20

Когда я прихожу в себя, мне холодно. Я не помню, где я, и на то, чтобы восстановить события последних дней, уходит несколько минут. Нехорошие, колючие воспоминания. Запах антисептика наполняет ноздри, я пытаюсь оттолкнуть одеяло и сесть в кровати.

Больница… Сет… Еда на полу.

Потираю болезненный лоб и бросаю взгляд на пол. Там не видно никаких следов палитры, оставленной мною перед тем, как меня вырубили. Зачем я это сделала? Тупой вопрос, ведь я знаю сама. Сет считает, что драться едой расточительно и глупо. Я ничего не бросала в мужа, но бросить продукты на пол было достаточно – детское выражение недовольства.

Практичный, сухой, серьезный Сет – именно так я бы описала его еще несколько недель назад. Что изменилось?

Ханна! Это имя задевает меня сильнее, чем остальные. Потому что сколько дней назад я последний раз с ней общалась? Три… Четыре? Я помню лицо Сета перед тем, как меня усыпили наркотики… Я не смогла определить его выражение: смесь эмоций, которых я не видела прежде. Это ведь что-то значит? Быть замужем за человеком несколько лет и впервые видеть такое лицо.

Нужно связаться с Ханной – убедиться, что она в порядке. Но без телефона у меня нет ее номера. К тому же Сет мог уже залезть ко мне в мобильный и удалить нашу переписку. Интересно, он знает пароль? Впрочем, догадаться не сложно – предполагаемая дата родов нашего погибшего ребенка.

Заходит новый медработник – на этот раз пожилой человек с короткой стрижкой, белыми бровями и лицом, как у бульдога. Я опускаюсь на кровать. У него слишком широкие плечи, и я понимаю, что его не проведешь. Я надеялась на кого-нибудь молодого и менее опытного, например на Сару, ее можно было бы уговорить мне помочь.

– Привет, – говорит он. – Я Фил.

Когда началась его смена? Когда он уйдет?

– Я говорил с вашим врачом. Похоже, с головой все нормально, – изрекает он, стучит себя костяшками по виску и листает мою папку. – Они переводят вас в психиатрическое отделение.

Я с недоумением смотрю на этого пещерного человека в униформе и морщусь:

– Зачем? Я в порядке, почему меня не выписывают?

– Доктор с вами не говорил?

Фил почесывает левый сосок и переворачивает очередную страницу.

Я качаю головой.

– Скоро он освободится и все с вами обсудит.

– Здорово, – сухо отзываюсь я.

Мне паршиво. Мне не нравится Фил. Он явно бывший военный и считает, что все должно делаться определенным образом: с дисциплиной и порядком. Мне нужна молодая медсестра вроде Сары – ею легко манипулировать, потому что она меня жалеет.

Прежде чем Фил уходит, я спрашиваю, можно ли позвонить.

– Кому?

– Мужу. Он работает в Портленде. Хочу узнать, как дела.

– Но в списке ваших контактов нет мужа.

– Хотите сказать, я вас обманываю?

Фил игнорирует мой выпад.

– Давайте предоставим ему узнавать, как дела. В конце концов, в больнице лежите вы.

Я бросаю на него мрачный взгляд, и он уходит. Раньше мне нравились парни вроде Фила – они помогали справляться со сложными пациентами, брали на себя роль плохого полицейского, если медсестре был нужен перерыв. Но теперь, когда я оказалась по другую сторону, Фил ужасен. Дождусь следующего сотрудника, может, он подойдет мне больше.

Доктор Штейнбридж говорит, что моя голова в порядке, нет ни ушибов, ни отеков.

– Выглядит неплохо, неплохо, – бормочет он, стуча сухим пальцем по моей папке. Его костяшки покрыты белыми волосками. – Переведем вас в психиатрическое отделение, там вас обследуют и пропишут новую схему лечения.

– Подождите… Мне не нужно в психиатрическое. Я в порядке. Я упала и ударилась головой.

Его губы сжимаются, словно он расстроен.

– У вас бредовые идеи, Четверг. Вспышки агрессии. Не беспокойтесь, – пытается убедить меня он, – мы вам поможем. У нас общая цель.

Сомневаюсь. Сет предпочел бы, чтобы я оставалась здесь. Хочется орать, ругаться… Заставить врача увидеть правду. Но я понимаю: это лишь подтвердит его мнение… То, что наплел ему Сет. Я не сумасшедшая. Конечно нет, – твержу я себе. – Даже если ты чувствуешь себя сумасшедшей, помни – это не так.

Час спустя медсестра заходит в комнату с каталкой и нажимает на тормоз.

– Я пришла вас перевезти, – говорит она.

– А мой муж? – жалобным голосом произношу я и ненавижу, что мне приходится спрашивать о муже вместо того, чтобы знать, где он.

Она пожимает плечами:

– Я просто пришла вас перевезти. Я ничего не знаю.

Пошатываясь, я направляюсь к креслу и с облегчением опускаюсь в мягкую кожаную обивку. Дело не в ушибе головы, а в препаратах. Я практически не способна мыслить внятно. Не помню, как меня отвезли на восьмой этаж или переложили на кровать в маленькой палате. Мне положена медсестра, но я не помню, чтобы ко мне кто-нибудь заходил. Все кажется нереальным. Я сомневаюсь в собственном существовании, сомневаюсь в существовании Ханны… Может, я все придумала, как они сказали? Мне хочется поговорить с Сетом, прочистить сознание, но они продолжают пичкать меня таблетками.

Следующие семь дней проходят словно в тумане. Из-за лекарств я словно отделяюсь от тела: полусдувшийся гелиевый шарик качается по комнате и никуда не летит. Я хожу в группу, ем в столовой и посещаю доктора Штейнбриджа. Я так похудела, что не узнаю собственное отражение в зеркале. Как можно настолько измениться за неделю? Странно, но по большому счету мне все равно. Все приглушено, даже мои чувства насчет себя.

Спустя несколько дней я перестала спрашивать про Сета; даже мысли о нем вызывают отчаяние и безумие. Медсестры смотрят на меня с жалостью. У меня есть смутное чувство, что мне это не нравится. Возможно, они думают, что Сета не существует вообще. А может, его и правда не существует. В любом случае, на черта он мне нужен, если он оставил меня в таком состоянии?

На девятый день меня приезжает проведать мама. Посещения проходят в общественной зоне, где мы, психи, с нетерпением дожидаемся своих. Мы садимся на горчичные диваны или за серые столы – с грязными волосами и бледными лицами от избытка или недостатка сна. Пространство попытались нормализовать с помощью растений в горшках и произведений искусства. Я изучила каждое из них и все таблички, где указаны местные творцы – скульпторы, фотографы или живописцы. Сиэтл предпочитает лечить доморощенных психопатов местными художниками.

Нахожу возле автоматов свободный диван. Кофеин или избыток сахара нам противопоказаны. Автоматы нашпигованы витаминной водой и несвежими яблоками. Я сажусь, опустив руки на колени, и устремляю взор на пол. Когда заходит мама, сначала она меня и не узнает. Ее взгляд скользит по моему лицу и возвращается обратно.

Потом она все-таки произносит мое имя, крепко сжимает сумочку и спешит ко мне. Когда она подходит, я встаю. Даже не знаю, хочет ли она меня обнять или она слишком расстроена. Когда я впервые оказалась в психиатрической лечебнице, она отказалась приезжать. Сказала, что ей слишком мучительно видеть меня в таком состоянии. Слишком мучительно для нее. Теперь она опускается на диван, не сводя взгляда с моего лица.

– Твой отец…

– Да, мам, я знаю. Все в порядке.

Мы обмениваемся взглядами, словно видим друг друга впервые. Папа никогда бы не приехал в такое место. Увидеть одну из дочерей в психушке это означает признать, что он был недостаточно хорошим родителем, а мой отец предпочитает жить с иллюзией совершенства. Для мамы же я безумное, неадекватное потомство. Она меня только родила и теперь не знает, кто я и какой жизнью живу. И не хочет знать. В этом мы единодушны. Я разглядываю ее обколотый ботоксом лоб. Она не желает признавать собственный возраст и то, что ее дочь – абсолютная неудачница.

– Я здесь не потому, что сумасшедшая.

Мама сразу открывает рот, чтобы убедить меня, что она так и не думала. Это ее материнский долг.

– Я не больна. И дело не в эмоциональном срыве из-за того, что год назад я потеряла ребенка.

Я отрезаю ей все пути, исключаю все возможные варианты, которыми она может объяснить мое пребывание в этом месте.

Она закрывает рот и пристально смотрит на меня. Я чувствую себя маленькой девочкой, нижняя губа начинает дрожать. Она не поверит моим словам. Сет уже до нее добрался.

– Мам, когда я познакомилась с Сетом, у него уже была другая жена. Ее зовут Реджина Келе. Она не хотела детей. Я должна была родить ему ребенка. Но потом…

Мама опускает голову, когда я умолкаю, словно это для нее слишком. Я разглядываю кончики ее ресниц, переносицу, пока она рассматривает свои туфли. С этого ракурса она выглядит на десять, двадцать лет моложе. Просто девушка, наклонившая голову с раздражением… Разочарованием… Безысходностью? Я никогда не могла определить, что именно она чувствует. Я знаю все ее любимые бренды, ее мнения по пустым, поверхностным темам, но понятия не имею, каковы ее истинные чувства. И не уверена, что она знает их сама.

– Реджина – бывшая жена Сета. Он был женат на ней до тебя, да? Ты права – она не хотела детей и их пути разошлись.

Мама наклоняется вперед и умоляюще смотрит на меня. Это правда. Как можно с ней спорить? Юридически Реджина – его бывшая жена. Он развелся с ней, чтобы жениться на мне. Но они по-прежнему вместе, по-прежнему пара, просто неофициально.

– Мама, пожалуйста, выслушай меня. Сет пытается замести следы. Они по-прежнему вместе.

Она роняет лицо в ладони. С каких пор мне не верит собственная мать? С тех пор, как ты начала обманывать саму себя.

Когда она поднимает взгляд, в ее глазах стоят слезы. Теперь она напоминает мне кокер-спаниеля.

– У тебя нездоровая зацикленность на его бывших. Но, Четверг, он не с ними. Он с тобой. Сет страшно за тебя волнуется.

Она хочет взять меня за руку, но я отдергиваю ладонь. Я не потерплю такого обращения – нечего разговаривать со мной, как с ребенком. Ее рука падает обратно на колени.

– Как ты думаешь, почему он постоянно в Портленде? У него еще две жены, – выдаю я, поднимаюсь и начинаю ходить вокруг.

– Он там работает, – сдавленно произносит она. – Он любит тебя, все мы любим. Мы хотим, чтобы ты поправилась.

– Я в порядке, – сухо заявляю я, останавливаясь и смотря на нее. – Почему он не приехал? Где он?

Теперь она начинается уходить от ответа, отводит взгляд, переступает ногами. Она не знает, что сказать, потому что не знает, где Сет и почему он не приехал.

– В Портленде… – бросает она, но ее слова больше похожи на вопрос. – Ему по-прежнему нужно работать, Четверг. Жизнь продолжается.

– Нет. Не когда я в больнице. Его проблемами могут заняться другие жены.

Она обескураженно смотрит на меня и поднимается на ноги. Мы смотрим друг другу в глаза, и я вижу, что она расстроена.

– Мне пора, – говорит мама.

Пятнадцать минут. Она продержалась в психиатрической лечебнице пятнадцать минут. Я наблюдаю, как она направляется к двери, опустив плечи под грузом моих провалов. Но в этот раз она хотя бы приехала.