Рай для мошенника

Меня выбросили за борт у Занаду – меня, Дэниэла Фрая, у которого лучше всех подвешен язык.

Это был старый спиканский грузовой корабль, один из тех сцепных аппаратов для дальнего космоса, похожих на виноградные грозди. На станции Капелла-2 я второпях взобрался на борт: за мной по пятам шли сыскные ищейки, которые знали меня в лицо, а уж мой план им был известен и подавно.

Моя ошибка состояла в том, что я постоянно пытался держаться при деле. Я абсолютно честно выиграл в техасский холдем у близорукого торговца с Веги какую-то ерунду – капеллане используют такой мусор, как соль, в качестве приправы. Откуда мне было знать, что для миранцев соль – афродизиак, а торговец – контрабандист?

Но настоящим провокатором оказался шкипер, партнер веганца. Он пыхтел в моржовые усы, то и дело обзывал меня «шулером» и «пугалом» и заявил в конце концов, что в дальнем космосе он и адвокат, и присяжные, и судья, и палач – все в одном лице.

Так я очутился под стальным сетчатым парашютом в спусковой капсуле, стремительно летящей сквозь густеющую атмосферу к очень, очень твердому миру. Я думал, что не выживу, когда капсула неслась по ионосфере, как плоский камешек по глади пруда. Стенки раскалились до вишнево-красного, потом до оранжевого, желтого, белого цвета, а одноразовый кондиционер тарахтел, замолкал ненадолго и опять тарахтел…

Стенки не расплавились, я отделался лишь небольшими ожогами. Ровно через восемьдесят девять минут капсула упала, как брошенная старушечьей рукой фишка, три выдвижные ноги ухватились за грунт, рядом с тонким звоном опустился парашют.

Я надавил кнопку, капсула развалилась на части. Я ступил на поверхность Занаду, как Робинзон, – я, Дэниэл Фрай, у которого лучше всех подвешен язык.

Шансы Занаду на успех в звездной лотерее, как я обнаружил позже, были сто к одному. Система состояла из одной планеты и солнца – крохотного безымянного красного карлика.

Поэтому во времена большой миграции примерно 1100–1200 лет назад одна риелторская контора выбрала Занаду для эксклюзивного проекта дачного строительства. Прекрасное место для воспитания детей: ни тебе транспортных потоков, ни наркоторговцев и прочих проходимцев, лишь места под жилье. Занаду распахали бульдозерами, удобрили почву, улучшили климат и экологию, засадили растениями, продали и благополучно забыли. Сюда никто никогда не заезжал поболтать, обменяться товарами или сделать ставочку. Крупный корабль не мог совершить здесь посадку, его отпугивало поле помех. И никого не выбрасывали сюда вслепую, зная, что ему не вернуться. Если только он не обладал такой, как у меня, способностью языком пробить себе дорогу назад.

Вот шкипер и осмелел.

Но, ступив на поверхность Занаду, я этого еще не знал. Не знал я и о том, что Занаду представляет собой сад – фруктовые деревья и зеленый газон. Повсюду, насколько хватало глаз, с ветвей свешивались круглые плоды. Всех цветов радуги: красные, желтые, синие, фиолетовые, зеленые…

По размеру Занаду составлял две трети от реального мира – не настолько мал, чтобы бояться слететь с него, и при этом достаточно мал, чтобы вызвать ощущение, что ты выиграл в тотализатор альфа Центавра. Однако я не чувствовал себя достаточно удачливым и не стал покушаться на инопланетный фрукт.

Тогда я и увидел туземца – высокое косматое существо со всклокоченной бородой, голое, если не считать изодранной в клочья набедренной повязки, и с палкой в руке. Существо изо всех сил спешило в мою сторону.

Это был человек – старик со скуластым лицом и мускулистыми, загорелыми руками и ногами. Приблизившись, он отбросил в сторону косточку от умятого по дороге плода.

Высматривая, куда бы спрятаться, я вдруг заметил, что болтается у него на груди – самый большой и яркий звездчатый сапфир из всех, которые я когда-либо видел. Я стал вспоминать, что у меня в карманах: кусачки для ногтей, раскладная расческа, восемь монет из разных стран, нераспечатанная пачка витаминов с фруктовым вкусом, одноразовый носовой платок, бумажник с банкнотами и картами, наполовину пустая пачка сигарет и зажигалка.

Нельзя вышвыривать за борт человека, не снабдив его мешочком, набитым бусинами.

Я пожал плечами – скоро все равно придется завязать с курением – и дал старикану понять, что обменял бы зажигалку вон на ту симпатичную побрякушку у него на шее. Жестами я изъясняюсь не так бойко, как языком, но все же достаточно хорошо. Блестящими глазами лоха старик с интересом наблюдал за мной.

Поняв, чего я добиваюсь, он снял золотую цепочку с камнем и надел мне на шею. А затем и вовсе огорошил: отказался от зажигалки.

Спокойно, парень, спокойно, подумал я. Либо здесь рай для мошенников, либо тебя самого обчистят до нитки. Не теряй голову.

И сунул зажигалку обратно в карман.

– Спасибо, дятел.

Туземец упал на дряхлые колени и принялся целовать мне руки.

– Да храни тебя господь, незнакомец!

Я обалдел… но тут же взял себя в руки и прикинул, не чересчур ли я поторопился присвоить цацку. Лохов опасно разводить слишком быстро, тем более если находишься на их территории без корабля, на котором мог бы смыться. Впрочем, старик отказался забрать безделицу обратно. Даже как будто испугался. Сказал, что я сделал его богачом, согласившись ее принять.

Ладно, ладно, только поосторожнее, парень, думал я, а то еще укоротят на голову.

Старик уговорил меня пойти с ним к одному его другу и подхватил под руку, словно боялся, что я, чего доброго, соскочу с крючка. Пока мы шли, я рвал и ел фрукты. Старик заверил, что они все съедобные, кроме зеленых – те неспелые. Желтые имели вкус цитрусового пирога, красные – вкус мяса, синие были жесткими и мучнистыми, а фиолетовые – сладкие. Такого я не ел с тех пор, как улетел с Земли в поисках удачи среди звезд.

Наверное, это и есть моя удача, подумал я. Мир, где достаточно тепло и можно обходиться без одежды, где завтрак, обед и ужин растут на деревьях, а аборигены носят на шее звездчатые сапфиры.

Осталось только пожелать, думал я, чтобы прекрасная молодая туземка срывала для меня эти плоды.

Перед самым закатом мы добрались до дворца – так я назвал это строение, поскольку по размерам оно превосходило Плейдиум на Альдебаране-2. Для местных – ничем не примечательное бунгало. На горизонте теплым красным светом ласково светило солнце – как колесо рулетки, на котором каждая цифра выигрышная. Небо исчертили красные, золотые, лиловые полоски. Дворец, похожий на холм из переливающихся мыльных пузырей, вбирал все цвета в изогнутые стены и рассыпал обратно в новых сочетаниях.

Вид прекраснее, чем первый проблеск алчности в глазах лоха, когда ему кажется, что он нашел способ всех переиграть.

Старик отворил дверь, и мы вошли. На полу лежали толстые ковры, из резных мраморных чаш били разноцветные фонтаны, помещение украшали статуи, живописные полотна, витрины с драгоценностями, а стены из пузырей пастельными цветами отражали лучи заходящего солнца.

Дворец походил на спутник услаждения мусульманских праведников около Регула-4, только без гурий.

Я с трудом сглотнул. Кто-то будто читал мои мысли и исполнял желания.

Вошедший в комнату человек в блестящем одеянии походил на джинна. Возможно, он им и был. Человек бросил жесткий, голодный взгляд на свисающий с моей шеи сапфир. Оказалось, что этот немолодой дядька приходился старикану зятем. Старик представил ему меня как великого благодетеля, чуть ли не святого, и скрылся за дверью.

Едва тесть исчез из виду, Квент бросился ко мне:

– Дэниэл, я хочу показать вам мое скромное бунгало. Здесь нет ничего ценного, но если вам что-нибудь понравится, дайте знать.

Я сразу понял, что меня держат за лоха, но что за игру затеял хозяин, разгадать не получалось. В каждой комнате находилась как минимум одна вещь, при виде которой у меня перехватывало дыхание. Квент немедленно протягивал ее мне.

– Она ваша, – говорил он, нажимая кнопки на маленькой коробочке в складках своей одежды.

От такого обращения мне становилось не по душе. Я до сих пор не понимал, что происходит, нет ли тут подвоха, а то как отсекут голову или бросят в тюрьму… но Квент объяснял, что все это исключительно заурядные предметы.

Из всех помещений в доме мы не осмотрели только комнату жены хозяина. Квент сообщил, что туда нам нельзя. Вот так.

За ужином (а ели мы те же самые фрукты, только очищенные от кожуры) я познакомился с его дочерью Кит. Знакомство напоминало осмотр лошади в паддоке при ипподроме: четкие линии, прекрасная форма головы, глаза победительницы – так и хочется сделать ставку, пан или пропал. С Кит было то же чувство.

Я выразил Квенту сочувствие по поводу болезни его жены. Зря, потому что он побледнел и сказал, что она не больна. Его жена еще не вышла из детородного возраста и во время приема гостей должна оставаться на своей половине. Вот так.

За следующие несколько недель я, не будь дураком, собрал все, что мог. По всей планете, на каждой сотне квадратных миль раскинулись дворцы. Еще была горстка скитальцев – таких, как старик. Домов они не имели, а бродили по садам, ели фрукты и спали под деревьями. Окружающие относились к ним как к верхушке синдиката, с большим уважением.

Каждый день Квент заботливо смахивал пыль со своих сокровищ. Казалось, ничто на свете не сможет разлучить его с ними, но при этом он с душераздирающей готовностью подпрыгивал при малейшей возможности вручить что-нибудь мне. Прошло совсем немного времени, и драгоценностей у меня стало не меньше, чем у самого Квента. Постепенно во мне начало просыпаться чувство жалости, а эта привычка ни к чему хорошему не приводит, ибо ты больше не можешь реально оценивать ситуацию, – и я прекратил восхищаться вещами. Возможно, в какой-то мере на меня повлиял обиженный взгляд Кит всякий раз, как Квент пытался всучить мне очередную цацку.

По-хорошему, вокруг Кит должны были табунами кружить юнцы, подобно транжирам вокруг единственного в городе игрового автомата, но она все время проводила со мной. Однажды я спросил у нее, почему Занаду до сих пор не заселена людьми, ведь здесь мягкий климат, полно еды и прекрасные девушки.

Огромные темные глаза потемнели еще больше.

– Женитьба – серьезный шаг. Многое приходится приносить в жертву. Двое должны очень сильно любить друг друга, а такое редко встретишь.

– Не так уж и редко, – тихо произнес я.

Она посмотрела на меня с грустью.

– Ты такой бедный.

– Дай мне шанс, – сказал я. – Я преуспею.

Ее глаза наполнились слезами.

– Возможно. – Она обвила руками мою шею. – О, мне все равно. Я так тебя люблю.

В это мгновение в комнату вошел Квент, и было слишком поздно выкручиваться, да и не хотелось.

Свадебная церемония прошла довольно скромно. Квент вложил руку Кит в мою ладонь и сказал, что теперь мы муж и жена.

– Обращайся с ней хорошо, – напутствовал он. – Помни: та, кто приносит несчастья, может стать и твоим избавлением от них. В качестве свадебного подарка… – Он помедлил, а потом решительно выдохнул: – Хочу преподнести вам дом со всем его содержимым.

Кит запротестовала, но я поспешил ее заверить: Квент знает, что делает. Когда я наконец повернулся и поцеловал невесту, ее лицо оказалось соленым от слез.

– Дэниэл, – прошептала она, – мне так жаль…

Кто их разберет, этих женщин?

В тот же день Квент с женой и двумя младшими детьми переехал в десятикомнатный дом в нескольких милях от нас.

Рай для мошенника? Ад для мошенника. В мире лохов я оказался самым распоследним из них.

Медовый месяц длился девяносто дней. У меня была Кит, которая любила меня так же, как я ее, и был дворец. Я думал, что никогда не устану владеть всеми этими вещами, осознавать, что они – мои. Мы обходили дворец, Кит и я, сдували с сокровищ пыль и восхищались. Затем мало-помалу обходы стали случаться все реже. Я приспособился сидеть в одиночестве и ни о чем не думать, напоминая одну из полуразрушенных статуй. Я никак не мог сообразить, что со мной. Знал наверняка лишь одно: что-то пошло наперекосяк.

В первый раз мы с Кит поссорились в день, когда нас собрался проведать ее отец. Кит сказала, что уйдет на свою половину – ту самую, что раньше принадлежала ее матери. Я ничего не понял.

– Я беременна, – заявила она.

– И что?

Неожиданно она раскричалась, как полоумная истеричка:

– Если собственное благосостояние для тебя пустой звук, попытайся хотя бы не рушить жизнь своих детей!

И в слезах убежала из комнаты. Женщина…

Когда прибыл Квент, я попросил его растолковать, что происходит. На сей раз он с виноватым видом честно мне все объяснил. Кит не хочет, чтобы кто-нибудь, кроме меня, знал о дне рождения ребенка. В противном случае у окружающих будет повод каждый год дарить ему подарки.

– Это что, плохо? – удивился я.

Он кивнул.

– Я знал, что ты не понимаешь. И воспользовался твоим невежеством. – Он сложил ладони вместе. – Простишь ли ты меня? Здесь, на Занаду, не иметь ничего значит иметь все; а иметь все значит не иметь ничего.

– Говорите яснее.

– Кому в здравом уме нужно имущество? Делает ли оно нас мудрее, счастливее или свободнее? Нет. Разум и чувства оно привязывает к вещам. Ты – их раб, ибо должен о них заботиться. Ничего они тебе не дают, только обкрадывают твою жизнь, секунду за секундой.

С выражением глубокого почтения на лице он продолжил:

– Мой тесть свободен. Когда я женился на его дочери, он отдал мне все, кроме того звездчатого сапфира. Он ходит там, где ему вздумается, делает, что ему хочется. У него нет забот, нет обязанностей. Зато есть возможность заниматься важными вещами. Он богат. А ты и я – бедняки.

До меня начал доходить смысл его слов. Аферисты-риелторы прекрасно сделали свое дело. Упростили жизнь дальше некуда: еда всегда под рукой – на соседнем дереве, а ковры и крыша над головой – словно пятая нога, лишь замедляют ход. Занаду стала в своем роде уникальной планетой: какой смысл в богатстве, если оно не умеет разговаривать и никто его не вожделеет?

Это случилось. Возможно, не сразу, мало-помалу: все стали психически нормальными. Ужасное состояние для общества. Хотя не совсем.

Но почему, удивился я, вы просто не начнете жить, как хочется? На что Квент ответил таким тоном, будто он – священник, а я попираю религию. Он объяснил это «остаточной характеристикой» общества, пережитком прежних времен. Большинство не в силах избавиться от привычки беспокоиться о вещах, стирать с них пыль. Квент провел ладонью по постаменту статуи.

Смысл я уловил. Есть люди, которые носят одежду независимо от того, нужна она им или нет. Или такие, кто добывает золото лишь для того, чтобы зарыть его в другом месте, тогда их бумажные деньги будут стоить больше, чем бумага, на которой они напечатаны. Никакой логики, одни эмоции.

Квент смотрел на свои пальцы так, будто взял в руку пару шулерских костей. На пальцах была пыль.

Какое-то время тесть кричал мне в лицо что-то о благопристойности. Затем ушел, но я так ничего и не понял. А сейчас до меня дошло, что именно было не так. Жулику нужен лох так же, как полицейскому – преступник. Однако то, что я хотел от этих лохов, они с удовольствием делали и сами. Если мне что-то было нужно, оставалось только попросить.

Лохом оказался я.

Это чувство росло, становилось прочнее, горше и острее. Кит пыталась поговорить, но я на нее прикрикнул. Затем схватил стул и бросил в картину на стене. Стул разлетелся, на картине – ни царапины. Я взбесился. Носился по дому, переворачивал мебель и наконец умудрился опрокинуть гротескную сварную махину из металлолома.

Ровно в тот самый миг в дом вошла комиссия: Квент, его тесть и еще один скиталец. Они глазели так, будто застали меня за препарированием лошадей.

– Эту дрянь не сломаешь! – рявкнул я.

– Наши предки умели строить, – с кислой миной заметил Квент. – Видите, папа, все намного хуже, чем я предполагал.

Тогда заговорил старик: он дал мне фору как новичку, но шанс у меня все же оставался. А теперь мне придется взвалить на себя дополнительную ношу. Я буду наказан, раз нарушил правила.

Однако его слова меня удивили.

– Как? – переспросил я.

Что они мне сделают? Оказалось, повесят на шею еще больше имущества. Какой-то человек умер, не оставив детей, и с тех пор ответственность за его дом несло общество. Теперь дом принадлежит мне. Вот так.

Конечно, я мог бы во всех красках расписать, куда им идти и чем заниматься со своей собственностью. Не в моих правилах. Такое поведение разрушает доверие, на котором основано общество.

Я сам ввязался в нечестную игру, и именно меня в ней обчистили до нитки. Я ступил на Занаду богатейшим человеком, а старый хрыч поимел меня, пока я не понял, что происходит.

Осознав это, я сразу почувствовал себя лучше. Нанял человека приглядывать за вторым домом (он приходил раз в неделю, чтобы отдать мне свой заработок), а мы с Кит навели блеск во дворце. Раньше со мной было тяжело ужиться, теперь же все изменилось. Я весело насвистывал, распевал песни, обнимал полнеющую с каждым днем Кит.

Меня развели, однако я не собирался ждать, пока наши дети помогут мне выбраться из ловушки. Я пообещал Кит, что выкручусь сам.

Через несколько дней в дверь постучал Квент. Уверенным голосом я объяснил ему схему.

– Папаня, хочу, чтоб вы знали: ваш зять не лох. Я сделаю богатыми нас обоих. Видите список? Это ваш счастливый билет. Сегодня утром я купил его за сапфир. Я позволил парню вручить мне один маленький звездчатый сапфир, а теперь вы можете купить его у меня за ту же сумму. Как видите, в списке шесть человек. Идете к первому из них и принимаете от него подарок – два сапфира. Вычеркиваете его имя, а себя ставите в список последним. Затем делаете шесть копий, которые продаете друзьям. Понятно? Уже на этом этапе чистая прибыль – четыре сапфира. Вы не проиграете.

И я привел решающий аргумент:

– Дело вот в чем. Когда ваше имя окажется в начале списка, к вам за подарком придут пять тысяч восемьсот тридцать два человека.

– Пять тысяч восемьсот… – едва не подавился удивленный Квент.

Я положил список и сапфир на его ладонь.

– Главное, не прервите цепочку. Не то на всю жизнь останетесь бедняком и неудачником.

И удалился, насвистывая. Впервые я оказался прав: Занаду – рай для мошенника.

Если план не сработает, всегда можно придумать что-нибудь еще. Через несколько дней разыграю лотерею. Есть бинго, игровые автоматы, рулетка и старые добрые игральные кости. Масса способов развести лоха, о которых на Занаду и слыхом не слыхивали.

Избавлюсь от имущества в мгновение ока.

После того, как я просек схему, какие шансы остались у них против меня, Дэниэла Фрая, у которого лучше всех подвешен язык?