Книга: 69
Назад: Velvet underground
Дальше: Примечания

It’s a beautiful day

Я плохо помню, как проходили дни сразу после фестиваля.

Когда мне было три года, отец повел меня на праздник Бон с танцами. Я был просто зачарован огромным барабаном на постаменте и направился прямо к нему сквозь толпу людей, ритмично танцующих под его звуки. Отец рассказывал мне, что, когда он увидел, как сверкают мои глаза при виде большого, обтянутого кожей инструмента, по которому ударяют деревянными палочками, от чего все тела содрогаются, он испытал дурное предчувствие: «Похоже, что ты вырастешь парнем, которого будет волновать только очередной праздник».

В 1969 году, когда мне было семнадцать лет, состоялся «Фестиваль Утренней Эрекции», и теперь я, уже тридцатидвухлетний писатель, постоянно только и мечтаю о том, чтобы устроить новый фестиваль. Звуки барабанов, которые очаровали меня в трехлетнем возрасте, в пятидесятые годы соединились с джазом, а в шестидесятые – с роком и вывели меня на орбиту в поисках все новых и новых развлечений.

Что для меня значили эти ритмы? Может быть, обещание БЕСКОНЕЧНОГО НАСЛАЖДЕНИЯ?

На западе острова Кюсю, в Сасэбо на берегу залива, вблизи американских баз, зима кажется бесконечной.

Тем не менее после окончания фестиваля я страстно ждал прихода зимы: ангелица Леди Джейн обещала, что мы вместе отправимся полюбоваться зимним морем.

Мы договорились сделать это на Рождество.

Мы встретились на автовокзале. Ради этого я в течение двух часов массировал плечи своей матери и говорил ей: «Университет? Конечно же я туда поступлю. Возможно, я даже стану учителем, это же у меня наследственное. Наверное, из-за того, что ты учишь малышей, ты и выглядишь такой молодой. Знаешь, что недавно мне сказал Ямада? „Кэн, твоя мать похожа на Ингрид Бергман в фильме «По ком звонит колокол»“. – „Ты несешь чушь“. – „Мамуля, как ты можешь говорить такое своему сыну?“ – „Бергман такая красивая. Мы видели ее вместе с отцом давным-давно. В последний раз в фильме с Хэмфри Богардом“. – „Да, знаю! «Касабланка»“. – „Точно“. – „Послушай, у нас в альбоме есть мои фото времен детсада, когда мы отправлялись на пикник? Тогда я был настоящим слабаком“. – „А теперь ты стал таким приспособленцем. В кого ты пошел?“» После этой беседы я уговорил мать купить мне плащ с капюшоном фирмы «McGregor».

Он был с двумя молниями, кремового цвета, на оранжевой подкладке. Помимо этого, все на мне – туфли, носки, брюки и свитер – было также высшего класса. Смазав лицо отцовским лосьоном после бритья, я представил, как иду в таком обличье вдоль берега моря в маленькой рыбацкой деревеньке и говорю: «Что это за рыба вялится, камбала? Или это летучая рыба?» И местные жители решат, что я приехал из Токио.

Ангелица поджидала меня в голубом плаще, в сапогах со шнуровкой и с корзинкой на локте. Когда я пробирался через толпу на автобусной остановке к глазам, похожим на глаза диснеевского олененка Бемби, мне казалось, что это напоминает сцену из фильма. Если бы все люди чувствовали себя так, как я тогда, намереваясь отправиться в небольшое путешествие в канун Рождества с подружкой с глазами олененка, одетым в модный свитер, в плаще от «McGregor», то во всем мире сразу исчезли бы все конфликты. Не стало бы войн, и всюду царили бы только лучезарные улыбки.

Нашей целью был Карацу.

Автобус был почти пустым, если не считать парочки лирически настроенных старшеклассников, любителей Саймона и Гарфанкела, направляющихся в канун Рождества к морю, и семейной пары, которая, возможно, в отчаянии решила совершить совместное самоубийство до наступления Нового Года.

Карацу славился своими сосновыми рощами, пляжем с очень сильным прибоем и керамическими изделиями.

– Мацуи, ты собираешься поступать в университет? – спросил я.

– Да, подумываю.

– А уже решила куда?

– Я подала документы в колледж Цуда, в Токийский женский и в Тонтон.

Поскольку последний год я не читал студенческих журналов, то не имел никакого представления о том, что такое Тонтон. Но само название сулило много веселья, и я сказал, что, пожалуй, тоже поступлю туда.

Ангелица рассмеялась:

– Тонтон – это жаргонное название женского колледжа Тондзё в Токио.

– Я знаю, просто пошутил, – покраснев, ответил я.

– Ядзаки-сан, а у вас весь класс поступает на медицинский факультет?

– Да, девяносто процентов, но у меня нет шансов.

– Нет? Было бы здорово, если бы вы стали врачом.

Я не вполне понял, что она имела в виду. Чтобы я приподнял ей блузку и прощупал грудь? Или попросил бы ее лечь на спину и раздвинуть ноги? От таких фантазий кровь прилила у меня к голове. «Чего доброго, мне станет плохо с сердцем», – подумал я и представил лицо Адама, который говорит мне: «Перестань об этом думать!», после чего немного успокоился.

Конечной остановкой автобуса был центральный квартал Карацу. Кондуктор сказал нам, что не в сезон автобус не идет на побережье. Я предположил, что он нам просто завидует и ехидничает.

До берега было довольно далеко. Я начал прикидывать: сейчас десять утра, до берега ходьбы полчаса, значит, мы будем там в пол-одиннадцатого; сколько же у нас остается времени провести у зимнего моря? Наверняка у ангелицы в корзинке есть бэнто, а в нем такие вкусные вещи, что слюнки потекут. Но если к полудню мы все съедим, что нам останется делать? Мы начнем замерзать, сидя без дела на холодном ветру, и придется возвращаться обратно. Я мечтал о романтическом ЗАКАТЕ, когда все вокруг нежно растворяется в бледно-фиолетовом воздухе и уже от самого этого воздуха люди начинают терять рассудок.

– Мацуи, а ты любишь кино?

В торговом квартале Карацу у входа в аркаду был кинотеатр. Там шел фильм «Хладнокровное убийство», которому предстояло разрушить наш пикник.

– Да, люблю, – ответила ангелица.

– Посмотри сюда! Ты видела «Хладнокровное убийство»? – изобразил я из себя всезнайку.

– Нет, я о нем даже не слышала.

– Он сделан по книге Трумэна Капоте, одному из величайших шедевров нашего времени.

Поскольку мне страшно хотелось увидеть закат на морском берегу, я решил затащить Мацуи на «Хладнокровное убийство», но этот социальный фильм по книге Капоте был совершенно неподходящим для семнадцатилетней парочки, мечтающей о первом сладостном поцелуе. Фильм, сделанный в откровенном документальном стиле, о двух мужчинах с убогим прошлым, которые убили целую семью и закончили на электрическом стуле. Убийц играли беззубые актеры, фильм был черно-белым, а сцена удушения исполнена настолько реалистично, что даже я несколько раз отводил глаза от экрана. Кинотеатр был обветшалым, сиденья с порванной обивкой и запах, как в общественном туалете.

«Хладнокровное убийство» утомило ангелицу. Не считая жуткой реалистической сцены преступления, ужас был в том, что фильм шел два часа сорок минут. Ангелица несколько раз закрывала глаза рукой и шептала: «О нет!», «Не может быть!»

Я настолько устал и раскаивался в выборе именно этого фильма, что потом не сказал ей ни слова.

Всю дорогу до побережья мы шли молча.

– Ядзаки-сан, может быть, перекусим? – предложила она, когда мы прибыли на обдуваемый ветрами пляж, и достала из корзинки обернутые в фольгу бутерброды с сыром, ветчиной, яйцами и овощами, а также салфетки и веточки петрушки, а в завершение – жареных цыплят, у которых ножки были обернуты фольгой, чтобы было удобнее их держать. Поверх фольги они были перетянуты розовыми резиночками.

– Какая вкуснятина! – громко выпалил я.

Шок от просмотра «Хладнокровного убийства» еще не прошел, и я продолжал ощущать сухость в горле, пищеводе и желудке. Тем не менее я уминал бутерброд за обе щеки.

Ветер усилился, вдали в море вздымались белые гребешки, время от времени ветром взметало песок на берегу, и нам приходилось закрывать лица и корзинку.

– Крутой фильм! – сказала ангелица, наливая чай из термоса.

– Ты устала?

– Да, немного.

– Извини меня.

– За что?

– За то, что повел тебя смотреть этот фильм в день особенного свидания.

– Но разве это не шедевр?

– Разумеется. Я читал об этом в журналах.

– А нужно ли нам все это?

– Что?

– Мне непонятно, нужны ли нам такие шедевры?

– Что ты имеешь в виду?

– Это же случилось на самом деле.

– Да, это подлинная история.

– Зачем нужно было делать из этого фильм? Я уже все это знаю…

– Что знаешь?

– Что в мире существует жестокость, я об этом знаю… Вьетнам, евреи в концлагерях, но мне непонятно, зачем нужно об этом снимать фильмы.

Я ничего не мог ответить, хотя прекрасно понимал, что имеет в виду ангелица.

Мацуи Кадзуко была нежной, красивой и умной девушкой, выросшей в заботливом окружении. Возможно, мир, изображенный в «Хладнокровном убийстве», находится совсем рядом, возможно, нужно пристальней приглядываться к таким вещам, но в конечном счете ангелица сказала, что «предпочла бы жить, слушая звуки клавишных Брайана Джонса».

Оставив на берегу почти все бутерброды, мы удалились от зимнего моря.

Мы так и не поцеловались.



Так подошел к концу 1969 год.



Сейчас Адама работает в Фукуока промоутером. Зачем выходцу из шахтерского поселка Ота понадобилось приобретать такую западную по духу специальность? Девять лет назад я издал свой первый роман, который стал бестселлером и наделал много шума. Когда я сидел в «консервной банке» и работал над второй книгой в многоэтажном отеле в Акасака, Адама пришел навестить меня. Теперь все обстоит иначе, но тогда встреча с Адама была для меня мучительной. Я внезапно стал знаменитым и пребывал под сильным давлением; меня уже тянуло вернуться к той бурной жизни, которую мы когда-то вели вместе с ним. Нам было почти не о чем говорить. Адама выпил чашку мерзкого кофе из моего термоса и ушел. Потом я попытался выпить сам чашку и испытал чувство стыда, что поил такой бурдой друга, вместе с которым провел свой семнадцатый год жизни.

* * *

Басист и певец из группы «Coelacanth» Фуку-тян сейчас также живет в Фукуока. Он владеет магазином грампластинок, специализирующимся на джазе, и иногда помогает устраивать концерты. Он регулярно присылает мне новые пласты с сальса или рэггей. Когда встречаемся, мы вместе исполняем песни Дженис Джоплин, а если забываем слова, то вставляем неизменные «Don’t you know, don’t you know».



Я много лет ничего не слышал о лидерах Объединенного фронта борьбы Северной школы Отаки и Нарусима, но когда, сдав экзамены и поступив в Токийский университет, я впервые приехал в Токио, то навестил их в пансионе. По комнате были разбросаны шлемы, деревянные шесты и листовки. Еще там была девица в блузке, джинсах и безо всякой косметики. Мы слушали песни Ёсида Такуро и съели по чашке очень соленой лапши из Саппоро.



Сирокуси Юдзи стал врачом. Я встретил его однажды, еще когда он был студентом медицинского факультета. Он сказал, что при виде его студенческого билета все девицы из кабаре, кроме двух, с ним переспали.



Сато Юми, или чаровница «Энн-Маргрет», удачно вышла замуж и, насколько мне известно, живет в Сасэбо.



С Ивасэ я часто встречался после того, как приехал в Токио, но в последние годы связь между нами оборвалась. До меня доходили слухи, что он играет на гитаре в ночном баре на Икэбукуро, но не знаю, правда ли это. Он жил с девушкой, которая мечтала стать художницей, но когда мы виделись в последний раз, он сказал, что они уже расстались.



Нагаяма Миэ стала парикмахершей.



Хозяин джаз-клуба «Four Beat» Адати-сан покончил с собой.



Допрашивавший меня полицейский Сасаки теперь живет в Кагосима. На Новый год он регулярно шлет мне открытки: «Желаю удачи в Новом году. В последнее время молодежное хулиганство усилилось».



Прыщавый, главарь банды из индустриального училища, работал на заводе в Сасэбо, где у него рука попала под пресс и он лишился четырех пальцев. Кэндо он больше не занимается.



Мулат-бандит исправился и теперь заведует в Сасэбо кофейней. Стену его кафе украшает мой автограф в рамке.



Кавасаки и Аихара, наши тренеры по физкультуре, сменили место работы и в Сасэбо уже не живут.



Мацунага ушел из Северной школы и теперь работает где-то преподавателем в женском колледже. Хотя я стал известным писателем, недавно при встрече он говорил со мной точно таким же менторским тоном, как и в школьные годы.

– Ядзаки, постригись, ты выглядишь ужасно.



Секретарь союза учащихся, который на следующий день после снятия баррикады хватал меня за грудки, вступил в Киотоском университете в «Красную Гвардию», после чего был арестован в Сингапуре.



Накамура, который наложил кучу на столе директора школы, теперь работает пиаровцем в Нагасаки. Однажды, когда я читал там публичную лекцию, он радостно завопил:

– Я всегда боялся, что когда-нибудь ты напишешь об этом ужасном инциденте, и, конечно же, ты о нем написал!



Моя любовь с ангелицей Леди Джейн, или Мацуи Кадзуко, закончилась в дождливое воскресенье февраля 1970-го, после того как она сказала, что ее СИМПАТИИ ПЕРЕМЕНИЛИСЬ.

Ангелица нашла себе дружка постарше.

Ее бой-френд поступил на медицинский факультет университета Кюсю, а она стала студенткой Тонтан. И хотя наши чувства, вспыхнувшие внезапно, УЛЕТУЧИЛИСЬ, потом мы несколько раз встречались. Когда в парке лепестки сакуры осыпались в колодец, ангелица призналась, что они с бой-френдом собираются пожениться. В тот вечер я выпил целую бутылку «Сантори», полбутылки виски «Уайт» и бутылку дешевого портвейна, съел две порции риса с карри и говяжьего рагу – домбури. Потом, уже глубокой ночью, я достал свою флейту. Живущий со мной рядом молодой якудза четыре раза стучал кулаком в стенку с криком: «Прекрати!»

С тех пор как стал писателем, я получил от нее несколько писем, и только один раз она позвонила. Когда раздался звонок я слушал песню «We Are All Alone» Боза Скэггза.

– Э-э, это Боз Скэггз?

– Да, он самый.

– Вы еще слушаете Пола Саймона?

– Нет, больше не слушаю.

– Так я и думала. А я все еще слушаю.

– Как дела?

Она ничего не ответила. После этого звонка я получил от нее письмо.



Когда я услышала ваш голос на фоне музыки Боза Скэггза, мне показалось, что я снова оказалась в школе. Мне тоже нравится Боз Скэггз, но сейчас я его не слушаю. С прошлого года в моей жизни сплошные неприятности, поэтому сейчас у меня чаще всего играет Том Уэйтс. Я пытаюсь забыть обо всем неприятном, но единственный способ сделать это – начать новую жизнь…

В конце письма была напечатана по-английски строчка из песни Пола Саймона:



Still crazy after all these years…

Видимо, в ушах у Леди Джейн продолжали жить звуки клавишных Брайана Джонса.



Цыплят, которых мы использовали для «Фестиваля Утренней Эрекции», Адама выпустил в горы вблизи своего шахтерского поселка после того, как шахты были закрыты. Однажды в местной газете появилось сообщение:

ОДИЧАВШИЕ КУРЫ.

ПОДПРЫГИВАЮТ НА ДЕСЯТЬ МЕТРОВ

В ВЫСОТУ.

Назад: Velvet underground
Дальше: Примечания