XX
Родословные

В Галаад я проникла. Думала, много знаю про него, но проживать – другое дело, а в Галааде – совсем другое. Галаад был скользкий, как по льду ступать: я то и дело спотыкалась. Ничего не умела прочесть по лицам, сплошь и рядом не угадывала, что мне говорят. Слышала слова, сами эти слова понимала, но извлечь из них смысл не могла.

На первом собрании, после того как мы все постояли на коленях, попели и Тетка Беатрис отвела меня к скамье и усадила, я оглядела целую часовню женщин. Все пялились на меня и улыбались, дружелюбно и алчно, как в хоррорах, где вот прямо знаешь, что все деревенские окажутся вампирами.

Потом было всенощное бдение новых Жемчужин: нам полагалось стоять на коленях и предаваться молчаливому созерцанию. Меня никто не предупредил: какие тут правила-то? Если хочешь в туалет, надо поднять руку? Ответ – да, если вам интересно. После многих часов такого развлечения – ноги у меня совсем свело – одна новая Жемчужина, из Мексики, кажется, истерически зарыдала, а потом заорала. Две Тетки подняли ее и быстренько вывели. Я потом слыхала, что ее сделали Служанкой, – хорошо, короче, что я не раскрыла рта.

Назавтра нам выдали эти уродские бурые тряпки, я и очухаться не успела, а нас уже погнали на стадион и рассадили рядами. Никто не говорил, какой в Галааде бывает спорт, – я думала, никакого, – но оказалось, там не спорт. Там Причастика. Про это нам рассказывали еще в школе, но в детали не вдавались – не хотели, наверное, нас травмировать. Теперь до меня дошло почему.

Была двойная казнь: двух мужчин в буквальном смысле слова разорвала на части толпа обезумевших женщин. Они кричали, и пинались, и кусались, и кровь была повсюду, особенно на Служанках: они были в крови с головы до ног. Они еще показали потом куски – в руках остались клоки волос, какой-то, кажется, палец, – и тогда все остальные завопили и захлопали.

Это было омерзительно; это было страшно до смерти. Это обогатило мои представления о Служанках. Может, и моя мать была такая, думала я: озверевшая.

По просьбе Тетки Лидии мы с Беккой обучали новую Жемчужину Агату изо всех сил, но это было все равно что с пустым местом разговаривать. Агата не умела терпеливо сидеть, выпрямив спину и сложив руки на коленях, – она крутилась, ерзала, шаркала ногами.

– Женщины сидят вот так, – говорила Бекка и ей показывала.

– Понятно, Тетка Иммортель, – отвечала Агата и делала вид, что старается. Но ее стараний не хватало надолго – вскоре она опять сутулилась и оттопыривала коленку, забросив ногу на ногу.

На первой ее вечерней трапезе в Ардуа-холле мы посадили ее между собой, ради ее же безопасности, потому что она совсем не слушала. И все равно вела она себя очень неблагоразумно. Кормили нас хлебом, супом неопределенной природы – по понедельникам часто смешивали остатки и добавляли лук – и салатом из чины и белой репы.

– Суп, – сказала Агата. – В нем как будто плесень с посуды смывали. Я это есть не буду.

– Тш-ш-ш… Возблагодари Господа за то, что тебе даровано, – шепнула я ей. – Суп наверняка питательный.

На десерт подали тапиоку – опять.

– Я не могу. – И Агата с лязгом уронила ложку. – Рыбьи глаза в клею.

– Не доесть – это неуважение, – сказала Бекка. – Если не постишься.

– Можешь доесть мое, – сказала Агата.

– На тебя люди смотрят, – сказала я.

Когда она только приехала, волосы у нее были зеленоватые – такое членовредительство, похоже, распространено в Канаде, – но за пределами нашей квартиры она покрывала голову, так что никто особо не замечал. Потом она принялась дергать волосы на затылке. Сказала, что это помогает ей думать.

– У тебя так лысина будет, – сказала ей Бекка.

Нас в Добрачной Подготовительной Школе «Жемчуга» учили, что, если часто выдергивать волосы, они больше не отрастут. С бровями и ресницами то же самое.

– Я знаю, – сказала Агата. – Но волос же все равно никто не видит. – И она доверительно нам улыбнулась: – Я когда-нибудь обрею голову.

– Ты что! Волосы женщины – это ее честь, – сказала Бекка. – Они тебе даны вместо покрывала. Это из Первого Послания к Коринфянам.

– А больше никакой чести? Только волосы? – спросила Агата.

У нее вышло резко, но, по-моему, она не хотела грубить.

– Почему ты хочешь так себя опозорить? Обрить голову? – как можно мягче спросила я.

Для женщины отсутствие волос – знак позора: порой, если муж жаловался, Тетки отрезали волосы непослушной или бранчливой Эконожене, а потом заковывали ее в колодки и выставляли на всеобщее обозрение.

– Хочу узнать, каково быть лысой, – ответила Агата. – У меня это в списке отброшенных копыт.

– Ты все-таки следи, что людям говоришь, – сказала я. – Мы с Беккой… с Теткой Иммортель снисходительные, мы понимаем, что ты недавно приехала из страны разврата, мы стараемся тебе помочь. Но другие Тетки, особенно старшие, как вот Тетка Видала, – они вечно ищут, к чему придраться.

– Ага, тут ты права, – сказала Агата. – То есть понятно, Тетка Виктория.

– Что такое список отброшенных копыт? – спросила Бекка.

– То, что я хочу успеть сделать в жизни.

– А почему так называется?

– Потому что «отбросить копыта», – сказала Агата. – Просто выражение такое. – А потом, посмотрев в наши озадаченные лица, продолжала: – Я думаю, это про то, как раньше вешали. Человеку надевали петлю, сажали его на лошадь, потом стреляли в воздух, лошадь пугалась и из-под него убегала. Но я не уверена.

– У нас в Галааде вешают не так, – сказала Бекка.

Я мигом просекла, что две молодые Тетки в квартире «В» меня не одобряют, но больше у меня знакомых не было, потому что, кроме этих двух, со мной никто не разговаривал. Тетка Беатрис была добрая, пока обращала меня в Торонто, но, раз мы уже здесь, я ее больше не интересовала. При встречах она рассеянно мне улыбалась, но и только.

Если я задумывалась, мне становилось страшно, но я старалась не позволять страху мной завладеть. И мне было ужасно одиноко. Здесь у меня друзей не было, а с теми, кто там, не свяжешься. Ада и Элайджа далеко. Спросить совета не у кого; я была одна, и учебника мне никто не выдал. Я ужасно скучала по Гарту. Грезила обо всем, что мы делали вместе: спали на кладбище, попрошайничали на улице. Я даже по фастфуду скучала. Вернусь ли я и если вернусь, что тогда? У Гарта, наверное, есть девушка. А как иначе-то? Я его никогда не спрашивала, потому что не хотела знать ответ.

Но больше всего я психовала из-за человека, которого Ада с Элайджей называли источником, – из-за их местного контакта. Когда этот источник всплывет? А если он не существует? Если нет никакого «источника», я застряну в этом Галааде навеки, потому что вытащить меня будет некому.

Агата была неряха. Разбрасывала вещи в нашей общей гостиной – чулки, пояс от новой формы условной Послушницы, порой даже туфли. Не всегда смывала за собой в туалете. На полу в ванной мы находили вычесанные клочья ее волос, в раковине – ее зубную пасту. Она принимала душ в не предусмотренные распорядком часы, пока ей твердо не запретили, несколько раз. Я понимаю, это все мелочи, но, когда живешь рядом, они копятся.

И вдобавок эта ее татуировка. Она себе на левой руке вытатуировала «БОГ» и «ЛЮБОВЬ» крестом. Утверждала, что это знак ее обращения в истинную веру, но я сомневалась, потому что как-то раз она обмолвилась, что Бог, по ее мнению, – «воображаемый друг».

– Бог – настоящий друг, а не воображаемый, – сказала Бекка. В голосе у нее сквозил гнев – насколько Бекка способна была выказать гнев.

– Извини, если я неуважительно отозвалась о твоих культурных верованиях, – ответила Агата, что, с точки зрения Бекки, не помогло ни чуточки: сказать, что Бог – культурное верование, еще хуже, чем сказать, что он воображаемый друг.

Мы понимали, что Агата держит нас за глупых; за суеверных – совершенно точно.

– Тебе надо удалить татуировку, – сказала Бекка. – Она кощунственная.

– Ага, пожалуй, – ответила Агата. – То есть да, Тетка Иммортель, спасибо, что сказали. И вообще, зудит она адски.

– Адски – это не когда зуд, – сказала Бекка. – Я буду молиться о том, чтобы ты искупила свои грехи.

Когда Агата уходила к себе наверх, мы часто слышали грохот и сдавленные крики. Это что, такая варварская молитва? В конце концов пришлось мне спросить, чем она там занимается.

– Тренируюсь, – ответила она. – Как бы физические упражнения. Нужна сила.

– Мужчины сильны телом, – сказала Бекка. – И разумом. Женщины сильны духом. Но умеренные физические нагрузки – ходьба, например, – дозволительны, если женщина в детородном возрасте.

– Почему ты считаешь, что надо быть сильной телом? – спросила я.

Ее языческие верования занимали меня все больше.

– На случай если какой мужик полезет. Надо уметь ткнуть им в глаза пальцами, заехать коленом по яйцам, и удар «стоп-сердце» тоже. Могу показать. Кулак складываешь вот так: пальцы согнуть, большой поверх костяшек, рука прямая. Целься в сердце. – И она ударила кулаком в диван.

Бекке от изумления пришлось присесть.

– Женщины не бьют мужчин, – сказала она. – Женщины никого не бьют, только если по закону – на Причастиках, например.

– Надо же, как удобно! – сказала Агата. – И пусть творят мужики что хотят?

– Не надо соблазнять мужчин, – сказала Бекка. – То, что бывает, если их соблазнить, – отчасти и твоя вина.

Агата переводила взгляд с Бекки на меня и обратно.

– Виктимблейминг? – сказала она. – Серьезно?

– Прошу прощения? – переспросила Бекка.

– Ладно, не важно. То есть как ни поверни, ты проиграла, – сказала Агата. – Что ни делай, нам кирдык.

Мы обе взирали на нее в молчании: отсутствие ответа – тоже ответ, как говаривала Тетка Лидия.

– О’кей, – сказала Агата. – Но тренироваться я все равно буду.

Спустя четыре дня после прибытия Агаты Тетка Лидия вызвала нас с Беккой к себе в кабинет.

– Как дела у нашей новой Жемчужины? – спросила она. Я замялась, и она сказала: – Излагайте громче!

– Она не умеет себя вести, – ответила я.

Тетка Лидия улыбнулась, как сморщенная репа:

– Она только что из Канады, вы не забывайте. Она не умеет иначе. Обращенные из-за границы нередко поначалу такие. Ваш долг до поры – наставлять ее на путь истинный.

– Мы стараемся, Тетка Лидия, – сказала Бекка. – Но она очень…

– Упрямая, – договорила та. – Неудивительно. Со временем пройдет. Сделайте, что в ваших силах. Можете идти.

Мы вышли из кабинета боком – мы все выходили от Тетки Лидии боком, потому что поворачиваться к ней спиной было бы невежливо.

На моем столе в Библиотеке Хильдегарды по-прежнему возникали папки с досье о преступлениях. Я разрывалась. Выпадали дни, когда мне виделось, будто стать настоящей Теткой – великое благо: познавать заветные секреты Теток, обладать тайной властью, творить возмездие. А назавтра я задумывалась о душе – ибо я поистине верила, что у меня есть душа, – и о том, как искалечит и развратит ее такая моя роль. Мой мягкий илистый мозг – он закаляется? Я становлюсь как камень, как сталь, ожесточаюсь? Моя отзывчивая и податливая женская натура – она что, становится несовершенной копией лютой и безжалостной натуры мужской? Ничего такого я не хотела, но как этого избежать, если я вознамерилась стать Теткой?

Затем произошло событие, после которого я иначе взглянула на свое положение во вселенной и вновь возблагодарила милостивое Провидение за промыслы Его.

Мне предоставили доступ к Библии и показали немало опасных досье, но пока так и не допустили в Генеалогический Архив Родословных, хранившийся в отдельном зале под замком. Те, кто там бывал, говорили, что в зале этом много-много стеллажей и все уставлены папками. Папки на полках расставлялись по рангу – только мужчин: Экономужи, Хранители, Ангелы, Очи, Командоры. В каждой категории Родословные расставлялись по району, затем по фамилиям. Женщины хранились в папках мужчин. У Теток не было папок: их Родословные не записывались, потому что у них не будет детей. Это втайне печалило меня: детей я любила, детей я всегда хотела, просто я не хотела того, что к детям прилагалось.

Всем Послушницам рассказали об Архиве и его задачах. В Архиве хранились сведения о том, кем были Служанки, прежде чем стали Служанками, и кто их дети, и кто отцы детей: не только заявленные отцы, но и незаконные, потому что много было женщин – и Жен, и Служанок, – которые в отчаянии обзаводились детьми как получится. Но в любом случае Тетки записывали Родословные: столько стариков женились на юных девочках – нельзя допустить, чтобы в Галааде заключались опасные и греховные брачные союзы отцов с дочерьми, а посему кто-то должен был следить.

Но в Архив меня допустят, лишь когда я свершу свою Жемчужную миссию. Я мечтала о той минуте, когда отыщу свою мать – не Тавифу, а ту мать, которая была Служанкой. Эти тайные досье поведают мне, кто она – или кем была; жива ли она вообще? Я знала, что рискую – вдруг открытие не придется мне по душе? – но выяснить-то надо. Быть может, я даже отыщу своего настоящего отца – тут, впрочем, шансы ниже, он же был не Командор. Если я найду мать, у меня появится история, а не круглый ноль. У меня будет прошлое помимо собственного прошлого, хотя необязательно появится будущее, в котором возникнет эта моя неведомая мать.

Как-то утром я нашла на столе папку из Архива. К обложке скрепкой прицепили записочку от руки: «Родословная Агнес Емимы». Я открыла эту папку, затаив дыхание. Внутри была Родословная Командора Кайла. Там нашлась Пола и их сын Марк. Я не была ветвью их семьи, поэтому сестрой Марка не значилась. Но через родословную Командора Кайла я узнала подлинное имя бедной Кристал – Кайловой, умершей родами, – поскольку Марк был ветвью и ее Родословной. Интересно, раздумывала я, расскажут ли ему о ней. Только под дулом пистолета, по моим догадкам.

В конце концов я отыскала и свою Родословную. Не там, где ей полагалось быть, – не в папке Командора Кайла, в документах за период его первого брака с Тавифой. Моя Родословная обнаружилась в конце, в отдельной папке.

Фотография моей матери. Двойная, как на плакатах «Разыскивается» с бежавшими Служанками: анфас, профиль. Светлые волосы забраны назад; молодая. Она смотрела мне прямо в глаза – что она пыталась мне сказать? Она не улыбалась, но с чего ей улыбаться? Фотографировали ее, должно быть, Тетки или Очи.

Имя под фотографией густо замазали синей тушью. Но была новая подпись: Мать Агнес Емимы, ныне Тетки Виктории. Бежала в Канаду. В настоящее время работает на разведку террористической организации «Мой день». Две попытки ликвидации (провалы). Нынешнее местонахождение неизвестно.

Ниже значилось: «Биологический отец», но его имя тоже вымарали. Фотографии не было. Подпись гласила: В настоящее время в Канаде. Считается оперативным сотрудником «Моего дня». Местонахождение неизвестно.

Я похожа на свою мать? Мысль была приятная.

Я помню ее? Я старалась. Я знала, что помнить должна, но прошлое заволокла кромешная темень.

Жестокая это штука, память. Мы не помним, что́ забыли. Что нас заставили забыть. Что пришлось забыть, дабы жизнь наша здесь была хоть отчасти сносна.

«Прости, – шепнула я. – Я не могу тебя вернуть. Пока что».

Я ладонью накрыла фотографию матери. Теплая? Хотелось, чтоб она была теплая. Хотелось думать, что этот портрет – нелестный, но какая разница? – излучает любовь и тепло. Хотелось думать, что рука моя впитывает из него поток любви. Ребяческое понарошечное желание, сама знаю. Но все равно утешало.

Я перевернула страницу – в папке был еще один документ. Моя мать родила второго ребенка. Этого ребенка в младенчестве контрабандой перевезли в Канаду. Звали ребенка Николь. Была фотография.

Младеницы Николь.

Младеницы Николь, о которой мы в Ардуа-холле молились на любом торжественном мероприятии. Младеницы Николь, чье солнечное херувимское личико – символ несправедливости, что чинят над Галаадом на международной арене, – так часто мелькало по галаадскому телевидению. Младеница Николь, почти святая, почти мученица и безусловно икона, – вот эта самая Младеница Николь оказалась моей сестрой.

Ниже последнего абзаца дрожащим почерком, синей тушью была выведена еще одна строка: «Совершенно секретно. Младеница Николь находится в Галааде».

Не может такого быть.

Благодарность затопила меня – у меня есть младшая сестра! Но вдобавок я перепугалась: если Младеница Николь в Галааде, почему об этом не сказали всем? Галаад ликовал бы в едином порыве, случилось бы великое торжество. Почему об этом сказали мне? Я словно попала в силки, меня опутывали незримые сети. Моя сестра в опасности? Кто еще знает, что она здесь, – и что с ней сделают?

К тому времени я уже понимала, что досье мне, видимо, подкидывает Тетка Лидия. Но зачем? И чего она ждет от меня? Моя мать жива, но ей вынесен смертный приговор. Она считается преступницей – хуже того, террористкой. Много ли я от нее унаследовала? Я тоже замарана? В этом суть? Галаад покушался на жизнь моей матери-отступницы, но потерпел неудачу. Радоваться мне или жалеть? Кому я обязана верностью?

Тут я вдруг совершила очень опасный поступок. Убедившись, что никто не смотрит, я вытащила из папки Родословной две страницы с наклеенными фотографиями, в несколько раз сложила и спрятала в рукав. Как-то не смогла с ними расстаться. Дурацкое своеволие, но не единственный мой дурацкий и своевольный поступок.

Была среда, день скорби и тревоги. После традиционно тошнотного завтрака меня срочно вызвали в кабинет Тетки Лидии.

– Это что значит? – спросила я Тетку Викторию.

– Никто никогда не знает, что у Тетки Лидии на уме, – ответила та.

– Я сделала что-то плохое?

Выбирай на вкус, как говорится.

– Необязательно, – сказала Тетка Виктория. – Может, ты сделала что-то хорошее.

Тетка Лидия ждала меня в кабинете. Дверь была приоткрыта, и мне велели войти, не успела я постучаться.

– Закрой дверь и садись, – сказала Тетка Лидия.

Я села. Она смотрела на меня. Я смотрела на нее. Странное дело: я знала, что она тут такая могущественная и злая пчелиная матка Ардуа-холла, но в ту минуту она меня как-то не пугала. У нее на подбородке была большая родинка; я старалась туда не пялиться. Интересно, почему Тетка Лидия ее не удалила.

– Как тебе у нас нравится, Агата? – спросила она. – Привыкаешь?

Надо было ответить «да» или «нормально», ну хоть что-нибудь, как учили. Но я ляпнула:

– Да не особо.

Она улыбнулась, оскалив желтоватые зубы.

– Многие поначалу жалеют, – сказала она. – Хочешь вернуться?

– Это типа каким образом? – спросила я. – Летучие Обезьяны отнесут?

– Я бы тебе рекомендовала воздержаться от столь легкомысленных замечаний на публике. Последствия могут оказаться неприятными. Ничего не хочешь мне показать?

Я растерялась.

– Например? Нет, я не принесла…

– Скажем, у тебя на руке. Под рукавом.

– А, – сказала я. – На руке.

Я закатала рукав: под рукавом были БОГ / ЛЮБОВЬ, и выглядели они неважно.

Она посмотрела.

– Спасибо, что сделала, как я просила, – сказала она.

Так это она просила?

– Так это вы источник?

– Кто?

Мне теперь несдобровать?

– Ну, который… то есть…

Она меня перебила.

– Учись вычеркивать свои мысли, – сказала она. – Раздумывать их обратно. Так, едем дальше. Ты – Младеница Николь, о чем тебе, надо полагать, в Канаде уже сообщили.

– Да, только я против, – сказала я. – Мне так не нравится.

– Не сомневаюсь, – ответила она. – Но многим из нас не нравится, кто мы есть. В этом отношении выбор у нас не бесконечный. Готова помочь канадским друзьям?

– Что надо сделать?

– Иди сюда, положи руку на стол, – распорядилась она. – Больно не будет.

Она тонким ножиком ковырнула мою татуировку, внизу буквы «О». Потом взяла лупу, малюсенький пинцет и засунула мне в руку что-то очень крошечное. Насчет «больно не будет» – это она маху дала.

– Никому и в голову не придет заглядывать внутрь БОГА. Отныне ты у нас голубь-почтарь, осталось только доставить тебя по назначению. Сложнее, чем в прежние времена, но мы справимся. Ах да – никому не рассказывай, пока не получишь разрешения. Волю дай говоруну – корабли пойдут ко дну, а на тонущих кораблях гибнут люди. Да?

– Да, – сказала я.

Теперь у меня в руке смертельное оружие.

– Да, Тетка Лидия. У нас тут пренебрегать хорошими манерами нельзя никогда. Могут донести даже за такую мелочь. Тетка Видала обожает Исправлять.

Спустя два дня после того, как я прочла свою Родословную, меня поутру вызвали в кабинет Тетки Лидии. Бекке тоже велели явиться – мы пришли вместе. Думали, нас опять спросят, как дела у Агаты, счастлива ли она с нами, готова ли к проверке на грамотность, тверда ли в вере. Попрошу, сказала Бекка, чтобы Агату куда-нибудь перевели, потому что она, Бекка, ничему ее научить не в силах. Агата просто не слушает.

Но Агата уже сидела у Тетки Лидии в кабинете. Улыбнулась нам – опасливая такая улыбка.

Тетка Лидия нас впустила, оглядела коридор и закрыла дверь.

– Спасибо, что пришли, – сказала она. – Можете присесть.

Мы сели на стулья по бокам от Агаты. Опираясь на стол, Тетка Лидия тоже опустилась в кресло. Руки у нее слегка дрожали. Я еще подумала: стареет. Но этого же не может быть: Тетка Лидия, разумеется, вечная.

– Я хочу поделиться с вами информацией, которая существенно отразится на будущем Галаада, – сказала она. – Каждой из вас уготована ключевая роль. Вам достанет отваги? Вы готовы?

– Да, Тетка Лидия, – сказала я, и Бекка тоже так сказала.

Молодым Послушницам вечно твердили, что им уготована ключевая роль и что от них ждут отваги. Как правило, это означало: надо чем-то пожертвовать – временем, например, или пищей.

– Хорошо. Буду краткой. Во-первых, должна сообщить вам, Тетка Иммортель, то, о чем две ваши соратницы уже знают. Младеница Николь находится в Галааде.

Непонятно, зачем сообщать столь важную весть девочке Агате. Ей же неведомо, как сильно подействует на нас появление столь легендарной фигуры.

– Правда? Ой, Тетка Лидия, хвала! – сказала Бекка. – Какая чудесная новость. Здесь? В Галааде? Но почему не сказали всем? Это же прямо чудо!

– Возьмите себя в руки, Тетка Иммортель, будьте любезны. Далее следует прибавить, что Младеница Николь – единоутробная сестра Тетки Виктории.

– Епта! – вскричала Агата. – Да ладно!

– Агата, я этого не слышала, – сказала Тетка Лидия. – Уважаем себя, знаем себя, владеем собой.

– Извините, – пробубнила Агата.

– Агнес! То есть Тетка Виктория! – сказала Бекка. – У тебя есть сестра! Это же какая радость!!! И Младеница Николь! Тебе ужасно повезло, Младеница Николь такая лапочка.

На стене у Тетки Лидии висел стандартный портрет Младеницы Николь – в самом деле лапочка, но какой младенец не лапочка?

– Можно я тебя обниму? – спросила меня Бекка.

Она ликовала изо всех сил. Грустно, должно быть, что у меня есть родня, а у нее никого – даже ее ненастоящего отца казнили с позором.

– Уймитесь, пожалуйста, – велела Тетка Лидия. – Младеница Николь давным-давно не младеница. Она выросла.

– Ну конечно, Тетка Лидия, – сказала Бекка. И села, сложив руки на коленях.

– Но, Тетка Лидия, если она в Галааде, – сказала я, – где она?

Агата засмеялась. Скорее, даже гавкнула.

– Она в Ардуа-холле, – улыбнулась Тетка Лидия.

Она словно загадки загадывала – и развлекалась от души. Лица у нас, вероятно, были озадаченные. В Ардуа-холле мы знали всех – ну и где же Младеница Николь?

– Она тут с нами, – объявила Тетка Лидия. И повела рукой: – Агата и есть Младеница Николь.

– Быть не может! – сказала я.

Агата – Младеница Николь? То есть Агата – моя сестра?

Бекка сидела, открыв рот, и смотрела на Агату.

– Ну нет, – прошептала она. Лицо у нее было скорбное.

– Прости, что я не лапочка, – сказала Агата. – Я старалась, но мне явно не светит.

По-моему, она хотела пошутить, разрядить обстановку.

– Ой… я не о том… – сказала я. – Просто… ты не похожа на Младеницу Николь.

– Это точно, – согласилась Тетка Лидия. – Зато она похожа на тебя.

Это правда – ну, отчасти: глаза – да, а нос – нет. Я глянула на руки Агаты, в кои-то веки сложенные на коленях. Хотелось попросить ее растопырить пальцы, сравнить с моими, но я побоялась ее обидеть. Нехорошо, если она решит, что я слишком настойчиво требую доказательств ее подлинности или отталкиваю ее.

– Я очень счастлива, что у меня есть сестра, – вежливо сказала я Агате, отчасти преодолев шок.

У нас с этой неуклюжей девочкой одна мать. Я должна постараться.

– Вам обеим очень повезло, – сказала Бекка. С тоской в голосе.

– Ты мне тоже как сестра, – ответила я, – а значит, Агата и тебе все равно что сестра.

Я не хотела, чтобы Бекка оказалась третьей лишней.

– Можно тебя обнять? – спросила она Агату, то есть Николь – видимо, дальше в этом моем повествовании надо называть ее так.

– Ну, наверное, – ответила Николь.

И Бекка легонько ее обняла. Я последовала Беккиному примеру.

– Спасибо, – сказала Николь.

– Спасибо вам, Тетка Иммортель, Тетка Виктория, – вмешалась Тетка Лидия. – Вашим духом приятия и общности можно только восхищаться. А теперь я попрошу у вас абсолютного внимания.

Мы все обернулись к ней.

– Николь у нас надолго не задержится, – сказала Тетка Лидия. – В скором времени она покинет Ардуа-холл и возвратится в Канаду. С собой она увезет важное послание. Я хочу, чтобы вы обе ей помогли.

Тут я изумилась. Почему Тетка Лидия ее отпускает? Ни одна новообращенная никогда не уезжала назад – это измена, а поскольку речь идет о Младенице Николь, это в десять раз хуже измены.

– Но как же так, Тетка Лидия? – спросила я. – Это нарушает закон и Волю Божию, провозглашенную Командорами.

– Совершенно верно, Тетка Виктория. Но и вам, и Тетке Иммортель я подбросила уже немало секретных документов – вы же их читали, вы разве не сознаете, сколь удручающая коррупция ныне царит в Галааде?

– Да, Тетка Лидия, но ведь…

Я не знала наверняка, доставались ли уголовные досье и Бекке. Мы обе свято блюли гриф «Совершенно секретно»; что еще важнее, мы обе хотели друг друга уберечь.

– Поначалу Галаад ставил пред собою чистые и благородные цели – тут у нас разногласий нет, – сказала Тетка Лидия. – Но все это изуродовано и измарано эгоистами и властолюбцами, чему найдется немало аналогов в истории. Вы же наверняка хотите это исправить.

– Да, – кивнула Бекка. – Мы хотим.

– И не забывайте своей клятвы. Вы обещали помогать женщинам и девушкам. Надеюсь, вы это всерьез.

– Да, Тетка Лидия, – сказала я. – Мы всерьез.

– И вот так вы им поможете. Далее: я ни к чему не хочу вас принуждать насильно, однако должна выразиться предельно ясно. Я поделилась с вами тайной – о том, что Младеница Николь находится здесь, а вскоре увезет отсюда мое послание, – и отныне каждую минуту; что Очи остаются в неведении, вы предаете родину. Вас могут сурово покарать – или даже ликвидировать, даже если вы сообщите Очам, потому что вы все-таки молчали, пускай лишь секунду. Нет нужды говорить, что казнят и меня, а Николь предстоит жизнь попугая в клетке. Если она не подчинится, ее тоже убьют, так или иначе. И убьют, не колеблясь: вы же читали досье.

– Нельзя с ними так! – сказала Николь. – Это несправедливо, это эмоциональный шантаж!

– Я понимаю твою позицию, Николь, – сказала Тетка Лидия, – но подростковые представления о справедливости здесь неуместны. Держи свои соображения при себе, и если хочешь снова увидеть Канаду, разумно считать это приказом.

Она опять обернулась к нам:

– Вы, конечно, вольны принять решение самостоятельно. Я выйду; Николь, пойдем. Оставим твою сестру и ее подругу наедине – им потребно все взвесить. Мы вернемся через пять минут. Мне понадобится просто «да» или «нет». Подробности миссии я вам со временем сообщу. Идем, Николь.

И она за локоть вывела Николь из кабинета.

Глаза у Бекки были огромные и испуганные – у меня, вероятно, тоже.

– Мы должны, – сказала Бекка. – Нельзя, чтоб они погибли. Николь твоя сестра, а Тетка Лидия…

– Что мы должны? – спросила я. – Мы даже не знаем, чего она хочет.

– Она хочет послушания и верности, – ответила Бекка. – Она же нас спасла, помнишь? Нас обеих. Мы должны сказать «да».

Из кабинета Тетки Лидии Бекка отправилась в библиотеку на дневное дежурство, а мы с Николь вместе пошли к нам в квартиру.

– Раз мы теперь сестры, – сказала я, – можешь наедине звать меня Агнес.

– О’кей, я постараюсь, – ответила Николь.

Мы вошли в гостиную.

– Я хочу тебе кое-что показать, – произнесла я. – Подожди.

Я пошла наверх. Две страницы из папки Родословных я хранила под матрасом, сложив много-много раз. В гостиной я аккуратно развернула их и разгладила. Николь, как и я, невольно потянулась и ладонью накрыла фотографию нашей матери.

– С ума сойти, – сказала Николь. Убрала руку, опять вгляделась в портрет. – Ты как считаешь, я на нее похожа?

– Вот я тоже про это думала.

– Ты ее хоть чуть-чуть помнишь? Я была, видимо, слишком мелкая.

– Не уверена. Порой вроде бы да. Я как бы что-то помню. Был, кажется, другой дом? Я, возможно, куда-то ехала? Или это я сама себе намечтала.

– А наши отцы? – спросила она. – И почему тут все имена зачеркнуты?

– Наверное, это нас пытались так защитить, – сказала я.

– Спасибо, что показала. Но, по-моему, хранить это не стоит. А вдруг найдут?

– Это да. Я хотела вложить обратно, но папка исчезла.

В итоге мы решили порвать страницы на мелкие клочки и спустить в унитаз.

Тетка Лидия сказала, что для предстоящей миссии нам надлежит укрепить разум. А тем временем полагалось жить по-прежнему и ничем не привлекать внимания к Николь, не вызывать подозрений. Задача была нелегкая, поскольку мы боялись; я, к примеру, жила в неотступном ужасе: если Николь раскроют, нас с Беккой тоже обвинят?

Вскорости я и Бекка должны были Жемчужными Девами уехать из страны. Мы поедем или у Тетки Лидии другие планы? Оставалось только ждать. Бекка изучила стандартный путеводитель Жемчужных Дев по Канаде – валюта, обычаи, как делать покупки, в том числе по картам. Подготовилась гораздо лучше меня.

Когда до церемонии Блага Дарения оставалось меньше недели, Тетка Лидия вновь вызвала нас к себе в кабинет.

– Вы поступите так, – объявила она. – Я договорилась, что Николь примут в одном из наших загородных Домов Отдыха. Все бумаги готовы. Но вместо Николь поедете вы, Тетка Иммортель. А Николь займет ваше место и поедет в Канаду Жемчужной Девой.

– То есть я не поеду? – пришла в смятение Бекка.

– Вы поедете позже, – сказала Тетка Лидия.

Уже тогда я заподозрила, что она врет.