Глава 22
Грир

Лично я нахожу странным, что дети Эндрю приехали к нему в столь неподходящий момент, но, как я понимаю, его бывшая женушка не намерена менять свой график только из-за того, что его нынешняя исчезла.

Изабо сидит во главе кухонного стола и пихает в рот ложку за ложкой шоколадные хлопья, впившись глазами в экран небольшого телевизора под кухонными шкафчиками, где сейчас мельтешат кадры шумного мультика, предназначенного для детей раза в два, а то и все три младше ее.

Я встречала этих детей лишь несколько раз… на свадьбе, во время моих редких приездов… Мередит всегда говорила о них с любовью. Знаю, по ее словам, в первый год ей пришлось несладко: поначалу они приняли ее в штыки, однако она не сдавалась.

По крайней мере, так она говорила.

У меня такое чувство, что я больше ничего не понимаю.

– Как дела, Изабо? – спрашиваю я, вытирая со стола молоко, которое выплеснулось, когда она заливала им хлопья. – Представляю, как вам сейчас страшно.

Ее ничего не выражающие глаза перемещаются с экрана телевизора на меня. Ее пухлые губы шевелятся, когда она с хрустом жует хлопья.

– Мама сказала, что, наверно, она мертва, – говорит она. – Папа заплатил кому-то, и ее убили.

От неожиданности я роняю полотенце. Оно падает на пол у моих ног.

– Почему твоя мама так говорит?

– Я слышала, как она разговаривала по телефону с моей тетей Лизой. – Изабо берет еще одну ложку, роняя несколько хлопьев, отправляет ее в рот.

Сколь бы это ни было заманчиво, я не расспрашиваю ее. Она еще ребенок. Она ничего ни о чем не знает и, скорее всего, неверно истолковала тот бред, который слетел с накачанных ботоксом губ ее мамаши.

– Кстати, как поживает твоя мама? – спрашиваю я, изображая интерес.

Изабо закатывает глаза.

– Можно подумать, вам не все равно.

Я вопросительно выгибаю бровь.

– Мне просто интересно, что она думает обо всем этом… Переживает? Волнуется?

Дочь Эндрю улыбается, ее брекеты перемазаны шоколадом.

– Вы серьезно? Моя мама ее на дух не переносит. Никто эту вашу Мередит не любит. Даже мой папа иногда.

– Ты это о чем?

– Они вечно ругались, – говорит она. – Они думали, что я их не слышу, но моя комната в том же коридоре. Я все слышу.

– Из-за чего же они ругались? – Я обхожу кухонный стол-островок и сажусь за стол рядом с ней.

– Откуда мне знать? – Видно, что мое соседство ее раздражает; типичная реакция тринадцатилетнего подростка. – Я не слушаю. Я только слышу, как они орут друг на друга и все.

Я вскидываю подбородок. Я не могу представить себе, как Мередит орет. Она самый спокойный и выдержанный человек во всем мире. Чтобы она распсиховалась, ее нужно хорошенько вывести из себя.

За моей спиной открывается и хлопает дверца холодильника. Обернувшись, я вижу Колдера. Он берет бутылку минералки «Эвиан» и откручивает крышечку.

– Да ведь она, на хрен, стебется над вами. Вы что, не врубились? – спрашивает он, делая глоток. Мне в свою очередь интересно, как можно так естественно сквернословить в столь юном возрасте.

Изабо одаривает его злющим взглядом. Я понимаю, что они не ладят.

– Она врет, как дышит, – продолжает он. – Это все ее выдумки. Никогда не верьте ничему, что она говорит.

С этими словами он исчезает в недрах прайсовского дома. Вскоре под сводами его залов раздается пронзительный сигнал телефона. Похоже, Колдеру пришла эсэмэска. Я поворачиваюсь к Изабо, чтобы высказать ей все, что я о ней думаю, но ее уже нет. Ничего нет, кроме пустой миски из-под хлопьев и ложки с лужицей молока под ней.

Маленькая мерзавка.

Никогда еще мое решение быть бездетной не было столь твердым, как в эти мгновения.

Я возвращаюсь к себе в комнату и ложусь на кровать. Сейчас день, а я уже валюсь с ног. Вот что бессонная ночь делает с человеком. От усталости слипаются глаза, но я не решаюсь спать днем. Вдруг у меня получится выспаться этой ночью?

Я пролистываю список звонков на телефоне и думаю об Эрике и о том, что сказала Изабо. Хотя она на секунду одурачила меня и ее слова не стоит принимать всерьез, меня посещает мысль, а не постучаться ли мне в дверь Эрики? Вдруг она согласится поговорить со мной пару минут, как женщина с женщиной.

Мои веки словно свинцовые, меня клонит в сон, но я не сплю.

Я должна что-то предпринять.

Мне нельзя останавливаться.

Снаружи дом Эрики похож на несуразный дворец. Смесь готики и викторианского стиля. Похоже, после развода она получила от Эндрю приличные отступные и купила себе дом, такой же огромный, как и предыдущий, просто потому, что могла себе это позволить. А также потому, что такая женщина, как она, не согласилась бы на нечто меньшее.

Я звоню в дверной звонок. Из-за двойных деревянных дверей доносится тихое звяканье колокольчика, и когда через секунду щелкает дверной замок, я ожидаю увидеть служанку, дворецкого или кто там у нее на побегушках, но это она.

Собственной персоной.

Бигуди на волосах и шелковый халат в цветочек, перехваченный пояском на осиной талии.

Увидев перед собой меня, она щурится. Она понятия не имеет, кто я, и хотя нас никогда не знакомили, мне кажется, что я отлично ее знаю из-за всех тех ужасов, которые мне рассказывала Мер.

– Грир, – представляюсь я. – Сестра Мередит.

Ее губы образуют прямую линию, лоб гладкий, как стекло. Все в ней противоречиво, от нежного, почти детского цвета лица до острого носика. Я никогда не понимала женщин, которые могут часами стоять перед зеркалом, зациклившись на размере своего подбородка, ширине носа или едва заметных морщинках в уголках глаз. Должно быть, приятно иметь время, чтобы переживать о таких вещах, и деньги, чтобы «исправить» их.

– Чем могу вам помочь? – спрашивает она, наклонив голову.

– Я просто подумала, вдруг у вас найдется для меня свободная минутка? – Я стараюсь быть доброжелательной.

Она вздыхает и сжимает отвороты халата.

– У меня назначена встреча. Не хочу опаздывать.

– Это займет всего секунду.

Она морщит нос и пристально на меня смотрит.

– Я здесь не для того, чтобы в чем-то вас обвинять. Просто хотела задать несколько вопросов… есть вещи, на которые ответить можете только вы.

– Хотите допросить меня об Эндрю? – Ее губы кривятся в хитрой усмешке. – Заходите, дорогая.

Она ведет меня в прихожую и, закрыв за собой дверь, направляется к изогнутой лестнице и жестом предлагает мне следовать за ней. Вскоре мы оказываемся в ванной комнате размером с мою квартиру.

– Некоторое время назад мне позвонил какой-то детектив, сказал, что хотел бы задать мне ряд вопросов, но когда я перезвонила, то нарвалась на его голосовую почту и с тех пор ничего от него не слышала, – говорит она и вздыхает. Со своей стороны, я не говорю ей об их романе. – Думаю, мне давно пора привыкнуть, что обо мне вспоминают в самую последнюю очередь.

В центре комнаты под хрустальной люстрой стоит обтянутый бархатом шезлонг. Эрика жестом предлагает мне сесть.

Подойдя к огромному зеркалу, она берет со столика, уставленного целой армией баночек с дорогими кремами для лица, тюбик с тушью «Шанель», проводит щеточкой по ресницам, слегка загибая вверх их кончики, и взглядом встречается со мной в зеркале.

– И что вы хотите от меня узнать? – спрашивает она с надменной насмешкой в голосе. – Не думаю ли я, что это его рук дело?

Я делаю глубокий вдох и киваю.

– В принципе, да.

– Эндрю разный, – говорит она. – Приземленный. Тщеславный. Неуверенный в себе ублюдок, каких еще надо поискать. – Она поворачивается ко мне лицом. – Но он не убийца. И не похититель. Он умный человек, которому есть что терять. Поверьте мне, если бы он хотел порвать с вашей сестрой, то он бы порвал с ней. Но он не сделал бы ничего предосудительного. Это было бы… ниже его достоинства. – Вновь повернувшись к своему отражению, она накладывает на губы ярко-красную помаду из разряда «трахни меня». – Мне все равно, как сильно он ее любит, ведь свои деньги и свою свободу он любит еще больше, и ни одна женщина не стоит того, чтобы их терять. В этом он весь.

Эрика снимает бигуди, и блестящие рыжеватые волосы волнами падают ей на плечи. Она начинает расчесывать их щеткой с натуральной щетиной. Если прищуриться и вглядеться в нее, она выглядит точь-в-точь как кинозвезда сороковых годов.

– Как я уже сказала, – она снова встречается со мной взглядом, – у этого человека есть все. И все полицейское управление Глейшер-Парка буквально молится на семейство Прайс. Если бы он хотел, чтобы что-то произошло, он бы это сделал. И ему бы это сошло с рук. Он единственный человек, кто мог.

– Не пойму, что вы пытаетесь мне сказать? – Сложив на груди руки, я прямо, как доска, сижу на краю шезлонга. Ее ванная комната жутко гламурная, в ней все блестит, но лично мне это действует на нервы. Интересно, все эти блестящие штучки – это ее способ восполнить свою тусклую, неприятную личность? – Сначала вы говорите, что он никогда бы этого не сделал. А теперь заявляете, что он мог.

Она смеется и трогает холеной рукой ключицу.

– Именно это я и хотела сказать. Мог, но не сделал.

Она исчезает в гардеробной рядом с ванной комнатой, однако через несколько минут возвращается. Теперь на ней обтягивающее черное платье, в руках – серьги с бриллиантами.

– Тот, с кем у меня свидание, будет здесь с минуты на минуту, – говорит она и, наклонив голову, вставляет серьгу в мочку уха. – У нас с вами все?

Не желая тратить времени впустую, я поднимаюсь. Мои плечи напряжены.

– Так все же, как вы думаете, он как-то причастен к этой истории или нет?

Эрика элегантно пожимает плечом.

– Откуда мне это знать? Она ему понравилась. Это все, что я знаю.

– Вы когда-нибудь видели, чтобы они общались? Ощущалась ли между ними какая-то напряженность, было ли что-то… не так?

– Дорогая, вы ловите рыбу в пустом пруду. – Она вновь идет в гардеробную и возвращается назад с парой черных шпилек с красными подошвами и стразами на каблуках. Они похожи на те, в каких моя сестра щеголяла несколько месяцев назад в Нью-Йорке. Тогда я отказывалась поверить, что она стала одной из этих женщин. Какими, как мы всегда клялись, мы никогда не станем. – Каждый раз, когда я была рядом, эти двое казались счастливыми и влюбленными, даже если мне это было больно признавать. Была ли эта любовь подлинной или показной, затрудняюсь сказать. Закрытые двери и все такое прочее.

Блям-блям. Это раздается дверной звонок. Я проверяю часы.

– Пять часов. Не рановато ли для свидания?

– О, это надо же! – Эрика проходит мимо меня, оставляя позади себя шлейф дорогих духов. – Он прислал за мной машину. Я встречаюсь с ним на его вертолетной площадке в Солт-Лейк-Сити. Мы на выходные собираемся в Вегас.

Ее каблуки цокают по глянцевой плитке. Она вопросительно смотрит на меня, ожидая, когда я последую за ней. Щелчок выключателя, и люстра гаснет. Даже на шпильках Эрика идет естественной походкой; они словно продолжение ее ног. Она спускается вниз, ее мягкая ладонь скользит по гладким перилам изогнутой лестницы. Она всем своим видом показывает, что бывший муж ей не интересен. И тем более – его новая жена. Они – пройденный этап ее жизни.

Открыв дверь, она встречает мужчину в черном костюме и указывает на чемоданы, стоящие в ряд у стены. Лично у меня в голове не укладывается, зачем одной женщине три чемодана для выходных в Вегасе? Впрочем, я не удивлена.

– Было приятно познакомиться с вами… – Она начинает говорить и умолкает.

– Грир.

– Да-да, Грир, – говорит она, наклонив голову. Улыбка словно приклеена к ее лицу. – Откуда только у вас такое имя? У меня всегда был пунктик насчет имен. В детстве в моем классе было четыре других Эрики. Я поклялась, что никогда не дам своим детям имен, которые будут и у других детей. Если вы можете найти свое имя на сувенирной рюмке, значит, оно избитое.

Она не ждет, когда я отвечу ей, но я не обижаюсь. У меня нет желания объяснять тонкости деформированной логики моей матери женщине, которая, по сути, мне чужая и холодная, как ледышка, по отношению к моей пропавшей сестре.

В семидесятые годы на Манхэттене славилась известностью светская львица по имени Грир Форбс. Она была притчей во языцех. Без нее не обходилась ни одна колонка светских сплетен. Другие женщины шептались о ней, когда не были заняты тем, что боготворили ее. Моя мать обожала этот контраст – резкое мужское имя и шикарная, красивая женщина. Ей казалось, что это стильно и круто. Спустя годы она призналась – лучше бы она назвала меня Эмили или Элизабет, мол, это вне времени и легко пишется.

Я ставлю ногу на площадку под передним крыльцом дома Эрики и вспоминаю, что не вызвала такси. Но вместо того, чтобы стоять как дура, я выхожу на дорогу, готовая прошагать многие километры по заснеженному тротуару, пока не найду местечко, где можно выпить чего-нибудь горячего.

Я уже прошла два квартала, когда их черный лимузин останавливается рядом со мной. Заднее окно опускается, и Эрика высовывает голову.

– Был один случай, – говорит она. – Лет десять или одиннадцать назад. Эндрю вбил себе в голову, что я изменяла ему со своим личным тренером. – Уголки красных губ Эрики ползут вверх. – Сейчас мне это кажется жутко смешным, потому что тот парень был геем. Во всяком случае, Эндрю впал в бешенство. Потребовал, чтобы беднягу уволили и занесли в черный список во всех спортзалах в радиусе шестидесяти миль, что было, на мой взгляд, чересчур, потому что он был одним из самых востребованных тренеров в округе. Я это к тому, Грир, что Эндрю ревнив. Делайте с этой информацией что хотите. – Договорив, она взмахивает рукой и поднимает стекло. Черный автомобиль на всей скорости уносится прочь.