16

Когда я возвращаюсь из уборной, Ханны нет. Смотрю на пустой столик, и внутри все падает. Официант церемонно убирает последние бокалы, когда видит меня. Он растерянно улыбается, пожимает плечами и делает шаг назад:

– Думал, вы ушли. Она так поспешно убежала.

Подхожу ближе и вижу, что она оплатила счет наличными и оставила записку на моей салфетке. Хмурюсь и читаю послание. Почему она так внезапно ушла? Неужели ее так напугала наша беседа? Может, позвонил Сет и позвал ее домой? Слова нацарапаны; ее ручка прорвала салфетку в нескольких местах. Прошлось убежать, стало нехорошо. С меня кино.

И все? Переворачиваю салфетку в надежде на более детальные разъяснения, но вижу лишь розовый след собственной помады.

– Она выглядела больной? – спрашиваю у официанта. Он ждет, пока я уйду, чтобы забрать деньги и приготовить столик для следующих гостей.

– Не особенно, – пожимает плечами он.

Достаю телефон и пишу сообщение.

«Что случилось? Почему ты ушла, не попрощавшись?»

«Стало нехорошо. Пришлось убежать».

Собираюсь продолжить расспросы, но передумываю. Я уже достаточно напугала ее своим любопытством. Лучше оставить все как есть. Не следует забывать: возможно, дело в ребенке. У нее по-прежнему первый триместр. Первые пять месяцев беременности меня тошнило как проклятую. Пол ванной комнаты стал любимым курортом. Прогоняю эти воспоминания, острым ножом пронзающие сознание. Если думать об этом слишком много, я…

Раздумываю, не сходить ли в кино одной, но постепенно осознаю, что сильно устала и что сильнее всего мне сейчас хочется вернуться в отель.

Дожидаюсь портье, чтобы отдать машину, и нетерпеливо стучу пальцами по рулю, когда мне вдруг приходит в голову одна мысль. Сегодняшние сообщения от Сета были странными. Вернее, их тон. Мог ли он видеть меня с Ханной? Решаю быстро проехаться мимо дома Ханны. Просто проверить, на месте ли ее машина. Вреда не будет. Машу рукой приближающемуся портье и быстро уезжаю, не обращая внимания на его неодобрительный взгляд. Двадцать минут. Максимум двадцать минут займет шпионаж за Ханной и моим мужем. В нетерпеливом возбуждении проскакиваю на желтый свет, желая скорее доехать до их старомодного дома.

И еще издалека вижу, что дома никого нет. Окна темные и безжизненные, машины на привычном месте у тротуара нет. Сета тоже нигде не видно. Подумываю пробраться к дому и заглянуть внутрь, но еще достаточно рано. Меня могут заметить соседи.

Дерьмо. Дерьмо.

Может, она вышла из ресторана и сразу поехала в больницу? Сегодня уже не выяснить. Возвращаюсь в отель с чувством поражения. Что-то происходит, и у меня создается впечатление, что в этом браке я – единственный человек, который не знает, что именно.

Ночью практически не сплю. Разум одолевают лихорадочные мысли, я представляю слишком много плохого. Если в ближайшее время я не найду способ выспаться, придется идти к врачу. Настоящая пытка – пролежать полночи без сна, в измотанном состоянии, но не зная, как отключить мозг. Около пяти утра я впадаю в прерывистый сон, а в семь просыпаюсь и обнаруживаю голосовое сообщение от Ханны. Переворачиваюсь на спину, удивившись, почему телефон не зазвонил, и вспоминаю, что выключила звук, когда мы пришли в ресторан. Мои два часа дремоты были украшены снами – темными сновидениями, где меня преследовали и ловили. Деталей я не помню, но эмоции остались. Слушаю сообщение, спрятав половину лица под одеяло, зажмурив глаза от света, пробивающегося между штор. Голос Ханны дрожит, и я подношу телефон поближе к уху, чтобы разобрать слова.

«Я просто в ужасе, – срывающимся голосом говорит она и, судя по звуку, сморкает нос. – Мы подрались. Мне страшно. Я просто… Я…»

Фраза обрывается, словно посередине звонка пропала связь.

Я убираю телефон от лица и вижу, что голосовое сообщение еще продолжается. Снова прикладываю трубку к уху и пытаюсь расслышать хоть что-нибудь.

«Осталась… одна… он…»

Звонок отключается окончательно. Проклятая связь.

Несколько минут я лежу, замерев. Ее слова эхом отдаются в голове. Она поругалась с Сетом и теперь боится. Чем он так ее напугал? Закрываю руками глаза. Я ведь тоже боялась, верно? С момента… срыва он стал казаться более непредсказуемым. Если я скажу что-то не так, ситуация повторится? Если я перезвоню Ханне, то неизбежно втянусь в эту… историю. Мне будет нечем оправдаться. Придется признать, что все произошло неслучайно. Что я разыскала Ханну, что утаила от нее, кто я такая. Возможно, пора признаться ей, что Сет и мой муж. Переворачиваюсь на живот и утыкаюсь лицом в подушку. Надо позвонить Анне.

– Что такое? – спрашивает она, подняв трубку. Бодрое приветствие меня не смущает, это в духе Анны.

– Привет. Мне нужно моральное руководство.

– Лежишь, уткнувшись лицом в подушку?

Анна тоже хорошо меня знает. Поворачиваю голову, чтобы ей было лучше меня слышно.

– Уже нет.

– Господи, ты уверена, что за моральным руководством стоит обращаться ко мне?

– Нет, но больше у меня никого нет, так что соберись и дай совет в духе Мелани.

Мелани – мама Анны, психолог. Когда мы были подростками, она наблюдала за нами, словно мы научные проекты, и разбирала каждое наше действие. Нас, подростков, это ужасало и волновало одновременно. В таком возрасте большинство взрослых не интересуются твоими мыслями, только их критикуют. Но Мелани была другой. Она одобряла нас и говорила, что мы на своем пути изучения мира. Она перевела саморазрушение в разряд нормы, и мы разрушали, не испытывая вины. Теперь у меня возникают вопросы, насколько это была здоровая ситуация: взрослый человек, подбивающий нас на всякую ерунду. И вот уже во взрослом возрасте я сама ищу аналогичного одобрения, прошу лучшую подругу одобрить меня, как делала ее мама.

– Хорошо, – выдыхает Анна. – Вперед, я в режиме Мелани.

– У меня появилась подруга. Мы познакомились через общих знакомых, – добавляю я, предупреждая вопрос Анны. – Я уже видела у нее синяки, но не обращала особого внимания, а сегодня она прислала мне голосовое сообщение, что подралась с мужем и боится. Но я относительно неплохо знаю ее мужа, он совсем не похож на человека, который может ударить жену. И еще – она беременна.

Анна вздыхает. Я представляю, как она сидит за кухонным столом с чашкой своего дурацкого растворимого кофе – она предпочитает не горячий, а чуть теплый. Когда она расстраивается, начинает покачивать ногой, и браслет мерцает на оливковой коже лодыжки.

– Ну, во-первых, – начинает она, – мне плевать, насколько невинно выглядит мужчина. Если женщина говорит, что ей страшно, значит, ее что-то напугало. Не старайся слишком вмешиваться в их отношения, но ты можешь дать ей толчок к уходу. В конце концов, всем нам нужно, чтобы кто-то принял нашу сторону, верно? Даже один человек делает нас сильнее.

Я прикусываю губу. Анна права. Сажусь в кровати, притянув колени к груди и обхватив их руками. Какой кошмар! Я разделяю их, сама этого не осознавая.

– Но вдруг она преувеличивает? Ведь я знаю этого парня. Он хороший человек…

– Не глупи. Прихожане думают, что знают священников. Тетушки думают, что знают своих мужей, а тем временем те насилуют маленьких мальчиков. Разве можем мы знать кого-то по-настоящему?

Я думаю о себе и о том, насколько мало знает о моей жизни лучшая подруга, и опускаю голову. Анна права, разве нет? Возможно, все мы лишь делаем вид, будто все в порядке, хотя это и не так. Он толкнул меня, – вспоминаю я. Можно попытаться переписать эту историю, винить себя, оправдывать мужа, но он меня толкнул.

Мы с Анной болтаем еще несколько минут. Потом, воспользовавшись паузой в разговоре, я благодарю ее и говорю, что мне пора. Она прощается с некоторым сомнением, словно подозревает, что я рассказала не все, и дает мне шанс восполнить пробелы. Она уже дала мне много пищи для размышлений. Быстро кладу трубку и направляюсь в ванную, принять душ.

Нужно перезвонить Ханне и все ей рассказать. Вместе мы можем… Что? Уйти от Сета? Найти Реджину и спросить, проявлял ли Сет когда-нибудь к ней агрессию? Неважно. Мы можем обдумать все варианты вместе. Как команда. Намыливая волосы, я продумываю наш разговор, а горячая вода снимает напряжение с плеч.

Завернувшись в полотенце и сев на край кровати, я перезваниваю Ханне. Я нервничаю. Кусаю губы. Примерно после шести гудков я слышу ее голос: Привет, это Ханна. Оставьте сообщение!

«Привет, Ханна. Это я. Очень волнуюсь за тебя, так что перезвони, как только прослушаешь сообщение. Я еду обратно в Сиэтл и в ближайшие два часа смогу сразу ответить. Пока».

Одеваюсь и собираю вещи, каждые несколько минут поглядывая на телефон, чтобы убедиться, что не пропустила звонок. Однако мобильный не подает признаков жизни. Перезваниваю снова, на этот раз меня сразу перенаправляют на голосовую почту.

Ханна, черт подери! Перезвони мне!

Оторвав телефон от уха, я издаю раздраженный звук и понимаю, что еще не закончила звонок. Отлично. Сую мобильный в карман, хватаю сумку и направляюсь в холл.

Снова проезжаю мимо их дома, но машин там нет. Не зная, что еще предпринять, решаю отправиться домой. Если я ей понадоблюсь, всегда можно развернуться. Но четыре часа спустя я уже заезжаю на домашнюю парковку, а новостей по-прежнему нет. Пришлось отстоять в пробках несколько миль. Я голодна и хочу в туалет. Быстро затаскиваю вещи в лифт и потом в квартиру, распахивая дверь ногой. Бросаю сумку возле двери и спешу в ванную.

Выхожу оттуда, несусь к холодильнику – мне страшно хочется есть и пить И вдруг замечаю сквозь дверь спальной какое-то движение. Сердце уходит в пятки, я замираю. Где мой телефон? В прихожей, где я бросила сумку?

Оглядываюсь вокруг, пытаясь найти признаки присутствия мамы, которая обычно оставляет вещи на столешнице – кучу дизайнерской кожи. Но все именно так, как я оставила, вплоть до хлебных крошек возле тостера. Слышу движение, шарканье ног по ковру, и вот в кухонном проходе появляется Сет. Хватаюсь за сердце, болезненно стучащее в груди, слегка наклоняюсь вперед и начинаю смеяться над собой.

– Я думала, сюда кто-то забрался сюда. Ты меня напугал.

Проходит еще минута, прежде чем я успеваю осознать несколько фактов. Во-первых, сегодня не четверг. Во-вторых, Сет не улыбается. А в-третьих, у него перебинтованы костяшки правой руки. Облизываю губы, лихорадочно соображая. Он знает! Поэтому и приехал сюда – разобраться со мной. Я не из тех, кто станет лгать. Недоговаривать я могу, но если он напрямую спросит насчет Ханны, я скажу правду.

Перевожу взгляд на его лицо, и какое-то время мы оба молчим, глядя друг другу в глаза. Я бы предпочла не участвовать в этой дуэли.

– Что ты здесь делаешь? – наконец спрашиваю я.

У него усталый, потухший взгляд – озорная искорка моего Сета куда-то пропала. Моего Сета! Я почти смеюсь. Я больше не знаю этого человека. И вдруг мне становится страшно.

Он отвечает на мой вопрос другим вопросом.

– Где ты была?

Ну все, тупик. Кто захочет отвечать первым?

Поворачиваюсь к холодильнику, вспомнив, как хочу пить, и беру с полки бутылку воды. Предлагаю другую Сету, прежде чем закрыть дверь. Он кивает, по-прежнему с каменным лицом. Бросаю ему бутылку и прислоняюсь к столешнице, снимаю крышку со своей и пью.

– Виделась с подругой. Я же говорила тебе.

– Я знаю, где ты была, – заявляет он.

Впервые обращаю внимание на его одежду – джинсы и свитер с круглым вырезом, который я стирала на прошлой неделе. Вещи отсюда, из квартиры.

– Ты здесь со вчерашнего вечера?

Эта мысль не приходила мне в голову, пока я не увидела одежду. Он приехал сюда после ссоры с Ханной, а меня не было…

– Да, – отвечает он.

– Прости. Я не знала, иначе бы вернулась домой. Почему ты не позвонил?

Сет отвечает мрачным взглядом, и мне становится не по себе. У него сильные квадратные плечи, как у человечка из «Лего». Женщины без ума от таких плеч, но сейчас они меня пугают. Насколько будет больно, если он меня ударит? Насколько сильно он ударил Ханну? Представляю ее гибкое тело и молочную кожу. Один удар – и она вся в крови и синяках. Ребенок! – в ужасе вспоминаю я. Его глаза ищут мое лицо, но не умоляют. От жесткости в его взгляде бросает в дрожь. Это в его духе: принуждать, не спрашивая. Задавать вопросы – ниже его достоинства. Мы все здесь ради его удовольствия.

Горестно поднимаю подбородок. Что-то во мне изменилось. Сколько же на это понадобилось? Дни? Недели? Невозможно точно сказать, когда и что изменилось. Но если перемена заметна мне, то ее точно заметил и мой муж, который пялится на меня, словно у меня на лице нарисованы египетские иероглифы. Типичная мужская недальновидность. Они-то полагают, что ты всегда будешь одинаковой, надежной коровой, но женщины постоянно меняются. Наши перемены могут пойти на благо мужчине или ему во вред – все зависит от того, как с нами обращаются. Меня качнуло против, хоть я и чувствую, как притяжение моей любви к нему пытается притянуть меня обратно. Он хороший. У всего этого должно быть какое-то объяснение…

– Что ты натворила? – спрашивает он.

Я замечаю, что белки его глаз не белые, а розоватые. Такой оттенок появляется после долгой ночи излияний. Пытаюсь скрыть дрожь в голосе:

– Я не понимаю, о чем ты.

– Прекрасно понимаешь.

Начинаю дышать ртом. Я не хочу показывать ему, насколько напугана. Не хочу, чтобы он чувствовал превосходство.

Из крана капает вода, и это хорошо слышно. Еще тикают часы. Я слышу, как сглатываю, не отводя взгляда с его лица.

– Что случилось с твоей рукой?

Мы оба смотрим на его руку. Сет рассматривает бинт, словно видит его впервые. Растопыривает пальцы, крутит запястьем и моргает. Ему на лоб падает прядь волос, и я вдруг замечаю – они влажные, он только вышел из душа. Что ты пытаешься смыть?

Если так выглядят его костяшки, то как выглядит Ханна?

– Я кое-что ударил, – говорит он, словно этого объяснения достаточно.

– Зачем?

Кажется, мой вопрос выводит его из себя. Он открывает и закрывает рот.

– Сет, – настаиваю я, – что ты наделал?