X
Весенняя зелень

Теперь я опишу подготовку к моему бракосочетанию, поскольку тут интересовались, каким образом подобные вещи устраиваются в Галааде. Жизнь моя повернулась так, что мне выпала возможность наблюдать процесс заключения брака с обеих сторон – и со стороны невесты, которую готовят, и со стороны Теток, ответственных за подготовку.

Уговор о моей свадьбе был стандартный. Формально на возможные варианты влияли темпераменты обеих сторон, а также их положение в галаадском обществе. Но в каждом случае подлинная цель была одна: всех девочек – из хороших семей, а также из менее привилегированных – надлежало выдавать замуж рано, пока не произойдет случайная встреча с неподходящим мужчиной, которая приведет к тому, что прежде называлось влюбленностью, или, того хуже, к потере невинности. Этого последнего позора следовало избегать любой ценой – последствия могли быть суровые. Смерть через побиение камнями – судьба, которой никто своим детям не желал, а на репутации семьи могло остаться практически несмываемое пятно.

Как-то вечером Пола позвала меня в гостиную – послала Розу выковырять меня из моей ракушки, как она выразилась, – и поставила перед собой. Я встала, куда велели, – в ослушании не было толку. В гостиной сидели также Командор Кайл и Тетка Видала. И еще одна Тетка – я ее впервые видела, – которую мне представили как Тетку Габбану. Я сказала, что приятно познакомиться, но, наверное, у меня получилось угрюмо, потому что Пола заметила:

– Понимаете, о чем я?

– Возраст такой, – сказала Тетка Габбана. – Даже милые и послушные девочки через это проходят.

– Она, безусловно, достаточно взрослая, – сказала Тетка Видала. – Чему могли, мы ее уже научили. Они, если застревают в школе, становятся неуправляемыми.

– Она правда женщина? – спросила Тетка Габбана, впившись в меня взглядом.

– Конечно, – сказала Пола.

– Там ничего не подложено? – спросила Тетка Габбана, кивнув на мою грудь.

– Разумеется, нет! – сказала Пола.

– Вы удивитесь, на какие ухищрения идут некоторые семьи. Бедра у нее хорошие, широкие, таз не узкий. Покажи зубы, Агнес.

Это как сделать? Открыть рот пошире, как у стоматолога? Пола заметила мою растерянность.

– Улыбнись, – сказала она. – Для разнообразия.

Я растянула рот гримасой.

– Идеальные зубы, – сказала Тетка Габбана. – Очень здоровые. Что ж, мы начнем искать.

– Только в командорских семьях, – сказала Пола. – Не ниже.

– Это само собой, – сказала Тетка Габбана.

Она делала пометки на планшете. Я благоговейно наблюдала, как она двигает пальцами с карандашом. Что за могущественные символы наносит она на листок бумаги?

– Она еще маловата, – сказал Командор Кайл, которого я больше не считала отцом. – Пожалуй.

Впервые за долгие-долгие месяцы я была ему благодарна.

– Тринадцать лет – не маленькая. Все очень по-разному, – сказала Тетка Габбана. – Подходящая пара творит прямо-таки чудеса. Они мигом остепеняются. – Она встала. – Не переживай, Агнес, – сказала она мне. – У тебя будет выбор минимум из трех кандидатов. Они почтут это за честь, – сказала она Командору Кайлу.

– Если вам еще что-то нужно, сообщите, – любезно промолвила Пола. – И давайте поспешим.

– Ясно, – сказала Тетка Габбана. – Когда будут достигнуты удовлетворительные результаты, Ардуа-холл получит пожертвование, как обычно?

– Разумеется, – сказала Пола. – Мы будем молиться о вашем успехе. Да обверзнет Господь.

– Пред Его Очами, – ответила Тетка Габбана.

Обе Тетки ушли, обменявшись улыбками и кивками с моими неродителями.

– Можешь идти, Агнес, – сказала Пола. – Мы будем держать тебя в курсе. Вступать в благословенную зрелость замужества женщина должна крайне осмотрительно, и мы с твоим отцом осмотрительно примем все меры. Ты – девочка очень привилегированная. Надеюсь, ты это ценишь.

И она наградила меня злорадной ухмылочкой: сама понимала, что несет чушь. На самом деле я была неудобным наростом, от которого надлежало избавиться социально допустимым способом.

Я вернулась к себе. Надо было это предвидеть: такие вещи случались с девочками немногим старше меня. Девочка ходила-ходила в школу, а в один прекрасный день не приходила: Тетки не любили суматохи и слезливых прощальных сантиментов. Потом были слухи о помолвке, потом о свадьбе. Нас на эти свадьбы никогда не пускали, даже если девочка была нашей близкой подругой. Когда тебя готовят к браку, из прошлой жизни выпадаешь. В следующий раз появляешься на глаза в благородном голубом платье Жены, и незамужние девушки должны пропускать тебя в двери.

Такова отныне будет моя реальность. Меня исторгнут из собственного дома – из дома Тавифы, из дома Циллы, и Веры, и Розы, – поскольку Поле я уже поперек горла.

– Сегодня в школу не пойдешь, – как-то утром сказала Пола, и на этом все.

Потом неделю не происходило ничего, я только хандрила и психовала, но промыслы эти, поскольку предавалась я им в спальне одна, ничегошеньки не меняли.

Полагалось занимать себя, заканчивая ненавистную мелкую гладь – трудилась я над вазой с фруктами, потом этой вышивкой можно было обтянуть пуфик, и работа предназначалась моему будущему мужу, кем бы он ни был. В уголке квадратного полотна я вышила маленький череп – изображал он череп моей мачехи Полы, но, если бы кто спросил, я планировала сказать, что это memento mori, напоминание о том, что всем нам однажды предстоит умереть.

Едва ли у кого нашлись бы возражения – тема благочестивая, такие черепа выбивали на могильных камнях старого церковного кладбища возле школы. Нам туда ходить не полагалось, только если на похороны: еще на камнях были выбиты имена усопших, что могло привести к чтению, а чтение, в свою очередь, – к разврату. Чтение – это не для девочек: противостоять могуществу чтения хватало сил только мужчинам и, разумеется, Теткам, потому что они не такие, как мы.

Я уже задумывалась, как женщина превращается в Тетку. Тетка Эсте один раз обмолвилась, что у тебя должно быть призвание – тогда поймешь, что Господь хочет, чтобы ты помогала всем женщинам, не только одной семье; но откуда Тетки это призвание берут? Откуда черпают силу? У них особенные мозги, не женские и не мужские? А они под своими одеяниями вообще женщины? Может, они переодетые мужчины? Даже заподозрить такое было немыслимо, но если да – какой позор! Я воображала, как смотрелись бы Тетки, если переодеть их всех в розовое.

На третий день моего безделья Пола велела Марфам принести ко мне в комнату картонные коробки. «Пора убрать детские игрушки», – сказала она. Мои пожитки отправятся на хранение, так как очень скоро я уеду отсюда насовсем. А потом, когда я стану распоряжаться в новом доме, я решу, что из этого можно пожертвовать бедным. Менее привилегированная девочка из Эконосемьи очень обрадуется, к примеру, моему старому кукольному дому, он, конечно, не лучшего качества и обветшал, но чуть-чуть его подкрасить – и будет как новенький.

Кукольный дом стоял у меня под окном много лет. В нем еще витали счастливые часы, что я проводила с Тавифой. Кукла-Жена сидела за обеденным столом; маленькие девочки хорошо себя вели; Марфы в кухне пекли хлеб; Командор был надежно заперт у себя в кабинете. Когда Пола ушла, я выудила куклу-Жену из кресла и запульнула через всю комнату.

Дальше Тетка Габбана привела, как выражалась Пола, гардеробный отряд: считалось, будто сама я не в состоянии выбрать, что мне носить до самой свадьбы, а главное – на свадьбе. Вы поймите, я не была полноправным человеком – я принадлежала к привилегированному классу, но была всего лишь девочкой, которую вот-вот скуют брачными узами. Брачные узы – слова глухо, металлически побрякивали, точно захлопывалась железная дверь узилища.

Тетки из гардеробного отряда отвечали за, так сказать, декорации и реквизит: костюмы, угощение, украшения. Ни одна не обладала командирскими задатками, отчего им и поручили эту сравнительно черную работу; и хотя все Тетки занимали высокое положение, Пола, командирскими задатками наделенная щедро, Тетками из свадебной бригады успешно – в определенных пределах – командовала.

Вчетвером – Пола тоже – они явились ко мне в спальню, где я, наконец домучив вышивку для пуфика, как могла, развлекала себя игрой в «косынку».

Моя карточная колода была повсеместно распространена в Галааде, но на случай, если внешнему миру она неизвестна, я опишу. Естественно, на тузах, королях, королевах и валетах не было букв, а на младших картах – цифр. Тузы – большие Очи, которые выглядывали из облака. Короли были одеты в Командорские мундиры, королевы были Жены, валеты – Тетки. Фигуры – самые сильные карты. С мастями так: пики – Ангелы, трефы – Хранители, бубны – Марфы, червы – Служанки. У каждой фигуры – кайма из маленьких фигурок: на карте Жены Ангелов – голубая Жена с каймой из маленьких Ангелов в черном, а у Командора Служанок – кайма из крохотных Служанок.

Позднее, получив доступ к библиотеке Ардуа-холла, я эти карты изучала. В стародавние исторические времена червы были чашами. Может, поэтому Служанки – червы: они – драгоценные сосуды.

Три гардеробные Тетки вошли ко мне. Пола сказала:

– Убери игру и встань, пожалуйста, Агнес, – наилюбезнейшим тоном – тоном, который я сильнее всего не любила, поскольку знала, до чего он лжив.

Я подчинилась, и мне представили трех Теток: Тетку Лорну, щекастую и улыбчивую; Тетку Сару Ли, сутулую и немногословную; и Тетку Бетти, смятенную и покаянную.

– Они пришли на примерку, – сказала Пола.

– Что? – переспросила я.

Меня никогда ни о чем не предупреждали: не видели нужды.

– Не надо говорить «что?», надо говорить «прошу прощения?», – сказала Пола. – На примерку одежды, которую ты будешь носить на свои Добрачные Подготовительные Курсы.

Пола велела мне снять розовую школьную форму, которую я носила по-прежнему, потому что другой одежды у меня не было, только белое платье для церкви. Я стояла посреди комнаты в нижней юбке. Было не холодно, но по коже бегали мурашки – на меня смотрели, меня оценивали. Тетка Лорна сняла мерки, а Тетка Бетти записала их в тетрадку. Я внимательно наблюдала: я всегда наблюдала за Тетками, когда они записывали тайные послания самим себе.

Затем мне сказали снова надеть форму, что я и сделала.

Имела место дискуссия о том, нужно ли мне новое нижнее белье на переходный период. Тетка Лорна считала, что это было бы мило, но Пола сказала, что незачем, период будет короткий, а то белье, что у меня есть, мне пока не мало. Пола выиграла.

Затем три Тетки ушли. Вернулись спустя несколько дней с двумя платьями – одно на весну и лето, другое на осень и зиму. В зеленых тонах: весенняя яркая зелень с белой отделкой – каймы на кармане, воротничок – на весну и лето, и весенняя яркая зелень с темно-зеленой отделкой на осень и зиму. Я видела сверстниц в таких платьях и знала, что это означает: весенняя зелень – это свежая листва, то есть девушка готова к замужеству. Эконосемьям, правда, такой роскоши не дозволялось.

Одежда, которую принесли Тетки, была поношенная, но не заношенная, потому что никто не носил зеленое подолгу. Платья перешили под мой размер. Подолы – пять дюймов выше лодыжек, рукава до запястий, свободные талии, высокие воротники. К каждому платью прилагалась шляпка в тон, с полями и лентой. Эти наряды я ненавидела, хотя и умеренно: во что-то одеваться надо, а могло быть и хуже. Я черпала надежду в том, что одежда была на все сезоны: может быть, я протяну всю осень и всю зиму и мне так и не придется выходить замуж.

Мои старые розовые и сливовые платья забрали – почистят и отдадут младшим девочкам. Галаад воевал – мы не любили разбрасываться вещами.

Обзаведшись зеленым гардеробом, я пошла в новую школу – Добрачную Подготовительную Школу «Жемчуга» для девушек из хороших семей, которые учились замужеству. Девиз школы – из Библии: «Кто найдет добродетельную жену? цена ее выше жемчугов».

В школе тоже преподавали Тетки, но они, хотя и носили те же унылые одеяния, смотрелись как-то элегантнее. Предполагалось, что они научат нас играть роль хозяек в домах высокопоставленных мужей. «Играть роль» я здесь употребляю в двояком смысле: нам предстояло быть актрисами на сцене наших будущих жилищ.

Со мной в классе оказались Сонамит и Бекка: ученицы Школы Видалы часто переходили в «Жемчуга». С последней нашей встречи прошло не так уж много времени, но обе как будто сильно повзрослели. Сонамит закручивала темные косы вокруг головы и выщипывала брови. Красавицей ее не назовешь, но живости она не растеряла. Хочу отметить, что Жены слово живость произносили неодобрительно: оно означало нахальство.

Сонамит говорила, что ей не терпится замуж. Более того, ни о чем больше она говорить и не могла – каких ей подбирают мужей, да каких она предпочитает, да как она ждет не дождется. Она хотела вдовца лет сорока, чтоб он не очень-то любил свою первую Жену, и не имел детей, и занимал высокий пост, и был красивый. Она не хотела какого-нибудь молодого придурка, у которого еще не было секса, потому что выйдет неловко – а вдруг он не знает, куда совать свой болт? У Сонамит и раньше язык был без костей, а теперь и вовсе. Вероятно, эти новые грубые выражения она подхватила у какой-нибудь Марфы.

Бекка еще сильнее похудела. Каре-зеленые глаза, и без того огромные, казались еще больше. Бекка говорила, она рада, что мы в одном классе, но не рада, что она вообще в этом классе очутилась. Она просила, умоляла родных пока не выдавать ее замуж – она слишком молода, она не готова, – но они получили очень хорошее предложение: старший мальчик Сына Иакова, Командора, сам скоро станет Командором. Мать велела Бекке не дурить, Бекка больше никогда не получит такого предложения, а если не согласится, чем она будет старше, тем предложения будут хуже. Если к восемнадцати останется незамужней, будет считаться пересохшей речкой, Командоров ей тогда не светит, повезет, если получит хотя бы Хранителя. Ее отец, стоматолог доктор Гроув, говорил, мол, это редкость, когда Командор рассматривает девушку столь низкого положения, отказ его оскорбит, Бекка что, намерена уничтожить отца?

– Но я не хочу! – рыдала она, когда Тетка Лиз выходила из класса. – Какой-то мужчина будет по тебе ползать, как… как червяки! Меня от этого тошнит!

Она не сказала, что ее стошнит, отметила я, – она сказала, что уже тошнит. Что с ней случилось? Что-то позорное, о чем ей нельзя говорить? Я вспомнила, как Бекка расплакалась над историей Наложницы, Разрезанной на Двенадцать Частей. Но не хотелось расспрашивать: подойдешь слишком близко – и чужой позор запятнает и тебя.

– Да это не очень больно, – сказала Сонамит, – и ты подумай, сколько у тебя всего будет! Свой дом, своя машина, и Хранители, и свои Марфы! А если не сможешь родить ребеночка, тебе дадут Служанок – сколько надо, столько и дадут!

– Мне не надо машин, и Марф, и даже Служанок, – сказала Бекка. – Это кошмар. Мокро.

– То есть? – засмеялась Сонамит. – В смысле языками? Не хуже, чем с собаками!

– Гораздо хуже! – сказала Бекка. – Собаки хотят дружить.

Я о своих чувствах по поводу брака не проронила ни слова. Я не могла поделиться историей про визит к стоматологу доктору Гроуву: он по-прежнему Беккин отец, а Бекка – моя подруга. И вдобавок у меня все это вызвало скорее брезгливость и омерзение, а в сравнении с искренним ужасом Бекки это как бы мелочи. Бекка всерьез считала, что брак ее уничтожит. Ее раздавят, ее обнулят, она растает, как снег, и в итоге от нее ничегошеньки не останется.

Наедине, без Сонамит, я спросила Бекку, отчего ей не поможет мать. Бекка в слезы: мать – не настоящая ее мать, это Бекка узнала от их Марфы. Это позор, но ее настоящая мать была Служанкой. «Как у тебя, Агнес», – сказала Бекка. Ее официальная мать использовала это обстоятельство против Бекки: мол, чего она так боится секса с мужчиной – вот ее мать, эту шлюху, Служанку, секс не смущал. Даже наоборот!

Тут я обняла ее и сказала, что все понимаю.

Тетка Лиз должна была учить нас манерам и обычаям: какой вилкой пользоваться, как наливать чай, как по-доброму, но твердо обращаться с Марфами и как избегать эмоциональных затруднений со Служанкой, если выяснится, что нам нужна Служанка. У всех в Галааде было свое место, все служили по-своему и пред Богом все были равны, но все наделены разными дарами, говорила Тетка Лиз. Если разные дары перепутываются и каждая пытается быть всем на свете, получаются только хаос и пагуба. Никто не ждет, что корова станет птичкой!

Тетка Лиз учила нас азам садоводства, в основном разведению роз, считалось, что такое хобби приличествует Женам, и как оценить качество пищи, которую нам приготовили и подали на стол. В наше время общенационального дефицита важно не транжирить и не портить продукты, целиком использовать их потенциал. Животные умерли ради нас, напоминала нам Тетка Лиз, и растения тоже, добродетельно прибавляла она. Мы должны быть благодарны за это и за Господне изобилие. Равно неуважительно – можно даже сказать, греховно – по отношению к Божественному Провидению и глумиться над пищей, дурно ее стряпая, и выбрасывать ее несъеденной.

И мы учились, как готовить яйца-пашот, и какой температуры должен быть киш при подаче на стол, и в чем разница между супом-пюре и потажем. Не могу сказать, что сейчас многое помню из этих уроков: проверить их практикой мне так и не довелось.

Вместе с нами Тетка Лиз повторяла молитвы, которые уместно читать перед едой. Молитвы будут читать наши мужья, когда они дома, поскольку они главы семей, но когда мужья в отсутствии – что будет происходить часто, поскольку мужья будут работать допоздна, и за опоздания их ни в коем случае нельзя корить, – тогда эти молитвы придется читать нам от имени наших многочисленных, как надеялась Тетка Лиз, потомков. Тут она выдавала скупую улыбочку.

В голове у меня крутилась выдуманная молитва, которой мы с Сонамит развлекали себя в Школе Видалы, когда были лучшими подругами:

Наши хиханьки затихли в далекой дали. Сколь ужасно мы себя ведем, считали мы тогда! Сколь безвинными и бесплодными виделись мне эти крохотные бунты теперь, когда я готовилась к замужеству.

Тянулось лето; Тетка Лиз обучила нас основам отделки интерьеров, хотя в вопросах стиля последнее слово будет, конечно, оставаться за нашими мужьями. Затем Тетка Лиз приступила к искусству составления букетов – в японском стиле и во французском.

Когда мы добрались до французского стиля, Бекка совсем пала духом. Ее свадьбу спланировали на ноябрь. Мужчина, которого ей выбрали, впервые навестил ее родных. Его приняли в гостиной, где он светски беседовал с Беккиным отцом, а сама Бекка сидела молча – таковы правила этикета, от меня будут ждать того же, – и Бекка сказала, что он бр-р. У него прыщи, и клочковатые усики, и язык белый.

Сонамит засмеялась и сказала, что это, наверное, зубная паста, он, видимо, почистил зубы перед приходом, потому что хотел произвести хорошее впечатление, это же так мило? Но Бекка сказала, что лучше бы она заболела, серьезно заболела, и хорошо бы не только затяжным чем-нибудь, но и заразным, потому что тогда любую свадьбу отменят.

На четвертый день букетов во французском стиле, когда мы учились ставить в симметричные классические вазы контрастирующие, но дополняющие друг друга текстуры, Бекка рубанула себе по левому запястью секатором, и ее пришлось везти в больницу. Порез оказался не смертельно глубокий, но все равно крови пролилось много. Белый нивяник уже было не спасти.

Я все видела. Не могла потом выкинуть из головы Беккину гримасу – в лице ее читалась свирепость, какой я не замечала в ней никогда, меня это сильно напугало. Словно Бекка обернулась другим человеком – словно озверела, пусть и на краткий миг. К тому времени, когда приехала «неотложка» и ее забрала, Бекка была безмятежна.

– До свидания, Агнес, – сказала она мне, но я не знала, как ответить.

– Девочка совсем незрелая, – сказала Тетка Лиз.

Она носила шиньон – весьма утонченно. Покосилась на остальных, надменно вздернув патрицианский нос.

– В отличие от вас, девочки, – прибавила она.

Сонамит просияла – она во что бы то ни стало намеревалась созреть, – а я выдавила улыбочку. Похоже, я училась играть свою роль – или, вернее, играть роль актрисы. Во всяком случае, играть роль актрисы лучше прежнего.