Книга: Как выжить, если тебе 20. Руководство по успешному старту карьеры и самостоятельной жизни
Назад: ГЛАВА 1. Ответственность
Дальше: ГЛАВА 3. Как построить карьеру и скопить личностный капитал
Глава 2

Из Москвы в Америку и обратно. Инвестиции в возможности

Стать никем: освоение Америки

Москва 90-х — это не только ожидание нового мира и удивительное чувство единения. Это еще и пустые полки, нехватка денег, низкие зарплаты и пенсии, бандитизм, наркотики… А еще начались утечка мозгов и эмиграция.

После распада Союза и начала перехода к рыночной экономике в Академии наук моему отцу платили очень мало. Прокормить семью было практически невозможно. Но у отца оставался другой капитал — связи. И он решил его использовать и улететь в Америку. Попробовать себя в новой стране с более понятными законами… У отца началась другая жизнь, да и у нас тоже. Мне сказали, что мы едем на год и что, скорее всего, вернемся.

Спустя годы я понял, что это было не так. Улетали навсегда. Детям нельзя лгать. Даже если взрослым кажется, что они действуют во благо, ответная реакция может быть не той, на которую они рассчитывали. Дети чувствуют, когда взрослые с ними нечестны. Я тоже тогда это почувствовал. И воспринял новость о переезде без особого энтузиазма. Но в 15 лет права выбора у меня не было. Я присвоил себе это право в 16.

Первый год в стране Майкла Джордана, который был моим кумиром, показался мне адом. Дети в подростковом возрасте везде не очень добры, а правильней сказать, злы. Я часто выяснял отношения и дрался… Сейчас я понимаю, что наивно было ждать чего-то другого. Приезжает человек, который и по-английски толком не говорит, как считали мои новые одноклассники, однако ведет себя уверенно и даже претендует на место в школьной баскетбольной команде.

Я никак не мог вписаться в американскую подростковую жизнь. Я помнил, как всего год назад смотрел с крыши на наш Белый дом, а вокруг свистели пули. Я был совершенно взрослым. Мои же американские сверстники если и видели что-то похожее, то только по телевизору. Они мне казались маленькими и несамостоятельными, но их было много, а я один. И они меня не хотели принимать. В школе смеялись надо мной, передразнивая акцент. Несколько раз мне достаточно ясно дали понять, что здесь мне не рады и я могу отправляться обратно. Даже учителя позволяли себе нелестные высказывания в адрес страны, откуда я приехал. Было очень обидно. Со временем нападки прекратились, но в американской школе я все равно чувствовал себя не в своей тарелке. Мне очень хотелось вернуться назад.

В школе смеялись надо мной, передразнивая акцент. Несколько раз мне достаточно ясно дали понять, что здесь мне не рады и я могу отправляться обратно. Даже учителя позволяли себе нелестные высказывания в адрес страны, откуда я приехал.

Баскетбол тоже не радовал. С одной стороны, я хорошо играл и меня взяли в школьную команду. Но желающих попасть в нее было больше, чем мест в составе. Баскетбол — командная игра, а мне казалось, что я один против всех. Так на самом деле и получалось. Тренер не мог не взять меня, ведь я хорошо играл. Но команда меня не хотела принимать.

И я снова и снова вспоминал Москву. Там меня знали. У меня были кроссовки Nike. Вся баскетбольная Москва знала, что Сагирян носит зеленые «найки» (я их носил два года с 13–14 лет, а потом довольно выгодно продал за 25 рублей и купил себе много конфет и кока-колы). Когда я ездил на метро тренироваться в ЦСКА, то пару раз слышал за спиной: «Он классно играет». В Америке, кажется, никто не хотел видеть, как я играю. Даже тренер.

Да и сама система казалась мне какой-то несерьезной. Моя спортшкола представляла собой армию, где действовало простое правило: главное — это результат. Все, точка. Так вот, в Америке есть школа и есть все остальное. Спорт — это остальное. Зимой там дети играют в баскетбол, осенью — в американский футбол, весной находят еще какое-то занятие. В Москве я мог заниматься спортом два раза в день и не ходить в школу. Для моих американских сверстников школа была на первом месте, а баскетбольный сезон у них начинался в ноябре и заканчивался в марте. Сейчас я понимаю, что система в США правильнее. Она позволяет ребенку разносторонне развиваться. Дети во всех школах играют в разные игры, соревнуются между собой. Потом, все 330 000 университетов имеют свои спортивные команды и тоже соревнуются между собой. В итоге лучшие игроки попадают в профессиональные команды. В России же хорошо играют единицы, а все остальные не играют вовсе. У них все играют неплохо, а профессионалами становятся лучшие. Но в 15 лет ты не думаешь о том, хорошо или плохо устроена система. И даже не рефлексируешь по поводу того, почему ты в нее не вписываешься.

В детском спорте есть правило: когда кто-то играет лучше тебя, ты интересуешься его возрастом. Соперник старше? Отлично, еще есть время на то, чтобы дорасти. Младше — повод напрячься. В Америке ровесники играли по большей части хуже, чем я. Лучше играли старшие, и я тянулся за ними.

Я смотрел на ребят, в основном афроамериканцев, природой одаренных талантом к баскетболу и физическими задатками, которых у меня, к сожалению, не было. Зато я понимал, что могу многое компенсировать своим трудом, упорством и настойчивостью в тренировках. Чтобы прыгать выше, нужно больше приседать; чтобы лучше попадать в кольцо и водить мяч, нужно больше тренироваться… Я верил, что мой результат зависит только от меня и потраченного на тренировки времени. Поэтому, когда в школе заканчивались уроки, я шел в спортзал и часами самостоятельно тренировался, качался и… через какое-то время сам начал радоваться результатам.

Сейчас я знаю, что сравнивать себя с другими неправильно. У каждого человека свой уникальный жизненный путь и свое собственное представление об успехе. Важно вовремя увидеть эту дорогу и уверенно пойти по ней вперед к тому, что сделает счастливым именно тебя, прожить свою жизнь, не оглядываясь на то, сколько зарабатывает твой сосед. Если подумать, успешные люди так и поступают: даже если кто-то и достиг большего, им некогда завидовать.

Но если уж выбирать ориентир, то стоит искать его в своей «весовой» категории, потратить время и разобраться с критерием для сравнения. У нас у всех есть свои сильные и слабые стороны. Как говорил Эйнштейн, «Все мы гении. Но если вы будете судить рыбу по ее способности взбираться на дерево, она проживет всю жизнь, считая себя дурой».

Сигналы сердца: гудбай, Америка

1995 год. Лето. Мне 16 лет. Родители привезли нас с сестрой на каникулы в Москву. Я сразу же отправился на летние сборы Советской спортшколы, увидел всех друзей… А после сборов поселился на даче у друга в подмосковной Валентиновке. Там же и влюбился. И стал размышлять на опасную тему о том, как хорошо было бы не возвращаться обратно в Америку. Мне нужно было немного: друзья, «нормальный» баскетбол, любовь, свобода… В Москве я вел ту жизнь, которой мечтает жить каждый парень в 16 лет. Здесь мне не требовалось заново все и всем доказывать. Но обратные билеты были уже куплены, и родители не сомневались в том, что нужно снова лететь в Америку. Я же думал иначе.

Москва 1995 года — это постсоветская рухнувшая экономика, бандитизм, убийства, наркотики, полнейший беспредел. В тот год из московских дворов исчезли все дети: настолько за них боялись родители. Было голодно, серо и холодно. И в этой Москве вчерашний десятиклассник за день до отлета говорит своему отцу: «Я остаюсь. Езжайте без меня». Родители в шоке, но папа почему-то не спорит.

Правда напоминает: брекеты, которые я ношу, надо обязательно подкрутить, после чего показаться врачу — иначе все усилия насмарку. Перспектива остаться с кривыми зубами меня не вдохновляла. Я улетел с родителями, как мне казалось, на неделю. В 16 лет я оставался ребенком, который верит родительскому слову и обещанию.

В Америке папа сразу зачем-то повел меня на собеседование в другую школу, где была хорошая баскетбольная команда, — познакомиться с тренером. Я не понимал зачем. Я же возвращаюсь в Москву! «Ну, вдруг тебе понравится», — уклончиво отвечал отец. Неделя прошла. Уклончивые ответы больше меня не устраивали. Тогда отец посадил меня за стол и сказал: «Мы решили: ты должен остаться с нами».

Как?! От неожиданности я потерял самообладание. Немного успокоившись, сказал отцу: «Ты давал слово — ты должен его держать». Это был аргумент. Наверное, отец понимал, что, заставив меня остаться, он потеряет мое уважение, а наши отношения уже никогда не будут прежними.

— Хорошо… Пусть будет так, как ты хочешь!

Я никогда не забуду голос отца в тот момент. В нем я услышал и мужскую боль, и родительское страдание, и разочарование от того, что изменить ничего не получится. Отец знал мою настойчивость и мой характер. Он понимал, что если сейчас будет действовать силой и настоит на своем, то ничего хорошего из этого не выйдет. Это сломает не только меня, но и наши отношения. Я тогда не видел для себя жизни в Америке. Мысленно я был уже в Москве.

В 16 лет я принимаю первое судьбоносное решение, которое повлияет на отношения с родителями и оставит след на всю жизнь. Я ухожу из родительского дома. Навсегда. Папа попрощался и отошел в сторону — не хотел, чтобы я видел его слезы.

На следующий день в аэропорту мы с мамой плакали. Я понимал, чувствовал, что изменяю свою жизнь, что пересекаю некий рубеж, который разделит все на до и после. В 16 лет я принимаю первое судьбоносное решение, которое повлияет на отношения с родителями и оставит след на всю жизнь. Я ухожу из родительского дома. Навсегда. Папа попрощался и отошел в сторону — не хотел, чтобы я видел его слезы.

Иногда я пытаюсь представить, чего ему это стоило, и все равно не могу. Сегодня я волнуюсь каждый раз, когда моя старшая 14-летняя дочь уходит из дома в книжный за углом. Я же был ненамного старше и улетал от родителей в неизвестность российских 90-х в одиночестве. Тогда еще не было глобального информационного мира, соцсетей, интернета, смс. Звонок с Америкой нужно было заказывать диспетчеру заранее. Конечно, родители были не готовы так рано оставить меня без своей опеки и заботы. Но и остановить меня было невозможно.

В самолете я плакал. Не потому, что не знал, куда и зачем лечу, где буду учиться и буду ли. Я был уверен, что во всем смогу разобраться. Но мне было жалко моих родителей. Ведь переезд в Америку отец отчасти затеял для того, чтобы у меня и сестры появилась возможность лучшей жизни, чтобы мы могли получить хорошее образование и не сталкиваться с суровой жизнью в постсоветской России.

Но решение было принято, и назад дороги не было. Сейчас я могу сказать, что в жизни нет плохих или хороших решений. Есть только решения и их последствия. Когда эмоции стихли, я стал думать о том, что и как будет, когда я вернусь в Москву. У меня не было плана, но меня согревало чувство, что я бегу не из Америки — я бегу в Москву. В мою Москву — в Москву моих друзей, моего увлечения спортом, романтики и любви. Перспектива пьянила меня. Именно это чувство вынуждало меня лететь на другой конец Земли, за океан от родительского дома, одного в 16 лет.

Я спускаюсь с трапа. Смотрю по сторонам. Вдыхаю воздух Шереметьева. Я вернулся. И чувствую себя, будто вырвался из аквариума. Каждой клеткой ощущаю, что сейчас начинается настоящая жизнь. Я вдыхаю эту жизнь, и от возбуждения кружится голова.

Пазл московской жизни стал собираться довольно легко. Я вернулся в старую школу, попросил дедушку, чтобы он сходил и договорился с директором. Меня взяли в 11-й класс, еще я устроился играть за Фрунзенскую спортшколу, а параллельно по утрам (если честно, то вместо школы) стал тренироваться со вторым составом команды мастеров ЦСКА… Началась та жизнь, ради которой я улетел из Америки.

Как я уже говорил, 90-е в Москве были неспокойными, люди всего боялись. Меня же страх обходил стороной. Я не боялся. У меня был спорт.

Конечно, я жил не совсем один: в квартире родителей, где я вырос, со мной проживала мамина мама, моя бабушка. Она меня во многом воспитала, и к ней я питаю самые нежные чувства. С родителями я не общался и до сих пор не знаю, помогали они нам тогда или нет. Разговаривать с ними я стал спустя полгода или позже после моего возвращения в Москву. А сначала наш диалог шел через бабушку.

Было тяжело, как и всем, наверное. Денег не хватало, бабушка ездила на оптовые рынки, экономила, на чем могла. Периодически я ходил в гости к папиным родителям. Они жили недалеко от моей спортшколы, где я по вечерам тренировался, поэтому я часто у них ужинал и ночевал. Меня всегда хорошо принимали и вкусно кормили. Но дом был там, где мы жили с бабушкой.

Две бабушки, два дедушки, друзья — сказать, что я был в Москве один, нельзя. Мне всегда было куда пойти, где поесть и где переночевать. У меня все складывалось хорошо, но так было не у всех. Тогда в Москве 90-х были свои герои — бандиты. Причем очень многие из них — спортсмены. С несложившейся или уже завершенной карьерой. То ли чувствуя себя ненужными, то ли из амбиций, то ли следуя духу времени, но люди спорта подавались в бандиты, в рэкет. Экономика России 90-х не позволяла им трудоустроиться, в то же время на их силу, наглость, дерзость и бесстрашие был спрос. Безвыходность жизненной ситуации толкала их вступить в ряды всевозможных организованных преступных группировок (ОПГ). А у меня как раз с детства был спортивный круг общения, и если в 90-е бандиты встречались в принципе часто, то в моей жизни встречи с ними происходили почти каждодневно.

В этой среде вариться было, с одной стороны, очень опасно, с другой — очень интересно и познавательно. У бандитов было все, чего так хотелось молодому парню: деньги, машины, девушки и уважение улиц. Они были окружены своеобразным ореолом романтики. Бандиты все время находились рядом — на играх и после них, на даче и в городе. А окружение не может не влиять на нас. Тем более если оно криминальное. И ты можешь оказаться втянутым во что угодно, даже если ничего не делал, но что-то увидел. Увидел больше, чем тебе полагалось. В тот год по наивности я попал в пару неприятных историй. И, возможно, влип бы еще. Я хотел начать зарабатывать деньги и не исключал возможности примкнуть к этим всемогущим в глазах 16-летнего парня людям. Один из «старших товарищей», с кем я ближе всех общался, понял, что я в раздумьях, и сказал:

— Ты должен понимать, что, если ты пересечешь эту черту, назад дороги не будет. Это не шутки — это ОПГ. Не нужно тебе это. У тебя есть дело — занимайся спортом. И не смотри в эту сторону. Если что — звони, мы всегда рядом!

Мне было 15 или 16, Володе, так звали моего товарища, — лет 19. И в свои 19 лет он был для меня кем-то сродни небожителю и мудрецу, который, как мне казалось, видел жизнь насквозь. По крайней мере, тогда, в Москве 90-х, когда я искал ориентиры, он был для меня настоящим авторитетом. Я ему очень благодарен. Не только за то, что он меня не раз выручал, но и за то, что дал тот судьбоносный совет. В итоге я не свернул со своего пути туда, откуда вряд ли смог бы вернуться назад. Через пять лет после нашего разговора он погиб. Ему было 24 года.

Я довольно рано узнал, что такое хорошо и что такое плохо. И что есть ситуации, в которых одно неверное решение может оказаться фатальным, перечеркнуть всю жизнь, будущее, мечты и цели.

Так я довольно рано узнал, что такое хорошо и что такое плохо. И что есть ситуации, в которых одно неверное решение может оказаться фатальным, перечеркнуть всю жизнь, будущее, мечты и цели. Я хорошо запомнил этот урок. Он помогал мне и в карьере: я осознал, что годы работы и репутацию можно разрушить одним неправильным поступком — срезав один угол, поступив как легче, а не как правильно. Никто не будет помнить всего хорошего, что ты сделал. Зато будут помнить тот раз, когда ты прокололся. Именно поэтому я сразу стал работать на репутацию, не срезая углов и не обращая внимания на соблазны. Через какое-то время репутация начала работать на меня.

Кстати, московская любовь закончилась примерно через неделю после моего возвращения. Сейчас мне кажется, что тогда меня что-то вело — судьба или Бог. Часто бывает так, что Вселенная в момент принятия решения направляет нас в нужную сторону. Через обстоятельства, которые поначалу кажутся случайными и несвязанными. И лишь спустя время ты осознаешь, что этот якобы случайный фрагмент жизни определил твое будущее. Так случилось и со мной.

Сегодня общество одобряет, когда ты знаешь, чем хочешь заниматься не только в эту пятницу, но и в пятницу через пять лет. Для молодых людей в этом таится ловушка. Они пытаются представить себя в будущем, хотя толком не знакомы с собой настоящим. Я сам люблю планирование. Но для этого надо уметь слышать себя, свою интуицию и свое сердце. Кстати, сердце меня еще ни разу не подводило.

Слышать себя и свой внутренний голос непросто. Этому не учат. Нас учат поступать правильно, быть послушными и не выделяться. Редко у кого есть смелость сделать так, как хочется, в том числе потому, что собственное «хочу» у ребенка часто не совпадает с тем, чего хотят для него взрослые. У тебя эти строки могут вызвать смешанные чувства. Потому что многие привыкли поступать не так, как хочется, а так, как «правильно». Но все-таки поступать надо так, как хочется именно тебе самому.

Я осознал, что годы работы и репутацию можно разрушить одним неправильным поступком — срезав один угол, поступив как легче, а не как правильно.

Все свои самые важные и непростые решения я принимал, прислушиваясь не столько к логике, сколько к тому, что подсказывало мне сердце. Даже когда я толком не мог объяснить причину своего поступка, делал так, как подсказывал мне мой внутренний голос. Но бывают ситуации, когда очень сложно принять решение, а надо. Интересную идею мне подсказал коллега, когда я работал в Goldman Sachs. Мне нужно было сократить одного из двух сотрудников. Я никак не мог принять это решение, потому что оба были мне близки и хорошо справлялись со своей работой. Коллега дал мне совет: «Представь, что ты в самолете и у тебя есть два парашюта. Три, два, один… Пора прыгать. Кому отдашь второй парашют, того и оставляй». Подсознание всегда дает верный ответ. Этот совет потом мне не раз помог.

Дух 90-х

В школе на Мосфильмовской улице, где я учился, в столовой работал сын кухарки. Про себя я называл его Громилой, и многие дети, включая меня, его побаивались. Но он почему-то ко мне хорошо относился и как-то раз зимой даже заступился за меня перед старшеклассниками. Те хотели отобрать у меня почтовые марки с изображением тигров, которые я принес из дома подарить однокласснице. Через какое-то время Громила перестал появляться на кухне, и мне пришлось разбираться с обидчиками самостоятельно. Весной того же года он приехал к школе на большом черном «Мерседесе», вылез, вопреки моим ожиданиям, без белого фартука и колпака, которые носил в столовой, а в черных джинсах, майке и с сигаретой. Увидев меня и мой разинутый рот, Громила подошел ко мне и сказал:

— Уж получше, чем вам котлеты переворачивать! Если понадоблюсь тебе, скажи матери, приеду — разберусь!

Как в мультфильме «Том и Джерри», когда пес говорил мыши:

— If you need me, just whistle!

Громила нашел себя и свой путь на волне зарождающегося капитализма. В глазах подростка он был героем. И это была трагедия того времени, потому что других ориентиров было не так много. Каждый хотел заработать денег, ездить на «Мерседесе», носить черные джинсы и курить.

Через несколько лет в школе появились дешевые наркотики. Почти все парни, кто рос на улицах, стали пробовать. Нескольких человек из моей школы и даже из класса поймали, кто-то сидел. О ком-то я со школы больше никогда не слышал. Мне сильно повезло, что в моей жизни был спорт, — я смотрел на многое из того, что происходило, со стороны.

Я взрослел в сложные 90-е, но для меня не было другой реальности. Как я уже говорил, в восприятии ребенка та реальность, в которой он растет, единственная возможная.

В столовой на обед давали белый хлеб с маслом и молоко. Мне все очень нравилось. У меня была любимая одежда и сменная обувь. У папы была машина, у бабушки с дедушкой — дача в Переделкино. Я не знал, каково приходится отцу, мне казалось, что мы самые богатые люди на свете. Тогда же в моей жизни появился баскетбол и летние спортивные сборы. В моей жизни не было не то что кризиса, в ней 24 часа в сутки светило солнце.

Но для моего отца и для многих других отцов распад Союза был крахом. Не столько в идеологическом плане, сколько в утилитарно-экономическом. После распада Союза в 1991-м во всей стране воцарился произвол. Творился хаос, сильный ел слабого, слабый не ел совсем. Государству было все равно, потому что после распада Союза государства как такового не было. Госсектор, бюджетные предприятия распадались, людям месяцами не платили зарплату, прилавки магазинов были пусты. Было нечего есть. В одночасье миллионы госслужащих, таких как мой отец, стали никому не нужны. В отсутствие правил зарождающийся частный бизнес стал искать защиты от конкурентов среди преступных группировок. Последние расцветали, паразитируя на отсутствии порядка в стране. Детей перестали пускать одних гулять во двор. Все боялись за свою жизнь, потому что каждый день на улицах кого-то убивали. Интеллигентные люди, не способные прокормить себя на мизерные зарплаты в условиях сильной инфляции, в поисках еды шарили по мусорным бакам. Когда я на это смотрел, у меня щемило сердце. Миллионы людей остались без стабильного заработка и не могли прокормить себя. В итоге вся страна была озлоблена, запугана и была готова принять любую помощь со стороны, если бы это хоть как-то улучшило положение.

Этот период сломал жизнь многим из тех, кто застал эти страшные годы. Распад Союза был неизбежен ввиду неспособности советского режима экономически поддерживать одновременно два глобальных процесса: и гонку вооружений, и развитие страны в условиях низких цен на нефть. Канцлер Германии Шредер вспоминал, как накануне распада Союза в 1991 году Горбачев позвонил ему ночью и попросил Германию экстренно предоставить небольшой кредит, так как в казне не было денег даже на обслуживание процентов по внешнему долгу.

Распад Союза и 90-е были необходимым переходным периодом для нашей страны. Но заплатить за это пришлось целому поколению, которое не смогло перестроиться и найти себя в новом мире. Дети видели растерянность и ужас в глазах взрослых. Все это продолжалось много лет и повлияло не только на взрослых, но и на детей, кто рос в то непростое время.

А для кого-то распад СССР и 90-е послужили площадкой для взлета, накопления капитала и проявления своих сильных качеств. Повар со школьной кухни приобрел «Мерседес», одежду и деньги. Кто-то скупал государственное имущество на залоговых аукционах, кто-то за копейки распродавал страну иностранцам. Все, кто мог, пытались украсть как можно больше и как можно скорее и уехать из России за границу или по крайней мере вывести из России деньги. Кто не смог приспособиться, озлобился на мир, стал ругать реформаторов, Горбачева и новые времена, отнявшие у них их жизнь. Мои родители решили попытать счастья, уехав в Америку. Мне было очень сложно принять их решение ввиду моей спортивной карьеры, но в 15 лет, как я уже писал, права выбора у меня не было.

Что в итоге получили те, кто выжил и нашел применение себе в новой стране? Мы получили шанс построить новую страну, помимо всего плохого в воздухе также витало ощущение свободы и безграничных возможностей. Никто не знал, что будет дальше, но многие понимали, что дальнейшая судьба страны теперь зависит от нас самих. Появился шанс что-то изменить. Я ощущал ветер перемен. Те, кто выжил, стали более гибкими. Научились быстрее меняться и адаптироваться. Новое поколение перестало верить в стабильность и в то, что нам, народу, кто-то что-то должен. Все было в наших руках.

СССР — это сад с жесткими правилами и злобными воспитателями. Перестройка и 90-е — школа выживания для подростков. А сейчас время вуза, и мы начинаем постепенно сдавать экзамены, хотя иногда кажется, что нас снова хотят отправить в сад. Чему мы научились за эти 20 лет? Какие выводы сделали? Что дальше?

Любой кризис, какой бы страшный он ни был, — это прежде всего шанс и переход на новый уровень. Жизнь циклична, и именно в такие моменты стоит не цепляться за старое, а адаптироваться к изменению реальности и пытаться найти себя в ней.

Как учит нас теория естественного отбора, для выживания вида самое важное не сила и даже не ум, а способность адаптироваться к изменениям внешней среды. Потому что в мире нет ничего постоянного. В такие моменты важно искать пути к адаптации к новой реальности, искать интересные возможности, которые именно в такие моменты появляются.

Сейчас не 90-е, но мы живем во время колоссальных перемен. Интернет и социальные сети открыли любому человеку онлайн-доступ в глобальный мир. То, что происходит в одной части света, моментально транслируется на другом конце земного шара. Интернет дает коммуникационные и маркетинговые возможности, не сопоставимые ни с одной другой эпохой.

Самообразование и саморазвитие поможет поймать волну. Россия интегрируется в мировое сообщество. Интернет сделал весь мир одной единой площадкой, и сегодня поколения X и Y отождествляют себя больше друг с другом, чем со страной, со своим географическим положением.

Происходит мировая интеграция, не похожая ни на один период в истории человечества. Работая на лэптопе на берегу моря на Кипре, можно продавать свой товар или сервис покупателю в Канаде или Екатеринбурге. Успеть за изменениями можно только одним способом — став их неотъемлемой частью!

Девяностые были не просто временем, когда все слушали группу «На-На» и носили лосины. Это сегодня ностальгия по тем годам проявляется в жвачках Love is и музыке. На деле, как свидетель и очевидец этих событий, я скажу, что они стали очередной революцией! Как и после событий 1917 года, у нас поменялось все: менталитет, культура, религия, внешний вид. В СССР запрещали веру, в перестройку к ней начали возвращаться. Советский ситец поменяли на джинсы, малиновые пиджаки и цепи. Ценности, устои менялись на ходу. Конечно, по масштабу и числу жертв это несопоставимые революции. Но именно так каждый человек тогда воспринимал происходящее. Казалось, что рухнула страна, рухнул мир.

Поколение X и отчасти Y, на самом деле, дети этой революции. Они родились либо у родителей, кто потерял все и не смог адаптироваться, либо у тех, кому это удалось. Родовые программы в нас работают и на более глубоком уровне. На нас влияют поколения семьи, жившие задолго до нас. Есть в вашем роду ссыльные, раскулаченные, репрессированные — есть и влияние на вашу жизнь. Родовые страхи и убеждения бессознательно проходят через поколения. Тем более невозможно переоценить влияние ближайших родных. Видя все свое детство родителей в панике, страхе и недовольстве жизнью, дети часто вырастают незрелыми личностями или, другая крайность, бойцами без войны. Одним обязан весь мир помогать, другие в каждом видят волка, который норовит перегрызть горло. Ни один из этих сценариев не дает человеку счастливой жизни. Вечный страх или вечный гнев. И то и другое — незрелый взгляд на жизнь, за что непременно рано или поздно приходится платить. НЕдостижением. НЕуспехом и т.д.

В семьях тех, кто смог найти место под перестроечным солнцем, родилось много бизнесменов, успешных госслужащих, творческих людей. Потому как они впитали с молоком матери, с примером родителей дух перемен и свободы.

Наивно думать, что на нас не влияют прошлые эпохи. Эта нить только кажется невидимой. На деле разорвать ее невозможно. Поэтому лучше осознать, что дает силу, а какой опыт предков пора отпустить, и написать уже свою родовую программу.

Возвращение. Америка 2.0

Я рос спортсменом, баскетболистом, какое-то время вообще не хотел заниматься ничем другим. Но когда на горизонте после школы замаячила спортивная рота, то мне стало казаться, что надо себя подстраховать… Ведь если я пойду не в институт, а в армию, пусть даже в спортивную роту ЦСКА, то высшее образование, скорее всего, уже точно не получу. Я не был самым умным парнем на свете, но точно и не самым глупым. Ведь мой отец — кандидат исторических наук, дядя успешно работал в Комитете молодежных организаций, дед — успешный и уважаемый человек. А что я?

Я стал задумываться об этом все чаще. Отзвенел последний звонок в 11-м классе, на котором я по просьбе директора нес на плече первоклассницу с колокольчиком. Хоть я и не был отличником, но помню, как директор Виталий Самойлович сказал, что школа гордится такими учениками, как я, и мне нужно передать эстафету дальше. Даже не знаю, почему он так решил. Возможно, его настолько сильно впечатлил мой дед, который в начале года пришел договариваться, чтобы меня взяли в 11-й класс. А возможно, директор и правда разглядел во мне что-то. Так я окончил свою родную московскую школу, где учился с первого класса.

Я помню, как после этого последнего звонка вышел из школы и пошел домой. Я всегда видел жизнь как череду возможностей, где ты сам выбираешь свой путь и несешь ответственность за сделанный выбор. Но тогда мне почему-то стало грустно, поскольку я не знал, что делать дальше.

Я оказался в некоем экзистенциальном тупике, хотя слова такого тогда не знал, и если бы пошел в спортивную роту, где меня хотели видеть, то так и не узнал бы. Да, с одной стороны, спорт всегда был неотъемлемой частью моей жизни, я не мыслил себя без него. Но, с другой стороны, я чувствовал, что у меня есть возможность и потенциал, чтобы пройти другой путь — тот, который был более достойным для мужчины в моем роду. Я не хотел отказываться от этого варианта.

Конечно, у каждого из нас своя судьба. Я не сравнивал себя ни с кем из моей семьи, но чувствовал: я точно способен на большее. Как минимум я понимал, что мне хочется получить образование не только в спорте и на улицах.

Мелочиться не хотелось, и я пошел на экономфак МГУ выяснить, какие экзамены надо сдавать. Пришел за три дня до вступительных экзаменов. С математикой у меня всегда было хорошо. Но дома я понял, что даже если буду готовиться, не выходя из квартиры, то все равно не смогу сдать вступительные. Начинать надо было гораздо, гораздо раньше. Времени на подготовку у меня не оставалось.

Стал думать дальше.

Журфак МГУ всегда был модным местом. А в тот момент на журфаке сложилось особое отношение к баскетболистам — я легко мог этим воспользоваться и поступить.

В общем, все складывалось неплохо, но я не понимал главного: а журналистика мне, собственно, зачем? Школу я окончил с двумя тройками — как раз по русскому языку и по литературе. Я так и не смог выучить монолог Чацкого и запомнить, что такое деепричастные обороты. Куда я потом пойду с дипломом журналиста? Да и баскетбольная команда в МГУ меня не очень вдохновляла (через команду был путь на журфак). Моя интуиция тому противилась. Меня не привлекал один из самых знаменитых факультетов МГУ. Я вообще не хотел туда — даже спортивная рота казалась более интересной перспективой.

С собой я уже тогда не спорил, потому что чувствовал: делать надо то, что хочешь, интуиция наверняка приведет туда, куда нужно. И даже если ты вдруг ошибешься и не получишь желаемого результата, тебе будет легче это принять. Потому что ты поступил так, как действительно хотел. Да и что такое ошибка? Всего лишь часть пути, тот опыт, который необходимо приобрести.

Той весной я познакомился с девушкой на несколько лет старше меня, у нее уже был ребенок. Она не училась, не стремилась ни к чему и вела совершенно иной образ жизни — мы были из разных миров, но меня она привлекала своей безмятежностью и легкостью, чего мне тогда сильно не хватало. Познакомились мы случайно в известном клубе «Титаник», куда я однажды пошел с друзьями. Я влюбился и бросился в эти отношения с головой. Сейчас понимаю, что у нее я нашел заботу, тепло и любовь, которых мне так не хватало в Москве в 16 лет. Да, я уехал от родителей, но все равно оставался в глубине души ребенком. И этому ребенку хотелось не только выживать — ему хотелось, чтобы его любили. С ней мне было хорошо, а без нее плохо.

Я стремился все время быть рядом с ней. Даже начал прогуливать тренировки, меня перестал занимать выбор — спорт или университет, и если университет, то какой… Я поплыл по течению и в какой-то момент почувствовал, что тону. Деньги, которые я скопил к тому моменту, заканчивались. У наших отношений не было будущего. И в какой-то отчаянный момент, когда я мучился в поисках ответа, что-то внутри неожиданно шепнуло мне: «Америка».

Весь последний год туда звали меня и моих друзей университетского возраста — тех, кто хорошо играл. Тогда начала зарождаться практика, когда американские институты приглашали молодых ребят из Европы играть за их команды. Ты выступаешь за университет, он оплачивает твою учебу. Всем хорошо. И играть уже предстояло совсем не в такой баскетбол, в какой я бы играл, если бы выбрал журфак МГУ. Там было намного интереснее.

Кроме того, в Америке жила моя семья, с которой я почти не общался весь прошедший год. Мой побег в Москву, мое решение вопреки воле отца, моя ранняя самостоятельность, казалось, не оставляли нам шанса на быстрое примирение.

Но я находился в тупике, и надо было действовать. Как говорится, нерешительность — враг успеха. Поэтому я просто взял телефон и позвонил отцу. Сказал, что если он не против и если есть такая возможность, то я хочу прилететь и попробовать поступить в институт в Америке.

«Приезжай», — спокойно ответил отец. Ни одного упрека с его стороны. Конечно, дети есть дети. Я сейчас это понимаю. Папа не просто принял меня — он пообещал купить мне подержанную машину. Видимо, чтобы я уже точно не передумал. Мне это было очень приятно, но к машине дело не сводилось. Я понимал, что Америка представляла для меня выход. Я собрался улетать…

Никогда не забуду: станция «Киевская», переход. На моей подруге летнее платье. Я говорю, что мне надо улететь и я непременно позвоню, когда вернусь… Больше мы не виделись: она звонила в московскую квартиру, когда меня там уже не было. А я звонил ей, когда отсутствовала она. Смартфонов и соцсетей тогда не существовало. В какой-то момент трубку перестали брать. Так наши пути разошлись.

Еще долго, уже в Америке, я вспоминал ее и скучал по ней. Но новая жизнь уже началась и захватила меня — я чувствовал, что принял правильное решение.

Теперь Америка стала для меня тем, чем обычно представляют эту страну, — местом безграничных возможностей. Прошел всего год, но все переменилось. Университет и школа — это как два разных мира. Всем было интересно со мной познакомиться и узнать про Россию.

Нас окружают возможности. И мы видим их, когда открыты новому и готовы расти и развиваться.

Иногда наш выбор невозможно объяснить с точки зрения логики, и он кажется нам продиктованным кем-то другим. Важно понять, к чему лежит душа. Ведь с этой возможностью, превратившейся в реальность, жить тебе, а не кому-то другому. Каждый твой выбор становится частью твоего пути. И если ты сейчас на пороге больших изменений, задумайся о том, чего ты сам хочешь. Что подсказывает тебе твое сердце? Все ответы кроются в нас самих, но мы не всегда умеем себя слышать. Этому надо учиться.

Драка в виде инвестиции

Лето 1996 года. Мне 17 лет. Я снова в Америке, в доме у родителей, готовлюсь сдавать экзамен по английскому для поступления, езжу по университетам, знакомлюсь с тренерами команд… Причем езжу на своей первой машине. Да, она была подержанная, но какое это имеет значение, когда тебе 17?! Я чувствую себя королем жизни. У меня снова появилась цель — попасть в хороший институт с хорошей баскетбольной командой.

Помню, когда я приехал в Америку, у меня были накопления — $700. Стоит упомянуть, что это немаленькая сумма по тем временам, деньги в Америке вообще имеют большую ценность, просто так ими не швыряются, менталитет другой, но я понял это позже. А тем летом один итальянец, когда мы с ним гуляли в Нью-Йорке, попросил у меня в долг $100. И я их ему дал. То ли потому, что итальянец был другом дочери друзей родителей, то ли потому, что я только приехал из Москвы и еще не успел проникнуться американским отношением к деньгам.

В итоге итальянец перестал выходить на связь, не брал трубку и возвращать, очевидно, ничего не планировал.

Через знакомых я узнал, где искать должника. Приехал с другом из Москвы, который так же, как и я, был в Америке на баскетбольных смотринах, культурно постучал, меня впустили, и мы… поговорили.

Я же из Москвы 90-х. Эта Москва научила меня многому. И если в той Москве кто-то неуважительно к тебе относился, не возвращал деньги, их приходилось забирать силой. Дело было не только и не столько в деньгах. Возможно, это был юношеский максимализм, но в то время я был уверен, что никому нельзя позволять пренебрегать тобой. Никому.

И если кто-то по отношению к тебе поступает несправедливо, а ты никак не реагируешь, то ситуация повторится. Люди будут чувствовать, что с тобой можно так обращаться. Так что с итальянцем мы поговорили предметно.

И если кто-то по отношению к тебе поступает несправедливо, а ты никак не реагируешь, то ситуация, скорее всего, повторится. Люди будут чувствовать, что с тобой можно так обращаться.

А затем история получила не самое приятное продолжение. В Америке немыслимо выяснение отношений в драках. Родители итальянца хотели вызвать полицию. И если бы мои знакомые сказали, что я вошел в их дом без разрешения, то меня бы арестовали. Там есть такое понятие — breaking entry. Американские законы на деле, а не на словах охраняют частную собственность. Конечно, я мог бы доказать, что дверь мне открыли по доброй воле, но не хотелось, чтобы все заходило так далеко. Когда я вернулся в прежде спокойный родительский дом, мама тут же принялась курить, отец — консультироваться с адвокатами, как поступать и что делать, чтобы меня не посадили, а всю семью не выслали обратно в Россию…

Поскольку мы были приезжими, то родители почему-то всерьез переживали, что нас всех могут выслать. Мой отец, научный сотрудник в прошлом и бизнесмен в настоящем, так стремился к стабильной жизни американского среднего класса! Он так радовался моему приезду! Мы только-только снова стали нормально общаться…

Я знал, что заставил родителей всерьез волноваться. Но при этом чувствовал, что поступил правильно. А еще я был уверен, что в глубине души отец меня не осуждает. Потому что я защитил свое достоинство. Я поступил так, как в моем понимании должен был поступить мужчина: не дал себя в обиду.

Пока шли разборки, я понял, что надо уезжать подальше из Нью-Йорка. Поступил я в университет маленького города Линчбург в штате Вирджиния. Вскоре все разрешилось благополучно.

Новости, конечно же, сразу перелетели за океан в Москву, где меня кто-то осуждал, кто-то приводил в пример. Я не хвалюсь тем, что сделал, но поступить иначе я не мог. Это было дело принципа.

В институте тоже приходилось стоять за себя. В команде меня начали по-настоящему уважать, когда поняли, что я не дам себя в обиду. Одной истории было вполне достаточно, чтобы люди поняли, что Альберт — парень хороший, но лезть к нему не стоит.

Нет, я не говорю, что по любому поводу стоит лезть в драку. Конечно, нет! Я всячески этого избегал, когда мог. Не нужно кулаками махать, если есть возможность разрешить конфликт другими способами.

Если ты во что-то веришь, если у тебя есть (а у каждого человека они есть) ценности и убеждения, то за них нужно бороться всеми доступными способами. Не идти по проторенной дорожке, не быть конформистом, не соглашаться, если уверен в обратном. Я в этом твердо убежден. Мужчина должен обладать принципами, внутренней силой и уверенностью в себе, чтобы в случае необходимости не отворачиваться и убегать, а все-таки отстоять себя и свои убеждения.

Кстати, сейчас, когда пишу эту книгу, я не могу вспомнить, вернул ли мне итальянец тот долг. Наверное, вернул. Но даже если и нет, я приобрел нечто большее.

Нерациональный выбор

Маленькая гостиница в небольшом городе в Северной Каролине. Завтра я знакомлюсь с очередным университетом, у которого есть серьезная баскетбольная команда в первом дивизионе. А пока мы с моим другом Сашей пьем пиво и зачем-то выкуриваем на двоих сигарету. Наверное, первую в моей жизни. Голова начинает кружиться. Я думаю: «Что это было? Зачем? Завтра же у меня важный день…»

Мы с Сашей ездим по институтам. В одном из них в штате Вирджиния я увидел девушку и влюбился. Университет был не самый лучший среди тех, которые я посмотрел, но, когда нужно было принимать решение, я сказал, что хочу туда уехать. Причину я никому не сообщал. У девушки, кстати, был парень. Но я подумал, что приеду и как-то с этим разберусь. Да, выбор университета я сделал по зову сердца, максимально нерационально. Такие судьбоносные решения — и никакой логики. Но этот подход станет со временем моей сильной стороной.

В молодости отношения часто быстротечны. Со временем мы расстались с девушкой, ради которой я выбрал место учебы. Но делать было нечего: я уже учился в этом университете, и у меня началась другая жизнь. Однако через семь лет сам факт моего обучения именно там удивительным образом помог мне устроиться на работу в банк J. P. Morgan! Это была работа моей мечты, и именно она послужила толчком для всей моей дальнейшей карьеры. То есть мой иррациональный выбор университета по зову сердца, из-за девушки, через много лет превратился в одно из самых верных моих решений. Теперь я понимаю, что все в нашей жизни взаимосвязано, хотя мы не всегда это осознаем. И до сих пор в важные моменты я часто прислушиваюсь к своему внутреннему голосу и сердцу.

А пока я провел девять часов в автобусе, мчавшемся на юг, в Вирджинию. Приехал в какое-то захолустье — вокруг коровы ходят и мычат. Пустырь, пять утра, на автобусной остановке ни души. Цивилизация осталась далеко позади. И мне некуда податься. Я приехал слишком рано и не мог позвонить тренеру из телефона-автомата, чтобы он меня забрал. Время раннее. Я зашел за автобусную станцию, разложил на земле куртку, под голову подсунул рюкзак. Лег спать. А куда деваться? Утром тренер меня встретил. И вот в этом месте я провел следующие четыре года, которые стали отдельным, новым и очень интересным периодом моей жизни.

Бухгалтерия на спор

В свои 17–18 лет, после баррикад, после самостоятельной жизни в Москве, после капитанства в баскетбольной команде, я думал, что сильно отличаюсь от своих американских сверстников. Мне казалось, что вместе со мной в институт приехали учиться дети, не видевшие жизни. Так оно, в сущности, и было.

Первые два курса все студенты обязаны были жить в общежитии. Ведь вокруг столько соблазнов. Еще вчера ты жил по правилам родителей, а сегодня у тебя полная свобода, почти неограниченный доступ к алкоголю и прочим радостям студенчества… Что делать руководству института? Контролировать!

Раз в полчаса проводится обход. Громкий шум недопустим. На стук в дверь ты должен открыть ее сразу же. И если у тебя в комнате посторонние, то ты рискуешь получить штрафной балл. Несколько таких нарушений — и следует отчисление. Первые два года за нами следили очень строго. Хватку ослабляли только на старших курсах: можно было съехать из вуза и снять квартиру или дом в городе. При первой возможности я так и поступил.

Не могу сказать, что тяготился этим вынужденным режимом. Первые два года я играл в баскетбол. Учеба меня не особенно интересовала. Вечеринки тоже.

Но в какой-то момент я стал с печалью осознавать, что баскетболиста уровня NBA из меня, скорее всего, не получится. Было много ребят, гораздо более одаренных физически. А у меня от нагрузок начались сильные боли в правом колене. Первое время мне кололи обезболивающие, делали блокаду. Но эффект не был постоянным. Потом они совсем перестали действовать. Когда лил дождь и менялось атмосферное давление, колено болело так сильно, что сложно было ходить. В межсезонье нагрузки уменьшались, и колено болеть переставало. Потом начинался сезон, и все повторялось. Я стал осознавать, что мечта моего детства, скорее всего, не сбудется.

Но в какой-то момент я стал с печалью осознавать, что баскетболиста уровня NBA из меня, скорее всего, не получится. Было много ребят, гораздо более одаренных физически.

Не сразу, но я смирился со своими ограничениями. И дальше пришлось задать себе вопрос: «А что я буду делать со своей жизнью?» Ответ был очевидным: если уж выпал шанс, то учиться, а потом строить успешную карьеру в бизнесе. Зарабатывать деньги и реализовывать себя. Я решил переключиться, хотя бы попробовать, ведь именно в бизнесе я бы смог применить умения, приобретенные в спорте: целеустремленность, настойчивость, работу на результат, дисциплину, сильную волю и способность принимать решения под давлением. Спорт и бизнес похожи больше, чем кажется.

Я посмотрел на свои оценки после первых двух курсов и понял, что проваливаюсь. Но я же спортсмен! Я поставил себе цель, и весь третий курс я жил как будто на сборах в ЦСКА: строгая дисциплина, никаких вечеринок, максимальная концентрация на цели. Только целью теперь была учеба. Я просыпался в семь часов утра, делал всю домашнюю работу, потом шел на учебу, днем всегда ходил в спортзал, чтобы не потерять форму, а вечером в библиотеку… Утром большинство моих сокурсников и друзей отсыпались после вечеринок. У меня было иное расписание.

Весь вопрос в приоритетах. Весело проводили время не только мои друзья, но и девушки, с которыми я встречался. Мое несколько «отшельническое» поведение не сказалось на моей популярности у противоположного пола. Но я понимал, что нельзя преуспеть везде. Главной оставалась учеба, а вечеринки для меня были второстепенным.

Занятия по утрам вообще хороши тем, что тебя никто не отвлекает, ты сконцентрирован и сосредоточен, эти часы только твои. До сих пор утро — важное для меня время и на него я оставляю приоритетные задачи. За два часа утром в тишине можно сделать больше, чем за день на работе в суете.

Для достижения чего-то всегда приходится чем-то жертвовать. В моем случае это были не только вечеринки. Я понимал, что мне нужно исправлять ситуацию и что одного режима уже недостаточно. Американская система высшего образования предполагает изучение разного количества предметов за семестр. Ты можешь взять себе четыре предмета и ходить на занятия примерно восемь-десять часов в неделю. Или выбрать максимум курсов и не выходить из института сутками. Но я не хотел торопиться, поскольку стремился все хорошенько усвоить. Поэтому я выбирал меньше предметов, из-за чего учился на полгода дольше.

Год спортивного режима — и ситуация с учебой изменилась. А еще я СДЕЛАЛ ОЧЕНЬ ВАЖНЫЙ ШАГ: выбрал своим направлением бухгалтерию и финансы.

В американских вузах существует система менторства, или наставничества: у каждого студента есть ментор из числа преподавателей. Моим ментором была мисс Шнайдер, профессор бухгалтерского дела. И когда на третьем курсе мне предстояло определиться с дальнейшим направлением учебы, я пришел за помощью к ней.

Она перечислила возможные направления по линии бизнеса, а в конце резюмировала: «Еще есть бухгалтерия. Но это точно не для тебя». Я интересуюсь, почему же. «Ну, у тебя же баскетбол, ты спортсмен, а бухгалтерия — такая наука, где нужно зубрить и сидеть на попе ровно. Это не твое». Надо же, как она уверенно заявляет, что у меня с бухгалтерией не получится. Откуда ей знать, что у меня получится или не получится?!

Что я выбрал? Конечно, бухгалтерию! «Ты совершаешь ошибку!» — предупредила мисс Шнайдер. «Возможно, но давайте попробуем», — ответил я. И принял вызов, не раздумывая.

Как же я потом об этом жалел! Потому что она оказалась абсолютно права — одной только сообразительности было мало, пришлось много заниматься. Но ведь говорят же: если на что-то претендуешь, значит, соответствуй этому.

Вообще любая фраза типа «У тебя не получится!» может стать толчком и мотивацией. Всю свою жизнь, когда мне говорили, что я на что-то не способен, я старался доказать обратное. Что значит «нельзя»?! Как «не получится»?! С бухгалтерией я тогда разобрался, попозже к ней добавил финансы и в итоге получил диплом «Бухгалтерия и финансы».

Для достижения чего-то всегда приходится чем-то жертвовать.

Говорят, что для корабля, блуждающего без курса, нет попутных ветров. Точно так же и в жизни. Если ты не знаешь, что ты хочешь и куда стремишься попасть, то никуда толком не попадешь. Будешь качаться на волнах и дрейфовать. Помнишь диалог Алисы и Чеширского кота? Кот спросил у Алисы, куда она хочет попасть.

— Мне все равно… — сказала Алиса.

— Тогда все равно, куда и идти, — заметил кот.

Примерно так это и работает.

советы и Выводы

Назад: ГЛАВА 1. Ответственность
Дальше: ГЛАВА 3. Как построить карьеру и скопить личностный капитал