XVII
Идеальные зубы

Мой флакон синей туши, мое перо, страницы моей тетради с обрезанными полями, дабы помещалась в тайник: посредством их я и вверяю тебе свое послание, мой читатель. Но что за послание? Бывают дни, когда мне кажется, будто я – Ангел-Писец, что собирает все грехи Галаада, включая и собственные; бывают же дни, когда я отмахиваюсь от столь высокоморального тона. Разве промысел мой, au fond – не всего лишь грязные сплетни? Боюсь, твоего вердикта мне не узнать.

Сильнее же иной мой страх: что все труды мои окажутся тщетными и Галаад простоит тысячу лет. Обычно такое ощущение и витает здесь, вдали от войны, в обмершем сердце торнадо. До чего тихи улицы; до чего безмятежны; до чего благочинны; и однако под обманчиво покойной поверхностью – дрожь, точно вблизи высоковольтной линии электропередачи. Мы натянуты до предела, все, кого ни возьми; всяк вибрирует; всяк трепещет, всяк неизменно начеку. Царство террора – так говорили прежде, но террор не то чтобы царствует. Нет, он парализует. Отсюда и эта противоестественная тишь.

Бывают, впрочем, и мелкие радости. Вчера я смотрела – по кабельному каналу, в кабинете Командора Джадда – Причастику, где председательствовала Тетка Элизабет. Командор Джадд заказал кофе – прекрасного кофе, какого обычно не достать; я не стала спрашивать, как он его раздобыл. Командор Джадд подлил себе в чашку рому, предложил и мне. Я отказалась. Тогда он пояснил, что сердце у него мягкое, а нервы слабые, ему надо собраться с духом, ибо наблюдать сии кровожадные зрелища ему тяжко.

– Прекрасно вас понимаю, – сказала я. – Но наш долг – свершить правосудие.

Он вздохнул, осушил чашку одним глотком и налил себе еще рому.

К Причастике приговорили двоих: Ангела, которого застукали за торговлей лимонами с серого рынка, контрабандой ввезенными из Мэна, и стоматолога доктора Гроува. Впрочем, в действительности Ангел согрешил не лимонами: его обвиняли в том, что получал взятки от «Моего дня» и помог нескольким Служанкам успешно бежать через всевозможные наши границы. Командоры, однако, не желали обнародовать этот факт – не стоит подкидывать народу светлые идеи. Официальная версия гласила, что коррумпированных Ангелов не бывает, и тем более не бывает беглых Служанок, ибо с чего бы человеку отказываться от Царства Божия и ввергать себя в огненную геенну?

На всем процессе, что должен был вот-вот оборвать жизнь Гроува, Тетка Элизабет выступила блистательно. В колледже она занималась актерским мастерством и играла Гекубу в «Троянках» – фактик, почерпнутый мною в ходе наших первых совещаний, когда мы с ней, Хеленой и Видалой выковывали особое женское поприще на заре Галаада. В таких обстоятельствах пестуется товарищество, люди делятся прошлым. О своем прошлом я старалась не слишком распространяться.

Сценический опыт Элизабет не подвел. Как я и велела, она записалась на прием к доктору Гроуву. Затем в подходящий момент выкарабкалась из кресла, разодрала на себе одежды и завизжала, что Гроув пытается ее изнасиловать. Затем, отчаянно рыдая, она выползла в приемную, где помощник стоматолога мистер Уильям мог засвидетельствовать ее растрепанную наружность и истерзанное состояние души.

Особа Тетки считается неприкосновенной. Неудивительно, что Тетку Элизабет так всполошило это посягательство, единодушно решили все. По видимости, этот человек – опасный для общества псих.

Я обзавелась серией фотографий с мини-камеры, которую поместила на красивой схеме целого рта зубов. Если Элизабет решит рвануться с поводка, будет чем ей пригрозить – снимки докажут, что она солгала.

На суде показания против Гроува дал мистер Уильям. Мистер Уильям не дурак: он мигом сообразил, что начальник обречен. Мистер Уильям живописал, в какую ярость пришел Гроув, когда его раскрыли. «Блядская сука» – таким эпитетом, по словам мистера Уильяма, наградил Тетку Элизабет злодей Гроув. Ничего подобного произнесено не было – на самом деле Гроув сказал: «Зачем вы так?» – но на суде повествование Уильяма произвело нужное действие. Зрители – в том числе все население Ардуа-холла – ахнули: назвать Тетку столь площадными словами – это же почти богохульство! В ходе допроса мистер Уильям неохотно признал, что у него и прежде имелись причины подозревать своего нанимателя в нарушениях. Попав не в те руки, грустно сказал мистер Уильям, обезболивающие препараты оборачиваются серьезным соблазном.

Что мог сказать Гроув в свою защиту, кроме как заявить, что невиновен, а затем процитировать из Библии про всем известную клеветницу, жену Потифара, тоже делавшую вид, будто ее изнасиловали? Невиновные мужчины, отрицающие свою вину, ничем не отличны от мужчин виновных – наверняка ты, мой читатель, и сам замечал. Слушатели не склонны верить ни тем, ни другим.

Едва ли Гроув мог признать, что ни единым похотливым пальцем не тронул бы Тетку Элизабет, поскольку возбуждают его только несовершеннолетние девочки.

Ввиду великолепного выступления Тетки Элизабет я сочла, что вполне справедливо дозволить ей самой провести процедуру Причастики на стадионе. Гроува казнили вторым. Ему пришлось смотреть, как семьдесят визжащих Служанок забивают Ангела ногами до смерти, а затем буквально раздирают на части.

Когда Гроува со связанными руками выводили на поле, он завопил:

– Я ничего не сделал!

Тетка Элизабет, олицетворение оскорбленной добродетели, сурово дунула в свисток. Спустя две минуты доктора Гроува на свете не было. Взметнулись кулаки, сжимавшие клочья вырванных с корнем окровавленных волос.

Желая выразить поддержку и одобрение этой мести за одну из высокопочитаемых Основательниц Ардуа-холла, на процедуру явились все Тетки и Послушницы. Обок стояли новонабранные Жемчужины: прибыли они лишь накануне, так что для них это было вместо крещения. Я скользила взглядом по их юным лицам, но с такого расстояния ничего в них прочесть не могла. Отвращение? Отрада? Омерзение? Знать всегда невредно. Среди них была и наидрагоценнейшая Жемчужина; по окончании зрелищного мероприятия, которое нам предстояло созерцать, я поселю ее в жилище, которое для моих целей подходит более всего.

Когда Служанки принялись размалывать Гроува в кашу, Тетка Иммортель потеряла сознание, что предсказуемо: она всегда была чувствительна. Вероятно, она станет неким образом винить себя: сколь ни презренно было поведение Гроува, он все-таки был назначен на роль ее отца.

Командор Джадд выключил телевизор и вздохнул.

– Жалко, – сказал он. – Отличный был стоматолог.

– Да, – сказала я. – Однако нельзя закрывать глаза на грехи потому только, что грешник – человек умелый.

– Он правда был виновен? – довольно праздно поинтересовался Командор Джадд.

– Да, – сказала я, – но не в этом. Он бы не смог изнасиловать Тетку Элизабет. Он был педофилом.

Командор Джадд опять испустил вздох:

– Бедняга. Серьезный недуг. Нам надлежит молиться о его душе.

– Безусловно. Но он слишком многих девочек отвращал от брака. Вместо того чтобы принять брачные узы, драгоценные цветы бежали к Теткам.

– А, – сказал он. – Так вот что приключилось с этой Агнес? Я и думал, что проблема примерно такого рода.

Он хотел, чтобы я ответила «да», ибо тогда получится, что Агнес возражала не против него лично.

– Не уверена, – сказала я. Лицо у него вытянулось. – Но думаю, что так.

С ним не годится перегибать палку.

– На ваше суждение всегда можно положиться, Тетка Лидия, – сказал он. – Относительно Гроува вы приняли наилучшее для Галаада решение.

– Благодарю вас. Я молюсь о том, чтобы Господь наставлял меня, – сказала я. – Однако сменим тему: счастлива сообщить, что Младеницу Николь благополучно импортировали в Галаад.

– Вот это новость! Какие молодцы! – сказал он.

– Мои Жемчужные Девы очень продуктивны, – сказала я. – Они действовали по моему приказу. Взяли ее под крыло как неофитку и уговорили присоединиться к нам. Удалось выкупить ее у молодого человека, который держал ее под контролем. Выторговала ее Тетка Беатрис, хотя она, разумеется, о подлинной личности Младеницы Николь не знала ничего.

– В отличие от вас, моя дорогая Тетка Лидия, – сказал он. – Как вам удалось ее идентифицировать? Мои Очи годами бились в эту стену лбом.

Что это в его голосе – зависть? Или хуже того – подозрение? Я легкомысленно отмахнулась.

– У меня свои методы. И полезные доносчики, – соврала я. – Два и два порой и впрямь дают в сумме четыре. А мы, женщины, хоть и близоруки, нередко подмечаем мелкие детали, ускользающие от мужского взгляда, что устремлен вширь и ввысь. Но Тетке Беатрис и Тетке Дав было велено только следить, не появится ли некая татуировка, которую бедное дитя сама себе нанесла. И нам повезло – ее нашли.

– Сама себя татуировала? Все они как на подбор испорченные. А где у нее? – заинтересовался он.

– На предплечье. На лице отметин нет.

– А руки на людях покрыты, – сказал он.

– Ее называют Агатой – вполне вероятно, она даже считает, что это ее настоящее имя. Я не хотела просвещать девочку насчет ее подлинных корней, пока не проконсультируюсь с вами.

– Очень удачное решение, – одобрил он. – Позвольте спросить – а какова была природа ее отношений с этим молодым человеком? Лучше бы она оказалась, если можно так выразиться, нетронута, хотя в ее случае мы готовы нарушить правила. Делать ее Служанкой – разбазаривать потенциал.

– Девственность ее пока не подтверждена, но мне представляется, что в этом отношении она чиста. Я поместила ее с двумя молодыми Тетками, добрыми и сострадательными. Она, несомненно, станет делиться с ними своими надеждами и страхами; а также и верованиями, которые, я убеждена, удастся вылепить в согласии с нашими.

– И еще раз: очень удачно, Тетка Лидия. Вы подлинный брильянт. Скоро ли мы сможем предъявить Младеницу Николь Галааду и миру?

– Для начала надо удостовериться, что она поистине обратилась, – ответила я. – И тверда в своей вере. Это потребует тщания и такта. Новенькие прибывают к нам на волне энтузиазма – у них очень завышенные ожидания. Надо спустить ее с небес на землю, разъяснить ей будущие обязанности: у нас тут не сплошь гимны да экстаз. И вдобавок она должна ознакомиться с историей собственного рождения: девочка будет потрясена, узнав, что она – всем известная и всеми любимая Младеница Николь.

– Это я оставляю в ваших умелых руках, – сказал Командор Джадд. – Вы точно не хотите рому в кофе? Улучшает кровообращение.

– Ну, можно ложечку, – сказала я.

Он налил. Мы подняли чашки, чокнулись.

– Да благословит Господь наши труды, – сказал он. – Что, несомненно, и случится.

– Рано или поздно настанет тот день, – улыбнулась я.

После такого напряжения сил в кабинете стоматолога, на суде и на Причастике с Теткой Элизабет приключился нервный срыв. Поправлялась она в одном из наших домов отдыха, где я и навестила ее вместе с Теткой Видалой и Теткой Хеленой. Элизабет приветствовала нас в слезах.

– Не понимаю, что со мной, – сказала она. – Совершенно нет сил.

– После всего, что вы пережили, едва ли стоит удивляться, – заметила Хелена.

– В Ардуа-холле вас почитают, можно сказать, за святую, – сообщила я.

Я понимала, что изводит ее на самом деле: она бесповоротно запятнала себя лжесвидетельством, и если ее раскроют, ей конец.

– Я так признательна вам за наставления, Тетка Лидия, – сказала она мне, косясь на Видалу.

Теперь, когда я стала для Элизабет надежной союзницей, теперь, когда она исполнила мою крамольную просьбу, ей, вероятно, чудилось, будто Тетке Видале она не по зубам.

– Рада была помочь, – ответила я.