7.3. Пензенские гуляния

Ветераны скотобазы по секрету рассказали, что еще выгоднее, чем с быками, ездить со свиньями. К тому же здесь есть особое ноу-хау, позволяющее избежать многодневного проживания с неслабо пахнущими хрюшками в одном вагоне. Сопровождающий берет с собой в рейс бутылок десять водки. Потом насыпает максимально полную кормушку комбикорма и выливает туда же весь запас спиртного. После чего на первой же станции соскакивает с поезда, плотно задраивает теплушку и спокойно возвращается домой. Свиньи же, набросившись на такую проспиртованную еду, стремительно вырубаются и спят очень долго. Проснувшись, голодные, они снова бросаются к кормушке и опять тут же вырубаются. И так продолжается в течение всего рейса. То есть их практически больше ни кормить, ни поить, ни чистить не надо. Свинья спит – командировка идет.

Сопровождающий же, заранее узнав примерные сроки прибытия состава в пункт назначения, отправляется туда обычным пассажирским поездом (или самолетом), встречает своих подопечных и сдает получающей стороне. Правда, свиньи доезжают крайне изможденными, на грани физического (про нервный не говорим) коллапса. Но это уже издержки производства. Единственная загвоздка в том, что свиней обычно везли не в Среднюю Азию, а на Украину и в Россию, вплоть до Дальнего Востока. Однако до самой середины сентября нам так ничего и не предложили. Видимо, ветераны с «правом первой ночи» все порасхватали. Поэтому, когда представилась возможность ехать в Пензу, причем не со свиньями, а с быками, мы согласились: как-никак что-то заработаем к осенне-зимнему сезону.

На этот раз было всего два вагона – мы и пара мужиков. Мама снабдила меня в дорогу несколькими палками копченой колбасы, которые мы с Юлькой пытались на всем пути следования выменять у аборигенов на спиртное. Но те, как ни странно, – учитывая тогдашний дефицит в глубинной России мясных продуктов, уже не говоря про копчености, – крайне редко шли на сделку. Как правило, они долго вертели колбасу в руках, тщательно принюхивались, просили меня самого съесть кусочек. Потом до меня дошло. Вероятно, многие из них видели настоящую копченую колбасу впервые в жизни и опасались, что их надуют, продав некую туфту. Тем более что торговец-то был не завскладом на «Волге» в импортном прикиде, а какой-то оборванец в навозном вагоне неизвестно откуда! На колбасные деньги мы прикупили Юльке в городе Рыбинске модные красные сапожки на высоком каблуке. Все остальное ушло на обмывание обновки.

Где-то через неделю добрались до Пензы. Это был канун Дня Конституции. Наши вагоны отогнали на запасные пути и сообщили, что по случаю праздников прием скота по накладным откладывается на несколько дней. Вместе с этим откладывалась гостиница: сопровождающим нужно быть при быках, иначе – сами знаете… Лил сильный дождь, все вокруг раскисло. В такую погоду, да еще в теплушке со скотом, одно развлечение – питие. Я решил сходить затариться. Поскольку ни помыться, ни переодеться было негде, я вышел на охоту как был – в пропахшей навозом телогрейке, резиновых сапогах и эстонской кепке, напоминавшей по форме шапочку вермахта образца 1942 года. Ни дать ни взять – полицай или лесной брат. С другой стороны, такой имидж облегчал процедуру установления доверительных контактов с местным населением, с интересом, мягко говоря, реагировавшим на появление такого вот чучела на его территории. Тем не менее никаких практических результатов поход не дал: выяснилось, что накануне Дня Конституции все вино-водочные магазины закрыты и откроются лишь после праздников. Во попали!

– А где водки-то взять?

– У самогонщиков!

Чтобы найти подпольных производителей зеленого змия, нужно было знать адреса и пароли – но кто ж мне, да еще в таком виде, их выдаст? Пришлось снять кепку и косить под своего. Очень быстро я скорешился на вокзале с парой-тройкой пьяниц, ничем (в том числе по запаху) от меня не отличавшихся. Мы обшарили все близлежащие улицы, но бабки – держатели тайных бизнесов – везде нас посылали, говоря, что весь товар уже раскуплен. Да, подготовились пензенцы к красному дню календаря! Оставалась последняя надежда: транзитные поезда. Опытные тусовщики – а в нашу стаю после полутора часов напрасных поисков сбилось уже около десятка активистов – раскрыли секрет: дефицитное бухло можно купить в вагоне-ресторане проходящих составов. Бросились к вокзалу, но и здесь все было тщетно: спиртного нет!

По ходу дела от основной группы отделилась небольшая зондеркоманда, решившая, что пробиться малыми силами будет сподручнее. Я на халяву примкнул, выдав себя за их коллегу, к трем путейцам, которые намеревались самостоятельно оперировать в собственной производственной зоне. Это была мудрая мысль. Уже минут через пятнадцать после начала операции нам удалось вышустрить две поллитровки белой у какого-то человека с очередного трансконтинентального экспресса. Мы тут же зашли в некую привокзальную контору, мастер-путеец рявкнул на сидевшую за столом девку в красной форменной шапочке, та мгновенно принесла стакан.

Мастер, зубами сорвав пробку, наполнил емкость эликсиром по самую грань и залпом махнул все враз. С охреневшей рожей он обвел вылезшими шарами помещение и снова наполнил стакан. Емкость, трясясь, подхватил небритый подмастерье и, подражая мастеру, опрокинул залпом в широко открытую пасть. Эта процедура повторилась еще два раза, причем мне налили последнему. А уж совсем остатки, граммов пятьдесят, достались девке в форменной шапочке:

– На, Машка, ебани!

– Спасибочки…

– Да хули там!.. Ну давай, брат, нам работать надо! – перевел на меня взгляд мастер.

Я понял, что сеанс окончен, и, ловя приход, выбрался под моросящий октябрьский дождик в темнеющее пространство железнодорожных коммуникаций. Подходя к нашим вагонам, я заметил, как из двери стоявшего на параллельном пути пассажирского состава вышел человек с двумя батлами и, обернувшись, крикнул:

– Спасибо, Анфиса Сергеевна!

Подождав, пока человек сойдет с платформы, я кинулся к этой же двери. На мой стук с той стороны железного барьера раздался раздраженный голос:

– Чего надо?

– Анфиса Сергеевна, откройте, пожалуйста!

Дверь приоткрылась. На меня уставились цепкие глаза женщины бальзаковского возраста, в платке и телогрейке:

– Ты кто, чего тебе?

– Анфиса Сергеевна, выручайте. Пару белых не залежалось?

– Какие тебе белые? Я отпускаю только своим!

– Так я свой!

– Какой такой свой? Ты откуда?

– Да вон, наш состав напротив стоит. Вторые сутки в вагоне ночуем, холодина, сырость, моя жена аж захворала, нужно срочно согреться!

Эти аргументы на Анфису Сергеевну подействовали. Кто такие на самом деле «свои», я так и не понял, но, видимо, человек, живущий в теплушке на соседних путях, не мог быть чужим. Хозяйка голубого вагона выдала мне два пузыря, причем по госцене! Предлагала заходить еще.

На День Конституции мы решили с Юлькой выбраться в город, поболтаться по праздничной Пензе. Скотину посторожить взялись наши партнеры. Вышли мы, конечно, уже под газом. Недопитую «Столичную» я сунул в карман штанов, прикрыв сверху телогрейкой. Надел, разумеется, и шапочку полицая. Только белой повязки не хватало! Зато Юлька по случаю красного дня календаря облачилась в те самые красные сапожки на высоком каблуке, что мы купили в Рыбинске. Это при том, что остальная часть ее гардероба состояла из аналогичной моей, пропахшей навозом телогрейки и спортивных штанов с вытянутыми коленками. Очки придавали ее лицу вполне интеллигентный вид, а крашеные рыжие волосы подчеркивали артистизм общего образа. Я сначала пошугивался, откровенно говоря, появляться в областном центре в таком виде: загребут как бомжей – потом доказывай, что не верблюд, а скотина-то не кормлена! Однако уже через пару кварталов понял, что подобный аутлук вполне отвечает местным нормам. Ну разве что моя шапочка и Юлькины сапоги вносили некий диссонанс…

Весь центр города был запружен поддатой публикой в ватниках и кирзе. На главной площади Ленина, окруженной со всех сторон номенклатурными постройками с дорическими колоннадами, пипл кучковался небольшими стайками, распивая дефицитное бухло и угрюмо мыча. Шел мелкий дождь, в раскисшей грязи газонов лежало несколько павших за Конституцию тел. Перед бетонной коробкой обкома КПСС, стилистически выпадающей из сталинского ампира градообразующего комплекса площади, возвышался огромный экран, на котором крутили ролики об успехах социалистического строительства в городе, области и по стране в целом. Счастливые лица сталеваров, хлеборобов и других строителей коммунизма светились стахановским пылом покорителей мировых рекордов, Брежнев с трибуны Кремлевского Дворца съездов провозглашал новые дерзкие цели страны мечтателей, страны ученых…

Все это сопровождалось патетической музыкой, под которую тусовавшаяся вокруг люмпен-гопота пыталась выделывать коленца в стиле диско. Темнело. Образы на экране светились кислотными тонами уорхоловских портретов. Народу прибавилось, особенно молодежи. Подпитые девки ошалело пялились на Юльку, видимо, не понимая, глючит ли их, или это все на самом деле. Мы походили по площади туда-сюда, допили водку. Дождь усиливался. Больше делать было нечего. Мы пошли к своим вагонам. Там нас ожидало преприятнейшее известие. Коллеги сообщили, что приходил человек с базы и сказал, что завтра нас отправят жить в гостиницу.

К обеду следующего дня в самом деле пришел представитель принимающей стороны, переписал быков и повел нас в отель. Это заведение располагалось в самом центре города, неподалеку от площади Ленина, где мы гуляли накануне. Наших попутчиков поселили в двухместный номер, а мне и Юльке дали по койке в комнатах с соседями. Мы сходили под душик, переоделись в цивильную одежду и отправились попить пивка в близлежащее кафе. Возвращаемся через пару часов назад в гостиницу и уже с порога чувствуем в холле какой-то невероятный шмон, словно в свинарнике.

– Чем это у вас тут так пахнет? – спрашиваю консьержку с легким наездом.

А та издевательским тоном отвечает:

– Как это «чем пахнет»? Это от ваших вещей, что вы в номере оставили, так несет! Вон ваши соседи уже отказались жить в одной с вами комнате, переселились в другие номера!

Ах, вот оно в чем дело! Ну так это же прекрасно: меньше народу, больше кислороду! Таким образом, мы с Юлькой остались в наших номерах поодиночке и теперь могли отрываться как угодно. Хотим – здесь сидим, хотим – там лежим. Зашли в гости к таллинцам. У тех в комнате, надо сказать, запашок – хоть святых выноси! Оно и понятно: двойная концентрация. Даже открытое окно не помогает. Правда, через минут пятнадцать, если еще курить, принюхиваешься, и можно даже чайку попить с сушками…

На другой день ближе к вечеру мы должны были уезжать домой. Пришли на вокзал где-то за полчаса до поезда, но тот (тут же все поезда транзитные) припозднился, причем весьма серьезно – часиков эдак на восемь. Вот это было попадалово! Номера в гостинице сданы, идти, в сущности, некуда. Разве что в привокзальный буфет. Но к десяти вечера он уже закрылся, а нам пришлось еще телепаться аж до четырех утра. На улице проливной дождь, в зале ожидания столько людей, что даже в мужском туалете народ лежит на газетах, подложив мешки под голову. Что было в женском, не знаю. Зато среди ночи сюда вломился еще целый цыганский табор: человек пятьдесят, не меньше, с детьми, тюками и прочей атрибутикой. Духота чудовищная, накурено – топор виснет, ругань стоит – уши вянут, да еще чавалы пристают с гаданием: «Позолоти ручку, правду скажу!»

Поезд брали штурмом, как в Гражданскую. Ну слава богу, вроде как влезли. Правда, в общаке – на транзитных станциях купейных практически не бывает, а плацкарты давно распроданы. Тоже не сахар, но хоть с каждым часом ближе к дому…