45. Воспоминания

Алина достала свой любимый диск – «Классика в роковой обработке», всунула его в проигрыватель, нажала на кнопку. Зазвучала музыка – «Полёт шмеля» Римского-Корсакова.

Глаза Алины довольно блеснули. Она прошла на кухню, положила на кухонный стол зеркало. Затем вынула из кармана ключи с брелоком в виде кроличьей лапки, быстро высыпала содержимое полого брелока на зеркальную поверхность, сделала две дорожки из белого порошка и поочерёдно втянула их в каждую ноздрю.

Потом откинулась на спинку стула и блаженно прикрыла глаза. Ноздри её слегка трепетали, в голове одно за другим, тесня друг друга, всплывали воспоминания.

Вот она, зверски голодная, заходит в «Котлетную», хочет купить бутерброд.

Но ни в зале, ни за стойкой никого нет.

– Эй, кто-нибудь здесь есть? – кричит Алина.

Ей никто не отвечает.

Она видит открытую дверь в заднюю половину дома, идёт туда. Но, сделав два шага по коридору, останавливается.

Слева приоткрыта дверь, и там горит свет. Она заглядывает в щёлку и замирает, оторопев от неожиданности.

Это небольшая комната, выполняющая функции подсобки. Почти всю её занимает большой стол. У стола на невиданных металлических протезах стоит её одноклассник, инвалид Рудик Новиков. Из его искусственной руки торчит жужжащая пила, пользуясь которой он ловко распиливает большую телячью ногу.

Алина начинает тихонько отступать назад…

Это воспоминание тут же сменяет другое. На сей раз она в гараже у Сани Колоскова.

Саня кричит:

– Т-т-тамару не т-т-трогай! Она ни п-п-при чём! Я с н-ней с-с-сам разб-берусь! И с Дик-карём т-т-тоже!

– Остынь, нужна мне больно твоя дура! – отвечает Алина. – А с этим козлом это уж мои дела, понял?

И тут же оказывается на берегу Красавицы.

За озером садится солнце, золотит тёмную воду.

Вокруг никого, она одна.

Алина в бешенстве кусает губы. Её колотит.

Она делает какое-то непонятное движение руками, потом резко нагибается, зачерпывает озёрной воды, ополаскивает горящее лицо.

Сидя на корточках, отбрасывает назад, приглаживает водой свои торчащие жёстким ёжиком волосы.

Постепенно она успокаивается…

И сразу же наступает поздний вечер.

Густой туман окутал кинотеатр «Берёзка», из-за угла которого выходит Алина.

Она держит в руках электрическую пилу, ту самую, которой подрезает кусты. Пила работает с мерным громким жужжанием. Звук чуть ниже и громче, чем у пилы Рудика, а вращающееся полотно – шина – несколько больше и шире.

Из тумана проступает силуэт мужчины. Это молодой человек, юноша – Олег Дикий. Он с удивлением смотрит на неё.

– Что ты здесь де… – начинает говорить Олег, но не заканчивает фразу.

РАЗ! – Алина взмахивает пилой и в одну секунду отрезает Олегу руку.

Он исступлённо орёт…

А вечер уже сменился ярким солнечным днём.

Алина стоит перед домом Тани Родиной на Лесной, на спине рюкзачок. Она оглядывается по сторонам и, убедившись, что вокруг никого нет, звонит в дверь.

– Это вы, Артём? – звучит из-за двери голос Тани.

Алина молчит.

– Артём? – переспрашивает Таня.

Алина по-прежнему молчит, ждёт, потом бесшумно отступает за угол.

Таня открывает дверь, выглядывает, никого не обнаружив, собирается уже захлопнуть её, но в последнюю секунду всё же ещё раз высовывается наружу.

В этот момент Алина, улыбаясь, выходит из-за угла.

Таня в страхе смотрит на неё, хочет что-то сказать, но не может, слова застревают у неё в горле. Она невольно пятится назад, потом пытается закрыть дверь, но поздно – Алина крепко держится за ручку, тянет дверь на себя и заходит в дом.

В доме она на секунду задерживается у висящего в прихожей зеркала, смотрит на себя. Глаза у неё горят, зрачки сильно расширены, ноздри чуть трепещут.

Алина замечает на них следы белого порошка, вытирает нос.

– Пожалуйста, не трогай меня! – умоляет Таня. – Я понимаю, почему ты это сделала, я всё понимаю… Я на твоей стороне, ты же знаешь… Мы же подруги, правда?..

Алина не отвечает, молча снимает с плеч рюкзачок, открывает его, вытаскивает свёрнутую верёвку.

Таня начинает рыдать.

– Я никому не скажу! – захлёбываясь, говорит она. – Без прогона, клянусь! Я ничего не видела…

– Я знаю, – улыбается ей Алина, – не парься. Конечно, ты никому не скажешь.

И ловким движением набрасывает ей верёвку на шею, начинает затягивать.

Таня задыхается, судорожно пытается ухватить верёвку, глаза её лезут из орбит.

А Алина уже в кинотеатре.

Он почти пуст. На экране привязанного к верстаку Стивена Сигала вот-вот должна разрезать электрическая пила.

Алина тоже включает свою пилу, быстро пробирается к центру последнего ряда, где сидит Тамара Станкевич.

Тамара удивлённо поворачивается к ней.

– Это ты? – спрашивает она. – Ты разве сегодня работаешь?

– Работаю, – с усмешкой подтверждает Алина и поднимает над ней пилу.

Теперь Тамара смотрит на неё со страхом.

– Ты что… – начинает она, но не договаривает, захлёбывается.

Острые тонкие зубья врезаются ей в шею, аккуратно отделяют голову от туловища.

Алина не ждёт, что случится в кинотеатре дальше, воспоминания несут её вперёд, теперь она в школьном буфете.

Буфет пуст, она сидит одна. На столе перед ней две небольшие кокаиновые дорожки. Алина умело, одну за другой, втягивает их в нос.

– Трушина? – раздаётся за её спиной голос директора.

Алина испуганно поворачивает голову.

– Вытри нос! – презрительно произносит Погребной.

Она подчиняется, пристыженно опускает глаза.

– Я тебя предупреждал, – гневно говорит он. – Если я тебя ещё раз на этом поймаю, то не просто из школы выгоню, а ещё и в полицию сдам, пусть они разбираются, где ты порошок достаёшь.

Алина молчит, опускает голову всё ниже.

Так проходит несколько секунд.

– Ладно, – вздыхает наконец директор. И негромко произносит: – Я хочу тебе помочь, Алина. Я знаю, ты на самом деле неплохая девчонка, просто у тебя есть некоторые проблемы. Но, может быть, мы вместе сумеем их преодолеть… – Голос его странно мягчает, он говорит тихо и ласково. – Зайди ко мне домой вечерком, и мы спокойно поговорим обо всём. Ты и я, один на один. Никому об этом знать не нужно, хорошо?

Она кивает, по-прежнему не поднимая глаз.

– Посмотрим, что можно будет сделать, – заключает он. – Часиков в восемь буду тебя ждать, договорились?

Она вскидывает на него блестящие глаза с огромными, расширенными зрачками.

И немедленно оказывается внутри дома. Но это не дом Погребного, это чья-то женская спальня.

Алина, подсвечивая себе фонариком, что-то лихорадочно ищет. Один за другим выдвигает ящики из шкафа, роется в белье, швыряет всё на пол. Потом, обессилев, забивается в угол, сползает, обхватывает руками голову. Её трясёт, у неё ломка.

Открывается дверь, в спальню быстро входит женщина, зажигает свет. На женщине нарядное платье, она накрашена, причёсана. Это Седа Магометовна Костоева.

Она видит Алину, глядящую на неё из угла, оттуда, где стоит гладильная доска.

– Ты что здесь делаешь? – жёстко спрашивает Седа.

– Дай мне порошочка, – срывающимся голосом умоляет Алина. – Немножко, пожалуйста! Мне нужен укольчик! Я тебя прошу!

Но Седа не двигается с места.

– Как ты сюда попала? – спрашивает она.

Алина не слышит вопроса.

– Я тебе отдам деньги, – тупо твердит она. – Ты же знаешь, я всегда отдаю…

– Всё, Алина, лафа кончилась, – прерывает её Седа. – Найди кого-нибудь другого! Я тебе больше не помощница в этих делах. А сейчас давай убирайся отсюда! Ко мне с минуты на минуту гости придут! Ну? Что ты расселась? Давай двигайся!

Алина смотрит на неё обезумевшими глазами.

– Ах ты, сука! – кричит она и, как дикая кошка, с визгом кидается на Седу.

Та падает, Алина оказывается сверху.

– Ты что, всё ещё думаешь, что это я сделала? – брызгая слюной, орёт она в лицо Седе.

Та, напрягшись, сбрасывает её с себя, вскакивает и изо всей силы бьёт ногой, обутой в острую туфлю, в живот.

Алина с криком сгибается, судорожно хватает воздух. На глазах выступают слёзы.

Седа стоит напротив, насмешливо смотрит на неё.

– Успокоилась? – бросает она. – А теперь убирайся вон!

Алина вдруг резко распрямляется, молниеносно хватает утюг с гладильной доски и, прыгнув вперёд, обрушивает его на голову Седе.

– Получила! – визжит она.

Седа со стоном оседает на пол.

Алина бьёт её снова, и Седа валится без сознания.

– Сука! – орёт Алина. Её трясёт всё сильнее, глаза мечутся в поисках непонятно чего. – Я тебе покажу «убирайся!»

Она мчится на кухню и через секунду возвращается с огромным ножом.

Седа открывает глаза, в ужасе смотрит на неё.

А Алина уже на улице, перед совсем другой дверью.

Она вся в крови, дрожит, то ли от холода, то ли от переживаний.

В руках держит окровавленную электропилу.

Дверь открывается, в проёме стоит директор школы Эдуард Николаевич Погребной.

– Здравствуй… – растерянно говорит он. – Проходи!

Алина заходит.

– А что это ты вся в крови? – удивляется директор. – И зачем тебе пила?

Алина презрительно кривится. Она порывисто дышит, по-прежнему дрожит.

– Это кровь Тамарки! – сбивчиво объясняет она. – Эта сучка так хотела трахнуть Дикаря, прямо умирала… – Алина вдруг начинает смеяться. – Теперь она верняк сможет свою мечту исполнить, – давится она от хохота. – Так оттрахает его на том свете, что Дикарю мало там не покажется…

Она прямо закатывается от смеха, он становится всё более безумным, у неё настоящая истерика.

Погребной меняется в лице, тянется к телефону.

Алина внезапно перестаёт ржать, одним резким рывком включает пилу и поднимает её вверх.

Прежде чем директор понимает, что происходит, пила опускается и мгновенно отпиливает ему руку.

– Ну как, сука! – бешено орёт Алина, перекрикивая его истошные вопли. – По-прежнему хочешь со мной побазлать, а? Перетереть кое-что? Один на один? С глазу на глаз? Или, может, ты всё-таки меня трахнуть хочешь, крыса мутная, педофил грёбаный?

Кровь фонтаном брызжет вокруг, льётся на котлеты вместо кетчупа.

Отпиленная голова Эдуарда Николаевича падает на пол.

А Алина с рюкзачком за спиной тем временем осторожно распахивает окно.

Но это не окно в доме Погребного, это окно «Котлетной» на Лесной улице.

Алина оказывается в общей зале. Подсвечивая себе фонариком, она бесшумно проходит на кухню.

Снимает с себя рюкзачок, вытаскивает оттуда голову Тани Родиной в прозрачном пакете, открывает холодильник и прячет голову на нижней полке между кочанами капусты.

И тут же мчится на своём верном «Волке» по приозёрским улицам.

За ней бежит свора голодных собак, и Алина, посмеиваясь, притормаживает около мусорок, запускает руку в ведро, установленное в коляске её мотоцикла. Ведро почти доверху заполнено кусками костей и свежим, сочащимся кровью мясом.

Это необычное мясо. Если присмотреться, то можно распознать человеческие внутренности, пальцы, груди, части ягодиц, плеч, бёдер.

Алина берёт кусок за куском и бросает их рычащим от нетерпения собакам…

Впрочем, это уже не она бросает мясо. Это женщина в грязном переднике, надетом поверх цветастого сатинового платья, она просто очень похожа на неё, но гораздо старше.

Это её мать.

Алина открыла глаза, улыбнулась странной, почти безмятежной улыбкой. Жалко, что мать не видит всего этого. Не узнает, что произойдёт с её любимым муженьком.

Очень жалко.

Ничего она не простила матери. Никогда не смогла и не сможет забыть, как та закрывала глаза на всё, что творил отец, не желала слышать её жалоб, не хотела видеть её слёз.

А ещё больше мать виновата в том, что умерла, оставила её одну с отцом на целых два с лишним года, позволила ему свободно вытворять с ней всё, что ему вздумается.

Как-то по пьяни отец распустил нюни, разоткровенничался, рассказал ей, что в течение долгого времени ночью, когда она засыпала, он подсыпал ей какую-то дрянь в промежность, чтобы там всё зудело, чесалось, чтобы она остро нуждалась в его естестве. Вот что он с ней творил!..

А теперь преспокойно живёт со своей крашеной сучкой! В тот последний раз, когда они виделись, эта его баба бросила наконец притворяться, откровенно пылала ненавистью, обозвала её дрянью обколотой, ни на что не годной дурой!

Ничего, это их спокойствие продлится уже недолго. Посмотрим тогда, кто из нас на что годен!

Финиш не за горами.

Все они по-своему хороши – и мужики, и бабы. Сплошная похотливая козлятина!

Так им и надо!

Алина встала, не очень твёрдой походкой подошла к стене. Там висел настенный календарь. Она оторвала страницу, скомкала, выбросила её в корзину для бумаг.

Потом какое-то время внимательно рассматривала новую открывшуюся страницу. Гороскоп настоятельно рекомендовал сегодня Скорпиону не сидеть на месте:

«… лучше всего было бы сегодня отправиться в путешествие. Это крайне благоприятный для поездки день».

В тот же момент к ней пришло решение. Ведь Скорпион – это она и есть. В их классе всего два Скорпиона – она и эта бессмысленная дура Светка Коновалова.

Так чего она ждёт? Надо ехать, валить отсюда!

Немедленно!

Пока не кончился благоприятный день! Подальше из этого сраного городка!

Алина сняла календарь со стены, сунула его в рюкзак. Туда же последовали самые необходимые вещи, которые могли ей понадобиться.

Ещё через десять минут, одетая в обычную свою чёрную кожаную куртку, Алина вышла из дому и сунула набитый рюкзак в коляску мотоцикла.

Нащупала в кармане связку ключей, удостоверилась, что нужные ключи на месте. Предстояло ещё заехать в «Берёзку», забрать кое-что. Кинотеатр, правда, опечатан, но кого это колышет!

И задний вход, и дверь в аппаратную она откроет без проблем.

Она выкатила мотоцикл из гаража, села на сиденье. Обутой в кованый высокий ботинок ногой ударила по педали, заводя двигатель.

Мотоцикл взвыл.

Безмятежная детская улыбка всё ещё играла на её лице, когда Алина нахлобучила шлем и рванула машину с места, с ликованием ощущая под рукой дикую мощь подчинённого ей мотора.