе поколение французов из компании «Винчи», и такой странный у них распорядок дня… В 12.30 ланч начинается и длится несколько часов, так что они успевают поесть и боксом позаниматься. А вечером, в 18, они уже ужинают: едят салат, сыр и вино. А когда ж они работают?

Ксения: (хохочет).

Работать французский народ не любит (а кто ж любит, спросите вы). Это начинается с детства: в среду дети не учатся, а вместе с ними и их родители, социал для неработающих равен минимальной оплате труда, которую получают дворники или няни. Зачем же мести улицу, если можно не мести?

Однако работа все же дает ряд преимуществ, к тому же уволить с нее нельзя, поэтому все рабочие места – даже среди дворников – заняты. Дворники эти ходят по улицам взад-вперед, на плечах их лежат новенькие, блестящие метлы.

Еще французы знатные ксенофобы. Иностранцев любого рода они не любят и еще больше не любят, если приходится им родные денежки пересылать. Например, хозяйка одного марсельского отеля делает интересную (невероятную для нашего понимания) штуку. Когда номер бронируют через booking, она лично звонит клиенту и говорит: «отмените там и забронируйте у нас на сайте, у нас дешевле на 10 евро!» Когда мы спросили ее, зачем же совершать такие странные телодвижения, она сказала: «А что это я буду платить комиссию сервису? Тем более, что они голландцы!»

Еще есть правило – хранить бумажки. Великая французская бюрократия велит вам не выбрасывать ни один документ. Говорят, у французов за всю жизнь накапливаются стенные шкафы бумаг на любой случай, которые могут потребовать предъявить в неожиданный момент. Типа «покажите письмо, которым мы вызывали вас в префектуру 5 лет назад, чтобы мы убедились, что мы вас вообще вызывали». Или: «пришлите уже просроченное три месяца назад уведомление о том, что вы сдали права на обмен, чтобы мы выслали вам новое уведомление, потому что права мы потеряли». Короче, мысль ясна. Так вот мы пока что накопили всего лишь большую коробку с горкой, но сдвинуть с места ее уже не можем. Поэтому мы завели специальную лесенку, как люди, у которых есть библиотека, а на верхних стеллажах энциклопедии.

Какие времена, такие и энциклопедии.

Глава шестнадцатая

Достопримечательности в городе ничего

Лайфхак для мэра: если у вас в городе нет зоопарка, денег и животных или вы, например, считаете, что зоопарк – это плохо, то вот вам марсельский кейс.

В зоологическом саду Марселя под названием Funny Zoo вы найдете редкое собрание кислотных пластиковых животных В КЛЕТКАХ. Скажите, вот зачем запихивать статуи в клетки? Чтобы что? Вот если бы по ним можно было хотя бы карабкаться. Или рассматривать вблизи. Или фоткаться на фоне. Но нет. «Это больше, чем жизнь», – сообщается на сайте зоопарка. Да что вы говорите!

Однако перенесемся в 1854 год. Зоопарк на горе Longchamp занимал 5 га, в нем обитали около 2000 птиц 1250 видов рептилий, и еще 200 разных млекопитающих. В водоемах перед самим дворцом Лонгшамп плавали утки и стояли по колено в воде фламинго. Короче, с 1856 до (аж) 1987 года в зоопарке кого только не было: слон, жираф, олени и антилопы, страус, тапир, лев, тигр и леопард, бурый и белый медведи, серый волк, лемуры, гориллы, дельфин, крокодилы и даже один гиппопотам.

Все они постепенно умерли (а финансирование было приостановлено) и обогатили собой довольно бедный зоологический музей, который сегодня делит дворец с посредственными картинами эпохи Возрождения.

Более печальную историю выдумать сложно. И если призрак здесь когда-то жил, то он покинул этот дом. Покинул.

Но продолжим нашу экскурсию. Вам, любителям животных и людей, могут быть интересны также французские мобильные бордели. Если вы путешествуете на машине, но вы наверняка их видели: тут и там стоят на вечном приколе фургоны типа российских маршруток и старые «дома на колесах». Окна всегда занавешены сеточками или тряпочками, а внутри может не быть даже руля и прочей автомобильной начинки: по сути это просто железный коробок с большой кроватью: передвижные комнаты любви.

Сначала я думала, что это просто брошенные машины – во Франции каждый водитель должен сдать свое старое авто на утилизацию, это стоит от 100 евро плюс еще 100 евро эвакуатору, чтобы отвезти на «кладбище машин», поэтому проще всего машину бросить – через какое-то время ее заберут. Пока не обнаружила в такой машине жизнь.

Я шла выносить бутылки в «бутылочную» помойку после вечеринки, а «жизнь» сидела на водительском сиденьи в одном лифчике с пайетками и откровенно скучала. Я постучала в стекло и показала жестом, что мне нужно прикурить. Афрофранцуженка с ярко-красными губами улыбнулась, и протянула мне зажигалку, отмотав до пупка свое окно.

– Скучаете? – спросила я.

– Рано еще, – пожала плечами она.

Пришла на свое рабочее место, видимо, приготовилась и ждет. За ее спиной – широкое ложе, на котором валяется сумочка, бутылка с водой и трубка для курения. Джентльменский набор. В кабине мерцает тусклый романтический свет: не понимаю, откуда в машинах берется электричество, но в соседнем «доме на колесах» есть даже плитка и чайник. Никакие провода к машинам не ведут, о том, что машину когда-то можно было завести, напоминают лишь ржавые палки коробок передач. Наверное, под каждой кроватью есть еще генератор. Открытая дверь мобильного борделя означает «свободна», закрытая – «занята».

Откуда клиенты узнают о месте нахождения фургонов и времени работы проституток, я не знаю. Хотя, может быть, есть сайт. Или даже газета с объявлениями. Не зря ведь на одном из фургонов красуется крупная наклейка PRESSE – как бы намекает о наличии чего-то общего у двух древнейших профессий.

В нашем доме-музее много буржуа, но на фургоны никто не жалуется. Вообще, проституция как таковая во Франции не запрещена. Запрещены публичные дома и сутенерство, приставание на улице к потенциальным клиентам и проституция несовершеннолетних. Легальная проститутка же должна быть невидимой, незаметной, не бросающейся в глаза. Сексработниц на улице иногда ловит полиция, то только для того, чтобы выписать им очередной штраф. Кроме штрафов проститутки платят еще сутенеру, за рекламу и аренду «рабочего места», а также (что совершенно немыслимо для нас) налоги государству, а это значит, что налоговой инспекции известно, сколько они зарабатывают и чем занимаются.

Французская мобильная проституция появилась во время Первой мировой войны: тогда к воинским частям были прикреплены мобильные бордели – для поддержания боевого духа солдат.

Это были грузовые прицепы, и солдаты называли их la boîte à bonbons – «коробка с конфетами». Когда в 1940 году Франция попала под немецкую оккупацию, многие из передвижных борделей перешли в пользование Вермахта.

В колониальных французских войсках они сохранялись на протяжении десятилетий. Во время Индокитайской войны (1946–1954) в Сайгоне существовали целые парковки для трейлеров с проститутками. Они назывались «парками буйволов».

Сегодня такие парки не редкость для крупных французских городов.

Не знаю, каков объем этого рынка, но теперь, проходя мимо белых фургонов или стареньких трейлеров, я каждый раз думаю, что вечером там кипит работа, где честные налогоплательщицы дарят кому-то любовь.

Назад: Глава четырнадцатая. Как я нашла свой дом[1]
Дальше: Глава семнадцатая. Выборы, выборы, кандидаты