Глава 20

в которой Нина чуть больше открывается

– Вау, – сказал Том, заходя в квартиру Нины. – Вот это я понимаю, стеллажи.

Нина держалась сзади, глядя, как он входит в ее пространство, как смотрится у нее дома. Она редко приводила домой парней. Обычно приходила к ним сама, чтобы в любой момент можно было уйти, если что. Нет ничего неприятнее, чем выставлять кого-то за дверь посреди ночи или притворяться до утра, что все хорошо, хотя свидание не удалось. В душе шевельнулась тревога, но Том повернулся, улыбнулся Нине и сразу стало спокойно.

– Наверное, им столько же лет, сколько флигелю. Таких больше не делают, – он провел руками по краю полки.

Нина улыбнулась:

– Не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь хвалил стеллажи. Обычно люди обращают внимание на книги.

– Да, их много, – ответил он, все еще разглядывая полки.

– Хочешь выпить? – Нина проверила, есть ли у нее вино или пиво, но ничего такого не оказалось.

– Нет, спасибо, – ответил он и, подойдя к ней со спины, обнял руками за талию. Она была маленькой, эта женщина, но сильной. Он чувствовал, как движутся у него под ладонями мышцы, когда она повернулась, чтобы снова его поцеловать. В ее действиях не было нерешительности ни во время танца, ни на свадьбе, ни в машине по дороге сюда, ни сейчас. Он прижал ее к себе, усиливая объятия, и почти оторвал от пола. Внезапно в лодыжке вспыхнула острая боль, и он с возгласом отстранился.

Посмотрев вниз, Нина засмеялась, увидев на полу кухни маленького кота, прижимавшего уши к голове и дергавшего хвостом.

– Ой, прости. Это Фил. Есть хочет.

Том наклонился погладить кота, и тот зашипел на него.

– Думаю, дело не в голоде, он просто меня ненавидит.

Нина положила кошачий корм в маленькую металлическую миску и покачала головой.

– Нет, он любовник, а не боец, – она положила миску на пол, и Фил принялся есть. – Видишь? Просто голодный.

Том попытался обойти Фила, но тот резко обернулся и снова вонзил зубы ему в лодыжку.

– Ой, – сказала Нина. – Я ошиблась. Он тебя ненавидит.

Наконец Фил дал Тому пройти, и они переместились в гостиную зону. Том сел в гигантское кресло и притянул Нину к себе на колени.

– Здесь ты проводишь все свое время? – спросил он между поцелуями.

– Да, – ответила она, – это мое любимое место в мире.

Когда она, оседлав его колени, стянула платье через голову, до Тома снова донесся запах лимона с медом, и он прижался губами к ее животу.

– Вот только, – сказала она, расстегивая пуговицы у него на рубашке, – я никогда не занималась… этим… здесь.

Закончив с рубашкой, она принялась за ремень, расстегнула его и вытащила из брюк.

– Ты меня удивляешь, – сказал Том и поднялся, чтобы стряхнуть джинсы, удерживая ее на весу, в то время как она обхватила его ногами за пояс. Потом он повернулся и усадил ее в кресло, а сам опустился на ковер на колени перед ней. – Оно же идеально для этого подходит.

Склонил голову к ее животу, он стал спускаться вниз.

– О, – произнесла Нина, закрывая глаза и запрокидывая голову. – Ты прав… – ее голос на миг прервался. – Идеально.

* * *

Проснувшись на следующие утро, Нина сквозь высохшие линзы увидела орудующего на кухне Тома. Она улыбнулась, вспоминая, как все прошло. В кои-то веки ей не хотелось уйти или выпроводить его, а хотелось повторить все заново.

Обернувшись, он увидел, что она на него смотрит.

– Доброе утро, красотка, – сказал он. – Кофе?

Она кивнула.

– Я уже сходил на улицу и раздобыл нам завтрак, – сказал он. – И помирился с твоим безумно ленивым котом.

Нина заметила, что Фил что-то уплетает, стоя на кухонной стойке.

– Как ты это сделал?

– С помощью старой доброй взятки, – ответил Том, подходя к ней с двумя кружками кофе. – Выяснилось, что он совсем не против делиться тобой после подношения в виде органического копченого лосося, – он сел на пол рядом с кроватью и потянулся поцеловать ее. – Как ты?

Сделав глоток кофе, она улыбнулась ему:

– Хорошо. А ты?

– Очень хорошо, – улыбнулся он в ответ. – Прошлая ночь была потрясающей. Ты потрясающая.

Она отдала ему обратно кружку и приподняла одеяло.

– Возвращайся в кровать, – сказала она. – Я придумала, что еще потрясающего мы можем сделать.

Ухмыльнувшись, он скользнул к ней в постель.

* * *

Несколько часов спустя им удалось выбраться из квартиры, и теперь они гуляли, держась за руки, по бульвару Ларчмонт, облачившемуся в свой лучший воскресный наряд. По воскресеньям Нине ее район нравился больше всего, потому что полгорода съезжалось сюда на фермерский рынок. Все эти люди сражались за ограниченные парковочные места и наполняли свои экологически правильные авоськи чрезмерно дорогими продуктами.

Том повернулся к Нине:

– Ты голодна?

– Не особо, – ответила она. – Но я всегда готова съесть мороженое.

Он улыбнулся и легонько поцеловал ее в губы.

– Тебе не кажется, что ты и так уже достаточно сладкая?

Она скорчила рожу:

– Может, я и сладкая, но содержится ли во мне набор тщательно подобранных ингредиентов? Сомневаюсь.

– Весомый аргумент, – согласился он. – И потом, что делать, если ты потеряешь сознание от недостатка ванили?

– Вот именно, – ответила она. – Если я сейчас же не приму дозу мороженого, случится катастрофа.

Они свернули в один из двух, да, двух магазинчиков мороженого ручной работы на бульваре. Иногда Нина представляла, как по ночам работники магазинчиков выходят на улицы с черпаками наголо или выкатывают гигантские катапульты и мечут друг в друга огромные шары ледяной смерти, сражаясь за звание ларчмонтовского короля мороженого. Все это происходит под звуки мелодии фургончика с мороженым, написанной Эннио Морриконе. И в середине августа мороженое тает на раскаленном асфальте, а по сточным канавам бегут сливки.

Пока Нина с Томом стояли в невозможно длинной очереди, она рассказала ему эту свою фантазию. Он внимательно выслушал, кивнул, когда она упомянула катапульту, и поджал губы, представляя, каково придется после этой бойни дворникам. Потом вздохнул и так страстно поцеловал ее, что разговор в очереди застопорился, потому что люди стали восхищаться его техникой. Наконец он отпустил ее и сказал:

– Ты просто чокнутая, Нина Хилл, и я сомневаюсь, что когда-нибудь разберусь, что творится в твоей голове.

Нина кивнула, переведя дыхание.

– Ну и хорошо, – сказала она, хотя в тот момент все мысли у нее в голове были сосредоточены только на нем. Конечно, сообщать ему об этом было необязательно.

Потом она заказала шарик мороженого со вкусом соленого арахисового масла с шоколадной крошкой, а Том – ежевичного печенья. После они вышли на улицу, сели на лавочку и принялись лизать мороженое и разглядывать прохожих, наслаждаясь тем невероятным ощущением, которое появляется, когда переспишь с кем-то, с кем давно хотелось, и секс оказался еще лучше, чем ожидалось.

Проходившие мимо люди радовались жизни, что свойственно жителям Лос-Анджелеса, по крайней мере в этом районе. Они были здоровыми, подтянутыми, красивыми и воплощали мечту в жизнь или хотя бы пытались воплотить. Стояло воскресенье, и люди набирались энтузиазма на предстоящую неделю. Каждое утро их будут ждать потенциальные разочарования (никто не перезвонит, не позовет на собеседование, на кастинг), но они все так же бодро отправятся в обеденный перерыв на йогу, выпьют овощного сока и будут с нетерпением ждать следующей возможности совершить Прорыв и добиться Успеха. Может, именно на этой неделе они встретят Того Самого. Лос-Анджелес держался на юношеском оптимизме, эндорфинах и заглавных буквах.

Том поглощал свой рожок молча, что не могло не радовать Нину. Во-первых, ее собственное мороженое заслуживало внимания, а во-вторых, ее любимым звуком была тишина. Но, к сожалению, так не могло продолжаться долго, и в какой-то момент Том заговорил.

– Мне очень нравится твое имя, – сказал он. – Тебя назвали в честь кого-то из родных?

Нина засмеялась:

– Ну, еще месяц назад моими родными были только мама и няня, которая меня воспитала, так что нет, меня назвали в честь девушки с фотографии.

– Фотографии? – он вопросительно посмотрел на нее, и Нина решила объяснить.

– Моя мама – фотограф. У Рут Оркин есть знаменитая фотография «Американка в Италии». Девушку на ней звали Нинали, и маме всегда нравилось это имя, – сказала Нина и пожала плечами. – А еще ей нравятся рисунки Гиршфельда, знаешь, где он прячет имя «Нина»… – она запнулась. Ее мороженое текло, Том смотрел на нее во все глаза, и, возможно, она казалась ему занудой.

А Том не мог отвести от нее взгляда. Ее голос звучал, как колокол, гораздо ниже, чем у большинства женщин. И он представлял, как акустические волны отскакивают от его кожи, вспоминал, как она произносит его имя, и в этот момент сильнее всего на свете ему хотелось вернуться обратно в ее квартиру.

Он покраснел и даже кашлянул.

– Ты что-то спросила? – кашлянул. – Прости, я прослушал, что ты говорила.

Рот Нины искривился.

– Вау, наверное, было не так уж интересно.

Он забормотал:

– Нет, неправда. Ты рассказывала о фотографии, о своем имени… Меня отвлек твой голос… – он взял ее за руку. – Честно говоря, глядя на тебя, я теряю голову. Можно, мы вернемся к тебе? – он понизил голос. – Пожалуйста…

Засмеявшись, Нина встала.

– Хорошо, – сказала она. – Думаю, на сегодня мы вдоволь нагулялись.

* * *

– От чего умер твой отец?

Вечерело, Том лежал, глядя в потолок, а голова Нины покоилась у него на плече. Последние несколько часов они почти не разговаривали, но теперь устали и были готовы к беседе.

Нина пожала плечами, прижимаясь к нему, щекоча волосами его шею.

– От сердечного приступа.

– И ты действительно ничего о нем не знала?

– Да. Теперь это кажется странным, но тогда я как-то не задумывалась.

– То есть ты в каком-то смысле сирота.

– Не совсем. Мама много путешествовала по работе, но она часто звонила и иногда навещала. Отца у меня не было, но моя няня была ничуть не хуже – даже лучше – любой биологической матери, которая у меня могла бы быть. Меня вырастили не в коробке.

– Правда?

– Нет, неправда, – ответила Нина. – На самом деле мне повезло. Первые несколько лет у меня была коробка из-под банок со сгущенкой, но потом, когда я так выросла, что больше не могла в ней выпрямиться, мне дали коробку из-под холодильника.

– Они крепкие, коробки из-под холодильников, – Том знал, что она просто пытается отшутиться, но не хотел давить. – И это объясняет, почему тебе удобно спать на такой узкой кровати.

Ему самому места было недостаточно, но он приспособился.

Нина кивнула, ей нравилась готовность Том поддерживать легкомысленную беседу. Легкомысленность – крайне недооцененное качество.

– Мой холодильник был сделан в Европе, так что к нему прилагалась особо крепкая коробка, чтобы он не повредился при перевозке.

– Круто.

Она покачала головой.

– Ничего крутого, это был мой дом, понимаешь? – она помолчала. – На самом деле я выросла здесь, в этом районе. Я почти ни разу в жизни не выезжала из Лос-Анджелеса.

Он засмеялся:

– Может, тебе все-таки нужна особо крепкая коробка, чтобы не повредиться при перевозке.

Нина улыбнулась и спросила:

– Ты много путешествуешь?

Он отрицательно покачал головой:

– Нет. Я вырос в Пасадине, там же поступил в колледж, потом перебрался за двадцать пять километров в Лос-Анджелес. В честь окончания колледжа я, как и все, проехал с друзьями на машине через всю страну. Потом вернулся домой на самолете.

– Я такого не делала.

– Можешь сделать теперь.

– У меня нет машины. И есть кот, – засмеялась она. – Свирепый ревнивый кот. Да, мне и не хочется никуда ехать, – она слегка проголодалась и рассеянно подумала, что, возможно, им стоит встать и пойти поужинать. – А у тебя какой папа?

Том ответил:

– Вполне обычный. Как я уже говорил, он спокойнее мамы.

– Да, но каким он был отцом? Когда ты был ребенком.

Том нахмурился, задумавшись:

– Наверное, хорошим. У меня ведь он один. Трудно его с кем-то сравнивать. Однажды он спас моей сестре жизнь.

Нина вздернула брови:

– Высосал змеиный яд?

Том ухмыльнулся:

– Нет, воспользовался приемом Геймлиха в «Макдональдсе». По рассказам, она подавилась куриным наггетсом, и он спас ее с помощью этого приема, а вылетевший кусок курицы с такой силой ударил моего брата в глаз, что пришлось срочно вести его к врачу. Ему поцарапало панировкой роговицу. Потом ходил в школу с повязкой на глазу.

– Отличная история.

Том согласно кивнул:

– Да, и довольно типичная для нас. У нас в доме всегда что-нибудь приключалось. В целом у меня было счастливое детство. Родители часто ругались, но всегда мирились и никогда не переставали любить друг друга, ну, ты понимаешь. Они были… преданы друг другу и нам.

– А твои брат с сестрой?

– Замечательные. Ричард женился, как ты сама знаешь, ведь ты была там.

– Точно, – сказала Нина.

– Эй! – внезапно воскликнул Том. – Это значит, что их годовщина будет и нашей!

Повисла пауза.

– Если мы продержимся год, – сказала Нина.

– Да, – ответил Том. – Может, ты от меня устанешь.

Нина посмотрела на свою руку, лежавшую у него на груди. Поджала пальцы.

– Или ты от меня. Я не занимаюсь ничем интересным.

Том уставился в потолок, пытаясь придумать, как уйти от темы.

– Может, нам выпало только одно восхитительное воскресенье, а потом на нас упадет пианино.

– На обоих одновременно?

– Нет, два разных пианино, в разных местах, чистое совпадение.

Нина подумала над этим, чувствуя, как грозившая ее поглотить тревога постепенно сходит на нет.

– Мне всегда хотелось так умереть. Или от упавшего сейфа. Как в «Хитром койоте и Дорожном бегуне».

– Мне подошла бы любая смерть из «Дорожного бегуна». Бежать так быстро, что не заметить края утеса, потом на секунду застыть в воздухе с табличкой «Упс» и упасть вниз…

– Забежать в нарисованную на скале дыру и быть сбитым поездом, которого вообще не должно было там быть.

– Увидеть, как птица съедает взрывающиеся семена и с ней ничего не происходит, а потом самому попробовать одно и взорваться.

– Да, любая из этих смертей хороша.

– Достойный конец нашему великому роману, – Том чувствовал, как она расслабляется у него под рукой. С этой женщиной приходилось вести себя осторожно. Чуть что, и она напрягалась, хотя в постели им было так легко друг с другом, словно они были на одной волне. А вот после секса земля была усеяна минами.

Он сжал ее за плечо:

– Хочешь есть?

Она кивнула, дивясь тому, что его присутствие каким-то непонятным образом рассеивало ее тревогу. Каждый раз, как она начинала паниковать, негативные эмоции словно разбивались о высокую прочную стену, которой был он. Конечно, он делал это неосознанно, по крайней мере, так она думала, но суть в том, что он казался настоящим, а ее тревожность рядом с ним – всего лишь иллюзией.

– Мне нужно еще поупражняться, чтобы нагулять аппетит, – ответила она, скользнув рукой под одеяло.

Улыбнувшись, он поймал ее руку до того, как она достигла цели.

– Нет. Давай оставим место для десерта, – ответил он и спустил ноги с кровати. – Мне не хочется, чтобы ты пришла в плохое настроение из-за недостатка сахара в крови и мы поругались в первый же день, – он потянул ее вверх. – Позволь мне о тебе позаботиться.

Вздохнув, она кивнула и встала.