XII
«Коврык»

Я рассказывала, как Элайджа мне сообщил, что я не та, кем себя считала. Не люблю это вспоминать. Такое чувство, будто открылся сток и тебя засосало – и не только тебя, но и твой дом, и комнату, и прошлое: все, что ты о себе узнала за всю жизнь, даже твою внешность, – падение, и безвоздушность, и тьма, и все разом.

С минуту я просидела, совсем ничего не говоря. Воздуха не хватало. Внутри все выморожено.

Младеница Николь – круглая рожица, в глазах ни тени мысли. Всякий раз, глядя на эту знаменитую фотографию, я видела себя. Этот ребенок принес много бед многим людям, просто-напросто родившись на свет. Как я могу быть этим человеком? В голове у себя я все отрицала, я орала «нет». Но наружу ничего не просачивалось.

– Я так не хочу, – в конце концов пролепетала я.

– Никто не хочет, – мягко ответил Элайджа. – Мы бы все предпочли другую реальность.

– Лучше бы не было никакого Галаада, – сказала я.

– Мы над этим работаем, – сказала Ада. – Чтоб никакого Галаада. – Сказала она это, по обыкновению, деловито, словно «никакого Галаада» – это легче легкого, все равно что потекший кран починить. – Кофе будешь?

Я потрясла головой. Я еще не переварила новости. То есть я беженка, как напуганные женщины из «СанктОпеки», как другие беженцы, о которых вечно все спорят. Моя медкарта, мое единственное удостоверение личности, – липа. Я всю дорогу жила в Канаде нелегально. Меня в любой момент могли депортировать. Моя мать была Служанкой? А мой отец…

– И что, мой отец из этих? – спросила я. – Командор?

От одной мысли, что я отчасти состою из него – что в моем теле есть и он, – я содрогалась.

– По счастью, нет, – сказал Элайджа. – Во всяком случае, твоя мать утверждает, что нет, но она не хочет подставлять твоего настоящего отца и не говорит, кто он, – возможно, он еще в Галааде. Галаад предъявляет на тебя права через твоего официального отца. Резоны те же, по которым они всегда требовали твоего возвращения. Возвращения Младеницы Николь, – поправился он.

Галаад так и не оставил попыток меня найти, сказал мне Элайджа. Они так и не забросили поисков – они очень упорные. С их точки зрения, я принадлежу им, и они имеют полное право выследить меня и перетащить через границу – легально, нелегально, как угодно. Я несовершеннолетняя, и хотя этот конкретный Командор исчез из виду – скорее всего, в чистках, – я, по их законам, его собственность. У него остались в живых родственники, и если дойдет до суда, им вполне могут передать опеку. «Мой день» не в силах меня защитить, потому что в мире он считается террористической организацией. Работает подпольно.

– Мы за эти годы кое-где наследили, отвлекали внимание, – сказала Ада. – Были сообщения, что тебя видели в Монреале, в Виннипеге. Потом говорили, что ты в Калифорнии, потом в Мексике. Мы тебя перевозили.

– Мелани и Нил поэтому не хотели, чтоб я ходила на марш?

– В некотором роде, – сказала Ада.

– А я пошла. Это я виновата, – сказала я. – Да?

– То есть?

– Они не хотели, чтоб меня увидели, – сказала я. – Их убили, потому что они меня прятали.

– Не совсем, – сказал Элайджа. – Они не хотели, чтобы появились твои портреты, чтобы тебя показали по телевизору. Теоретически в Галааде могли посмотреть съемки с марша. Сопоставить. У них есть твоя детская фотография – они, наверное, плюс-минус представляют, какая ты сейчас. Но в Галааде, оказывается, и без того подозревали, что Нил и Мелани работают на «Мой день».

– Могли проследить за мной, – сказала Ада. – Могли связать меня с «СанктОпекой», а потом и с Мелани. Они и раньше засылали агентов в «Мой день» – минимум одну якобы сбежавшую Служанку; может, и другие были.

– Может, даже в «СанктОпеке», – вставил Элайджа.

Я подумала про людей, приходивших на собрания к нам домой. Воротило от одной мысли о том, что один из них планировал убить Мелани и Нила, а сам между тем жевал наш виноград и сырную нарезку.

– Так что здесь ты ни при чем, – сказала Ада.

«Может, это она просто утешает», – подумала я.

– Я не хочу быть Младеницей Николь, – сказала я. – Я ничего такого не просила.

– Жизнь – боль, точка, – сказала Ада. – А теперь надо подумать, что дальше.

Элайджа ушел – пообещал, что через пару часов вернется.

– Из дома не выходить, в окна не выглядывать, – распорядился он. – Никому не звонить. Я найду другую машину.

Ада открыла банку куриного супа – сказала, что мне надо запихать в себя какой-нибудь еды, и я попыталась.

– А если они придут? – спросила я. – Они с виду-то вообще какие?

– С виду они как все, – ответила Ада.

Под вечер Элайджа вернулся. С ним пришел Джордж, бездомный старик, про которого я раньше думала, что он шпионит за Мелани.

– Все еще хуже, – объявил Элайджа. – Джордж видел.

– Что видел? – спросила Ада.

– На двери висела табличка «Закрыто». Они днем никогда не закрываются, я потому и удивился, – сказал Джордж. – Потом вышли три мужика, засунули Нила и Мелани в машину. Вели их под руки, как будто оба пьяные. Что-то говорили, типа просто болтовня, потрепались типа и прощаются. Мелани и Нил сидели в машине. Я вот сейчас вспоминаю – они как бы так осели, будто уснули.

– Или умерли, – сказала Ада.

– Тоже может быть, – согласился Джордж. – Эти трое ушли. А где-то через минуту машина взорвалась.

– Все гораздо хуже, – сказала Ада. – Например, что они успели сказать в лавке?

– Они бы ничего не сказали, – ответил Элайджа.

– Мы не знаем, – сказала Ада. – Зависит от методов. Очи умеют надавить.

– Надо сматываться отсюда срочно, – сказал Джордж. – Может, они меня видели, я ж не знаю. Я не хотел сюда, но не знал, что делать, позвонил в «СанктОпеку», Элайджа за мной зашел. А если у меня телефон прослушивают?

– Телефон в расход, – сказала Ада.

– Что за мужики-то были? – спросил Элайджа.

– В костюмах. Деловые. На вид приличные, – сказал Джордж. – С портфелями.

– Ну еще бы, – сказала Ада. – И один портфель подкинули в машину.

– Соболезную, – сказал Джордж мне. – Мелани и Нил – они хорошие были люди.

– Я пойду, – сказала я, потому что готова была расплакаться; ушла в спальню и закрыла дверь.

Ненадолго. Через десять минут раздался стук, и дверь открыла Ада.

– Переезжаем, – сказала она. – В темпе вальса.

Я лежала в постели, натянув одеяло до самого носа.

– Куда? – спросила я.

– От любопытства кошке пришлось несладко. Ноги в руки.

Мы спустились по широкой лестнице, но наружу не пошли – свернули в квартиру этажом ниже. У Ады был ключ.

Квартира такая же, как наверху: новая мебель, никаких личных вещей. Вроде в ней кто-то пожил, но едва-едва. На кровати пуховое одеяло, точно такое же. В спальне черный рюкзак. В ванной зубная щетка, а в шкафчике – ничего. Я знаю, потому что посмотрела. Мелани говорила, девяносто процентов людей заглядывают в шкафчики в чужих ванных, поэтому свои тайны там хранить негоже. Я гадала, где же хранила свои тайны она, потому что тайн у нее, судя по всему, было выше крыши.

– А кто тут живет? – спросила я.

– Гарт, – ответила Ада. – Он нас отвезет дальше. А пока – цыц и чтоб как мышка.

– А чего мы ждем? – спросила я. – Когда что-нибудь случится?

– Если ждать долго – дождешься, – сказала Ада. – Что-нибудь случится. Но тебе, может, и не понравится.

Когда я проснулась, было темно, а рядом стоял мужчина. Лет двадцати пяти, наверное, высокий и худой. Черные джинсы, черная футболка без логотипов.

– Гарт, это Лили, – сказала Ада.

Я сказала:

– Привет!

Он с интересом воззрился на меня и сказал:

– Младеница Николь?

Я сказала:

– Не надо меня так называть, пожалуйста.

Он сказал:

– Ой, точно. Нельзя говорить имя.

– Можем ехать? – спросила Ада.

– Я так понял, да, – сказал Гарт. – Ей надо покрыться. И тебе тоже.

– Чем? – спросила Ада. – Галаадскую вуаль я не взяла. Сядем сзади. Больше никак.

Фургон, в котором мы приехали, исчез, но появился другой – грузовой, на котором было написано «ЗМЕЙКОЙ В ТРУБУ» и картинка – симпатичная змея вылезала из стока. Мы с Адой забрались назад. Там лежали какие-то сантехнические инструменты и матрас, на который мы и сели. Было темно и душно, но, насколько я поняла, ехали мы очень быстро.

– А как меня вывезли из Галаада? – спустя некоторое время спросила я. – Когда я была Младеница Николь?

– Можно и рассказать, – ответила Ада. – Ту сеть уж сколько лет назад спалили, Галаад закрыл маршрут, там теперь сплошь поисковые собаки.

– Из-за меня?

– Не все на свете из-за тебя. Короче, было так. Твоя мать отдала тебя доверенным друзьям. А они отвезли тебя на север по шоссе, а потом лесами в Вермонт.

– Ты тоже была доверенная?

– Мы говорили, что охотимся на оленей. Я там раньше была проводником, знала кое-кого. Положили тебя в рюкзак – дали таблетку, чтоб не орала.

– Вы накачали наркотой ребенка. Вы же могли меня убить, – возмутилась я.

– Но не убили, – сказала Ада. – Переправили тебя через горы, потом в Канаду через Три Реки. Труа-Ривьер. Когда-то это был основной маршрут контрабанды людей.

– Это когда?

– Ну, тысяча семьсот сороковой где-то, – сказала она. – Ловили девушек из Новой Англии, держали заложницами, обменивали на деньги или замуж выдавали. Девушки рожали детей и уже не хотели возвращаться. Поэтому я полукровка.

– То есть – полукровка?

– Наполовину воровка, наполовину ворованное, – сказала она. – Стреляю с двух рук.

Во тьме среди сантехнических инструментов я об этом поразмыслила.

– А сейчас она где? Моя мать?

– Гриф «Совершенно секретно», – сказала Ада. – Чем меньше народу знает, тем лучше.

– Она вот так запросто ушла и бросила меня?

– Она вляпалась по самые уши, – сказала Ада. – Тебе повезло, что ты жива. Ей тоже повезло – на нее покушались дважды, и это только те разы, про которые мы знаем. Так и не забыли ей, что она их обхитрила с Младеницей Николь.

– А мой отец?

– Та же петрушка. В глубоком подполье, наружу смотрит через перископ.

– Она меня, наверное, не помнит, – меланхолически сказала я. – Ей похер.

– Кому что похер, судить не нам, – ответила Ада. – Она к тебе не приближалась для твоего же блага. Не хотела ставить тебя под удар. Но следила за тобой – ну, как могла, с учетом обстоятельств.

Это было приятно, но моя злость пока что была мне дорога.

– Как? Она к нам приходила?

– Нет, – сказала Ада. – Она бы не рискнула. Но Мелани с Нилом посылали ей твои фотографии.

– Они меня никогда не фотографировали, – сказала я. – У них пунктик был – никаких фотографий.

– Они тебя постоянно фотографировали, – сказала Ада. – Ночью. Когда ты спала.

Жуть какая – о чем я ей и сказала.

– Жуть жути рознь, – ответила Ада.

– И они посылали фотографии ей? Как? Раз все такое секретное, они не боялись, что…

– С курьером, – сказала Ада.

– Эти курьерские службы – они же как решето, все знают.

– Я не сказала «с курьерской службой». Я сказала «с курьером».

Я еще поразмыслила.

– А, – сказала я затем. – Это ты ей передавала?

– Не передавала – не из рук в руки. Но переправляла. Твоей матери они ужасно нравились, – сказала она. – Матери любят фотографии своих детей. Она смотрела, а потом сжигала, чтоб Галааду не достались.

Прошел где-то, может, час, и мы приехали в оптовый магазин ковров в Этобико. На вывеске был нарисован ковер-самолет, а назывался магазин «Коврык».

С фасада «Коврык» был настоящим ковровым оптовиком, с шоурумом и кучей ковров на виду, а на задах, за складом, была тесная комната, и там полдюжины закутков по бокам. Кое-где в закутках лежали спальники или одеяла. В одном спал на спине мужчина в боксерах.

Была центральная зона – какие-то столы, и кресла, и компьютеры, и помятый диван у стены. На стенах карты – Северная Америка, Новая Англия, Калифорния. Пара других мужчин и три женщины сидели за компьютерами – все одеты как люди, которые летом на улицах латте со льдом пьют. Они глянули на нас и вернулись к своим делам.

На диване сидел Элайджа. Он встал, подошел, спросил, как я. Я сказала, что нормально и нельзя ли мне попить, пожалуйста, потому что внезапно пить захотелось ужасно.

Ада сказала:

– Мы давно не ели. Я схожу.

– Вы обе сидите здесь, – сказал Гарт. И ушел обратно к коврам.

– Тут тебя никто не знает, кроме Гарта, – понизив голос, пояснил Элайджа. – Они не знают, что ты Младеница Николь.

– Пусть и дальше не знают, – сказала Ада. – Волю дай говоруну – корабли пойдут ко дну.

Гарт принес нам бумажный пакет с какими-то пожухшими сэндвичами в круассанах и четыре гнусных кофе в бумажных стаканчиках. Мы ушли в закуток, сели в потертые офисные кресла, Элайджа включил маленький телевизор – там стоял телевизор, – и мы, пока ели, смотрели новости.

«Борзая модница» в новостях по-прежнему была, но так никого и не задержали. Один эксперт во всем винил террористов – ничего путного не сказал, короче, террористов-то много разных. Другой говорил, что это «внешние агенты». Канадское правительство заявляло, что разрабатывает все линии, а Ада сказала, что их любимая линия – мусорное ведро. Галаад сделал официальное заявление – мол, он о бомбе ни сном ни духом. Перед галаадским консульством в Торонто прошла акция протеста, но народу явилось немного: Нил и Мелани не были знамениты и не занимались политикой.

Я не знала, печалиться или злиться. Убийство Нила и Мелани злило меня, и злили воспоминания обо всем хорошем, что они сделали при жизни. Однако то, что должно было злить – например, почему Галааду все это сходит с рук, – меня только печалило.

В новостях опять всплыла Тетка Адрианна – миссионерка, Жемчужная Дева, которую нашли повешенной на дверной ручке в квартире многоэтажного дома. Самоубийство исключено, утверждала полиция, – похоже, имело место преступление. Посольство Галаада в Оттаве выступило с официальной нотой: это убийство совершили террористы из организации «Мой день», а канадские власти их покрывают, и пора уже извести этот противозаконный «Мой день» под корень и отдать под суд.

О том, что я пропала, в новостях ничего не сказали. «А школа не должна была сообщить куда надо?» – удивилась я.

– Элайджа все устроил, – пояснила Ада. – Он кое-кого в школе знает – мы тебя потому туда и записали. Чтоб ты особо не мелькала. Так оно было безопаснее.

В ту ночь я спала в одежде на матрасе. Утром Элайджа созвал нас четверых на совещание.

– Все могло быть и получше, – сказал он. – Видимо, скоро надо отсюда выметаться. Галаад давит на канадские власти, требует облавы на «Мой день». У Галаада больше армия, и им бы только палить.

– Канадцы эти – антилопы гну, – сказала Ада. – Им лишь бы прогнуться.

– Все хуже: у нас есть данные, что в следующий раз Галаад проводит спецоперацию в «Коврыке».

– Это мы откуда знаем?

– От нашего источника, – сказал Элайджа, – но это мы получили до ограбления «Модницы». Связь с источником потеряна, почти со всеми нашими спасателями в Галааде тоже. Что с ними, мы не знаем.

– Ну и куда ее девать? – Гарт кивнул на меня. – Чтоб не достали?

– Может, к матери? – предложила я. – Вы говорите, ее пытались убить и не убили, то есть она в безопасности – во всяком случае, ей безопаснее, чем здесь. Я могу туда.

– Для нее «безопаснее» – это вопрос времени, – сказал Элайджа.

– Может, в другую страну?

– Пару лет назад мы бы тебя вывезли через Сен-Пьер, – ответил он, – но французы его закрыли. А после бунтов беженцев в Англию ходу нет, в Италии то же самое, и в Германии, и в мелких европейских странах. Ссориться с Галаадом никому неохота. Не говоря уж о том, что и местные там в ярости – настроения-то в обществе какие. Даже Новая Зеландия захлопнула двери.

– Некоторые говорят, что всегда рады беженкам из Галаада, но почти везде ты не протянешь и дня – мигом в секс-рабство продадут, – сказала Ада. – Про Южную Америку и думать нечего, там диктатор на диктаторе. До Калифорнии поди доберись – война же идет, а Республика Техас психует. Они с Галаадом довоевались до перемирия, но вторжения не хотят. Стараются не провоцировать.

– То есть можно и сдаться, потому что меня рано или поздно все равно убьют?

На самом деле я так не думала, но ощущение в тот момент было такое.

– Да нет, – сказала Ада. – Тебя они убивать не хотят.

– Убийство Младеницы Николь сильно подмочит им репутацию. Тебя перевезут в Галаад, живую и довольную, – сказал Элайджа. – Хотя у нас больше нет способов узнать, чего они там хотят.

Я подумала еще.

– А раньше был?

– Наш источник в Галааде, – сказала Ада.

– Вам из Галаада кто-то помогал?

– Мы не знаем кто. Они нас предупреждали о рейдах, говорили, когда заблокируют маршрут, карты присылали. Информация всегда подтверждалась.

– Но про Мелани и Нила не предупредили, – сказала я.

– У них, похоже, нет полного доступа к внутренней кухне Очей, – сказал Элайджа. – То есть они не на самой верхушке пищевой цепи. Мы думаем, какой-то функционер среднего звена. Который рискует жизнью.

– С чего бы? – спросила я.

– Без понятия, но не ради денег, – сказал Элайджа.

По его словам, источник пользовался микроточками – древняя техника, до того древняя, что Галаад и не думал ее искать. Фотографируешь специальной камерой, и снимки такие маленькие, что почти невидимые: Нил читал их через устройство, встроенное в перьевую ручку. Галаад очень тщательно обыскивал всех, кто пересекал границу, но «Мой день» переправлял информацию в брошюрах Жемчужных Дев.

– Одно время работало как часы, – сказал Элайджа. – Наш источник фотографировал документы для «Моего дня» и вклеивал в брошюры про Младеницу Николь. В «Модницу» Жемчужные Девы заходили непременно – Мелани была у них в списке потенциальных неофиток, она же всегда брала брошюры. У Нила был фотоаппарат, он вклеивал ответы в те же самые брошюры, а Мелани потом возвращала их Жемчужным Девам. Им велели забирать с собой излишки, распространять потом в других странах.

– Но микроточки больше не годятся, – сказала Ада. – Нил и Мелани погибли, Галаад нашел их камеру. А теперь арестовали всех на северном маршруте в штате Нью-Йорк. Толпу квакеров, несколько контрабандистов, двух проводников. Ждем массовых повешений.

Я все больше падала духом. Все козыри у Галаада. Они убили Нила и Мелани, они выследят мою безвестную мать и тоже убьют, они сотрут с лица земли «Мой день». Они как-нибудь доберутся до меня, отволокут меня в Галаад, где женщины – хуже кошек домашних, а все, кого ни возьми, поехали крышей на религии.

– И что делать? – спросила я. – Такое впечатление, что тут не сделаешь ничего.

– Я как раз к тому и веду, – сказал Элайджа. – Шанс, похоже, есть. Слабая надежда, так сказать.

– Слабая надежда лучше, чем никакой, – ответила Ада.

Источник, продолжал Элайджа, обещал переправить «Моему дню» огромный пакет документов. От того, что в этом пакете, Галаад взлетит на воздух – так по крайней мере утверждал источник. Но ему – или ей – не хватило времени собрать этот пакет до того, как «Борзую модницу» разграбили и связь оборвалась.

Источник, однако, составил запасной план, которым поделился с «Моим днем» несколько микроточек назад. В Галаад запросто впустят девушку, уверяющую, что Жемчужные Девы обратили ее в галаадскую веру, – не в первый раз уже. А лучше всего для передачи пакета подходит – да что там, единственная, кто устраивает источник, – Младеница Николь. Что ее местонахождение известно «Моему дню», источник нисколько не сомневался.

Источник выразился весьма недвусмысленно: не будет Младеницы Николь – не будет пакета документов; а если не будет пакета документов, Галаад останется как есть. А значит, у «Моего дня» истечет время, а смерть Нила и Мелани окажется зазря. Не говоря о жизни моей матери. Но вот если Галаад падет – тогда другое дело.

– Почему только я?

– Источник настаивал. Сказал, что у тебя больше всего шансов. Как минимум тебя не посмеют убить, если поймают. Они же из Младеницы Николь икону сотворили.

– Я не могу свалить Галаад, – сказала я. – Я просто человек как человек.

– В одиночку – само собой, нет, – сказал Элайджа. – Но ты перевезешь боеприпасы.

– Я, по-моему, не могу, – сказала я. – Я не могу обратиться. Мне ни в жизнь не поверят.

– Мы тебя обучим, – сказал Элайджа. – Молитвам и самообороне.

Все это походило на какой-то комический скетч по телику.

– Самообороне? – спросила я. – От кого?

– Вот мертвая Жемчужная Дева, да? – сказала Ада. – Она работала на наш источник.

– Ее убил не «Мой день», – прибавил Элайджа. – А другая Жемчужная Дева, ее партнерша. Видимо, у партнерши возникли подозрения насчет Младеницы Николь, а Адрианна хотела ей помешать. Видимо, случилась драка. В которой Адрианна проиграла.

– Все умирают, – сказала я. – Квакеры, Нил с Мелани, Дева эта.

– Убивать Галаад не стесняется, – сказала Ада. – Они фанатики.

Еще она сказала, что Галаад якобы всей душой за праведную набожную жизнь, но фанатики способны верить, будто можно жить праведно, а между тем убивать людей. Фанатики считают, это праведно, убивать людей – ну или определенных людей. Это все я знала – фанатиков мы проходили в школе.

Как-то так вышло, что я согласилась поехать в Галаад, не сказав «да». Сказала я, что подумаю, а наутро все вели себя так, будто я согласилась, и Элайджа говорил, что я такая храбрая, все зависит от меня, я подарю надежду множеству закабаленных людей; короче, отступать было поздно. И вдобавок я считала, что обязана Нилу, и Мелани, и другим мертвым. Раз этому так называемому источнику подавай меня и больше никого, значит, надо попытаться.

Ада и Элайджа сказали, что хотят подготовить меня как можно лучше, а то времени мало. В одном закутке они устроили спортзальчик с боксерским мешком, скакалкой и медболом. За это обучение отвечал Гарт. Поначалу он со мной особо не разговаривал, только про то, чем мы занимаемся: прыгаем, боксируем, перебрасываемся мячом. Но со временем слегка оттаял. Сказал, что он из Республики Техас. На заре Галаада они там провозгласили независимость, и Галаад обиделся; случилась война, война закончилась ничьей и проведением новой границы.

Поэтому сейчас Техас официально нейтральный, а любые действия его граждан против Галаада незаконны. Канада, конечно, тоже нейтральная, но у Канады нейтралитет безалабернее. Безалабернее – это он так сказал, не я, и я оскорбилась, но потом он сказал, что безалаберность Канады – это хорошо. Поэтому он с друзьями смог приехать в Канаду и вступить в Линкольновскую бригаду «Моего дня» – там все иностранные борцы за свободу. В войне Галаада с Техасом Гарт не участвовал, был еще маленький, всего семь. Но два его старших брата погибли на этой войне, а двоюродного взяли в плен, увезли в Галаад, и с тех пор о нем ни слуху ни духу.

Я складывала в уме, вычисляла, сколько же ему лет. Старше меня, но ненамного. А вдруг я ему не просто задание? О чем я вообще думаю? Надо сосредоточиться – у меня тут дело.

Поначалу я тренировалась дважды в день по два часа – развивала выносливость. Гарт говорил, что я в неплохой форме, и это правда, мне же удавалась физкультура в школе – было это, впрочем, как будто давным-давно. Потом он показывал мне блоки и удары: как коленом заехать человеку в пах и еще удар «стоп-сердце» – складываешь кулак, большой палец поверх вторых костяшек среднего и указательного, рука прямая. Это мы много отрабатывали: если есть шанс, бей первой, говорил Гарт, потому что тогда на твоей стороне внезапность.

– Ударь, – говорил он. А потом отметал мою руку и бил меня в живот – не сильно, но чувствительно. – Мускулы напрягай, – говорил он. – Тебе сильно нужен разрыв селезенки? – Если я плакала от боли или от досады, он не сопереживал – он брезгливо морщился. – Ты хочешь научиться или нет? – говорил он.

Ада принесла пластмассовую кукольную голову с гелевыми глазами, и Гарт учил меня, как проткнуть человеку глаза: но от перспективы большими пальцами сплющивать глазные яблоки я содрогалась. Все равно что босыми ногами червяков топтать.

– Блин. Им же больно будет, – сказала я. – Пальцами в глаза.

– Так им и должно быть больно, – сказал Гарт. – Надо хотеть сделать им больно. Они захотят сделать больно тебе, можешь даже не сомневаться.

– Мерзость, – сказала я Гарту, когда он велел потренироваться тыкать в глаза пальцами.

Я очень ясно воображала эти глаза. Как очищенные виноградины.

– Нам тут провести семинар – обсудить, должна ли ты погибнуть? – спросила Ада, наблюдавшая за тренировкой. – Это ненастоящая голова. Давай, тычь!

– Фу-у.

– «Фу-у» мир не изменит. Пачкай руки. Будь сильнее, будь наглее. Давай еще раз. Вот так.

Она-то ничего не смущалась.

– Не сдавайся. У тебя есть потенциал, – сказал Гарт.

– Вот спасибо-то, – сказала я.

Тон у меня был саркастический, но говорила я всерьез: я правда хотела, чтоб он верил в мой потенциал. Я в него влюбилась – безнадежно, по-щенячьи. Но, сколько ни фантазируй, реалист в моей голове не видел для нас никакого будущего. Я уеду в Галаад, и, скорее всего, с Гартом мы больше никогда не встретимся.

– Как дела? – спрашивала его Ада каждый день после тренировки.

– Лучше.

– Пальцами убивает?

– Старается.

Еще меня учили молиться. Этим занималась Ада. У нее, по-моему, выходило неплохо. А вот я была безнадежна.

– Ты откуда все это знаешь? – спросила я.

– Там, где я росла, это все знали, – сказала она.

– Это где?

– В Галааде. До того как он стал Галаадом. Я поняла, что дело дрянь, и вовремя смылась. Многие мои знакомые не успели.

– Ты поэтому работаешь с «Моим днем»? – спросила я. – Это личное?

– Все на свете личное, если вникать.

– А Элайджа? У него тоже личное?

– Он преподавал на юрфаке, – сказала она. – Был в списках. Его предупредили. Он перешел границу – с собой ничего не взял, только то, во что был одет. Давай заново. «Отче наш, иже еси на небесах, прости мне грехи мои и благослови…» Хватит, пожалуйста, хихикать.

– Извини. Нил всегда говорил, что Бог – это воображаемый друг, с тем же успехом, блядь, можно верить в Зубную Фею. Он, правда, не говорил «блядь».

– Давай-ка посерьезнее, – сказала Ада, – потому что Галаад не шутки шутит. И еще: отставить материться.

– Да я почти и не матерюсь, – сказала я.

Дальше, объяснили мне, я должна одеться бездомной и пойти попрошайничать туда, где меня заметят Жемчужные Девы. Пусть они со мной заговорят и убедят пойти с ними.

– Откуда вы знаете, что они захотят меня взять? – спросила я.

– Вероятность высока, – ответил Гарт. – У них такая работа.

– Я не могу быть бездомной – я не знаю, как себя вести.

– Веди себя естественно, – сказала Ада.

– Другие бездомные увидят, что я фуфло, – а вдруг они спросят, откуда я такая явилась, где мои родители? И что я им скажу?

– Гарт пойдет с тобой. Скажет, что ты неразговорчивая, потому что травмирована, – ответила Ада. – Скажет, что тебя дома били. Это любому понятно.

Я представила, как меня бьют Мелани и Нил, – какой-то бред сивой кобылы.

– А если я им не понравлюсь? Другим бездомным?

– И что? – сказала Ада. – Обидно-досадно. Не всем на свете ты будешь нравиться.

Обидно-досадно. Откуда она берет эти свои словечки?

– Но они же бывают… ну, преступниками?

– Барыжат, ширяются, пьют, – сказала Ада. – Полный набор. Но Гарт за тобой последит. Скажет, что он твой парень, разрулит, если кто прицепится. Будет рядом, пока тебя Жемчужные Девы не подберут.

– Это сколько? – спросила я.

– По моим прикидкам, недолго, – ответила Ада. – Когда Жемчужные Девы тебя снимут, Гарт с тобой пойти не сможет. Но это ничего, они тебя на руках будут носить. Станешь очередной драгоценной Жемчужиной у них на ниточке.

– В Галааде-то, наверное, будет иначе, – вмешался Элайджа. – Будешь носить, что скажут, за языком следить, учить обычаи.

– Но если ты с первого дня знаешь слишком много, – прибавила Ада, – они заподозрят, что мы тебя инструктировали. Тут нужен тонкий баланс.

Я поразмыслила. Хватит ли мне мозгов?

– А вдруг я не справлюсь?

– В любой непонятной ситуации прикидывайся тупой, – посоветовала Ада.

– А вы раньше засылали подложных неофиток?

– Пару раз, – ответил Элайджа. – С разными результатами. Но у них не было защиты, а у тебя будет.

– В смысле источник этот?

Источник – как я ни напрягалась, на ум приходил только человек с пакетом на голове. Кто он? Чем больше мне про этот источник рассказывали, тем страннее получалась картинка.

– Это все домыслы, конечно, но мы думаем, это кто-то из Теток, – сказала Ада.

Про Теток «Мой день» знал мало: Тетки не появлялись в новостях, даже в галаадских – отдавали приказы, писали законы и выступали на публике Командоры. Тетки работали за кулисами. Вот и все, что нам говорили про них в школе.

– Говорят, они очень могущественные, – сказал Элайджа. – Но это все слухи. Подробностей мы особо не знаем.

У Ады были портреты, но мало. Тетка Лидия, Тетка Элизабет, Тетка Видала, Тетка Хелена – так называемые Основательницы.

– Стая злобных гарпий, – прокомментировала Ада.

– Прекрасно-то как, – сказала я. – Вот уж я повеселюсь.

Гарт сказал, что, когда пойдем на улицу, надо его слушаться, потому что в законах улицы тут разбирается он. Я же не хочу, чтоб люди из-за меня с ним дрались, поэтому не стоит говорить, к примеру: «А в прошлом году кто был твоей рабыней?» и «Ты мне не начальник».

– Я такого не говорила лет с восьми, – сказала я.

– И то и другое ты говорила вчера, – возразил Гарт.

И возьми себе другое имя, сказал он. Лили, возможно, ищут, а быть Николь нельзя никак. И я сказала, что буду Агатой. Хотелось что-нибудь потверже западного лилейного цветочка.

– Источник говорит, ей нужна татуировка на левом предплечье, – сказала Ада. – Всю дорогу непременное условие, обсуждению не подлежит.

Я выпрашивала татуировку, когда мне было тринадцать, но Нил и Мелани решительно противились.

– Клево, но зачем? – спросила я. – В Галааде рук не оголяют, кто увидит-то?

– Мы думаем, это для Жемчужных Дев, – сказала Ада. – Чтоб они тебя подобрали. Им велят специально обращать внимание.

– А они будут про меня знать? Что я Николь?

– Они просто выполнят приказ. Не спрашивай, не говори.

– И что мне набить? Бабочку? – Это была шутка, но никто не засмеялся.

– Источник сказал, выглядеть должно так, – ответила Ада. И нарисовала:

– Мне нельзя такое на руку, – сказала я. – Это неправильно.

– Какое лицемерие. – Нил был бы в шоке.

– Тебе, может, и неправильно, – сказала Ада. – Но правильно для дела.

Ада привела женщину, которая знала, как набивать татуировки и как переодеть меня в бездомную. У нее были салатовые волосы, и первым делом она покрасила меня тем же оттенком. Я порадовалась: по-моему, я смахивала на какого-то грозного аватара из видеоигр.

– Начало неплохое, – сказала Ада, оглядев результат.

Татуировка была не просто татуировка, а шрамирование – выпуклые буквы. Боль адская. Но я делала вид, будто мне не больно – хотела показать Гарту, что готова ко всему.

Среди ночи меня посетила неприятная мысль. А вдруг источник – просто приманка, нарочно, чтобы обмануть «Мой день»? Вдруг нет никакого пакета важных документов? Или вдруг источник против нас? Вдруг вся эта история – ловушка, хитрость, чтоб заманить меня в Галаад? Я туда попаду, а назад меня не выпустят. Начнутся марши с флагами, хоры и молитвы, огромные митинги, как по телевизору, и я буду главным экспонатом. Младеница Николь вернулась на родину, аллилуйя. Улыбнитесь, вас снимает галаадское телевидение.

Утром, поглощая на завтрак жирное и жареное, я поделилась этим страхом с Адой, Элайджей и Гартом.

– Мы имеем в виду такую возможность, – сказал Элайджа. – Ставки высоки.

– Ставки высоки всякий раз, когда ты просыпаешься поутру, – сказала Ада.

– Тут ставки повыше, – сказал Элайджа.

– Я ставлю на тебя, – сказал Гарт. – Если победишь, будет круто.