XVI
Жемчужные девы

Мой первый день, проведенный бездомной Агатой, выпал на четверг. Мелани говорила, что я родилась в четверг, поэтому мне предстоит долгая дорога, был такой детский стишок, там еще говорилось, что рожденному в среду – скорбь и тревога, поэтому я, если дулась, говорила, что она перепутала день, а на самом деле я родилась в среду, и она отвечала, что, конечно, нет, она точно знает, когда я родилась, как она может это забыть?

Короче, был четверг. Я сидела, скрестив ноги на тротуаре вместе с Гартом; на мне были черные легинсы с дыркой – легинсы дала Ада, а дырку я продрала сама, – и поверх легинсов пурпурные шорты, и потертые серебристые кроссовки, пропущенные, судя по виду, через пищеварительную систему енота. Еще на мне был замызганный розовый топ – без рукавов, поскольку Ада сказала, что надо выставить напоказ мою новую тату. Вокруг пояса я завязала серое худи, а на голову нацепила черную бейсболку. Все эти шмотки были не по размеру: им полагалось выглядеть так, будто я выуживала их из мусорных баков. Новые зеленые волосы я нарочно запачкала, как будто спала на улице. Зелень уже выцветала.

– Выглядишь замечательно, – сказал Гарт, увидев меня в этом костюме на пороге.

– Замечательно смахиваю на говно, – сказала я.

– Отличное говно, – сказал Гарт.

Я считала, что он просто хочет сказать мне хорошее, и это было обидно. Лучше бы он это по правде.

– Но в Галааде с руганью завязывай, серьезно. Может, пусть они тебя обратят и переучат.

Надо было вызубрить кучу инструкций. Я нервничала – не сомневалась, что где-нибудь налажаю, – но Гарт сказал, чтоб я просто играла роль дурочки с переулочка, и я сказала «спасибо» за «играла роль».

Флиртовала я так себе. В первый раз все-таки.

Обосновались мы перед банком – Гарт сказал, если хочешь выпрашивать деньги за так, лучше места не найти: от людей, которые выходят из банков, скорее что-нибудь перепадет. Обычно это место занимал другой человек, женщина в коляске, но «Мой день» заплатил ей, чтобы переехала, пока место нужно нам: Жемчужные Девы ходили по заданному маршруту, и маршрут пролегал мимо нашей точки.

Солнце шпарило сильно, и мы отодвинулись к стене, в узенькую тень. Передо мной лежала старая соломенная шляпа с картонкой, а на картонке цветными карандашами: НЕТ ДОМА ПОМОГИТЕ ПОЖАЛУЙСТА. В шляпе лежало несколько монет – Гарт сказал, если люди видят, что кто-то уже дал деньги, они тогда с большей охотой дают сами. Мне полагалось изображать заблудшую и потерянную, и это было несложно – я так себя и чувствовала.

В соседнем квартале к востоку на углу сидел Джордж. Он сообщит Аде с Элайджей, если будут проблемы – и с Жемчужными Девами, и с полицией. Те в фургоне курсировали по району.

Гарт особо не разговаривал. Я решила, что он такой гибрид няньки с телохранителем, он тут не для того, чтобы развлекать меня беседой, и в правилах нигде не записано, что он должен быть со мной любезен. Он надел черную футболку без рукавов, открывавшую его татуировки – на одном бицепсе кальмар, на другом летучая мышь, обе черные. И натянул вязаную такую шапку, тоже черную.

– Улыбайся людям, если подают, – сказал он, когда я не улыбнулась седой старушке. – И говори что-нибудь.

– Например?

– Кое-кто говорит: «Да благословит вас Господь».

Нил был бы в ужасе, если б я такое выдала.

– Это будет вранье. Раз я не верю в Бога.

– Ладно. «Спасибо» тоже сойдет, – терпеливо ответил он. – Или «доброго вам дня».

– Я не могу такое говорить, – возразила я. – Это лицемерно. Я им совсем не благодарна, и меня не колышет, какой у них будет день.

Он засмеялся:

– Теперь тебя, значит, парит вранье? Давай ты тогда переименуешься в Николь?

– Я себе такое имя не выбирала. Хуже имени не придумаешь, ну?

Я скрестила руки на коленях и отвернулась. Я все больше впадала в детство – это все Гарт виноват.

– Ты на меня-то злость не трать, – посоветовал он. – Я тут предмет мебели. Ты для Галаада злость прибереги.

– Вы все говорите, что мне не хватает норова. Вот, пожалуйста, тебе мой норов.

– И здравствуйте, Жемчужные Девы, – сказал он. – Не смотри на них. Не замечай вообще. Сделай вид, что обкурена.

Уж не знаю, как он их засек, даже вроде и не посмотрев, – они еще далеко были. Но вскоре поравнялись с нами: две Девы в серебристо-серых длинных платьях, с белыми воротниками, в белых шляпах. Рыжая, у которой наружу торчали пряди, и брюнетка, судя по бровям. Обе встали надо мной и улыбнулись сверху вниз.

– Доброе утро, милочка, – сказала рыжая. – Как тебя зовут?

– Мы можем тебе помочь, – сказала брюнетка. – В Галааде бездомных не бывает.

Я смотрела на нее, задрав голову, в надежде, что печаль моя читается по лицу. Обе они были такие опрятные и ухоженные – я рядом с ними чувствовала себя втройне замарашкой.

Гарт собственнически стиснул мне правый локоть.

– Она с вами разговаривать не будет, – сказал он.

– Может, пусть она сама решит? – сказала рыжая.

Я покосилась на Гарта, будто спрашивая разрешения.

– Это что у тебя на руке? – спросила та, что повыше, брюнетка. И наклонилась посмотреть.

– Он тебя обижает, милочка? – спросила рыжая.

Брюнетка улыбнулась:

– Он тебя продает? Тебе с нами будет гораздо лучше.

– Пошли на хуй, суки галаадские, – с замечательной свирепостью сказал Гарт.

Я посмотрела на них, аккуратных и чистеньких, в жемчужных платьях, с белыми ожерельями – вы, может, не поверите, но по щеке моей скатилась слеза. Я знала, что у них на меня свои планы, я сама им до фонаря, им лишь бы подобрать меня и добавить к своей квоте, – но от их доброты что-то во мне дрогнуло. Хотелось, чтоб меня взяли на ручки и уложили в постельку.

– Ох ты ж батюшки, – сказала рыжая. – Да ты прямо герой, я смотрю. Пусть она хотя бы вот это возьмет. – Она сунула мне брошюру. Там было написано: «Ты найдешь в Галааде дом!» – Да благословит тебя Господь.

И обе ушли, разок обернувшись.

– А они не должны были меня подобрать? – спросила я. – Мне не надо с ними?

– Не с первого раза. Не будем упрощать им задачу, – сказал Гарт. – Если галаадские следят, будет выглядеть подозрительно. Не парься, они вернутся.

В ту ночь мы спали под мостом. Мост был через овраг, по оврагу тек ручей. Сгущался туман – после жаркого дня стало холодно и влажно. Земля воняла кошачьей мочой или, может, скунсом. Я натянула серое худи, руку с вытатуированными шрамами совала в рукав осторожно. Рука побаливала.

С нами под мостом было еще человека четыре или пять – трое мужчин и две женщины, по-моему, хотя в темноте не разберешь. Среди мужчин был Джордж – вел себя так, будто нас знать не знает. Одна женщина раздавала сигареты, но мне хватило ума не курить – я бы закашлялась и себя выдала. И пустили по кругу бутылку. Гарт велел мне ничего не курить и не пить, потому что фиг его знает, что там.

Еще он велел ни с кем не разговаривать: любой может оказаться засланным из Галаада, и если они попытаются вызнать мою историю, а я лопухнусь, они почуют неладное и предупредят Жемчужных Дев. Разговаривал Гарт сам – в основном ворчал. Одного-двоих он, кажется, знал. Один спросил:

– Она что, умственно отсталая? Язык проглотила? – и Гарт сказал:

– Она разговаривает только со мной, – а тот ответил:

– Круто устроился, как тебе удалось?

У нас были зеленые мешки для мусора – на них мы и лежали. Гарт обхватил меня руками, и стало теплее. Ту его руку, что оказалась сверху, я сначала отпихнула, но он шепнул мне на ухо:

– Не забывай, ты же моя подруга, – и я перестала ерзать.

Я понимала, что он меня обнимает понарошку, но в тот миг мне было все равно. Мне по правде казалось, что он почти что мой первый парень. Ничего такого, но хоть что-то.

На следующую ночь Гарт подрался с одним мужиком под мостом. Драка вышла краткая, и выиграл Гарт. Я не видела как – врезал всего разок, молниеносно и метко. Потом сказал, что надо уходить, и на следующую ночь мы спали в церкви, где-то в центре. У Гарта был ключ – не в курсе, где он этот ключ раздобыл. Спали там не только мы, судя по мусору и всякому говну, которое валялось под скамьями, – брошенные рюкзаки, пустые бутылки, изредка шприцы.

Питались мы в сетевых забегаловках, что излечило меня от фастфуда. Раньше фастфуд отдавал как бы шиком – вероятно, потому, что Мелани его не одобряла, – но если жрать его изо дня в день, мутит и пучит. И в фастфудных кафе я днем ходила в туалет – а в остальное время садилась за кустиками в оврагах.

На четвертую ночь было кладбище.

– Кладбища – это хорошо, – сказал Гарт, – только обычно там слишком много народу. Кое-кто считает, что это дико весело – вдруг выскочить к тебе из-за надгробия, – но это в основном дети, слинявшие из дома на выходные. Бездомные-то соображают: если вот так напугать кого в темноте, получишь ножиком под ребра, потому как не у всех, кто бродит ночами по кладбищам, все в порядке с головой.

– Полюбуемся на тебя, – сказала я.

Он и бровью не повел. Я его, наверное, уже бесила.

Тут надо упомянуть, что Гарт ситуацией не воспользовался, хотя до него, я думаю, дошло, что я в него так по-щенячьи влюбилась. Он должен был меня защищать, и он защищал, в том числе от себя. Мне приятно думать, что ему было нелегко.

– А когда Жемчужные Девы уже опять придут? – спросила я утром пятого дня. – Может, они на меня рукой махнули.

– Потерпи, – сказал Гарт. – Ада же объясняла: мы раньше тоже засылали людей в Галаад. Кое-кто доехал, но парочка были слишком рьяные, пошли с Девами с первого раза. Этих слили, не успели они даже границу пересечь.

– Вот спасибо-то, – проныла я. – Обнадежил. Я все запорю, я вот просто знаю.

– Спокойно, все будет нормально, – сказал Гарт. – Справишься. Мы все на тебя рассчитываем.

– И мне сразу полегчало, ага, – ответила я. – Вы командуете, я беру под козырек?

Я трепала ему нервы, но не могла остановиться.

В тот же день нас опять навестили Жемчужные Девы. Задержались, проходя мимо, перешли дорогу и зашагали в другую сторону, разглядывая витрины. Затем, когда Гарт отправился за бургерами, они приблизились и заговорили со мной.

Они спросили, как меня зовут, и я сказала, что Агата. Потом они представились: высокая брюнетка была Теткой Беатрис, веснушчатая и рыжая – Теткой Дав.

Они спросили, счастлива ли я, и я потрясла головой. Потом они посмотрели на мою татуировку и сказали, что я очень особенная, раз так страдала ради Господа, – я знаю, что Господь холит и лелеет меня, и они рады, что я это знаю. И Галаад тоже будет холить меня и лелеять, потому что я – цветок драгоценный, всякая женщина – драгоценный цветок, и особенно всякая девушка моих лет, и если я попаду в Галаад, мною там будут дорожить, потому что я особенная, меня будут защищать, и никто – ни один мужчина – никогда не сделает мне больно. А этот мужчина, который со мной, – он меня бьет?

Так врать про Гарта было мерзко, но я кивнула.

– Принуждает к плохому?

Я тупо на них вытаращилась, и Тетка Беатрис сказала:

– Принуждает тебя к сексу?

Я кивнула самую чуточку, как будто мне стыдно.

– Одалживает тебя другим мужчинам?

Это было чересчур – мне не удавалось вообразить, чтобы Гарт такое делал, – и я потрясла головой. Тогда Тетка Беатрис сказала, что, может, это он просто пока не собрался, но если я останусь с ним, до этого дело тоже дойдет, от подобных мужчин иного не жди – они берут себе девушек, прикидываются, будто любят, а вскоре уже продают их направо и налево, лишь бы платили.

– Свободная любовь, – брезгливо сказала Тетка Беатрис. – Какая там свобода? Все за плату.

– Да и любви никакой, – сказала Тетка Дав. – Почему ты с ним?

– Я не знала, куда еще пойти, – ответила я и разрыдалась. – Меня дома били!

– В домах у нас в Галааде никогда никого не бьют, – сказала Тетка Беатрис.

Тут вернулся Гарт и изобразил возмущение. Цапнул меня за руку – за левую, со шрамами, – и вздернул на ноги, и я заорала, потому что было больно. Он велел мне заткнуться и объявил, что мы уходим.

Тетка Беатрис сказала:

– Можно с вами поговорить?

Они с Гартом отошли подальше, а Тетка Дав протянула мне платок, потому что я плакала, и сказала:

– Можно тебя во имя Господа обнять?

И я кивнула.

Вернулась Тетка Беатрис и сказала:

– Можем идти, – а тетка Дав ответила:

– Хвала.

А Гарт ушел. Даже не оглянулся. Я с ним не попрощалась и от этого заплакала еще горше.

– Уже все хорошо, тебе ничего не грозит, – сказала Тетка Дав. – Крепись.

То же самое говорили в «СанктОпеке» беженкам из Галаада, только те пришли оттуда сюда, а не наоборот.

Тетка Беатрис и Тетка Дав шли впритирку ко мне, с боков – чтобы никто меня не трогал, пояснили они.

– Этот молодой человек тебя продал, – презрительно сообщила Тетка Дав.

– Да? – переспросила я.

Гарт меня не предупреждал.

– Я попросила – и готово, – сказала Тетка Беатрис. – Вот как он тебя ценил. Тебе еще повезло, что он продал тебя нам, а не сутенерам. Запросил кучу денег, но я сбила цену. В итоге согласился на полцены.

– Грязный безбожник, – сказала Тетка Дав.

– Он сказал, что ты девственница, – ты бы тогда обошлась дороже, – сказала Тетка Беатрис. – Но ты ведь нам сказала другое?

Я срочно пошевелила извилинами.

– Я хотела, чтоб вы меня пожалели, – прошептала я, – и взяли с собой.

Они переглянулись через мою голову.

– Мы понимаем, – сказала Тетка Дав. – Но отныне говори только правду.

Я кивнула и дала слово.

Привели они меня в квартиру, где жили сами. Я раздумывала, не та ли это квартира, где нашли мертвую Жемчужную Деву. Я, впрочем, планировала открывать рот как можно реже: не хотелось все запороть. И повиснуть на дверной ручке тоже не хотелось.

Квартира была по последнему слову. Две уборные, в каждой ванна и душ, и громадные окна, и большой балкон, а на нем в бетонных кадках настоящие деревья. Вскоре я выяснила, что дверь на балкон заперта.

До смерти хотелось в душ: я смердела слоями собственной шелушащейся грязной кожи, и по́том, и ногами в старых носках, и вонючей грязью из-под моста, и фритюром из фастфуда. Квартира была такая чистая, в ней пахло цитрусовым освежителем воздуха, и от меня, наверное, несло очень сильно.

Когда Тетка Беатрис спросила, хочу ли я в душ, я мигом закивала. Только осторожнее, сказала Тетка Дав, у тебя же рука: не мочи ее, а то можно коросту содрать. Должна признаться, меня тронула их забота, пусть и фальшивая: им не улыбалось везти в Галаад гниющую тушку вместо Жемчужины.

Когда я в пушистом белом халате вышла из душа, моя прежняя одежда исчезла – там все такое грязное, что без толку стирать, сказала Тетка Беатрис, – и они выложили мне серебристое платье, как у них.

– Мне ходить в этом? – спросила я. – Я же не Жемчужная Дева. Я думала, Жемчужные тут вы.

– И те, кто собирает, и тех, кого собирают, – все Жемчужины, – сказала Тетка Дав. – И ты тоже. Драгоценная Жемчужина.

– Поэтому ради тебя мы и пошли на такой риск, – сказала Тетка Беатрис. – Мы здесь в кольце врагов. Но ты не бойся, Агата. Мы тебя защитим. Так или иначе, – сказала она, – хотя формально я и не Жемчужная Дева, мне придется надеть платье, чтобы выехать из Канады, потому что канадские власти сворачивают экспорт несовершеннолетних новообращенных. Считают это торговлей людьми – и совершенно зря, – прибавила она.

Тут Тетка Дав напомнила ей, что не надо говорить «экспорт», потому что девушки – не товар, а Тетка Беатрис извинилась и сказала, что имела в виду «организацию переезда за границу». И обе улыбнулись.

– Я совершеннолетняя, – сказала я. – Мне шестнадцать.

– У тебя есть документы? – спросила Тетка Беатрис.

Я покачала головой.

– Мы так и думали, – сказала Тетка Дав. – Документы мы тебе сделаем.

– Но, чтобы не было проблем, по документам ты будешь Теткой Дав, – сказала Тетка Беатрис. – Канадцы знают, что она въехала, и когда будешь выезжать, они решат, что ты – она.

– Но я гораздо моложе, – сказала я. – И не похожа на нее ни капельки.

– В документах будет твоя фотография, – сказала Тетка Беатрис. – Настоящая Тетка Дав, – пояснила она, – останется в Канаде, уедет со следующей найденной Жемчужиной, а имя себе возьмет той Девы, которая въедет. Они постоянно так меняются.

– Канадцы нас не различают, – сказала Тетка Дав. – Для них мы все на одно лицо.

И обе засмеялись – видимо, в восторге от своих розыгрышей.

Затем Тетка Дав сказала, что другая самая важная причина надеть серебристое платье – упростить мне въезд в Галаад, потому что в Галааде женщины мужскую одежду не носят. Я сказала, что легинсы – не мужская одежда, а они сказали – спокойно, но твердо, – что да, мужская, так написано в Библии, легинсы – мерзость пред Господом, и если я хочу в Галаад, придется мне с этим смириться.

Я напомнила себе, что спорить с ними не надо, и надела платье, а на платье – жемчужное ожерелье, которое оказалось липовое, Мелани правду говорила. Еще мне дали белую шляпку, но ее, сказали мне, надо надевать только на улицу. В жилище волосы разрешены, если нет мужчин, потому что у мужчин на волосах пунктик, они от волос сходят с ума, сказали мне. А мои особенно огнеопасны, потому что зеленоватые.

– Они просто подкрашены, это потом сойдет, – сказала я виновато, мол, я и сама раскаиваюсь в таком опрометчивом выборе окраса.

– Ничего страшного, милочка, – утешила Тетка Дав. – Никто не увидит.

Вообще-то, после старой грязной одежды в платье было довольно приятно. Оно оказалось прохладное и шелковистое.

Тетка Беатрис заказала на обед пиццу, которую мы съели с мороженым из их морозилки. Я вслух удивилась, что они едят такую неполезную еду: Галаад же вроде против, особенно когда такое едят женщины?

– Это тоже наше Жемчужное испытание, – сказала Тетка Дав. – Нам полагается отведать плотских искусов внешнего мира, дабы их постичь, а затем отвергнуть в сердцах своих. – И откусила пиццы.

– А у меня последний шанс их отведать, – сказала Тетка Беатрис, которая дожевала пиццу и теперь ела мороженое. – Честное слово, не понимаю, что плохого в мороженом, если там нет химии.

Тетка Дав посмотрела на нее укоризненно. Тетка Беатрис облизала ложку.

От мороженого я отказалась. Слишком нервничала. И я больше не любила мороженое. Слишком напоминало про Мелани.

В ту ночь перед сном я оглядела себя в зеркале ванной. Несмотря на душ и еду, краше в гроб кладут. Под глазами темные круги; я похудела. И впрямь смахивала на беспризорницу, которую надо спасать.

Лечь в нормальную постель, а не под мостом – это было восхитительно. Только я скучала по Гарту.

Все ночи, что я провела в этой спальне, меня запирали. И следили, чтобы днем я никогда не оставалась одна.

Еще пару дней готовились мои документы на имя Тетки Дав. Меня сфотографировали и взяли отпечатки пальцев – это надо было для паспорта. Паспорт выпустили в посольстве Галаада в Оттаве и прислали в консульство диппочтой. Вставили туда номер паспорта Тетки Дав, а фотографию и биометрию мою, и даже влезли в базу данных канадской иммиграционной службы, где было записано, что Тетка Дав въехала в страну, ее оттуда вычеркнули, а загрузили мои данные, мой скан радужной оболочки и мой отпечаток большого пальца.

– В канадских государственных структурах у нас полно друзей, – сказала Тетка Беатрис. – Ты не представляешь.

– Столько благожелателей, – вставила Тетка Дав.

– Хвала, – сказали они хором.

На одной странице тиснением пометили: «ЖЕМЧУЖНАЯ ДЕВА». Это означало, что в Галаад меня впустят сразу, без вопросов: как дипломата, сказала Тетка Беатрис.

Так я стала Теткой Дав, но другой Теткой Дав. У меня была канадская Временная Въездная Виза Миссии Жемчужных Дев, которую на выезде придется вернуть пограничникам. Там все просто, сказала Тетка Беатрис.

– Будешь проходить погранконтроль – больше смотри в пол, – посоветовала Тетка Дав. – Тогда лицо плохо видно. И вообще, так скромнее.

Нас с Теткой Беатрис отвезли в аэропорт на черной галаадской посольской машине, и погранконтроль я прошла без проблем. Нас даже не обыскивали.

Летели мы частным самолетом. На нем был глаз с крылышками. Самолет был серебристый, но мне казалось, он темный – как громадная темная птица; и куда же она меня унесет? В пустоту. Ада и Элайджа очень старались научить меня про Галаад; я смотрела документальные фильмы и телик; но все равно фантазии не хватало вообразить, что меня там ждет. Я боялась, что к дальнейшему совсем не готова.

Я вспоминала «СанктОпеку» и беженок. Я тогда смотрела на них, но на самом деле не видела. Не задумывалась, каково это – уехать оттуда, где все знакомо, потерять все, отправиться в безвестность. Как это пусто и темно: только, может, мерцает крохотная искорка надежды – а без нее ты бы так не рискнула.

Очень скоро мне тоже это предстоит. С крохотной искоркой света нащупывать дорогу во тьме.

Вылет задержали, и я дергалась, что меня раскрыли и не выпустят. Но, когда взлетели, я как будто стала легче. Никогда прежде не летала в самолете – поначалу было страшно увлекательно. Но потом сгустились облака, и все стало одинаковое. Я, наверное, уснула, потому что вскоре Тетка Беатрис уже легонько пихала меня в бок и говорила:

– Почти на месте.

Я выглянула в иллюминатор. Самолет летел низко, и я разглядела какие-то красивые дома со шпилями и башенками, и петляющую реку, и море.

Потом самолет сел. Из двери спустили трап, и мы сошли. Было жарко, и сухо, и ветрено; длинные серебристые юбки обнимали нам ноги. На посадочной полосе в две шеренги стояли мужчины в черных мундирах, и мы под руку зашагали между шеренгами.

– Не смотри им в лицо, – шепнула Тетка Беатрис.

Поэтому я сверлила взглядом их мундиры, но глаза, глаза, глаза ощупывали меня, точно руки. Под угрозой – это еще мягко сказано: никогда в жизни такого не бывало, даже с Гартом под мостом, даже когда вокруг были сплошь чужие.

Потом все эти мужчины отсалютовали.

– Чего это они? – шепнула я Тетке Беатрис. – Почему они честь отдают?

– Потому что моя миссия удалась, – сказала Тетка Беатрис. – Я вернулась с драгоценной Жемчужиной. Это ты.

Нас усадили в черную машину и повезли в город. На улицах было довольно безлюдно, а все женщины носили эти длинные платья разных цветов, как в документалках. Я даже видела Служанок – они ходили парами. На магазинах никаких надписей – только картинки на вывесках. Сапог, рыба, зуб.

Машина притормозила перед воротами в кирпичной стене. Двое охранников взмахнули руками, и мы проехали. Потом машина остановилась, и нам открыли двери. Мы вылезли, Тетка Беатрис взяла меня под руку и сказала:

– Уже не успею показать, где ты будешь жить, – слишком поздно прилетели. Надо прямо в часовню на Блага Дарение. Делай, что я скажу.

Я знала, что предстоит какая-то церемония с Жемчужными Девами: Ада предупреждала, Тетка Дав объясняла. Но я не вникала и толком не знала теперь, чего ждать.

Мы вошли в часовню. Там собралась толпа: пожилые женщины в бурых формах Теток, молодые – в платьях Жемчужных Дев. Подле каждой Девы стояла девчонка моих примерно лет, все в таких же временных серебристых платьях. Впереди – большой портрет Младеницы Николь в золотой раме, что тоже не внушало оптимизма.

Тетка Беатрис вела меня по проходу, а все распевали:

Они улыбались мне и кивали: довольные все как слоны. Может, и обойдется, подумала я.

Мы все расселись. Потом на кафедру взошла старуха.

– Тетка Лидия, – прошептала Тетка Беатрис. – Наша главная Основательница.

Я узнала Тетку Лидию по фотографии, мне Ада показывала, только на самом деле Тетка Лидия была гораздо старше, чем на портрете, – ну или мне так показалось.

– Мы сюда пришли, дабы возблагодарить Господа за счастливое возвращение наших Жемчужных Дев, что несли служение свое по всему миру – повсюду, где странствовали, трудясь на благо Галаада. Мы приветствуем их отвагу пред лицом физических страданий и стойкость в ответ на вызовы судьбы, и в сердцах своих мы их благодарим. Всех вернувшихся Жемчужных Дев я объявляю не Послушницами более, но Тетками – отныне они обладают всеми полномочиями и привилегиями, соответствующими их положению. Мы верим, что они всегда будут выполнять то, к чему обязывает их долг.

Все сказали:

– Аминь.

– Жемчужные Девы, покажите ваши собранные Жемчужины, – сказала Тетка Лидия. – Начнем с канадской миссии.

– Встань, – шепнула Тетка Беатрис.

Она потащила меня вперед. Ее рука лежала на БОГЕ / ЛЮБВИ, и это было больно.

Тетка Беатрис сняла жемчужное ожерелье, сложила его в большую плоскую чашу перед Теткой Лидией и сказала:

– Возвращаю вам эти жемчуга чистыми, какими и приняла, и да будут благословенны они на службе следующей Жемчужной Деве, что станет носить их с гордостью, выполняя свою миссию. По Божественной Воле я приумножила Жемчуга в сокровищнице Галаада. Представляю вам Агату, Драгоценную Жемчужину, спасенную от неминуемой гибели. Да очистится она от мирской скверны, да омоется она от непристойных желаний, да избавится от греха и посвятит себя служению, что уготовано ей в Галааде.

Она положила руки мне на плечи и толкнула, чтоб я встала на колени. Я такого не ожидала и чуть не кувырнулась вбок.

– Вы что делаете? – шепнула я.

– Тш-ш, – сказала Тетка Беатрис. – Тихо.

После чего Тетка Лидия сказала:

– Добро пожаловать в Ардуа-холл, Агата, и благослови Господь твой выбор, пред Его Очами, Per Ardua Cum Estrus.

Она возложила руку мне на макушку, потом убрала, кивнула мне и сухо улыбнулась.

Все повторили:

– Добро пожаловать, Драгоценная Жемчужина, Per Ardua Cum Estrus, аминь.

«Что я тут забыла? – подумала я. – Тут же все поголовно больные, блядь».